Отправлено: 22.09.11 20:42. Заголовок: Цели и средства. Макси, джен, R. ММ, РЛ, ГП и др. (СС тоже есть). Продолжение на Сказках
Название "Цели и средства"
Автор Гамма
Бета Altea (и отдельная благодарность Shir0 за неоценимую помощь с румынским языком и именами)
Рейтинг R
Персонажи СС, ММ, АД, ОМП, ОЖП, ЧУ, НЛ, ХЭ, РЛ, НТЛ, АТ, ТЛ, ГП, ДП, РУ, ГУ, ВК, НМ, ЛМ, ДМ, ЛМ, ЛЭ, ИК, ТР и еще много ОМП и ОЖП.
Жанр пэтчворк
Предупреждения Джен. Гет. Намеки на слэш. Намеки на супружескую измену. Графическая зоофилия. Нецензурная лексика. Непонятные слова на непонятных языках. Смерть персонажей. Кровь. Рвота. Фекалии. Отсутствующие части тела. Ангст. Флафф. Романс. Юмор. AU (соблюдена буква семи книг, но есть расхождения с интервью). Фамилия Krum транслитерирована как «Крум» в связи с игрой слов в тексте. Штампы. Гора штампов. Если вы не опознаете что-то как штамп, то это просто незнакомый вам штамп. При написании данного фика пострадало много убитых сабачек.
Дополнительное примечание. Автор в курсе, что разведение драконов было запрещено Чародейской концвенцией 1709 года. Тем не менее, в пользу описанного ниже устройства драконьих заповедников свидетельствуют следующие факты. 1. Материалы драконьего происхождения регулярно поставляются в алхимические лавки, а также используются в садоводстве (навоз), швейной промышленности (шкуры) и при изготовлении палочек. Это было бы затруднительно без простого доступа к таким материалам (и, следовательно, к драконам). 2. Сотрудники заповедника предоставляют драконов для Тремудрого турнира. Это значит, что они как минимум имеют юридическое право на транспортировку драконов и распоряжение ими. И, безусловно, доступ к драконам и средства их контроля. 3. Слова Рона о конвенции не подразумевают, что запрет затрагивал все магическое сообщество. Можно предположить, что за пределами Англии (в Уэльсе и в Румынии) разведение драконов разрешено.
Дисклеймер Все права на персонажей и сюжет "Гарри Поттера" принадлежат Дж. К. Роулинг. Автор фика материальной прибыли не извлекает.
Архивирование Только с ведома и согласия автора.
Статус В процессе. Первая и вторая части фика, составляющие законченный сюжетный фрагмент, завершены и будут выкладываться по главам (1 глава в неделю, в воскресенье вечером).
UPD. Поскольку интереса фик не вызвал, здесь он выкладываться не будет. Продолжение сегодня и далее по воскресеньям будет появляться на Сказках.
Отправлено: 22.09.11 20:43. Заголовок: ЦЕЛИ И СРЕДСТВА Пос..
ЦЕЛИ И СРЕДСТВА
Поступай так, чтобы ты всегда относился к человеку и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему как к средству. И. Кант
Пролог
– Не стоит эта палочка тех неприятностей, что из-за нее происходят, – сказал Гарри. – Да и вообще... – он отошел от портретов, думая уже только о кровати в Гриффиндорской башне и о том, может ли Кричер принести ему туда бутерброд, – неприятностей мне уже хватило на всю оставшуюся жизнь. Дж. К. Роулинг
Кричер все-таки принес ему бутерброд, но Гарри не помнил, успел ли доесть его, прежде чем провалился в глубокий сон без сновидений. Когда он проснулся, солнце давно перевалило через зенит. Несколько секунд Гарри любовался удивительно синим небом в окне Гриффиндорской башни, а потом резко сел, пораженный простой мыслью.
Снейп. Он никому не успел сказать. Волдеморт прокричал, что убил их обоих, Дамблдора и Снейпа, как и Лили когда-то, но услышал ли его кто-то? Понял ли? Нужно было сказать кому-нибудь. Кингсли Шеклболту или Артуру Уизли. Гарри торопливо оделся и выскочил в гостиную Гриффиндора.
Им сказали Рон и Гермиона. Рон – отцу, Гермиона – мистеру Шеклболту. Они уже побывали в Визжащей хижине.
– Тело перенесли в Хогвартс? – спросил Гарри глухо. Сейчас пройдет победная эйфория и начнет наваливаться осознание потери. Фред, Тонкс... Рем, о Господи... – Тела нет, – уронил Кингсли. – Мы не сразу туда попали, Гарри, сам понимаешь: сначала спасали раненых, отправили в Мунго кого можно. Мои ребята еще пытались задержать эту свору, упиванцев выживших, но многие сбежали. И кто-то добрался до хижины раньше нас. Когда мы туда пришли, тела уже не было.
Может... На мгновение в сердце зажглась глупая надежда. – Мистер Шеклболт... Кингсли... А может, он... ушел? Кингсли невесело усмехнулся. – Не на своих двоих, Гарри. Нет, это те мерзавцы. Ты же помнишь, Крауч тоже так сделал, когда убил своего отца. Превратил его тело в кость и зарыл. Сам-Знаешь-Кто обещал бессмертие своим вернейшим слугам, вот они и уничтожают тела тех, кто этой награды недостоин. Подстраховываются.
Он все равно пошел в хижину, хоть смотреть там было уже и не на что. Палочку Снейпа подобрали авроры. На полу темнело кошмарных размеров пятно с пугающим светлым контуром там, где кровь растекалась вокруг головы и плеч. Гарри вспомнил, как расползалась кровавая лужа и летели брызги, когда Снейп пытался говорить. Эти брызги были повсюду... Он ухватился за плечо Кингсли и вышел на воздух. Смерть от «авады»... нет, не милосерднее, но чище. А еще – быстрее и безболезненней. Это Гарри знал из собственного опыта. Наверное, это был очень редкий опыт.
Думать о Снейпе и Хижине, о том, что его растерзали тут, – в этом было что-то неправильное. Гарри не сразу понял, что вспоминает о давней мародерской истории и Реме Люпине. Ведь Рем-то, вопреки всем некрологам, был жив. Сидел в Мунго, держал за руку Тонкс, рычал на целителей, когда те пытались уложить его если не в другую палату, то хотя бы на койку. Но он был жив, и Тонкс тоже, хоть и очень слаба, – так может, все-таки... Ну тела же – тела же нет! И эта мысль не давала покоя.
Кингсли смотрел понимающе. Позвал его в кабинет директора, где разбитая горгулья все еще не запирала дверей, выставил на директорский стол плоскую чашу на ножке, исчерченную рунами. – Гарри, есть способ проверить, жив ли человек. У нас есть кровь Северуса Снейпа, собрали в Хижине. Этот сосуд собирались предать земле вместе с палочкой – хотя бы так. Смотри сюда.
Он взмахнул палочкой. Маленький кровяной шарик вылетел из флакона и капнул на серебристую поверхность чаши. Кингсли произнес заклинание. – Был бы жив, руны вокруг капли засветились бы. Он мертв. Где бы ни было его тело...
«Что ж вы Петтигрю своим устройством не проверили?», – хотел спросить Гарри. Подумал – и спросил. – Проверили, – возразил Кингсли. – Это обычная процедура для пропавших без вести волшебников. Заклинание не показало его среди живых, потому что он был в анимагической форме. На анимагов в зверином обличье не действуют заклинания на крови – кровь-то другая. Для этого регистрация, но Петтигрю не был зарегистрирован.
Гарри молча перевел взгляд на чашу и вздрогнул. – Там руна светится. Не рядом с каплей, а вон, смотрите. Кингсли покачал головой. – Это родственник по крови.
Родственник? Брат? Или... сын? – Это его отец, – проговорила Макгонагалл. – Насколько мне известно, других родственников у Северуса нет. Отец? Гарри молчал пару минут, пытаясь осознать услышанное. Отец профессора Снейпа? – А... мама? – спросил он наконец. – Умерла очень давно, – ответила Макгонагалл. – Ему, наверное, надо сообщить? – растерянно предложил Гарри. – Да, – так же растерянно согласилась Макгонагалл. – Но я не знаю, где он живет. Он маггл.
А где жил Снейп? Гарри понял вдруг, что совершенно не задумывался о том, где живут учителя, когда не живут в школе, и что у них вообще есть какая-то жизнь за пределами школы. И еще он понял, что отца Снейпа нужно разыскать.
***
Похороны отложили: в конце концов, это была формальность. Но все остальные – все, кто погиб, защищая Хогвартс, – их похороны не были формальностью, и Гарри провел несколько нелегких дней. Тело Фреда забрала семья, и его похоронили рядом с Гидеоном и Фабианом. Но многих похоронили в Хогсмиде: не все волшебники хотели, чтобы их близкие лежали на маггловском кладбище. Потом потянулись бесконечные судебные заседания. И где-то среди этих дней, слепленных в один печальный напряженный ком, его вдруг нашел Праудфут и протянул фиолетовый министерский пергамент. Твердым почерком Кингсли было выведено: «Тобиас Снейп, Нью Миллс, Спиннерс-энд. Переехал в Омскирк Райз. Извини, Гарри, больше ничего не нашли».
На Спиннерс-энд жил Снейп – это Гарри уже знал от Макгонагалл. Где Омскирк Райз и как там искать Снейпова отца, он понятия не имел. Когда он поднял взгляд от пергамента, оказалось, что Праудфут никуда не ушел. – Министр попросил помочь вам, мистер Поттер, – сказал он. – Вам вроде найти кого-то надо. Вы говорите, я с магглами дело имел.
От Праудфута действительно был толк. Когда Гарри аппарировал в лабиринт узких грязных улочек, похожих одна на другую, он растерялся, но Праудфут ухватил его руку и потащил вперед так решительно, будто знал точный адрес. Они обошли пару мелких магазинов, аврор перебросился парой слов с продавцами и покупателями (они улыбались ему, как старому знакомому) и вывел Гарри к дверям бара. – Сказали, что сюда он точно придет. Я адрес записал, мистер Поттер, но мне кажется, вы захотите с ним тут поговорить. Гарри кивнул. – Спасибо, мистер Праудфут.
Он замялся. Говорить спасибо, мол, за помощь, дальше я сам, проваливайте, – было неловко, а говорить при свидетелях – еще более неловко. Но аврор проявил проницательность. – Ну все, если я больше не нужен, вернусь на работу. Адрес возьмите на всякий случай, вдруг не придет. Аппарировать лучше с какого-нибудь заднего двора, да вот хоть бы и позади бара, а то заметут еще. – А, ну да, Статут... Спасибо, – повторил Гарри и повернулся было, но Праудфут окликнул его. – Давайте я вам разменяю пару галеонов? И если вы хотите что-то там купить, нужно добавить возраста. Вам не продадут выпивку.
Гарри вспыхнул. Да уж, далеко ему до Гермиониной предусмотрительности. Аврор махнул палочкой, и Гарри почувствовал мурашки на щеках. – Ну вот, ничего, – одобрил Праудфут. – Я хорошо добавил, чтоб документы не потребовали. Снимете потом «фините инкантатем». Ну все, удачи. Гарри сунул в карман деньги, пожал руку Праудфуту и двинулся наконец в бар.
– Снейп? Придет, куда ж он денется, – бармен повозил грязной тряпкой по не менее грязной стойке. – Пропустить стаканчик после работы – это он завсегда! А вы приезжий, я смотрю? Что, старина Снейп стал знаменитостью? – Я поговорить с ним хотел, – Гарри осторожно отхлебнул пива и решил больше не повторять. – Ну так я о чем? Купите ему выпивку и слушайте – не переслушаете. Особенно как заведет «не женитесь на ведьмах».
Подошел посетитель, и бармен повернулся к нему. Гарри размазывал по стойке круглый след пивного стакана и пытался представить Снейпова отца. Он видел его почти три года назад, мельком, в чужих воспоминаниях. Высокий, носатый, лицо перекошено от злости...
– Вот он, мистер, – голос бармена над ухом. – Эй, Снейп, иди-ка сюда, тебя уж заждались. Гарри обернулся с колотящимся сердцем.
Он был удивительно похож и не похож на Снейпа. Высокий, плечистый, густая грива, когда-то черная, теперь поседевшая, остро узнаваемый профиль – горбоносый, резкий. Черные глаза смотрели с любопытством. – Это вы меня ждете? Гарри молча кивнул. – Дик, плеснешь на три пальца? Дик сказал, вы хотите поговорить. Гарри кивнул еще раз. Потом все же отхлебнул пива и предложил: – Может, сядем там? Он показал на пустой столик в углу. – Можно и сесть, – согласился... мистер Снейп. Гарри тщательно выговорил имя про себя. Непривычно-то как...
Мистер Снейп прихватил стакан, придвинутый барменом, и сел за столик напротив Гарри. – Хотите послушать, что бывает, если простой парень вроде меня женится на ведьме? – пророкотал он. Голос был густой и низкий. – Я не псих, приятель, а жена моя была ведьма. Настоящая ведьма. Без всяких этих глупостей вроде черных кошек и полетов на метле... – Нет, я хотел поговорить о вашем сыне. – Сыне? – глаза его сузились. Такой настороженный взгляд был Гарри очень знаком. – Вы знаете Тоби? На мгновение странное чувство обхватило Гарри: облегчение и растерянность одновременно. Они ошиблись, они нашли совершенно другого человека, это все странное совпадение... – Северус Снейп ведь ваш сын? – А, – мистер Снейп откинулся назад и глаза его блеснули совсем нехорошо. – Вы из этих...
Твой отец не любит магию? – Он вообще ничего не любит...
– Да, я у него учился в Хогвартсе, – твердо проговорил Гарри. – Учился? Он учитель, что ли? Что-то не больно его компания смахивала на учителей. – Он... вы давно с ним не виделись, да? – осторожно спросил Гарри. – Я с ним? Лет двадцать поди. И не горю желанием увидеться. Что вам надо? Говорите и проваливайте. Снейп-старший залпом проглотил остатки из стакана и показал его бармену. – Он умер, – сказал Гарри быстро.
Немолодая тетка в замызганном фартучке принесла новый стакан. – Умер, значит, – проговорил Снейп негромко. – Мода, что ли, у вас, волшебников, помирать рано. Мать его умерла – сорока не было, он вот... Гарри смотрел растерянно. Снейп со стуком поставил стакан и рявкнул вдруг: – Чего смотришь? Рыдать я должен? Горевать? Он меня выставил из собственного дома и за двадцать лет ни разу не спросил, где я вообще и не сдох ли, – а я теперь горевать должен? Умер и умер. Когда? – Второго мая, – пробормотал Гарри. Не так он все представлял... – Я подумал, что вам надо сообщить. – Сообщил – молодец. Можешь идти. Гарри медлил. – Что еще? Похороны? Я должен? Больше некому? – Его похоронили... похоронят в Хогвартсе. Он погиб, защищая школу, – заговорил Гарри. Нужно было сказать что-то правильное, найти слова. – Понимаете, профессор Снейп спас много жизней, если бы не его... Он много лет обманывал самого злого и могущественного мага... – Это да. Обманывать – это они умеют, – усмехнулся Снейп. – И зелья. Спасу не было от этой проклятой отравы – и вонь во всех углах, и пожрать в собственном доме боишься. Бесполезно, – понял Гарри. Помолчали. Усталая официантка еще раз сменила стакан. – Остался у него кто? Жена? Гарри помотал головой. – Значит, дом обратно мне вернется. – Н-нет, он оставил завещание, и там... защитные заклятья, – неловко выговорил Гарри. – Это что значит? Я туда и войти не смогу? Гарри кивнул. – Сукин сын. Мало того, что выгнал... – Как это – выгнал? – не выдержал Гарри. – Просто! – резко ответил Снейп. Лицо его потемнело, сильнее обозначились морщины и мешки под глазами. – Явился со своим дружком и велел собирать шмотки. Велел, сопляк! Дружок его палкой махнул – я и начал собираться, будто за мной черти гнались. Сволочь... Потом деньги мне сунул: моя, мол, часть. Совместно нажитого имущества. Где взял только, а впрочем, ясно где – дружок и подсуетил. Небось долго потом отрабатывал. Да не в деньгах дело, а в том, что сволочь – за ниточки дергал. Как куклу. Подавитесь вы этим домом... Хороните своего героя...
Он сгорбился над своим стаканом и замолчал. Гарри помялся у стола и пошел к стойке. – Я смотрю, Снейп вас уболтал, – усмехнулся бармен. – Стоило оно того? Гарри выложил на стойку деньги. – Вы можете записать адрес? Если вдруг он будет спрашивать обо мне? Бармен пожал плечами, выложил на стойку блокнот и карандаш. – Можно. А что, будет? – На всякий случай.
Гарри нацарапал в блокноте «Лондон, Гриммолд-плейс, 12» и пару секунд смотрел на листок. Ну да, сове достаточно. Хотя он не знал, могут ли совы найти ненаносимый адрес. Надо бы написать ближайшее почтовое отделение, до востребования, но Гарри понятия не имел, где вообще почта возле Гриммолд-плейс. Он выдрал и скомкал листок. – Извините. Я сам ему напишу... Он оглянулся на сгорбленную фигуру за столиком. – С ним все будет нормально? – Конечно. Если что, я позвоню Рейчел. Не беспокойтесь.
***
Дом в конце Спиннерс-энд сгорел. Стены обуглились, крыша провалилась, дверь висела на одной петле, покачиваясь на ветру. На двери чернела кривая надпись: «Сдохни, предатель».
Такого Гарри не ожидал. Кингсли, судя по его приглушенному возгласу, тоже. Гарри шагнул ближе, и внутри все заныло и похолодело. Ветер зловеще свистел в выбитых окнах, за дверью виднелись следы страшного пожара, жуткое предчувствие наваливалось и требовало уносить отсюда ноги.
За спиной вспыхнуло заклинание, Гарри обернулся резко, сердце колотилось где-то в горле. – Иллюзия, – сообщил Кингсли. – Тест положительный. Попробуем убрать – где там твое завещание?
Он долго вычерчивал палочкой фигуры и произносил незнакомые заклинания. Гарри стоял молча и сердился на себя за неспособность помочь. Вспышки трещали все тише и тише, и после очередного хлопка дом будто пошел рябью и выровнялся – никакого пожара. Окна зашторены, двери заперты. Как выяснилось, на маггловский замок.
Кингсли пошарил в кармане и вытащил связку ключей. – А я еще думал, от чего они, – пробормотал он. Отпер замок, повозился с парой защитных заклинаний на пороге и распахнул дверь. – Пойдем, Гарри, осмотримся.
Сразу за дверью оказалась гостиная – такая маленькая и тесная, что Гарри не мог не вспомнить своего закутка под лестницей. Дневной свет едва проникал сквозь наглухо зашторенное окно, но когда Кингсли отдернул штору, лучше не стало: грязное стекло пропускало не много света.
Все четыре стены были заставлены книжными полками. Едва сунувшись к ним, Кингсли пробормотал что-то восхищенно-нецензурное и попытался взять книгу, но рука будто натолкнулась на невидимую стену в паре дюймов от полки. – И тут защита.
Гарри тронул другую стену, и ему повезло больше: книжные полки крепились к двери. Дверь со скрипом отошла, открыв взгляду кухню. Кингсли нашел вторую дверь и осторожно полез на второй этаж по узкой лестнице. – Наверху две спальни, ни тайников, ни заклинаний, – доложил он, спустившись. – Все интересное здесь, в гостиной.
Гарри так не думал. Нет, понятно, в гостиной были книги, бесценные, судя по выражению лица аврора, и под защитой мощных заклинаний. Но здесь, в кухне, были следы прошлой жизни.
Выдраенный до белых пятен линолеум, пригоревшая лужа на плите – тетю Петунию б удар хватил от такого зрелища. Щербатая кружка на столе. Дверь черного хода, на ручке – пакет из супермаркета. Гарри попытался представить Снейпа в маггловском супермаркете – и смог. После встречи с его отцом это получилось. На колченогом столе сразу у двери – телефон. Поцарапанную пластмассу покрывал толстый слой пыли, телефон наверняка уже давно не работал. Прямо на стене у аппарата были записаны номера, с именами и просто так. Ниже всех, почти у самой кромки стола, – мелкие цифры и мелкие буквы: «Лили».
Гарри присел на корточки, глядя на стену. Нет, он и прежде верил: этим воспоминаниям не поверить было невозможно, но одно дело видеть чужие мысли, и другое – получить доказательства, ясные, зримые, которые можно потрогать, как эту надпись на стене, сделанную почти тридцать лет назад.
За спиной кашлянул Кингсли. – Защита на полках сложная. Может, ребята из охранного отдела справятся.
Они не справились. Удалось убрать полки с дверей и со стены напротив окна – туда повесили портрет. Остальные решили не трогать. Если уж министерские работники не смогли дотронуться до книжных сокровищ Северуса Снейпа, то посетители музея и подавно не смогут.
Гарри точно не помнил, кому в голову пришла идея с музеем. Помнил только, как опешил, узнав о завещании, подробном и обстоятельном: книги и ценное оборудование для зелий – Хогвартсу, дом и ключ от гринготтской ячейки – Гарри Поттеру, а если тот будет мертв на момент оглашения завещания, – Драко Малфою. В банковской ячейке лежала директорская зарплата за истекший год. Что делать с домом, Гарри не имел понятия. Странный выверт завещания – Гарри понимал, откуда он взялся: Снейп был уверен, что Гарри придется умереть, но вот, все-таки надеялся – оставлял неприятный осадок, будто он отобрал у Малфеныша это наследство. Хотя им оно, похоже, тоже не нужно было: старший Малфой в лице изменился, когда завещание зачитали в суде.
Малфоев отпустили с условным наказанием, даже не конфисковали имущество. Оставили поместье, разрешили купить новые палочки. Только арестовали счет в Гринготтсе. Гарри так и не решился заикнуться о Снейповой ячейке: забирайте, мол. Перекошенное лицо Люциуса Малфоя стояло перед глазами.
И вот тогда сгустилась из воздуха эта спасительная мысль: музей. Пусть стоит как есть, память и о войне, и о ее героях. Забрали в Хогвартс книги, повесили портрет, унесли на второй этаж диван, стол и кресло, чтобы посетителям было попросторнее. Попытались сдвинуть антиаппарационный барьер поближе к дому, но не вышло, так что экскурсии начинались от берега реки.
Отправлено: 25.09.11 18:58. Заголовок: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ХОРОШИ..
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ХОРОШИЕ ЛЮДИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ. О муках выбора, полезных знакомствах и переходе всяческих границ
F6 убит. Сволочь ты, Нельсон! 417:432, рисуй новую, я отыграюсь! Ни пуха. К.
Минерва Макгонагалл и проклятая должность
Профессор Северус Снейп приподнял левую бровь и усмехнулся: – Мне кажется, директор Макгонагалл, вы начали понимать, почему Альбус мирился со мной в качестве преподавателя зелий. Немного желающих на учительские хлеба?
Минерва Макгонагалл вздохнула и еще раз подровняла тощую стопку пергаментов.
– Я бы сказал, что пять соискателей – это много, – мягко вмешался Дамблдор. – Для защиты от темных искусств мне часто приходилось не выбирать, а уговаривать.
– Трое из этих пяти – вчерашние выпускники, – возразила Минерва. – Как они будут справляться с седьмым курсом, с которым еще год назад вместе ходили в Хогсмид? Причем достойные преподавателя знания есть только у одного... Но он все-таки еще слишком юн. Я смогу рассмотреть его кандидатуру только через пару лет. Остаются Смит и Дакворт.
– Я заранее выбираю Смита, – предупредил Дамблдор. – Судя по письму, Минерва, у твоего второго претендента нет ничего, кроме родства с Даквортом-Грейнджером...
– А слава, как известно, далеко не все, – закончил Снейп и отправил в рот лимонную дольку.
Он стоял, опираясь на спинку кресла Дамблдора: его собственное было слишком тяжелым, чтоб тащить его из соседней картины. Сейчас, когда оно пустовало, на спинке виден был слизеринский герб, нисколько не потертый. Снейп редко сидел в своем кресле, как, впрочем, и в директорском кабинете вообще. Он появлялся здесь, только когда «мадам директор» была у себя, а остальное время делил между учительской и слизеринской гостиной, где специально для него повесили картину. В учительской профессор облюбовал осенний пейзаж с полуразрушенным замком. В свободные часы он сидел на ступенях, подперев правой рукой подбородок (в левой – неизменная лилия на длинном стебле), слушал вполуха разговоры и время от времени вставлял точные и оттого особенно едкие комментарии. Это значило, что Северус Снейп в хорошем настроении. Будучи не в духе, он молча бродил среди развалин, а иногда и вовсе сидел, сгорбившись и закрыв лицо руками, а лилия лежала на коленях, особенно белая на фоне черной мантии. Все знали, что в такие минуты профессора лучше не трогать. К счастью, это случалось редко. Обычно Снейп был бодр и язвителен, и поговаривали, что эта невыносимая язвительность и стала одной из причин, по которой зельеделы менялись в Хогвартсе каждый год. Макгонагалл лучше других знала, что это явное преувеличение. Учить юных волшебников тонкой науке зельеделия – нелегкий труд, новички понимали это кто к Хэллоуину, а кто к Рождеству, и каждое лето директор изучала новые резюме, всякий раз надеясь, что найдет нужного человека, который станет частью Хогвартса. Вот и теперь она перекладывала письма от претендентов на вакансию, пытаясь выбрать что получше. Выбор был невелик.
– Приглашу на собеседование обоих, а там посмотрим, – заключила Минерва.
Гарри Поттер и каминный день рождения
– За здоровье Гарри Поттера! Ура!
Гарри, Джинни, Рон и Гермиона сдвинули бокалы, и они нежно зазвенели над каминным пеплом.
– Ну что, Гарри, прощай четвертак?
Гермиона тихонько пихнула мужа в бок. Гарри спрятал улыбку. – Ага. Здравствуй, взрослая жизнь. Вам торт передать? Объедение. Джинни нашла тут такую кондитерскую...
– Мне ее показала тренерша болгарской команды, – объяснила Джинни. – Наверное, хочет избавиться от конкурентки, потому что в этой кондитерской можно распрощаться с талией, кошельком и здравым рассудком. Держите и не говорите, что не предупреждала. Надеюсь, он не испортится от полета через каминную сеть.
Гермиона приняла блюдо с тортом. – Приехали бы и не рисковали лакомством. Второй день рождения через камин отмечаем! – Ну, твой-то нормально отмечали, – возразил Гарри. – И Рона. – А Джинни? Вы ж не вернетесь к тому времени? – Нет, – вздохнула Джинни. – Зато еще поедите местных сладостей, чем плохо? – Сидеть за столом через камин – это все равно что пить по аське, – серьезно сообщила Гермиона, и Джинни расхохоталась. Гарри смущенно улыбнулся: хоть он и вырос в маггловской семье, но Джинни куда быстрее перенимала от Гермионы все удобства маггловского мира. Нужно будет потом попросить, чтоб объяснила шутку.
– Невиллу поздравление передали? – спохватился Гарри. Гермиона кивнула. – И подарок. Он очень обрадовался и благодарил. – Еще один трудоголик, – вставил Рон. – Вчера только на день домой – и обратно в школу. Медом ему там намазано? – Он декан. – Ханна. Гарри и Джинни произнесли это одновременно и одновременно же и прыснули. – Поддерживаю Джинни, – заметила Гермиона. – Хотя деканство да, тоже важно.
Джинни бросила взгляд на часы – разница во времени плюс режим. Гарри заторопился, развернул подарки, восхитился и радостно заулыбался, увидев, как Рон и Гермиона обменялись довольными взглядами «Угадала!» – «Угадал!». – Вам пора, наверное, – деликатно проговорила Гермиона. – Ага, – вмешалась Джинни. – Извините, у меня завтра первая тренировка, а я еще не вручила Гарри свой подарок. Так что... – Спасибо, – сказал Гарри. – Обещаю, на следующий год будем праздновать в Лондоне. – А лучше – в Норе, – предложил Рон. – Или в Норе, – согласился Гарри. – Я пришлю сову, как вернемся домой.
Эван Смит и желтая пресса
Журнал в яркой обложке лежал рядом с недопитым стаканом, и Эван подумал, что столик занят. Но поскольку других свободных мест не было, а сидеть у стойки не хотелось – нужно было дать спине отдохнуть, – то он сел у стены. Спросит разрешения, когда гость вернется. Но прошло пять минут, Божена, пробегая мимо с нагруженным подносом, подхватила стакан – «Извини, Эван, запарка!» – и он понял, что журнал просто забыли. Пробежал скучающим взглядом, поймал английские слова и заинтересовался.
«Квибблер». Надо же! Помнится, в девяносто седьмом он перестал выходить, и вот – ожил. Даже, кажется, потолстел. Что же пишут нынче в развлекательной прессе? Магглы знают о Лохнесской келпи, интервью джарви – вы узнаете немало интересного, новая тайна Хогвартса – проклятие директора Снейпа. Это, пожалуй, любопытно.
Рассказ о проклятии директора Снейпа размещался в рубрике «Скорпикорки». Этот самый Скорпи вдохновенно мочил корки на целый разворот: пятый год пошел, как профессор Слагхорн удалился на покой, пятый зельедел сменяется в Хогвартсе, чтоб, как и его предшественники, покинуть школу в конце года, с радостью и под благовидным предлогом. Страшное проклятие Волдеморта долгие годы довлело над должностью преподавателя защиты от темных искусств, но проклятие директора Снейпа вполне способно составить ему конкуренцию: пятнадцать лет он учил юных магов зельеделию, но лишь год сумел посвятить любимому делу – защите от темных искусств. Потом был вынужден занять пост директора, а затем и вовсе был убит. Должность Мастера зелий перешла к Горацию Слагхорну, и все было спокойно, пока благодарный Гарри Поттер не подарил Хогвартсу портрет покойного директора. Следующей же весной Слагхорн покинул школу, и с тех пор ни один зельедел не задерживается в школе дольше года. Портрет не успокоится, пока не изведет пятнадцать зельеделов, по одному за каждый год беспросветного ожидания. Статью сопровождала фотография картины со слизеринским креслом в центре. Кресло пустовало. Видимо, в момент фотографирования директор распекал очередного зельедела в классе, а то и посреди коридора.
Эван хмыкнул и отодвинул журнал. Каждый год, говорите, меняются...
Он допил свой глинтвейн, черкнул короткую записку на салфетке, тут же отправил ее воробьем и зашагал к заповеднику.
Виола появилась в лаборатории минут через десять после него. – Говори, что за дело? – спросила она вместо приветствия. – Хочешь научиться аконит готовить? Виола ахнула. – Я чудес не обещаю, – хмуро предупредил Эван. – У Флорики не получилось, у тебя тоже может не получиться. Но попробовать стоит. Садись, записывай. – Я знаю рецепт... – начала было Виола. – Записывай мой рецепт, – посоветовал Эван. – Берешь звездную воду...
Андромеда Тонкс и непростой зять
Крестный опять пол-лета просидел в своей Франции на своих тренировках, и даже день рождения праздновал там. Тедди ужасно рассердился и заявил сгоряча, что терпеть не может квиддич и не будет больше в него играть. Впрочем, по поводу квиддича он передумал, едва распаковал подарок крестного – «Ла Фудр», маленькая, но совсем как настоящая, и на ней можно летать... Можно же, бабуль?
Андромеда вздохнула и решительно сжала губы. – Пока нельзя, малыш. Тедди насупился – и Андромеда торопливо исправилась: – Нельзя, Большой Тед. Я тебя не поймаю. Завтра полетаешь, хорошо? Папа выспится, и вы полетаете. – Я папе метлу покажу! – Тедди тут же перестал дуться и кинулся в спальню. Андромеда не то что удержать – окликнуть не успела.
Тедди с размаху грохнул в двери метлой, приоткрыл их немножко, сунул любопытный нос и шепотом позвал: – Пап! Андромеда поспешила спасать зятя.
В новолуния Рем лежал пластом, и Андромеда старалась отвлекать внука, чтоб не надоедал отцу. Получалось не очень: Тедди льнул к папе как котенок, забирался под бок, рассказывал что-нибудь, гордо читал вслух (читать его научила бабуля) или требовал сказку, и Рем медленно, после каждой фразы отдыхая, рассказывал ему про Бэббити-Реббити или про Кота в сапогах – из потрепанной книжки Теда-старшего. Андромеда время от времени появлялась в дверях – «Тедди, дай папе поспать!» – но Рем качал головой – «Пусть сидит, Андромеда, мне с ним лучше» – и улыбался через силу, бледный, осунувшийся, обложенный подушками. Андромеда варила бульон и ругала себя: Дора терпеть не могла новолуния, а она – наоборот. Рем больной и несчастный был куда проще и понятнее, чем в другие дни. Да, тогда он катал Тедди на плечах и водил в Запретный лес (недалеко и с категорическим запретом соваться туда одному), учил его плавать и держаться на метле, и Дора радовалась и тайком сбегала из школы по вечерам. Он не бродил по дому, держась за стены, а шастал легко и неслышно – и в этом было все дело. За бесшумными движениями и сторожкими взглядами ощущался кто-то другой, сильный и опасный, который рос вместе с луной и который спас жизнь и Рему, и Доре. Об этом Андромеда тоже помнила.
Что кривить душой, сначала она не одобряла выбора дочери. С Ремом Люпином она познакомилась еще в Хогвартсе, впрочем, познакомилась – громко сказано. Просто знала, что ее непутевый кузен, горе тетушки Вальбурги, попал в Гриффиндор и нашел там себе неразлучных друзей. Потом был выпускной, она наконец набралась смелости рассказать родителям о Теде: вышел скандал, за ним свадьба, на которую пришел только дядя Альфард. Сириус прислал открытку: «Молодец, кузина! Поздравляю!». Много он понимал, сопляк тринадцатилетний... Но все равно было приятно.
Она смогла отблагодарить его через три года, когда Сириус сам сбежал из семьи. Конечно, у него были друзья, и деньги, и даже дом – в глухомани, но денег хватило, чтоб снять жилье поприличнее. А все равно поддержка родственницы, пусть даже опальной и выжженной с семейного гобелена...
Сириус начал бывать в доме. Дарил игрушки и сласти маленькой Доре, иногда приводил друзей. Тихоня Рем вежливо разговаривал с ней и Тедом, но больше отмалчивался. Однажды он пришел только с Сириусом, Андромеда еще удивилась, как это Сири без закадычного друга. Пришел непривычно уверенный, попросил позвать Теда, и рассказал, что он оборотень и не считает возможным злоупотреблять гостеприимством Тонксов, не поставив их в известность. – Это ничего не меняет, правда, Энди? – спросил Сириус, пожалуй, чуть более весело, чем нужно. – Конечно, – улыбнулась она. – Двери нашего дома всегда открыты для друзей Сириуса.
К чести Рема, он нечасто пользовался этим любезным приглашением: похоже, неискренность он чувствовал куда лучше, чем его друзья. А может, замечал, как вздрагивает Андромеда, когда Дора залезает к нему на колени.
После ареста Сириуса они долго не виделись. Волнения постепенно стихли, Дора уехала в Хогвартс, и главным поводом для беспокойства стали ее оценки по зельям: профессор Снейп (тот самый Снейп, подумать только!) брал на продвинутый курс только тех, кто получил «Превосходно», а без зелий школы авроров Доре не видать как своих ушей. Конечно, когда Андромеда заявила это самой будущей главе аврората, та отрастила себе уши, как у домашнего эльфа, и без труда ими полюбовалась. Уж не они ли принесли ей вожделенное «Превосходно» на СОВах?
Окончив школу авроров, Дора немедля вступила в Орден Феникса, несмотря на протесты матери. Андромеда даже пыталась поговорить с Дамблдором, но дочь поддержал Сириус, а его авторитет, кажется, стал для нее весомее.
В Ордене был и Рем, но Андромеда не придала этому значения. Отдельные случаи легко объяснялись и упорно не складывались в общую картину. Дора днями не бывает у родителей, пропадая в доме Блэков, – что ж, к лучшему, там даже безопаснее, чем дома и в министерстве. Дора поссорилась с Уолденом Макмилланом, хотя Андромеда думала, у них все серьезно, – неудивительно, Уолден предан министру и называет Дамблдора «старым дураком». Дора с удвоенным интересом расспрашивает маму о кузене Сириусе и его друзьях – понятно, снят негласный запрет с темы, ей хочется узнать побольше.
Потом Сириус погиб, и Дора бродила сама не своя. Андромеда знала, что они стали большими друзьями, и пыталась утешить дочь, но та избегала разговоров, пока однажды не разразилась слезами после очередной порции осторожных увещеваний. Она не горевала по Сириусу, то есть горевала, конечно, но неразделенная любовь была гораздо хуже.
Андромеда не могла даже представить, что ее дочь влюбится в Рема. За эти годы он постарел, поседел и выглядел теперь ее ровесником. Что привлекательного в морщинистой физиономии и залатанной мантии? Но Дора, наверное, не замечала ни того, ни другого и не понимала всех опасностей мужа-оборотня. Она была счастлива, несмотря даже на смерть Дамблдора, когда Рем сделал ей предложение. Она сияла, когда узнала, что беременна, хотя этого уж никак не могло произойти. Рем исправно носил ей аконитовое зелье, пусть скверно сваренное, но все равно действенное, оно должно было защитить Дору от медленного, но неуклонного превращения в оборотня («В результате постоянного активного обмена биологическим материалом», – проговорил Рем, глядя куда-то между Андромедой и Тедом, а Дора прыснула и закрыла рот рукой.) То же зелье не давало ей забеременеть, об этом Рем не сказал, это Андромеда прочитала сама, но решила не ставить в известность дочь – почему-то казалось, что ей это не понравится.
Дора поливала аконитом герань. – Она волшебная, ей ничего не будет, – примирительным тоном добавила она после признания, будто кого-то на самом деле волновал этот дурацкий цветок.
Андромеда старалась сдержаться – что толку сотрясать воздух, если уже ничего не исправишь. Пыталась только узнать все из тех же книг, как не передать ликантропию ребенку, но книги не сообщали ничего вразумительного.
Она сорвалась, когда Доре стало хуже. Когда обычное утреннее недомогание сменилось постоянной тошнотой и беспричинными слезами. Дора почти ничего не ела, осунулась, и Андромеда испугалась, что это верный знак болезни ребенка. Она почти не помнила, что наговорила тогда Рему. Кажется, о безответственности, и эгоизме, и что-то еще... Он выслушал молча, вышел, вернулся уже в дорожном плаще, сказал, что Дора спит и будить ее он не стал. Андромеда кивнула.
Вернулся он через четыре дня. Четыре дня напряженного молчания, когда дом казался пустым. Тед ушел раньше, едва началась принудительная регистрация магглорожденных, он не знал, что у Доры будет ребенок, теперь Андромеда была рада этому, а то надумал бы еще вернуться. Пока что с ним было все в порядке, он слал весточки. Его патронус появился на второй день, Дора вылетела из комнаты, волосы ее на глазах розовели, она остановилась, как вкопанная, выслушала, что у папы все хорошо, и вернулась к себе, посеревшая, сникшая. Она несколько раз пыталась наколдовать патронуса сама, Андромеда слышала ее жалобное «Экспекто патронум», но, видимо, ничего не получалось. О помощи она не просила: послать весть, не зная, где адресат, можно только любимому человеку.
Вечером четвертого дня Рем аппарировал у изгороди. Андромеда увидела его в окно, и Дора тоже – в коридоре раздался грохот, хлопнула входная дверь. Когда Андромеда вышла, они уже стояли в гостиной, оба. Дора вцепилась в его плащ обеими руками, плакала и, кажется, ругалась. Рем поверх ее ярко-розовой макушки посмотрел на Андромеду и спокойно сообщил, что три дня отрывался от слежки Пожирателей, навестил Гарри и вернулся, потому что двум женщинам, одна из которых беременна, небезопасно оставаться без присмотра. Тогда Андромеда впервые почувствовала присутствие того, другого. Которого боялась и которому была обязана жизнью дочери.
Дора осталась жива чудом, а вернее – Андромеда была вынуждена это признать – из-за своего упрямства. Она не должна была выжить после такой кровопотери. Она не должна была восстановиться после такой серьезной раны. Но она не пила аконит – и живучесть оборотня помогла ей выкарабкаться. Рему тоже – правда, жил он теперь вместе с луной, и чем меньше она была, тем хуже он себя чувствовал. Поэтому в новолуния Андромеду всегда грызла совесть и она старалась быть особенно внимательной.
Она поспешила за Тедом, но тот уже прыгал по папиной кровати, а Рем вертел метлу в руках. – Настоящая? Здорово! Полетаем завтра, медвежонок? – Тедди... – начала было Андромеда, перехватила взгляд Рема и замолчала. – Полетаем! – обрадовался Тедди. – Она называется «Ла Фудр», это значит... ветер. Не, молния! – Да ну? – старательно нахмурился Рем. – Точно! Это Вики говорила. – Ну, Википедии можно верить.
Рем как-то пытался объяснить ей, почему маленькую Виктуар поддразнивают Википедией с легкой руки Гермионы Уизли, но Андромеда так и не поняла. – «Молния» – это классно, у Гарри тоже была «Молния», ему тоже крестный подарил. – Классно, – вздохнул Тедди и погладил метлу. Вздохнул еще раз. Рем фыркнул. – Нет. Завтра. – А сегодня что? – печально спросил Тедди. – Сегодня... – задумался Рем. – Сегодня – история о том, как Гарри поймал волшебный ключ, а он был похуже снитча!
Минерва Макгонагалл и муки выбора
В день собеседования с самого утра лил дождь, и Минерва невольно посочувствовала претендентам, которым пришлось месить грязь от самого Хогсмида: драконологу из Трансильвании (свитер грубой вязки, ежик полуседых волос, колючая борода и повязка на левом глазу) и фармацевту «Геката Поушенс» (старомодный сюртук, сияющая лысина, снисходительная улыбочка). Доверия, откровенно говоря, не вызывали ни тот, ни другой.
– Ну что ж, – вздохнула она. – Начнем со Смита, раз уж вы мне его рекомендуете.
Верзила вошел, поклонился, зыркнул с опаской на портреты и сел на край стула, спиной к Дамблдору. Вид у драконолога был совсем не профессорский, и, похоже, он чувствовал неуместность своей кожаной куртки и тяжелых башмаков в кабинете директора. Он явно нервничал, покашливая и время от времени дергая ворот свитера.
– Давно в Англии, мистер Смит? – Неделю, мэм. Пока остановился в «Дырявом котле».
Голос у зельедела оказался высоким и сиплым – будто с перепоя. Как такой аудиторию держать будет, – покачала головой Минерва.
– Вы писали, что работали в школе в заповеднике. Расскажите подробнее. – У меня есть письмо от доамны Тодоровой, нашего директора. Говоря откровенно, я не сторонник рекомендательных писем, профессор Макгонагалл, и предпочел бы, чтоб вы судили обо мне непосредственно, но если хотите взглянуть...
Минерва кивнула и взяла протянутое письмо. – Она вас отлично аттестует. – Доамна Тодорова не очень хорошо знает английский, ей помогал с переводом мой друг и, боюсь, несколько преувеличил мои достоинства. Он окончил Хогвартс – возможно, вы знаете его. Чарльз Уизли.
Профессор Снейп тихонько фыркнул и снова уткнул острый подбородок в сплетенные пальцы. Смит повел плечами, словно чувствовал затылком взгляд профессора.
– Да, я знаю Чарли, – улыбнулась Минерва. – Я была его деканом. Какие предметы вы преподавали? – Все, что считалось потенциально опасным. Волшебных существ, защиту от темных искусств. Помогал домнишоаре Дрэджеску с зельями и травоведением у старших классов. У нас не очень много учеников, разве что вот три года назад было двадцать два. В заповеднике мало семейных. – В Хогвартсе довольно большие классы, мистер Смит, у вас может быть до тридцати учеников одновременно. – Как-то раз у нас за одни сутки вылупилось восемнадцать малышей – хороший год и одновременная кладка у нескольких девочек, – Смит улыбнулся. – Думаю, я справлюсь.
– Не в эти ли сутки вы потеряли свой левый глаз? – не выдержал профессор Снейп. Смит повернулся, пытаясь разглядеть картину над креслом, коснулся обожженной щеки. – Нет, – негромко проговорил он. – Это случилось в первый год моей работы в заповеднике, у меня совсем не было опыта. У маленьких драконов выброс пламени не больше фута.
– Итак, вы преподавали продвинутый курс зелий? – вмешалась Макгонагалл. – Да, мэм. Еще в мои обязанности входила первичная обработка компонентов, которые добываются в заповеднике: это не только кровь и жилы драконов, но и ряд редких растений. И потом, нам всегда не хватает зелий для лазарета, так что быстрее готовить самим, чем ждать новой партии из Бухареста. – Хорошо, мистер Смит. Кстати, у вас превосходный английский. Когда, вы говорите, ваша семья переехала в Румынию? – Мне было девять. Родители, конечно, не обсуждали со мной причины переезда, но потом я узнал, что отец опасался войны. Кажется, в то время в Англию вернулся темный маг, который называл себя Лордом... Не помню. В Дурмштранге его называли der Dunkler Lord. Там было несколько ребят, которые увлеклись этими идеями, – они уехали в Англию после выпуска, насколько я знаю. А язык – мы дома часто говорили по-английски, да и в Дурмштранге говорят на многих языках, волей-неволей выучишь. Мне это потом пригодилось. – Что ж, – профессор Макгонагалл поднялась. – Я напишу вам, когда приму решение. Вас по-прежнему можно будет найти в «Дырявом котле»? – Да, мэм.
Уже идя к двери, Смит остановился, будто споткнулся, и обернулся к стене, увешанной портретами. Профессор Снейп перехватил его взгляд, вопросительно изогнул бровь. Смит поспешно отвернулся. – Буду ждать от вас известий, директор Макгонагалл.
Когда за посетителем закрылась дверь, Снейп откинулся на спинку кресла. – Ну, знаете ли, это переходит любые границы. Может, мы зря не глядя забраковали мистера Дакворта, директор Дамблдор? – Вам не понравился этот претендент, профессор? – поинтересовалась Минерва. – Не любит он письма, ха! – хмыкнул Снейп. – Он предпочитает более тонкие и надежные рекомендации, чем отзыв какого-то там директора. Друг Чарли Уизли – и вы уже на его стороне! Вы неисправимая гриффиндорка, мадам директор.
– А мне он понравился, – вмешалась Дорис Дервент. – Серьезный и ответственный. Мне кажется, он сможет учить наших детей. – Не знаю, как насчет учить, но напугать получится отменно, – пробормотал Снейп. – Северус, – тихо заметил Дамблдор, – у тебя неплохо получалось и то, и другое семнадцать лет. – Я решу, когда поговорю со вторым, – прервала их перепалку Минерва.
Дакворт вошел, любезно поклонился и выложил на стол целую стопку дипломов, свидетельств и рекомендательных писем. – Не желаете ли ознакомиться с моими референциями? – спросил он, и Минерва буквально ощутила, каких усилий ему стоило не добавить «деточка».
Разговор с Даквортом склеивал челюсти сладостью, как дешевые конфеты. Выпроводив его через полчаса, Минерва отмахнулась от сочувственных взглядов профессора Снейпа и спустилась в кухню за мятным чаем. Она твердо знала, кому отправит пригласительное письмо.
Эван Смит и письмо из Хогвартса
Уважаемый мистер Смит! С удовольствием сообщаю, что Вы приняты на должность Мастера зелий Хогвартской школы магии и волшебства. Вам следует приступить к своим обязанностям не позднее 20 августа. Пожалуйста, просмотрите приложенный список учебников и справочников, наличествующих в библиотеке Хогвартса, и в случае необходимости дополните его своими предложениями. Жду Вашу сову. С уважением, Минерва Макгонагалл.
Смит перечитал письмо и отложил его, взяв в руки фотографию в потертом кожаном футляре. – Кажется, я им все-таки нужен, – пробормотал он. – Что скажешь? Фотография привычно не ответила.
*** *** ***
– Бросаешь нас, да? – вздохнул Чарли, разглядывая полусобранный чемодан. – Мы тебя, можно сказать, выпестовали, человека из тебя сделали, а ты сваливаешь к драконьей матери? – Хорошего же ты мнения об этой Макгонагалл! – хмыкнул Эван. Чарли расхохотался. – Да нет, милейшая старушенция на самом деле. С Ольгой не сравнить, конечно, – подмигнул он, – но тебе понравится. – Звучит многообещающе. – Ребята без тебя затоскуют, Эван, – сказал Чарли уже серьезно. – Виола справится, – Эван пожал плечами. – И потом, это ведь пока только собеседование. – Будь это только собеседование, ты не перебирался бы в Англию, – возразил Чарли. – Аппарировал бы туда-сюда за день. – Сова в Румынию знаешь, сколько летит? – Гнилая отмазка, сэр! – Чарли внимательно посмотрел на старшего приятеля. – Эван... – Чего еще? – А ты правда хочешь эту работу? Вот только честно. Эван отвернулся и занялся чемоданом. – Не знаю, – ответил он наконец. – Если честно, Чарли, не знаю...
*** *** ***
Он бегло просмотрел список литературы, сравнил его со своим, черкнул пару строк в конце почти готового ответа и запечатал конверт.
– Ну вот, – сказал он фотографии. – Рубикон перейден.
Отправлено: 02.10.11 22:06. Заголовок: ГЛАВА ВТОРАЯ. О гор..
ГЛАВА ВТОРАЯ. О гордости, предрассудках и вязании
B7 мимо. Е5. Mama просила напомнить, что в приличных школах учителя штанов не носят. Не посрами марку! К.
Андромеда Тонкс и вылазка в Лондон
– Цисси, а он не слишком яркий? Андромеда с сомнением посмотрела на шарф, потом снова в зеркало. – Тебе к лицу насыщенные цвета, – уверенно проговорила Нарцисса и приложила к плечам сестры еще один шарфик. – Смотри, если взять побледнее, то он совсем теряется, как застиранный.
– Берите, моя милая, – заворковала мадам Малкин. – Вы же знаете, Цисси плохого не посоветует, шарфик чудесный. Это новый товар, он только появился, и вот увидите, их расхватают еще до сентября.
Лет пять назад Минерва посоветовала ей закупаться к новому сезону в июле, когда на Диагон-алее еще нет толпы учеников и родителей. Хлопоты, хлопоты, а на самом деле – просто дырявая голова. К счастью, дождь и раннее утро немного распугали посетителей, и они с сестрой могли перекинуться парой слов. Хильда Малкин не будет окликать «Цисси, милая, ты не могла бы мне помочь с покупателем?», пряча раздражение за особенной сладостью тона.
– Уговорили, – улыбнулась Андромеда. – Беру. Доре найдешь что-нибудь? Нарцисса сдвинула тонкие брови, разглядывая ряды мантий. – Пару обычных и новую парадную? – Да. На твой вкус, как всегда. Ее же не затащишь за покупкой.
Цисси кивнула. Нимфадора не унаследовала ни капли блэковского вкуса и совершенно не разбиралась в фасонах и оттенках. Была б ее воля, она б не вылезала из штанов и футболок, так что мантии ей покупала Андромеда – все шесть лет, что Дора работала в Хогвартсе. Правда, носила она их безропотно и на работе была образцом элегантности – Нарцисса в самом деле умела подбирать одежду.
Мадам Малкин наверняка не однажды порадовалась, что у нее хватило дальновидности взять на работу миссис Малфой. Благодеяние окупилось сторицей... Когда после победы на скамье подсудимых оказалось полминистерства и десятки егерей, а Малфои отделались условным наказанием, многие шипели: мол, снова вышли сухими из воды. Пожалуй, только Андромеда знала, каково им тогда пришлось. Ни друзей, ни денег, сплетни, косые взгляды... Неудивительно, что Люциус слег, он и так долго держался. Работа у мадам Малкин стала для Цисси спасением не только из-за денег. Теперь от нее не шарахались, как от чумной. К ее совету прислушивались капризные клиентки, жены новых сотрудников министерства шили парадные туалеты по ее эскизам, и никто не обращал внимания на серебряную цепочку на шее Цисси. А может, и впрямь не знали, что это не украшение, а цена условного освобождения – «запретка на запретные», удавка, оживающая после первого же непростительного заклинания, произнесенного владельцем. Такие были теперь у всех Малфоев, и Люциус, кажется, мучился больше других, страдая приступами нервного удушья. Цисси рассказала об этом как-то в первый год после войны, когда еще приходила поплакаться. Потом она перестала и приходить, и жаловаться, но совсем не потому, что жизнь наладилась, – Андромеда это прекрасно понимала. Они виделись реже, обычно в ателье у мадам Малкин, и это Андромеда тоже понимала. Она и сама не хотела видеть разоренного дома Малфоев или встречаться с Люциусом – и полагала, что Нарцисса тоже избегает лишних встреч.
Андромеда запихнула свертки в сумку и достала пару кружевных перчаток. Без них ей сейчас на улицу лучше не соваться: дождь, сырость. Стоит пройтись до «Дырявого котла» – и к вечеру суставы заноют и пальцы откажутся сгибаться, а она хотела довязать Тедди свитер. Конечно, изящное кружево – это просто иллюзия, но очень хорошая: работа Нарциссы. Перчатки были связаны из волчьей шерсти – а точнее, из шерсти оборотня. Как выяснилось, превосходного средства от артрита.
Невилл Лонгботтом и последние сплетни
Рон оказался прав – «Дырявый котел» был набит битком. В последние дни перед началом занятий в Хогвартсе, пока ученики выбирали палочки, котлы, книжки и фамилиаров, родители забегали промочить горло и переброситься парой слов. Невилл торопливо пробрался к выходу и похвалил себя за то, что переоделся в джинсы и футболку еще в Хогсмиде: его не узнавали, не останавливали и не приглашали за столик. И хорошо, Рон-то, наверное, уже заждался.
Рон радостно помахал рукой. – Деньги небось забыл поменять? – спросил он после приветствия. – Ладно, профессор Лонгботтом. Моя идея – я угощаю. Пойдем, научу тебя ездить на подземке. Пешком отсюда далековато, да и не помню я дорогу, честно говоря.
Через полчаса они заняли столик в маленьком, уютном и полупустом маггловском баре. – Здорово здесь, – одобрил Невилл. – Гермиона плохого не посоветует. А Гарри не придет, застряли они в своей летней школе, прислал сову утром.
Невилл не удивился: с тех пор как Джинни ушла из профессионального квиддича, летние школы для юных спортсменов редко обходились без ее участия – разве что когда она была беременна. Гарри ездил вместе с ней. На зеленых площадках во Франции или Болгарии он показывал приемы и хитрости, учил распознавать нарушения правил, и там его гораздо чаще узнавали как мужа Джинни Поттер или англичанина, который умеет финт Вронского, а не как Мальчика-Который-Выжил-Еще-Раз, – и это, похоже, его очень устраивало. Но и вдвоем они отлично посидели. Рон в который раз поинтересовался, когда на свадьбу позовут, и Невилл в очередной раз отшутился, что ученикам придется сложно с двумя профессорами Лонгботтомами. – Что там, зельедела нового нашли? – Да. Какой-то мужик из румынского заповедника. Кстати, Чарли ведь его должен знать? – Спрошу.
Рон, спохватившись, полез в карман, развернул листок пергамента. – Новинки «Умников» – посмотри? Основной удар будет, как старших в Хогсмид пустят, но ребята уже нагреблись, у нас вчера первый день очереди не стояли. На пятый пункт есть пробник, держи. Невилл пробежал список взглядом и шепотом помянул всех четырех основателей. – Ох, Уизли, вы меня до седых волос доведете... – Стараемся, – ухмыльнулся Рон. – И не мы одни, да? Как там наш-то?
Невилл не сдержал смущенной улыбки. Может, и хорошо, что Гарри не пришел сегодня – он не любил анекдоты о портрете директора Снейпа. – Наш – сам понимаешь, хандрит. Лето, школьники разъехались. – И кто стал летней жертвой Великого и Ужасного? – Картежники из холла, – признался Невилл. – Дай угадаю! – замахал руками Рон. – Они его обыграли подчистую?! – Ты что?! Они дулись в преферанс двое суток без передышки, профессор был бледен и невозмутим, под глазами круги, мантия в мелу... – В мелу-то почему? – Рон уже давился хохотом. – Пулю мелом на доске расписывали. Играли втроем, двое русских против профессора, остальные следили за счетом и грызли ногти. Двое суток напряженного молчания, ледяным тоном заказывают взятки и ведут подсчет, и к полудню – ор, скандал и страшные проклятия! Нашего ловят на мухлеже! На него наступают все четверо, он забился в угол и приготовился отмахиваться канделябром, как тут из рукава у последнего вистовавшего вылетает карта! Что тут началось... Он гнал их до сэра Кэдогана, не выпуская канделябра из рук. Ругались все пятеро без остановки, и Флитвик клянется, что цензурными там были только предлоги. Потом, встрепанный, но непобежденный, он заявился в директорский кабинет и там все это рассказывал Дамблдору, в лицах и подробностях. Я как раз Макгонагалл помогал с письмами и слышал – он меня не сразу заметил.
Заметь его профессор раньше – тут же оборвал бы рассказ и набросился на бывшего ученика, а ныне гриффиндорского декана. Летом профессор Снейп скучал без учеников и школьных дел и вдвое охотнее оттачивал остроумие на бывших коллегах. А еще слонялся по пустым пейзажам, подбивал итальянский квартет с четвертого этажа сыграть что-нибудь или забирал у них скрипку и сам играл что-нибудь, и перебранивался с Финеасом Нигеллусом Блэком: тот считал, что профессор Снейп его должник, сам же профессор так не считал.
– И бедняга Вайолет по-прежнему в него влюблена. – Чокнутая приятельница Толстой дамы? Невилл покивал. – Она. Пока нет никого в гостиной, они с утра до ночи едят конфеты с ликером и обсуждают профессора Снейпа. Рон прыснул. – А он? – Он, кажется, не знает. Да если б и знал – все равно у нее нет шансов, сам понимаешь. – Это да, – Рон старательно посерьезнел. – Вечная любовь, все такое.
Невилл тихонько вздохнул и еще раз порадовался, что Гарри отсыпается после квиддича. Рон без восторга отнесся к тайной любви Северуса Снейпа к Лили Эванс. «Если он любил ее, какого тролля измывался над Гарри? – спросил он. – Да и вообще – не хотел бы я, чтоб мою маму любил такой...». Он не видел его воспоминаний и не проникся. Невилл и сам их не видел, но ему хватило рассказа Гарри – это было светло и трогательно, а еще после этого Снейп стал понятнее. Детский кошмар, черное пугало, резкий голос и злобный взгляд, от которого по спине бегут мурашки и все валится из рук, – все это обрело смысл и причину. Выбери Волдеморт его, Невилла, Лили Эванс осталась бы жива и все могло быть по-другому. Правда, этими соображениями Невилл ни с кем не делился, это было его личное дело. Его и профессора Снейпа.
– Да, бедняжке Ви ничего не светит, – вслух сказал он. – Так, Рон, а можно поподробнее о вот этом номере семь? Что за «Спецштучка для скучных уроков»?
Нимфадора Тонкс-Люпин и словесные поединки
Тонкс осторожно толкнула тяжелые входные двери Хогвартса, и они послушно открылись, впуская ее в вестибюль. Было тихо. В широком солнечном луче плясала пыль и парил Толстый монах. – Отпуск еще не кончился, профессор Люпин. Соскучились по школе? Надеюсь, ничего не случилось. – Все в порядке! – отозвалась Тонкс. – Пришла узнать новости.
Монах степенно поплыл рядом с лестницей. – Новости самые лучшие! Все ученики на месте и много новеньких. Еще двоим планируют послать письма на следующей неделе. – Здорово. Тони не надумал уходить? Вместо ответа Монах бесшумно ушел сквозь лестницу.
– Насколько мне известно, – раздался низкий мелодичный голос, – мистер Гольдштейн завел разговор об уходе, исключительно чтоб вытребовать расписание поудобнее. Нечего сказать, изящно и тонко, скорее в стиле Хаффлпаффа, чем Равенкло. – А я б сказала, вполне по-слизерински, профессор Снейп. – Это потому, что вы совершенно не разбираетесь в слизеринских поступках, профессор... хм... Люпин. – Звали б меня Тонкс, не пришлось бы запинаться, – дружелюбно посоветовала она. – Жалеете о замужестве? – профессор изогнул тонкую бровь. – Ну, это уже даже не по-слизерински, – поморщилась Тонкс. – Грубо, профессор. – Туше, – признал он и перешел в следующую картину. Сел на каменную скамью, ярко освещенную полуденным солнцем. – Соскучились за лето? – посочувствовала Тонкс.
Черная фигура ярко выделялась на фоне зелени, сирени и солнечных лучей, и Тонкс едва ли не впервые заметила, что траурное одеяние профессора Снейпа не так однообразно, как она думала раньше. Из-под мантии, шерстяной, густо-черной, виднелся белоснежный воротник, отделанный по краю тонким кружевом, и таким же кружевом заканчивался манжет, наползающий на тонкое запястье и узкую кисть. У него были фантастически красивые руки, изящные кисти, длинные подвижные пальцы – Тонкс попыталась вспомнить, было ли это так на самом деле, и не вспомнила. Нежная, почти белая кожа контрастировала с черным рукавом, который оказался не вполне черным, а с тканым узором, мелким, изощренным, и еще целый ряд крошечных блестящих пуговок, не то функциональных, не то для красоты, тянулся до самого локтя. Мерлин и Моргана, и не лень ей было все это рисовать?
– Профессор Люпин? – А? – Вы спросили, соскучился ли я за лето, и я сказал «да». Разговоры с Дамблдором интересны и неисчерпаемы, но мне одиноко без питомцев моего Дома.
Да, он до сих пор называл его Дамблдором, хотя все, даже, кажется, Невилл, по настоянию самого Альбуса называли по имени обожаемого директора, чудесного, хоть и чудаковатого. И в этом было что-то гордое и верное. Степень близости, недоступная прочим, какими бы фамильярными они ни были.
– Я, простите, засмотрелась на ваш сюртук. Профессор усмехнулся, одернул мантию – Тонкс заметила, что под горлом ее скрепляла маленькая фибула в виде змейки и решила, что чувство вкуса и чувство юмора изменили художнице. – Портрет лишен удовольствия выбрать себе наряд. Я рад, что художник хотя бы уважил мою привычку носить черное. – Черный вам к лицу, – заметила Тонкс.
Профессор промолчал, лишь дернул уголком тонких губ, и Тонкс ощутила легкий укол совести: все знали, что черный – это траур, а она со своими комплиментами. – Меньше месяца осталось, и приедут ученики, – она попыталась сменить тему. – Да, – поддержал ее профессор. – Я слышал, большой набор. Впрочем, это вряд ли коснется Дома Слизерин, его, как и прежде, выберут немногие. – Немногие, зато избранные, – пробормотала Тонкс. Долго сочувствовать Снейпу не выходило.
Он услышал, фыркнул и молча скрылся за рамой. Тонкс в сотый раз задалась вопросом: куда деваются портреты, когда уходят из одной картины и еще не появляются в другой?? Что у них там за тамбур, в их нарисованном мире? Или нету никакого тамбура и Снейп тут же появился в своей раме в кабинете директора? Ну или не в кабинете, а в музее, скажем? Надо у Альбуса спросить, что ли... И Тонкс заторопилась к директорскому кабинету.
Минерва Макгонагалл и новый зельедел
Минерва долго колебалась, не сделать ли в письме приписку по поводу традиционной одежды преподавателей, но решила, что выйдет слишком резко. Если Смит сам не догадается обновить гардероб, уместнее будет намекнуть ему при личной встрече.
Смит догадался. Он приехал в новой темно-синей мантии, солидной и элегантной. Минерва отдала должное вкусу мадам Малкин, а в том, что это был ее выбор, сомневаться не приходилось: Смит, похоже, был сам удивлен своим новым видом. Провожая новоиспеченного зельедела до учительской, Минерва устроила маленькую экскурсию по Хогвартсу.
– Профессор Смит, вам действительно будет удобно в подземелье? Традиционно класс и личные комнаты находятся там, но не повредит ли это вашему здоровью? Вы кашляете. – Это не простуда, директор, это все то же, – Смит небрежно коснулся левой щеки. – Не волнуйтесь. В личных комнатах прекрасно, а в классе должно быть холодно, иначе, когда все котлы будут кипеть, мы просто задохнемся. Единственное, о чем я хотел попросить, – можно мне убрать кресла и занавеси, что остались от моего предшественника? – Разумеется, профессор, каждый преподаватель обустраивает кабинет и комнаты по собственному желанию. – Значит, банки с... э... препаратами из кладовой тоже можно убрать? – Если они вам не нужны... – неуверенно проговорила Минерва. До этого на заспиртованных монстров профессора Снейпа, равно как и на кресла профессора Слагхорна, никто не посягал: предшественники Смита будто чувствовали, что недолго задержатся в школе. – Разве что для эффекта. Но я придерживаюсь мнения, что в классе тем лучше, чем меньше объектов можно разбить. – Вы правы. Распорядитесь, эльфы уберут все, что вам не нужно. Учительская здесь, на втором этаже. Она без пароля. Если вам доведется уходить последним, запирайте двери «Колопортусом». Советую вам не оставлять здесь пергаменты: Пивз, наш полтергейст, имеет привычку путать и рвать их. В личные комнаты он не забирается.
В учительской было пыльно и почти пусто – Смит приехал одним из первых, так что сейчас в школе были только деканы да те из преподавателей, кто жил в Хогсмиде. На столах валялись обрывки пергаментов и перья, забытые с июня, – надраивая углы и двери, Филч не прикасался к преподавательским вещам.
Столы перекочевали в учительскую из старых классов и личных покоев сразу после войны – слишком грустно и страшно было проводить вечера в одиночестве после того, как целый день собираешь обломки стен и статуй, свитки пергамента и куски портретных рам. А Большой зал, завешенный траурными полотнищами, навевал невыносимую тоску, и никакое колдовство не могло ее убрать: слишком многих здесь оплакивали в те черные дни. Так что вечерами стали собираться в учительской, стащив туда разномастные столы и поделив линялые кресла, и даже шкаф, набитый старыми мантиями, не тронули, а приспособили под объявления и записки.
– Друзья, – Минерва обвела учительскую внимательным взглядом поверх очков, – позвольте представить вам нашего нового преподавателя зелий. Профессор Эван Смит.
Смит поклонился.
– Мой заместитель профессор Вектор, преподаватель нумерологии. Профессор Эббот, декан Хаффлпаффа, профессор Флитвик, декан Равенкло, профессор Лонгботтом, декан Гриффиндора. Профессор Синистра исполняет обязанности декана Слизерина. – Исполняет обязанности? – Традиции Хогвартса предписывают, чтобы главой Дома был выпускник Дома. К сожалению, обстоятельства сложились так, что сейчас среди наших учителей нет выпускников Слизерина.
– А вы какой колледж оканчивали? – Это профессор Люпин, – поспешно вставила Минерва. – Тонкс, – уточнила собеседница. – Нимфадора Люпин, которая предпочитает, чтобы ее называли Тонкс.
Тонкс вздохнула, пожимая руку Смиту. – Я надеялась, хоть один человек не будет знать моего дурацкого имени. – Дора, половина школы и так полагает, что Тонкс – это твое имя, – заметила Минерва. – Ну и правильно, – весело отозвалась Тонкс. – А Люпин – фамилия. Добро пожаловать, профессор Смит. Так в каком вы колледже учились? – Я окончил Дурмштранг.
Смит вежливо улыбнулся, шагнул к свободному столу и остановился, с любопытством глядя на картину напротив. Снейп был не в духе. Он сидел на каменных ступенях, спиной к ветру, чтоб спрятать от его порывов лилию на коленях. – Северус, – окликнула его Минерва. Он повернулся, устало посмотрел на невольных свидетелей своей слабости. – Да, госпожа директор. – Что-то случилось? – мягко спросила Минерва. Снейп горько усмехнулся, осознавая и прощая неуместность вопроса. – Все хорошо, директор. Так, погода, воспоминания...
Он посидел еще минуту, потом так же молча поднялся и скрылся за рамой. – Это директор Снейп? – уточнил Смит. – Вы с ним познакомились на собеседовании, – напомнила Минерва. – Если хотите, займите вон тот стол, но он за шкафом... – Мне здесь будет удобно, не беспокойтесь, – заверил ее Смит.
Тонкс хмыкнула недоверчиво. Минерва была с ней согласна и надеялась только, что Нимфадоре хватит такта не пошутить, когда Смит все же переберется за шкаф. Но ни через день, ни через два Смит не отказался от выбранного места, и на пустовавшем прежде столе поселилась стопка пергаментов, календарь с названиями на незнакомом языке и черная чашка с летящим драконом.
Андромеда Тонкс и узелки на памяти
Андромеда удобнее устроилась в кресле «Рыцаря». Еще одна остановка – и Хогсмид. Там сегодня тепло и солнечно, в отличие от дождливого Лондона, и можно будет снять кусачие перчатки.
Руки были слабым местом Андромеды. Сначала она просто стеснялась костлявых кистей и узловатых пальцев, ведь и у Беллы, и у Цисси руки были такие, какие подобает иметь настоящей леди – узкие, изящные, с тонкими пальцами. Потом суставы начали болеть – от дождя и холода и просто так. Андромеда грела пальцы, покупала растирания в аптеке на Диагон-аллее и даже принимала таблетки, которые покупал ей Тед, но легче становилось ненадолго. Кто бы мог подумать, что ее вылечит шерсть оборотня? Ни лечебники, ни даже книги по темным существам ничего такого не рассказывали. Впрочем, ничего удивительного – Андромеда сомневалась, что существует много оборотней, которые позволили бы себя вычесать. Она, во всяком случае, знала только одного – собственного зятя. Да и свойства шерсти обнаружились случайно, в первую послевоенную весну, позднюю и холодную.
В тот год Андромеда окончательно примирилась со странным выбором дочери. Не потому, конечно, что проклятая физиология оборотня спасла девочке жизнь: Дора не должна была выжить после чудовищного заклинания Беллы. И даже не потому, что он умел выставить за двери посетителей, перед которыми Андромеда пасовала: как справляться с наглыми репортерами, она знала, а вот что сказать родственникам погибших... Все складывалось из мелочей: он терпеливо сращивал заклинаниями чашки, которые роняла Дора, он просиял, когда ее волосы впервые поменяли цвет... Однажды Андромеда проснулась ночью и услышала приглушенный голос дочери. Светила полная луна, Андромеда решительно стиснула палочку и пошла к двери ее комнаты. Под ногой предательски скрипнула половица, за дверью что-то грохнуло, и свет погас.
– Дора! – громко позвала Андромеда. – Мам, все в порядке, я сплю, – поспешно отозвалась она из-за двери. – Что там у тебя? Я вхожу, – предупредила Андромеда и подняла палочку, освещая себе дорогу.
Дора сидела на неразобранной постели, поджав ноги, в руке гребень, забитый желтовато-серой шерстью. Волк лежал под кроватью, и вид у него был еще более виноватый, чем у Доры. – Это что? – слабым голосом спросила Андромеда. – Мам, он совершенно безопасен. Он зелье принял, что ж ему теперь, взаперти сидеть? То есть, он и так взаперти, но со мной ему не так скучно. А Тедди в детской... Андромеда остановила ее жестом и ткнула в гребень. – Вот это что? – А... – Дора смущенно улыбнулась. – Так весна. Подшерсток лезет клочьями, шерсти на десять носков хватит.
Андромеда подошла ближе, зверь под кроватью подался назад и чихнул. – В следующий раз хоть пыль выгреби из-под кровати, прежде чем туда мужа запихивать, – вздохнула Андромеда. – Вылезай уже. Как дети, честное слово...
Пару дней спустя она вязала свитер для Тедди, вернее, следила, чтоб заколдованные спицы не перепутали узор. Руки, натертые снадобьем из лондонской аптеки, согрелись, но все равно болели. Дора приткнулась cбоку, понаблюдала за спицами, потом вдруг сорвалась куда-то (Рем, не глядя, придержал едва не сбитую кочергу), вернулась с полотняным мешком и мягко хлопнула им об колени матери. – Мам, а можно из этого как-то вязать?
Андромеда пощупала уже знакомую серо-желтую шерсть, пожала плечами. Можно, в принципе, только зачем? Дора приняла ее молчание за согласие. – Ты мне шапочку свяжи какую-нибудь. – И добавила почти виновато: – Голова на дождь болит... Андромеда без особой охоты взялась за дело, но не хотелось обижать дочь, поэтому она нашла подходящие нитки для основы, вытащила пухлую книжку со всякими хозяйственными заклинаниями, и вскоре из мешка потянулась пушистая нить, которую Андромеда принялась сматывать вручную – что-то все-таки напутала в заклинании. На втором клубке она поняла, что пальцы не болят нисколько.
В восторге от своего открытия, она связала шапочку Доре, перчатки себе и маленькие носочки Тедди, который повадился сопливить в ту сырую промозглую весну. Начала было вязать жилетку Рему, но вовремя опомнилась и, убавив петель, довязала ее для Минервы Макгонагалл.
С Минервой они сошлись, когда Андромеда осталась одна с внуком. Еле живые дочь и зять были тогда еще в Мунго, и Орден – чувствуя, видимо, особую ответственность перед крестником Мальчика-Который-Выжил – окружил их с Тедди особенной заботой. Чуть более обязательной и навязчивой заботой, чем хотелось бы, а вот Минерва заботилась искренне. Строгая дама оказалась неожиданно простой, чуточку ворчливой и совсем не такой чопорной и сухой, как запомнилась когда-то юной Энди Блэк.
В первые встречи Андромеда не знала, как держаться. Бывший преподаватель все-таки, хоть и тридцать пять лет прошло, а с другой стороны, она сама уже бабушка. Но очень скоро от скованности не осталось и следа – Минерва привязалась к Тедди. И он платил ей взаимностью: бесстрашно залезал на колени и перекрашивал шевелюру в цвета директорской шотландки. Он вообще был невыносимо обаятельным ребенком, его баловали не только обе бабушки (а именно так он относился к Минерве), но и крестный, и его друзья, и даже мама, по ухваткам больше похожая на старшую сестру. Только отца он слушал беспрекословно, хотя Рем вроде бы ничего особенного и не делал.
Андромеда честно пыталась не разбаловать внука окончательно, поэтому даже не стала заходить к «Умникам Уизли», сразу завернула в «Сладкое королевство» и пообещала себе купить всего понемножку. Но обещание пришлось нарушить: она вовремя вспомнила о Хогвартском пикнике, куда их наверняка опять пригласят всей семьей.
Эван и узлы на веревке
– Эван, как дела? Эван выругался коротко, но смачно.
Чарли подобрал кусок толстой веревки, завязанной узлом. – Это чего за хрень? – Это королевский узел, – хмуро ответил Эван. – К моим неисчислимым достоинствам и умениям вот-вот добавится еще одно: виртуозно вязать узлы. – Флорика предлагала вязать кофточки. – А Стоянка – вышивать петитом. – Что, серьезно? – изумился Чарли. – Надеюсь, нет, – фыркнул Эван. – Я как-нибудь узлами обойдусь. В конце концов, это полезнее.
– Главное, руку разрабатывай, – посерьезнел Чарли. – Как оно, кстати? Эван скрутил фигу. – Прогресс, – одобрил Чарли. – А с глазом есть новости? Mama вроде говорила, специалист... – Специалист велел сказать глазу «La revedere». Жаль, я к нему привык.
Чарли помолчал, крутя в пальцах веревку с королевским узлом. – Да... жаль. Ладно. Корнелиу велел напомнить насчет массажа. – Спасибо. Эван развернул схему нового узла и взял веревку.
Отправлено: 09.10.11 00:18. Заголовок: ГЛАВА ТРЕТЬЯ. О хор..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. О хороших людях, полезных знакомствах и физиологии оборотней
Ха. E6. Нормально Виола. Варит твою отраву. Трясутся со Славом на пару – уж не знаю, кто больше. К.
Рем Люпин и Хороший человек
Выбрав место подальше от веселящейся компании, Рем бросил плед на освещенный закатным солнцем клочок земли и тяжело опустился на него, привалившись к теплому древесному стволу. Поваленный грозой огромный старый вяз лежал тут еще с его, Рема, школьных времен и успел наполовину врасти в землю. «Старая ты развалина!» – усмехнулся Рем про себя.
Традиционный пикник у озера пришелся в этом году на третий день после новолуния, и он был рад этому. Силы прибывали вместе с луной, Рем даже прогулялся в лес: конец августа – самое время собирать отростки тентакулы, пока щупальца еще нежные и неопытные. Прогулка его окончательно взбодрила, и, рассмотрев в зеркале свою физиономию, он решил, что сегодня сможет избежать сочувствующих взглядов.
Сочувствие и осторожные расспросы о здоровье раздражали не меньше, чем страх и суета, наполнявшие аптеку на Диагон-аллее, когда он заходил туда за аконитовым зельем. Впрочем, и к тому, и к другому Рем давно привык. Он мог бы по пальцам пересчитать людей, которые никогда не смотрели на него ни с жалостью, ни с отвращением: Дора, Сириус, Джим, Лили, Дамблдор... Пожалуй, еще Снейп. Точнее, Снейп смотрел на него с неизменным отвращением, но это не было чем-то особенным. Он смотрел так на всех Мародеров, и даже на Гарри – видимо, за компанию. Наверное, из-за этой проклятой жалости, увиденной, а может, просто воображенной им в глазах Минервы Макгонагалл, он отказался от места преподавателя защиты от темных искусств. И был рад этому: Дора прекрасно справлялась, а он предпочитал в хорошие дни бродить по лесу с Тедди, а в... другие – спокойно отлеживаться дома, не завися от расписаний и учебных планов. Впрочем, предложение Макгонагалл было продиктовано скорее жуткой нехваткой кадров в первые послевоенные годы. Школу тогда пришлось восстанавливать и в прямом, и в переносном смысле, особенно после ухода Слагхорна, такого несвоевременного. Зелья с тех пор вели какие-то случайные люди, совсем как защиту в прежние времена. Едва не поползли слухи о проклятии, постигшем эту должность после гибели Снейпа...
Он лениво повернул голову. Новый зельедел попал в лапы Хагриду. Услышав волшебное слово «дракон», великан расцвел, и оторвать его от драконолога-только-что-из-Румынии могла бы разве что Макгонагалл, которая явно предпочитала греться на солнышке и беседовать с Андромедой. – Другие из зятьев веревки вьют, а я носки вяжу, – донес ветерок тихий смех тещи. Рем улыбнулся: Андромеда любила кокетничать возрастом и разыгрывать на людях «бабушку Энди», но выглядела для своих лет на редкость хорошо – блэковская горячая кровь давала себя знать. А носки из волчьей шерсти получались и правда отменные.
Над головой послышалось знакомое шуршание. – Пап, ты не спишь? – спросил Тед громким шепотом, который мог бы разбудить и мертвого. – Не сплю, малыш, что? – Смотри, как я умею! Тед с гиканьем слетел вниз по пологому берегу и вылетел на середину озера, шваркнув метлой по спокойной зеленой глади. – Вот схватит тебя кальмар за ногу – и будет совершенно прав, – проворчал Рем больше для порядка, чем всерьез.
– Четверть часа назад его оттаскивали от кентавра. Подозреваю, что это рискованнее, чем полеты на метле над озером. Пахнуло сложной смесью трав и химикалий. Рем улыбнулся и посмотрел вверх. – Надо будет уговорить Фиренце как-нибудь и впрямь его прокатить. Чтобы больше не приставал со всякими глупостями... Сбежали? Собеседник его кивнул и присел на толстую ветку, щурясь на заходящее солнце. – Не хотел вам мешать. Просто немного устал общаться с вашим лесником. – Драконы! – усмехнулся Рем. – Вы не помешаете, только должен вас предупредить: я оборотень. Если вы найдете, что еще не все рассказали Хагриду о драконах, ничего страшного, я не обижусь.
Зельедел удобно устроился на теплом стволе, вытянул ноги и неторопливо проговорил: – Мне кажется, Хагрид знает о драконах больше, чем я. А в заповеднике мне приходилось иметь дело и с оборотнями, и с вампирами, и с другими... существами. Он повернулся, чтобы посмотреть на Рема единственным глазом. – Меня зовут Эван Смит. – Рем Люпин. Они сидели слишком далеко, чтоб обменяться рукопожатием, и Рем обрадовался этому. Смит вновь повернулся к озеру. – Если не ошибаюсь, до полнолуния еще одиннадцать дней, – добавил он, – к тому же вы принимаете аконитовое зелье. – Почему вы так уверены? – Мне доводилось видеть оборотней, которые его не принимают, и простите за откровенность, они выглядят гораздо лучше. А вот в заповеднике работает альтруист вроде вас – честно травится каждый месяц.
От озера донесся визг и плеск. Рем подался вперед – не надо ли бежать вытягивать сына из воды, но по берегу уже поднималась Дора, таща хохочущего Тедди под мышкой. – Держи эту звезду квиддича! Забрызгался по самые уши, и ноги все мокрые, а с метлы не слезает. Она усадила Тедди на плед и стянула с него кроссовки. – Иди сюда, малыш. Что, правда замерз? – Не-а, – Тедди мотнул головой, но под мантию залез. Рем обхватил теплыми ладонями маленькие мокрые ступни, и сын притих. Потом высунул нос из-под мантии, поблестел любопытными глазами на Смита и спросил звенящим шепотом: – Папа! А это кто? – Это... хм. Смит чуть дернул головой – скосил глаз на Рема. – Это хороший человек. Вместе с мамой в Хогвартсе работает. – Ого! – Дора поставила на плед высушенные кроссовки и с интересом посмотрела на Смита. – Рем такими словами не разбрасывается. Быть вам теперь Хорошим человеком, Эван!
Эван Смит и похмелье во чужом пиру
– Эван, мне нужен аконит.
Смит потянул носом и поморщился. – Похмельное зелье тебе нужно. – Это утром, – печально кивнул Всеслав. – А пока аконит. Смит накинул куртку, хлопнул по карману, проверяя, на месте ли ключи от лаборатории: комбинация из заклинаний и маггловских замков была надежнее, чем просто чары. – Пошли. Твое счастье, я сварил целый котел. Какого хрена ты напился за неделю до полной луны? Смит не знал, причем здесь хрен, но так часто слышал это выражение от Всеслава, что был уверен в его уместности и в том, что в ответ его пошлют на все то же несчастное растение. – Питер уехал, – вздохнул оборотень. Так, вместо ругательств его ждут пьяные откровения, и неизвестно, что хуже. Смит ускорил шаг.
Питера, молодого улыбчивого сторожа, провожали днем всем заповедником, весело, со всеми неприличными шутками, на которые только могли вдохновить молодожены. К счастью, жена Питера, хорошенькая продавщица, ни слова не понимала по-немецки. Всеслав вроде шутил и веселился вместе со всеми, а к ночи пришел, благоухая вином. Спасибо, что не чем покрепче, иначе аконит вряд ли помог бы.
Смит отпер лабораторию, нашел чистый стакан, щедро плеснул туда аконита и протянул Всеславу. Тот угрюмо молчал. – Что ж он уехал? – не выдержал Смит. – Дружба дружбой, а табачок врозь? – Много ты в дружбе понимаешь, – буркнул оборотень. – Анике здесь оставаться вредно для здоровья, а дети пойдут, куда их – к тебе в класс, что ли, гадюка сипатая? Ему работу хорошую предложили, денег на Дурмштранг хватит. Всеслав выглотал аконит, со стуком поставил стакан на стол. – Он хороший парень, так что молчи. Смит хмыкнул.
К Всеславу все относились ровно – в заповеднике хватало публики похуже, чем оборотень, задравший по молодости браконьера в лесу. Особой жалости по поводу браконьера, кажется, никто не испытывал – чего жалеть человека, который собирался забрать молодняк, потому что у подпольных изготовителей палочек их сердечная струна ценится выше, чем от стариков. Куда больше сочувствия вызвал Всеслав, которому грозило заключение в Нурменгарде. Как удалось выкрутиться, Эван не знал. Уверен был, что не обошлось без вмешательства прежнего директора, но в подробности его, разумеется, не посвящали. В результате Всеслав остался в заповеднике, где и работал сторожем уже лет сорок. Питер поступил под его начало три года назад, когда завалил экзамены в школу авроров и в поисках романтики отправился «la mama dracului», как с удовольствием рассказывал потом за общим столом. Смит, честно говоря, всегда удивлялся, что общего у вчерашнего выпускника с шилом в заднице и стареющего оборотня, но Питер с первого дня словно прилип к Всеславу. Наверное, все та же романтика: новоиспеченные друзья тягались по горам вокруг заповедника даже в свободные дни, Питер учился красться, маскироваться, следить и нападать, а вечерами с восторгом рассказывал о своих успехах. Из полезных, по мнению Эвана, знаний Всеслав учил его различать и собирать травы – в редких растениях он разбирался получше Дрэджеску. Теперь Питера берут работать в министерский дендрарий, а его учитель зальет расставание сливянкой и будет дальше гонять браконьеров и случайных магглов от границ питомника.
– Хороший парень, – согласился Смит. – У многих хороших парней есть замечательная способность дружить с нужными людьми, и ровно до тех пор, пока они нужны. – Это я, что ли, нужный человек? – переспросил Всеслав. – Нужнее не бывает, оборотень в розыске. – И тем не менее, именно ты помог ему получить новую работу, а там он уже подружится с новыми нужными людьми, – не отступал Смит, на всякий случай удобнее перехватив волшебную палочку за бортом куртки. Но Всеслав неожиданно улыбнулся. – Не у всех оно одинаково, Эван. Ему в самом деле интересно было, он же как щенок – то ему покажи, это, все в новинку, леса не знает, гор не видел. Вот я и учил его. Ему тоже несладко было уезжать, он мне там работу нашел, чтоб мы вместе поехать могли.
Всеслав замолчал. Смит откашлялся. – А почему тогда ты не поехал? – негромко спросил он. Всеслав посопел, двинул стакан по столу. – Плесни мне еще этой дряни. Плохо мне там будет. Ты тот дендрарий видел? Три грядки, пять кустов, только для работы. И поселочек рядом, а через дорогу уже маггловский санаторий. А здесь все-таки простор... – Он взял стакан и, глядя в него, добавил: – Да и Аника меня побаивается...
Снова повисло молчание. Всеслав стоял у окна, глядя в темноту. Смит переставлял с места на место бутыль с аконитовым зельем и думал, что, уезжай Питер сегодня, он провожал бы его по-другому. – Слав, – проговорил он наконец в сгорбленную спину. – Ты знал, что так будет? Ну послал бы тогда этого щенка, пусть бы он к Дуйме приклеился и таскался б с ним, сувениры из драконьего зуба резал, тоже интересно. Было бы спокойнее.
Всеслав повернулся, не то усмехнулся, не то оскалился. – Ты, Эван, такой умный и спокойный, что ж тогда сам не один? – Если Уизли женится и укатит со своей избранницей на край земли, я не буду напиваться и тоскливо шататься по горам, так что не сравнивай, – фыркнул Смит. – Я не про Чарли, я про фотографию твою. Смит вздрогнул, дернул было рукой к карману, но тут же опустил ее. – Ты о чем? Это не то... – А что там у тебя, карточка от шоколадной лягушки? У Парацельса рецепты уточняешь? Так что не втирай про спокойствие. Ты тоже к кому-то прилепился, и он теперь далеко. Может, дальше, чем Питер. Ты не дергайся, Эван, – добавил Слав уже мягче. – Человеку тоже нужна стая, он не может быть один.
Минерва Макгонагалл и бремя молчания
– Хогвартс празднует очередное возрождение, директор? – донесся голос из темноты. Минерва вздрогнула. Все-таки последний бокал был лишним. Рефлексы, вон, отказывают. – Добрый вечер, Северус. Она остановилась: напротив как раз висел большой пейзаж, где Снейп мог поместиться в полный рост. – Вам не кажется, что школа чем-то напоминает феникса? – Снейп задумчиво разглядывал волны, разбивающиеся о нарисованные скалы. – Она смеживает веки летом и возрождается осенью. Всегда. Что бы ни случилось... – Всегда, – кивнула Минерва. – И она всегда будет помнить тех, кто поддержал ее в трудную минуту. Снейп не ответил. Он смотрел вдаль, и ветер трепал черные пряди.
Снейп-директор... Тот год был хуже ее выпускного – хотя Минерва думала, что хуже не бывает. Может, тогда все выглядело легче и проще, потому что она была ученицей. Теперь она оказалась по другую сторону баррикад, ей нужно было защищать учеников, а с двумя учителями-упиванцами это было нелегко. Почти невозможно. Когда Снейпа назначили директором, Аврора, нервно смеясь, тихонько спросила, не придет ли Беллатрикс Блэк учить детишек защите от темных искусств. Теперь Минерве казалось, что даже Беллатрикс не была бы хуже, чем Кэрроу.
Они учили детей непростительным заклинаниям. – Полезное умение, – процедил директор Снейп, когда на первом педсовете коллеги спросили, что он думает об этом. После ответа они отодвинулись еще немного – хотя в тесной учительской и так было мало места, но они все равно смогли сделать еще шаг назад.
Он был словно отделен невидимым барьером от остальных. За обедом учителя теснились у края стола, подальше от центра, где стояло директорское кресло, по бокам которого расположились оба Кэрроу. Они жадно ели, а за ужином еще и пили огневиски, перебрасывались шутками и пересказывали отвратительные подробности своих уроков, а директор мрачно ухмылялся и обводил взглядом притихший Большой зал. Ученики ели молча – за нарушение тишины во время трапезы можно было получить наказание.
Директор Снейп сыпал наказаниями безостановочно. «Я наконец наведу порядок в этой школе», – сообщил он вместо приветственной речи. На переменах и во время самоподготовки, на выходных и после отбоя он кружил хогвартскими коридорами, неслышно появлялся из-за угла или из-под гобелена, распахивал двери пустых классов и прохаживался между факультетскими столами. По сто раз на дню то там то сям раздавалось: «Дом не должен пострадать от вашей тупости и наглости, мистер... или мисс... Взыскание у мистера Филча. Взыскание у мадам Пинс. Взыскание у Хагрида». Филч ходил именинником, самые дальние и темные углы школы сверкали, все награды были надраены до ослепительного блеска, все записи о наказаниях пронумерованы, подшиты и сложены в хронологическом и алфавитном порядке, а в туалетах лазарета можно было оперировать. Все библиотечные книги были подклеены, переплетены и даже вычищены от пометок дерзких читателей. Что было в Запретном лесу, Минерва не знала, но не удивилась бы, узнав, что наказанные ученики превратили его в английский парк.
Походы в Хогсмид были отменены специальным распоряжением, семь тайных ходов, ведущих туда, были засыпаны и запечатаны демонстративно утром первого учебного дня, что не мешало директору наказывать учеников, если они подходили к бывшим лазам ближе, чем на десять футов, – за попытку самовольно покинуть школу. Впрочем, причина для наказания находилась в любом случае: криво повязанный факультетский галстук, вынесенная из библиотеки книга, посторонний предмет в кармане, дерзкое выражение лица.
– Он маньяк, коллеги, – сокрушенно прошептал Гораций во время печального хэллоуинского ужина, предварительно убедившись, что директор ушел в противоположный угол Большого зала узнать, кто там нахально смеется, и примерно наказать. – Я никогда не думал, что среди моих питомцев... – Он вовремя осекся, но после секундного замешательства с жаром продолжил: – По его приказу я готовлю лошадиные дозы бодрящего зелья, он, верно, спит по два часа в сутки. Помяните мое слово, коллеги, он сам себя загонит – и поделом. Словно что-то щелкнуло в голове Минервы. Она смотрела, как Северус возвращается на место, стремительно скользя вдоль слизеринского стола, и все думала, старая кошка, как можно было раньше не понять...
С того дня она начала очень внимательно слушать рассказы Кэрроу и шепот обиженных учеников. Все становилось на свои места так очевидно, что она даже забеспокоилась – не переигрывает ли Северус. Но он, видимо, совершенно объективно оценивал умственные способности Кэрроу.
Вся школа восторженно перешептывалась о героической попытке младшей Уизли и Лонгботтома украсть из директорского кабинета меч Гриффиндора – Северус отправил нарушителей к Хагриду, и, похоже, Кэрроу оставались единственными, кто не знал, что так называемое взыскание обернулось чаепитием в честь героев. Кэрроу заставляли учеников отрабатывать непростительные заклинания на наказанных – к окончанию уроков почти все ученики успевали получить от директора взыскание у Филча, в библиотеке, теплицах, лазарете. А особо отличившиеся на уроках ЗОТИ и маггловедения обычно умудрялись нарушить какое-нибудь из тридцати пяти новых директорских предписаний и отправлялись к Кэрроу – лупить запретками друг друга. Учеников никуда не выпускали из школы – но и в школу не пускали никого. Пусть дети не понимали этого, но Хогвартс оставался самым безопасным местом в Англии. Мисс Лавгуд исчезла, когда поехала домой на Рождество, а мисс Уизли – на пасхальных каникулах. Да, конечно, некоторые ученики исчезли прямо из школы, но только после угрозы исключения или пытки, и директор не проявлял к их судьбе ни малейшего интереса, так что Минерва решила, что он прекрасно об их судьбе осведомлен. Она оказалась права – достаточно было последить за Северусом несколько вечеров на бесшумных кошачьих лапках, чтобы проводить его прямиком к глухой стене седьмого этажа. Северус привалился к стене спиной и долго сидел так, глядя на гобелен с тролльим балетом, и Минерва сначала подумала, что он просто отдыхает, глядя в никуда, маленькая передышка, прежде чем снова идти, шипеть, карать и вызывать всеобщую ненависть. Но потом она услышала – там за стеной, только чуткие кошачьи уши и могли уловить – голоса, смех... Они все были там, в выручай-комнате, и никто не мог пробраться туда, чтобы причинить им вред. И Минерва была уверена – они не бездельничают там, Гарри Поттер успел многому научить их два года назад. Они готовятся к войне.
Северус тоже готовился к войне. Помона прибежала едва не в слезах еще перед Рождеством, когда директор явился в теплицы, оглядел пышные заросли и брезгливо велел убрать все это «разнотравье», оставив только мандрагоры и ядовитые щупальца как полезные ингредиенты для зелий. «Не спорь, ты все равно ничем не поможешь», – сказала тогда Минерва. Вспоминала ли Помона это распоряжение, когда закидывала упиванцев орущими мандрагорами и зрелыми ядовитыми щупальцами, которые к тому времени разрослись на всю оранжерею?
– Никто не понимал, – горько говорил профессор Снейп ежегодно второго мая, когда все директора любовались роскошным фейерверком в честь победы. «Я понимала, – думала Минерва, – но показать это означало выдать тебя». Но вслух она не говорила ничего – она знала: это не то, что хочет услышать Северус.
Нимфадора Тонкс-Люпин и особенности физиологии оборотней
Пятница. Первая пятница нового учебного года – один из лучших дней, не считая выходных. Всякие планы, расписания и распределения уже закончены, а проверка заданий и рефератов еще не началась, можно наслаждаться солнечными деньками, прогуляться до Хогсмида, не ныряя в камин. И только настоящий бука и затворник может в такой чудесный день сидеть в учительской за пыльной подшивкой старых газет. Хотя не надо забывать, что он работает здесь совсем недавно и наверняка просто смущается присоединиться к учительской компании.
– Профессор Смит? Вы здесь? Тонкс заглянула в учительскую. Так и есть – сидит читает, на этот раз, для разнообразия, – «Современную историю магии». – Что это вы изучаете так прилежно? – Знакомлюсь с историей страны, где теперь живу, – ответил Смит. – Неудобно, когда в разговорах мелькают имена, а я совершенно не посвящен и могу ляпнуть глупость. – Я видела, вы и «Пророк» читали? – По той же причине.
Тонкс присела на край стола Ханны – все равно нет никого. – Не слишком-то доверяйте этой газете. Там на слово правды – три полосы наговоров и заказа. Сравнить хотя бы, что они писали о Дамблдоре, когда министр не хотел признавать возвращения Волдеморта. – Я и сравниваю, – кивнул Смит. – Очень интересный и продуктивный процесс. А то, что газета своеобразно подает информацию, я понял, когда – простите – увидел ваш некролог в каком-то номере семилетней давности. – Было дело, – отмахнулась Тонкс. – Поспешили они чуть-чуть, раньше времени в мертвые записали. Теперь точно двести лет проживу. Если хотите, я расскажу, но только если вы спрячете книгу в ящик стола и прогуляетесь со мной до Хогсмида, где мы угостимся сливочным пивом в компании Рема – вы с ним на пикнике познакомились. Соглашайтесь, профессор, сидеть в такой день взаперти просто безумие! Смит кивнул.
– Уговорили. Только позвольте, я отнесу книгу в кабинет, она библиотечная. Если Пивз ее заберет, мадам Пинс пустит мою кожу на обложки. – Да ладно, это вас Минерва напугала. Пивз учительские вещи редко трогает. Ну хорошо, вы идите, я как раз Рема успею предупредить. Встретимся у парадного входа.
Минут через десять Смит появился во дворике. Он сменил строгую мантию с шейным платком на свитер, в котором явно чувствовал себя привычнее. – Идемте. Вы были в Хогсмиде? – Два раза. Когда приезжал на собеседование, и когда меня взяли на работу. Честно говоря, только прошел от станции к дороге на Хогвартс. – Ну, считай, не видели ничего. В Хогсмиде есть отличные кафе, хороший книжный магазин. Маленький, правда, но можно оставить заказ на любую книгу из каталога, и на следующий день доставят из Лондона. Есть «Ужасы умников Уизли», дети его просто обожают. Я вам туда советую сходить в ознакомительных целях, чтоб знать, чем они потом на уроках баловаться будут. – Это что-то вроде «Зонко»? – Ага, только еще хуже. А «Зонко» вы откуда знаете? – Это магазинчик в городке возле Дурмштранга. Там продают всякие игрушки и сладости, вроде перечных чертиков и кислотных леденцов. Ребята, которые учились в Дурмштранге, им просто бредили, – Смит наконец улыбнулся. – Так вот куда они переехали. Они раньше в Хогсмиде были, Уизли купили их магазин. Во время второй войны многие сбежали, и с Диагон-аллеи, и из Хогсмида. – Как же все-таки вышло с некрологом, профессор... – Просто Тонкс. С некрологом вышло грустно. Было то, что сейчас с важным видом называют Битвой за Хогвартс – вы, наверное, уже читали? Смит кивнул. – Читал. Об этом написано много, а понятно, честно говоря, мало. Дэннис Криви пишет в своей «Современной истории» много пафосных слов о защите школы и детей, но школа была сильно разрушена, а ученики сражались бок о бок с учителями. А Рита Скитер... – Что? – Тонкс остановилась посреди дороги. – Вы где-то нашли «Святую сволочь»? – Нет, – Смит тоже остановился. – Вы о чем? – «Северус Снейп: святой или сволочь?». Вообще-то эту книгу сильно не любят в школе, а в магазинах я ее не видела давненько. Вы-то где ее раздобыли? – Да нет, я читал ее «Правду о Поттере», увидел у «Флориш и Блоттс». – Зря, – Тонкс опять зашагала к Хогсмиду, изо всех сил пытаясь сохранить хорошее настроение. – Там правды еще меньше, чем в «Пророке». Скитер любой факт может так подать, что тошно делается. – А та книга – она о профессоре Снейпе? Который директор? – Ее тем более не читайте, чушь и домыслы. Настроение все-таки испортилось. Смит это наверняка чувствовал, но, похоже, напал на интересную тему. – И все же, Тонкс. Вы говорите, она может подать факты, но от фактов никуда не денешься. Вы не защищали Хогвартс, битва не щадила учеников. Что же вы делали? Защищали Поттера? – Защищали Поттера, – согласилась Тонкс. – А он, пока мы его защищали, пожертвовал собой, чтоб защитить всех нас. Наверное, это звучит не очень логично, профессор Смит, но так и было. В тот момент надо было выбирать: или уступить Волдеморту, или сражаться. За школу, за Гарри, за себя, за своего ребенка, – она пожала плечами. – За Добро. Я превзошла пафосом Дэнниса Криви? Смит покачал головой. – Спасибо, Тонкс, наш разговор стоит чтения пары книг по новейшей истории. – Вот и замечательно, – хмыкнула Тонкс, но уже не сердито. – Хогсмид перед нами, давайте отложим рассказ о моей героической гибели до «Трех метел»? Вон, нас уже Рем ждет. Рем!
Она помахала ему, подбежала, обняла, ткнулась губами в колючую щеку – полнолуние через три дня, брейся не брейся. – Привет. Ты рано сегодня, Тедди еще гуляет. Добрый день, профессор Смит. Рем протянул ему руку. Тонкс еще успела напрячься – сейчас Смит заколеблется хоть на секунду и все безнадежно испортит, – но Смит ее спокойно пожал. – Мы куда? – В «Три метлы», – предложила Тонкс. – Пока там учеников нет, можно занять дальний уголок. Я обещала профессору Смиту рассказать эту дурацкую историю с некрологом – он его увидел в газете. – Можно без «профессора», – предложил Смит. – А можно Эван? – Люпин чуть поморщился. – Смитом зовут аптекаря, у которого я покупаю зелье. Неприятный тип. – Этот толстяк с бегающими глазками? – уточнила Тонкс. Она видела его раза три от силы, с ним обычно имел дело Рем, но этих встреч хватило, чтоб аптекарь ей категорически не понравился. Улыбается умильно, а смотрит с опаской. – Я и не знала, как его зовут. – Иеронимус Смит, племянник Эпзибы Смит. Он почему-то очень гордится этим фактом. – А, теперь я понимаю, почему он не избавляется от своей бородавки на подбородке. Это, наверное, фамильная черта, – рассмеялась Тонкс. Смит хмыкнул, и Тонкс решила, что это уже неплохое достижение.
Они заняли дальний столик, Розмерта принесла три бутылки сливочного пива, Тонкс откупорила свою и начала: – Честно говоря, рассказ не слишком долгий. Во время битвы меня достали «сектусемпрой» по голове – знаете такую дрянь? Эван молча покачал головой. – Я тоже не знала, пока мне тетушка Белла не показала. Не иначе, кто-то из пожирателей придумал – режет как ножом, только ножик с меч Гриффиндора размером. Мне по голове попало, кровищи, сами понимаете, с Хоглейк. Вот в трупы и записали. Я-то не помню ничего, я очнулась, уже когда все кончилось...
Рем помрачнел. Он тоже помнил и помнил больше, он пришел в сознание раньше, и Тонкс была благодарна судьбе за это, хоть и понимала, что это эгоистично. Если бы наоборот, если бы она выкарабкалась и ей сказали, что Рем – мертв... Он тогда выл, как раненый зверь. Без всякого «как» на самом деле. Она слышала этот жуткий звук раньше, когда впервые после смерти Сириуса заночевала в доме на Гриммолд-плейс. Было полнолуние, волк тоскливо и безнадежно выл в запертой комнате, а она стояла, уткнувшись лбом в косяк, стараясь плакать молча, и хотела войти, и боялась, и проклинала себя за то, что боялась. Теперь эти звуки издавало человеческое горло. Она хотела сказать, что жива, но губы не слушались, получилось только чуть-чуть приоткрыть глаза, Рем заметил, закричал целителям...
– ...а кто-то уже подсчитал жертв с обеих сторон и тиснул статью в «Пророк». Потом еще десять раз переписывали, кто на чьей стороне был и пал. Что-то грустная у меня история выходит, я не хотела вас огорчить, Эван, я о другом хотела сказать. Потом стали говорить, будто после битвы Гарри выборочно оживил друзей Воскрешающим камнем – вы слышали о нем? Смит кивнул. – В Дурмштранге. Один из Даров Смерти. – Он самый. Будто Гарри после битвы обошел и выбрал – этих воскрешу, этих не буду. Даже сочувствовали, якобы оживить можно только определенное количество людей, вот и пришлось выбирать. Это ложь. – Да. Смит сказал это спокойно и негромко, но в голосе его Тонкс услышала то, что хотела. Он верил. – Мы просто выкарабкались, – проговорила она, уже улыбаясь. – Нас, вервольфов, просто так не убьешь, да, Рем? – Не надо, Дора. Не слушайте ее, Эван, она не оборотень, она принимает зелье. Рем нахмурился, как всегда делал, когда она шутила об их «маленькой пушистой проблеме». – Теперь да, – примирительно проговорила Тонкс. – Эван, если б вы знали, какая это гадость. – Я знаю, – отозвался Смит и откупорил наконец пиво. – Когда готовил первый раз, то попробовал, чтоб убедиться в совпадении всех характеристик. Тонкс поморщилась, словно ощутила во рту горький вкус, к которому так и не смогла привыкнуть. Пробовать такое без нужды – это надо очень любить свою работу. А разве это не то, что ей нужно? – И как характеристики? Полагаю, совпали идеально? Смит скромно кивнул. – Мадам Помфри очень хвалила зелья, которые вы ей приготовили. Похоже, нам повезло в этом году с зельеделом, Эван! А что, если бы я вас попросила варить аконит для нас с Ремом? Мне сравнивать не с чем, но он говорит, что зелье у Смита... Тьфу ты, горгулья... в аптеке, в общем, неправильное. – Я нашел лучшее из того, что было, – вставил Рем, кажется, предупреждая вопрос Эвана. – Что ж, давайте я сварю порцию на пробу, и вы примете решение. Мне надо будет найти и заказать некоторые компоненты, потом само приготовление. Пять дней. – Приходите к нам в субботу, – предложила Тонкс. – Я могу передать зелье раньше. – Разумеется. А в субботу приходите просто так. К чаю.
Смит озадаченно замолчал, допил пиво, посмотрел на Рема, тоже, кажется, удивленного. – Спасибо за приглашение. Приду. Он отказался от проводов до Хогвартской дороги, торопливо расплатился и ушел.
– По-моему, – заметил Рем, – ты его здорово удивила своим приглашением. Он тебе понравился? – Он тебе понравился, – поправила Тонкс и рассмеялась, увидев его смущенную физиономию. – Ты разговаривал с ним на пикнике, ты назвал его хорошим человеком, ты о нем спрашивал, когда я в среду заскакивала домой. Я решила, тебе будет приятно. Да и его надо вытаскивать в люди, он жутко необщительный. – Может, ему так нравится. – Я же вижу, что не нравится. Он просто одичал в своем заповеднике. Вот увидишь, будет к нам ходить по поводу и без.
Тонкс почти угадала: после приготовления безупречного (по словам Рема) зелья, Смит стал частым гостем в доме. Единственное, в чем она ошиблась, – он никогда не приходил без повода, благо они находились едва ли не каждую неделю.
Эван и Тирлич-трава
Эван всерьез опасался, что ничего не выйдет. Без привычки, после травмы, когда лицо, плечо, рука отзываются болью на каждое неосторожное движение – куда тут превращаться. Это он и объяснил Всеславу, когда тот пришел в лазарет с неожиданным вопросом: – Не знаю, как у вас, анимагов, а я, когда перекидываюсь, любую хворь выгоняю. Ты кем перекидываешься?
Эван вздохнул. Делать вид, что он не понимает, о чем речь, было явно бесполезно. – Ежом. – Вот и хорошо, – одобрил Всеслав. – Перекинься на пробу, глядишь, полегчает. На звере быстрее заживает. – Куда уж тут перекидываться, – Эван поморщился досадливо и зашипел от боли.
Всеслав еще потоптался и ушел. Вернулся очень скоро, Эван едва успел задремать. – Лысый, слышишь? Эван открыл глаза... глаз. Пора привыкать. – Чего? – Вот, отдай Флорике. Пусть тебе отвар сделает. Эван сел, посмотрел на пучок синих цветов. – Горечавка от ожогов не лучшее средство. – Сам ты... горечавка. Тирлич-трава это. – И в чем разница? – Разница – что это я сам на Лысой горе собирал. Тирлич помогает перекидываться. Отваром намажешься – увидишь.
Не то чтобы Эван сильно доверял словам Всеслава, не подтвержденным ни одним травником, но что он терял? Дрэджеску пришла через час, и он отдал ей траву. К полудню он крепко спал под шкафом, свернувшись в колючий шар.
Отправлено: 16.10.11 17:40. Заголовок: ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. О ..
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. О педагогике, милосердии и настольных играх
Мимо. i2. Чего ты хотел, по одежке встречают. Диплом оценили? Ольге передам, что скажешь. К.
Невилл Лонгботтом и зелье от прыщей
Невилл еще раз просмотрел расписание. Так и есть, окно во вторник и нет уроков после обеда в четверг, значит, только две возможности посидеть на уроке у первоклашек Гриффиндора. Во вторник у них трансфигурация, это хорошо, Ханне не нужно объяснять, зачем он пришел. Она и сама ходит на уроки к Хаффлпаффу, чтобы быстрее узнать новичков. А вот в четверг у них зелья, значит, нужно будет поговорить с профессором Смитом. Невилл искренне надеялся, что Смит не будет возражать против его присутствия на уроке и не расценит это как попытку его проконтролировать.
Сложно было предугадать, что подумает или не подумает Смит. Во-первых, всего две недели совместной работы, во-вторых, зельедел особой разговорчивостью не отличался. Будто исчерпав весь свой запас красноречия в день знакомства с коллегами, теперь он по большей части молчал, то ли берег сорванное горло для уроков, то ли стеснялся нового коллектива. До конца августа он часто сидел в библиотеке, листая «Ежедневный пророк» за прошедшие годы. Теперь, когда в библиотеку уже начали бегать самые ответственные ученики, Смит перебрался в учительскую: наверное, забирать газеты в подземелье мадам Пинс не позволила бы ни за какие сокровища мира. Так что Невилл не раздумывая направился в учительскую и не ошибся: Смит сидел за своим столом напротив облюбованной профессором Снейпом картины, разложив перед собой очередную подшивку «Пророка».
– Профессор Смит! Зельедел поднял голову, посмотрел вопросительно. – Я декан Гриффиндора. – Я знаю, профессор Лонгботтом. Вы насчет наказания мистера Томаса? – Нет. А вы его наказали? – Мне жаль, что пришлось начать учебный год третьего курса с наказания, но боюсь, частая смена преподавателей расслабила учеников. Невнимательность на уроке зелий чревата неприятными последствиями, я надеюсь, теперь это понял не только мистер Томас. – И как вы наказали его? – Пока что отобрал один балл у Гриффиндора. Это более предупреждение, чем наказание, профессор Лонгботтом. Невилл кивнул. – Вы правы, профессор. Но я не о том хотел поговорить. Я хожу на уроки к первому курсу, если коллеги не возражают, чтобы познакомиться с новенькими. Их же сразу видно: кто тихоня, кто пошустрее, кому интересно, кому сложно. Если вы позволите, я бы пришел на ваш урок в четверг. У вас сдвоенные зелья, Гриффиндор-Равенкло, а у меня окно. Смит, кажется, удивился. – Я не возражаю. Приходите.
В четверг после обеда Невилл спустился в подземелье. Первоклашки, поеживаясь от холода, стояли у двери в класс. При виде Невилла они вразнобой поздоровались и, кажется, немного приободрились. За несколько минут до звонка Смит впустил их в кабинет.
– Первый курс, занимайте места, по двое на один котел. Не трогайте ничего, что лежит на столах, в котел тоже можете не заглядывать, там вода. На уроке присутствует профессор Лонгботтом, так что, Гриффиндор, я полагаю, вы проявите себя с лучшей стороны. Начнем с переклички.
Невилл присел за пустующий стол в заднем ряду. Мысленно представил перед собой котел и кучу ингредиентов, вспомнил грозное рыканье Снейпа, вздрогнул и очнулся. Негромкий сипловатый голос Смита был хорошо слышен в притихшем классе. Похоже, держать аудиторию новый профессор умел.
– Палочки вам не пригодятся, лучше уберите их, чтобы не помешать ими зелье случайно – от этого оно может испортиться, что, разумеется, существенно повлияет на оценку. Заверните рукава мантий, чтобы они не окунулись в зелье и не попали в огонь, а вы, мисс Вуд, и вы, мистер Торнхилл, подберите волосы, по той же причине. Сейчас я зажгу огонь под котлами, будьте осторожны...
Смит прокашлялся и взмахнул палочкой. Впечатленные первоклашки загудели – и снова угомонились, когда профессор поднял руку. – Сегодня мы будем варить зелье от прыщей – одно из самых простых в приготовлении. Первый этап – выбор и подготовка компонентов. Прочитайте внимательно рецепт на доске. Со второго семестра вы будете сами выбирать компоненты, пока что они перед вами на столах. Расположите их в правильном порядке – в той последовательности, в которой их необходимо добавлять в зелье...
Ребята начали возиться с ингредиентами и толочь змеиные зубы. Смит вышел из-за стола и принялся расхаживать среди парт, заглядывая в котлы и ступки и отдавая негромкие распоряжения. Невилл наблюдал за своими гриффиндорцами. Те расселись попарно, кроме Бенни Корригана, которому не хватило пары и пришлось делить котел с девочкой из Равенкло, что ему, похоже, сильно не нравилось. Он тоскливо поглядывал на однокашников, вяло помешивая зелье. Наконец Смит остановился над его столом. – Вы так боитесь принести лишние баллы чужому колледжу, мистер Корриган, что готовы пожертвовать собственной оценкой? Смотрите лучше в котел, вам уже пора добавлять следующий компонент.
Время шло, котлы булькали, а Невилл в который раз удивился, как по-разному выглядит одно и то же занятие у разных преподавателей. Урок у Снейпа был похож на главу из старинного романа, где на каждой странице кого-нибудь убивали, заколдовывали или сажали в бочку с гвоздями. Слагхорн превращал приготовление даже самого простого зелья в священнодействие. У их преемников класс становился то игровой комнатой, то бабушкиной кухней, то горячим цехом на одного рабочего... У Смита это была самая обычная классная комната. Варить зелья было просто, даже скучновато. И совершенно не страшно.
– Пока зелье доваривается, посмотрите сюда, – повысил голос Смит. Он зачерпнул жидкости из котла двух мальчишек из Равенкло, перелил в небольшой котелок на своем столе и добавил последний ингредиент. Не прошло и пары секунд, как повалил зеленый дым, зелье зашипело и начало сочиться на стол. Взмах палочки – и полурасплавленный котелок вместе с зельем исчезли, а дым выветрился. – Кто мне скажет, что сейчас произошло? – Игры дикобраза среагировали с драконьей слюной, – поднял руку мальчишка, у которого брали зелье. Смит внимательно посмотрел на мальчика. – Верно, мистер Майлз. Два балла Равенкло. Кто скажет, что нужно сделать, чтобы нейтрализовать слюну? Моника Вуд заработала балл Гриффиндору, сказав, что с зелья нужно снять пену. Невилл вспомнил собственный печальный опыт с зельем от прыщей и вздохнул. – Даже самое простое зелье может быть опасным, если готовить его неправильно, – заключил Смит. – Чем раньше вы это усвоите, тем меньше лекарств на вас потратит мадам Помфри. Теперь внимание! Прежде чем добавлять иглы, трижды снимите пену и погасите огонь!
В конце урока он обвел взглядом котлы с жидкостями разного цвета и густоты и распорядился: – Возьмите из своего котла две пробы, одну сдайте мне, вторую заберите для выполнения домашнего задания. К следующему уроку сравнить полученное зелье с образцом по цвету, запаху, консистенции, указать возможные причины неправильного приготовления. Те, кто попытается проверить полученное зелье на вкус либо испытать его на ком-то, будут наказаны. Корриган и Мендоза, вы можете взять три колбы, но я рекомендую вам поработать вместе. Подготовьте сочинение на тысячу слов. Основные этапы работы с зельем на примере приготовления зелья Меннинга от прыщей. Прочтите вторую и третью главы учебника. Класс свободен.
Ребята начали возиться с колбами и собирать вещи, минут через десять класс опустел. Невилл вылез из-за стола. – Спасибо, профессор, – улыбнулся он. – Жаль, что вы не преподавали, когда здесь учился я. – Не стоит благодарности, профессор Лонгботтом, – отозвался Смит, как показалось Невиллу, чуть ворчливо. – Надеюсь, вы увидели все, что хотели. – И даже больше. Теперь я твердо уверен, что дети на зельях под присмотром. Смит фыркнул. Не дождавшись более вразумительного ответа, Невилл распрощался и отправился в оранжереи.
Эван и школьные уроки
– Нельсон!
Из темноты вынырнула грузная туша Корнелиу. Здоровенный румын уже лет двадцать работал в заповеднике и мог бы дослужиться до ответственных постов, но предпочитал командовать подсобными рабочими и мотаться по территории с таким видом, будто все здесь держится только на нем. Последнее, впрочем, было недалеко от истины.
Эван нехотя остановился. – Чего тебе? – Того! Еще раз на Михаля бочку накатишь – второго глаза лишишься! – Это еще почему? – Потому что я так сказал, – мрачно ответил Корнелиу. – Таких, как ты, в учителя пускать – только ребят мучить. – Между прочим, – начал закипать Эван, – зелье от кашля в Дурмштранге варят дети на два года младше. – Ох... – Корнелиу придвинулся ближе. – Я тебе сейчас одну вещь скажу, ты сильно удивишься! Тут тебе не Дурмштранг, – прохрипел он Эвану почти в самое ухо. – Сюрприз, ага. Тут тебе не гогочки от богатых родителей задницы просиживают. И твоя задача – не концерты им устраивать, а зелья научить варить, понял? А ты горло дерешь почем зря! – Михаль... – Михаль по деду вампир, – перебил Корнелиу. – Он к зиме спать начинает, ему надо по пять раз повторить, чтоб врубился, а не шипеть, как змеюка недобитая. – Вампир? – Эван чертыхнулся про себя. – Так чего ж он за серебряную ложку голыми руками хватается, идиот... Я бы ему прихватку дал, если б знал... – А хрен ли ты не знал?! Учитель об учениках должен больше знать, чем мать родная! Не знал он... Эван скрипнул зубами. Сдавать позиции он не желал. – Настоящий зельедел должен уметь сварить зелье в любых условиях. Хоть все вокруг рушится, хоть гром и молнии, хоть «авадой» угрожай. – Должен, значит? – Корнелиу навис над ним, тяжело дыша. – Так ты, мил человек, научи его, раз он должен! Сначала потихоньку, в классе, шажочек за шажочком, а потом уж гром и молнии мечи. Чай, тебя тоже в первый день кладку у Ромашки забирать не посылали, а? А если ты учить не умеешь, так и скажи! Таблицу умножения, вон, Михаль не забыл, <i>Mama</i> ее накрепко в головы вдолбила. А тебе не то, что детей, тебе кутенка доверить нельзя!
Эван устало прислонился к стене. После дня на ногах в школе и лаборатории зверски ныла спина – все-таки заработанный полтора года назад ревматизм давал себя знать. – Иди к черту, Корнелиу. Я не напрашивался учить это хулиганье. Корнелиу хмыкнул. – А вот это ты брось. Отказаться каждый дурак может. Ты что, всех, кто зелье с первого раза не сварит, с уроков выгоняешь? Учиться надо, если не умеешь чего, а не рожи корчить.
Учиться... Эван повторял это про себя весь вечер – сначала с усмешкой, потом задумчиво. Учиться...
Рем Люпин и цена воскресения
Эван стал приходить по субботам, аккуратно в одно и то же время, и Рем был рад, что новолуние не пришлось ни на одну из них. Когда напряженность первого визита прошла, Эван оказался остроумным рассказчиком и внимательным слушателем. Он понравился Андромеде, и Рем сильно подозревал, что по той же причине, по которой он сам проникся симпатией к этому, в общем-то, нелюдимому и странноватому человеку.
Эван не проявлял ни болезненного любопытства, ни фальшивого сочувствия к миссис Тонкс, урожденной Блэк. Он не следил жадно за разговором, ожидая, когда всплывет известное имя, и совершенно искренне похвалил ее превосходный чай. Точно так же, как его «Как поживаешь, Люпин?» было всего лишь приветствием, интонация которого не зависела от фазы луны. Он не сюсюкал с Тедди, не приносил ему сладостей, но и не морщился, когда Тедди звонко вмешивался: «Ми... ой, профессор Смит, а вы живого дракона близко видели, да?». Придя в гости второй раз, Смит вручил Рему форменную куртку из драконьей кожи и спросил, можно ли подарить ее Тедди, она все равно здесь без надобности. Тедди весь вечер разглядывал пропалины от настоящего драконьего огня, бляшку из настоящей драконьей чешуи и резную подвеску вместо собачки – из настоящего драконьего зуба. Будь его воля, он и спал бы в своем сокровище.
Дора радовалась, что Рем нашел себе компанию. У них раньше бывало немало народу, но это были ее друзья, по аврорату и школе, и некоторые из них не успевали проглотить «профессор», когда обращались к Рему. В этой веселой, шумной и жизнерадостной компании он особенно остро ощущал четырнадцать лет разницы с Дорой, и седина вовсе не казалась преждевременной. Он отлучался из дома то в лес, то на Диагон-аллею, а потом заметил, что Дора стала собирать друзей у мадам Паддифут или в «Трех метлах». Во время учебного года такие посиделки становились очень редкими, ей едва хватало времени на семью, так что чаще всего гостили Рон и Гарри с семьями. Рем не был уверен, что Эван понравится ребятам, но они пока не пересекались.
Это был, кажется, его третий визит. Они выпили чай, обговорили все школьные и лондонские новости, и Эван, отставив чашку, напомнил: – У меня было небольшое дело. Он бросил быстрый взгляд на Дору, та засобиралась было, но Рем поднялся сам. – Пойдем в сад, я как раз хотел показать тебе свою чемерицу. Не представляешь, Эван, сколько волшебников боятся покупать обычные растения у магглов.
Эван рассеянно похвалил чемерицу и встал, привалившись спиной к ограде. – Люпин, вот в чем дело. Тонкс меня расспрашивала о тех, кто работал в заповеднике, особенно о Всеславе – я говорил, он оборотень. Ее особенно интересовало, как он себя чувствовал в новолуние. Он чувствует себя скверно, но он уже старый. Сколько тебе лет? – Эван, давай мы оставим тему моего здоровья, – негромко попросил Рем, глядя на желтеющие кусты.
– Ваше дело, конечно, – ровно продолжил Смит. – Просто она боится прямо попросить меня о помощи или предложить сделать это тебе, потому что ты не любишь навязчивой заботы. Я тоже не люблю навязывать свою помощь. Но Тонкс, – он, кажется, усмехнулся, – хороший человек. А еще у вас есть сын, которому всего восемь. Давай начнем сначала. Сколько тебе лет? – Сорок пять. – Если я правильно истолковал вопросы Тонкс, то твое состояние хуже, чем должно быть, даже с учетом аконита. Значит, в битве за Хогвартс тебя тоже серьезно ранили. Если я буду точно знать как, то смогу что-то сделать. Так что это не праздное любопытство. Мне вполне хватит названия чар, если ты их знаешь.
Рем перевел взгляд на Эвана. Тот смотрел на него, словно – Рем удивился собственному сравнению – на экзамене, ожидая правильного ответа. В больнице так не смотрели. В больнице на цыпочках ходили вокруг героя войны, собирая консилиумы и мучительно стесняясь пригласить на них специалиста по волшебным тварям. – «Круциатус». – Сколько? – Один. Мне хватило. Я не знаю, может, это была какая-то разновидность, их Волдеморт такому научил, что в учебниках не описано. А может, из-за того что я оборотень. Я не знаю, Эван, меня до того момента не били «круциатусом», не случалось. Долохов бросил заклинание, и оно продолжало действовать, даже когда я выбил у него палочку. Оно закончилось, только когда его убили, но это я потом понял. А тогда просто дрался, пока не потерял сознание. – Дрался под «круциатусом»? – уточнил Эван. – Звучит очень героически, да? Эван молча передернул плечами. Похоже, он знал, что такое «круциатус». Интересно, он-то откуда? – «Круциатус» разбудил зверя. Ну, волчью часть. – Я понял. – Луна еще и за половину не перевалила, но он проснулся от боли, и после я уже его не контролировал. Так что это он дрался. Потом упал без сознания.
Внимательный черный глаз смотрел не отрываясь. Что было дальше, Рем не говорил никому, даже Доре, особенно Доре, она сама натерпелась, но сейчас хотелось выпустить эту историю из себя целиком. И как знать, может, Эвану и вправду окажутся полезными подробности. – Потом я подумал, что сошел с ума. Или умер. И не знал, что хуже. От «круциатуса» сходят с ума, если пытать слишком долго. Я... наверное, все же умер, Эван. Я шел по Запретному лесу, и рядом были мои друзья, они умерли много лет назад. Это Гарри нас позвал, всех, и Джима, и Лили, и Сириуса. И меня. – Воскрешающий камень? Рем кивнул. – Гарри сумел его получить. Но он не воскрешал друзей потом, после битвы. Камень остался в лесу, я видел, как Гарри его бросил. Да и чушь это все, насчет воскрешения. Меня вытащил Зверь, он живучий, и он боялся за Тедди. Но я думаю, Эван... Камень, наверное, задержал меня. Ненадолго, но Зверю хватило. Если бы Гарри не позвал меня... не знаю. Не буду загадывать. Когда он выпустил камень из рук, я отключился, а пришел в себя уже в Общем зале. Дальше не нужно, дальше он увидел Дору, и это никому не нужно, Эвану тем более. – Я думаю, меня спасло то, что луна росла. Зверь уже не засыпал до самого полнолуния, это было тяжело для сознания, но хорошо для тела. Он меня вытащил. Все. Если это будет тебе полезно... – Будет, – пробормотал Эван. – Весьма полезно. Он помолчал пару минут, потом спохватился. – Мне пора, наверное. Я... Это правда очень важно – все, что ты рассказал. Я не буду возвращаться, хорошо? Передай Тонкс большое спасибо за ужин.
Минерва Макгонагалл и методики преподавания
В обязанности директора не входит ночное дежурство в коридорах Хогвартса, но если все дела сделаны, а спать еще не хочется, то почему бы и не прогуляться? Не сидеть же в кабинете, где на каждой картине посапывают и похрапывают, а над головой еще и брюзжат.
Снейп догнал Минерву на шестом этаже. Ему приходилось нелегко, поскольку его было слышно, только когда он был в картине, а Минерва не останавливалась. – Мадам директор, хорошего преподавателя зелий у нас не было с тех пор, как профессор Слагхорн оставил школу, – он ускорил шаг и остановился в трех картинах впереди, – но я ума не приложу, почему вы считаете Смита лучше его предшественников.
Минерва поравнялась с картиной, и Снейпу снова пришлось двигаться. – Его уроки скучны. Всякое было, наши зельеделы-недоучки пытались развеселить, напугать, увлечь учеников, но еще никто... – Не пытался заставить их работать? – Минерва остановилась у миниатюры в круглой раме. В раму эту вмещалась только физиономия профессора, и выглядела она озадаченно. – Профессор Снейп, насчет недоучек вы погорячились, поскольку добрая половина наших зельеделов училась у вас. Мне нравится подход Смита, потому что он и вправду пытается научить зельеделию всех. – Вот именно! – возмутился Снейп, и Минерва со вздохом шагнула на лестницу. Пока она спустилась на пятый этаж, профессор Снейп успел отдышаться и с новыми силами понесся по картинам, только черная мантия развевалась за спиной. – Он ремесленник! Неужели он на самом деле полагает, что тонкому искусству зелий можно обучить каждого? – Профессор Снейп, тонкое искусство трансфигурации тоже подвластно не всем. Не каждый способен оценить грациозность потоков магии, оплетающих объект превращений, насладиться ритмичностью заклинания, почувствовать силу, которая запирает жизнь в существе при трансфигурации его в неживой предмет, запирает, но не отбирает. Но при этом каждый волшебник способен превратить спичку в иголку, а ежа – в подушку для булавок. – Вы издеваетесь, – проговорил Снейп после паузы. – Нет, я просто люблю предмет, который преподавала в течение сорока лет, – отозвалась Макгонагалл. Снейп молчал до конца этажа, но спустился вместе с директором на четвертый. – Хорошо, допустим, я соглашусь, что для младших классов его метод подходит, – заговорил он снова. – Им действительно достаточно простейших навыков и элементарных рецептов. Но продвинутый курс? Он не дает ученикам рецептов, а лишь ставит задачи. Сварить противопростудное зелье, используя знания о свойствах растительных и животных компонентов – как вам нравится задание для первого урока продвинутого курса? – Хорошее задание. Все рецепты были кем-то придуманы, как раз исходя из свойств компонентов. Или вас смущает, что раньше такие задания ставили только вы, профессор Снейп?
По коридору третьего этажа шла Ханна Эббот, дежурный преподаватель, так что Минерва спустилась сразу на второй, подождала, пока профессор Снейп появится в картине, и зашагала вперед. – Кстати, я хотела спросить, кто посвятил вас в особенности преподавания зелий? Слизерину не нравится новый учитель? Я серьезно спрашиваю, профессор Снейп, поскольку если так, то имеет смысл поговорить с профессором Смитом, определить причины неприязни. – Нет, – неохотно отозвался Снейп. – Слизерин не имеет претензий к Смиту, во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Но я имею к нему претензии, я сам видел его уроки. – Вот как? – хмыкнула Макгонагалл. – Перенимаете опыт профессора Лонгботтома, посещаете уроки своего колледжа? – Посещение уроков коллег не изобретение профессора Лонгботтома, – прошипел Снейп. – А мне не нужно ходить по пятам за учениками, чтобы узнать их получше, я прекрасно знаю свой Дом! – Но как же вы попали на урок? Нет, в самом деле? Попросили Смита, и он принес какую-то картину в кабинет? Там же нет ничего. – Есть, – буркнул Снейп. – За стеллажом висит, ее не видно. Слагхорн забыл, наверное. Какая-то идиллическая мазня.
– Профессор Снейп? – Макгонагалл поправила очки и внимательно посмотрела на бывшего директора – тот стоял в большом полотне во весь рост, скрестив руки на груди, глядя сверху вниз на собеседницу, черные волосы свесились, как крылья, по бокам лица, оттеняя его мраморную бледность. – Вы что, подслушивали? Профессор сверкнул глазами и молча метнулся за раму.
Смит появился в учительской перед ланчем, неся под мышкой нечто, небрежно завернутое в бумагу. – Коллеги, я надеюсь, никто не будет возражать, если я повешу картину здесь? Обнаружил ее в кабинете, а она совершенно не вписывается в интерьер. Под оберткой обнаружился пейзаж – маленький домик в заросшем розовыми и желтыми цветами саду. Смит заклинанием повесил картину над своим столом, с плохо скрываемым отвращением посмотрел на нее, сел за стол спиной к домику и принялся что-то царапать в записной книжке.
Через пару дней картина исчезла. Макгонагалл, кажется, видела, как ее уносил Филч куда-то в дальний коридор, но поскольку ни Смит, ни кто-либо другой не интересовались судьбой слащавого пейзажа, то и она не стала вмешиваться.
Невилл Лонгботтом и последствия детских страхов
Невилл поколебался секунду и решительно толкнул дверь учительской. В конце концов, может, Снейпа там и нет, может, он где-нибудь разбирает очередной конфликт с участием слизеринцев.
Снейп, к несчастью, сидел на любимой ступеньке и, судя по тому, что лилия беззаботно торчала в петлице, был в прекрасном настроении. Еще хуже было то, что напротив сидел профессор Смит, как всегда за подшивкой «Ежедневного пророка». Хуже, потому что в чьем-либо присутствии Снейп нападал на «любимого» ученика еще охотнее.
– Меня радует ваше постоянство, профессор Лонгботтом, – Снейп сложил руки на груди и едко усмехнулся. – Кажется, это тоже гриффиндорская черта? Невилл попробовал отмолчаться, но профессор Снейп не нуждался в ответных репликах. – Судя по пятнам на вашей мантии, вы опять возились с любимой мимблетонией? Пересаживали? Невилл вздохнул и принялся осматривать рабочую мантию. Он почистил ее заклинанием, после того как посадил мандрагоровую рассаду, но где вы видели безупречно чистого травоведа? После тщательного осмотра он обнаружил пятно у локтя и пробормотал заклинание. – Иногда есть польза в том, что портреты не чувствуют запахов, – заметил Снейп. – Сок мимблетонии по зловонию может соперничать только с «Феликс фелицис» вашего изготовления, профессор.
Невилл молчал, чувствуя, как уши наливаются красным. Ничего, если помолчать еще немного, ему просто надоест.
Смит с шуршанием перевернул страницу «Пророка» и посмотрел на картину. – Профессор Снейп! «Ежедневный пророк» от девятого января сообщает, что некая дама из Монтроуза, страстный цветовод, решила назвать вашим именем новый сорт зубастой герани, выведенный ею лично. Как вы полагаете, она бы сочла достойным такой чести человека, который не знает даже, что мимбулус мимблетонию пересаживают в апреле, а не в сентябре?
Снейп застыл на секунду и, взметнув мантию, исчез за рамой. Смит полюбовался опустевшим пейзажем и перевел взгляд на Невилла.
– Я... Спасибо, профессор. – Что это он на вас так напал? Невилл пожал плечами, сел. – Я никогда не делал успехов на его уроках, всегда путал компоненты и плавил котлы. Профессор Снейп раньше вел зелья. Во время учебы я был его любимой мишенью. – Ну, если вы так реагируете на портрет, то мне страшно представить, что с вами делал профессор при жизни. Он не был вашим боггартом? – Был, – улыбнулся Невилл. – В детстве, правда, но был. – Вы уже не ребенок, профессор Лонгботтом, – хмыкнул Смит. – Вы можете постоять за себя. – Ну, он же... – Невилл замялся, пытаясь подобрать нужное слово. Смит прищурил глаз. – Директор? Старший? – Да нет же. Он портрет. – И что?
Невилл вздохнул. Честно говоря, его раньше не спрашивали, почему он, даже став учителем и деканом, тушуется перед Снейпом, и объяснять это оказалось неожиданно трудно. – Он умер. Знаете, про него потом много наговорили и написали, но он умер, защищая Хогвартс. Остался вот портрет, и то его сначала не хотели вешать... – То есть, я правильно понял, вы не хотите лишать бедного профессора последней радости, профессор Лонгботтом?
Невилл окончательно смутился. Как-то он не думал об этом в таких выражениях. – Вы... зовите меня Невилл.
Смит кивнул. – Я, может, скверно сформулировал, Невилл, но вы... хм, великодушны. Это, наверное, очень по-гриффиндорски. А что, у вас в самом деле есть мимбулус мимблетония?
Эван и игра в поддавки
– Какая, П-петря Маринеску, зараза малышне весь прикорм просыпала?!
Эван резко обернулся – в дверях дежурки стоял Корнелиу. – Что значит весь? – Не весь, – уступил Корнелиу, – но кормушки заправил, как новичок с бодуна. Ты сам, что ли, насыпал? – Ну? Насыпал и проверял, все в порядке. – Пойди и посмотри, как все в порядке. Я тебе нанялся его собирать? Смесь, чай, не бесплатная, сам же с ней в лаборатории возишься, так с хрена ли половина мимо кассы?
Эван молча метнулся к загону молодняка.
Чарли стоял у кормушек. Просыпанная смесь, повинуясь движениям его палочки, аккуратно влетала в кормушку. Он обернулся, увидел Эвана и Корнелиу и смутился.
– Ну вот, прибрал уже, – проворчал Корнелиу, неясно, одобрительно или осуждающе. – Прибрал, – отозвался Чарли. – Чего шуметь было, тут работы – два раза палкой махнуть. – Ты всякий раз так машешь? – уточнил Эван. – Если рядом оказываюсь, то почему б и не махнуть? В чем проблема вообще? – То есть я все время криво засыпаю прикорм? Чарли смутился окончательно. Корнелиу нахмурился. – Так ты ж небось швыряешь по привычке от входа и проверяешь оттуда же – вроде попал. А если слева просыпалось, то и не видишь.
Чарли бросил на коллегу выразительный взгляд, но Корнелиу и не повернулся в его сторону. – Тролль меня за ногу, Нельсон, ты ж и правда не видишь. Слева-то... Так что завязывай кидать от входа. Ты подходи поближе и сыпь аккуратно. Сам теперь убедился, какая ерунда выходит. Он хлопнул Эвана широкой лапищей по спине. – Не сердись, что я наорал. И зашагал к дежурке.
– Новое прозвище? – хмыкнул Чарли. – Не новое, приклеил еще в лазарете. Чарли, а лабораторный мусор тоже мимо попадает? – Бывает, – неохотно признался он. – И Флорика его тоже молча отправляет в бак? – Ну а что, тяжело, что ли? – Не тяжело, – согласился Эван. – Только не надо. Я косячу, потому что не вижу, и так теперь будет всегда. И чем быстрее я привыкну, тем меньше косяков будет. Так что не подтягивай за мной хвосты, лучше ткни носом. Полезнее будет. – Договорились, – вздохнул Чарли. – Пойду скажу Дрэджеску.
– Учти на будущее, я поддавки терпеть не могу, – сказал Эван, глядя в стену. – А морской бой? Попроси Корнелиу, он тебя научит, – Чарли хихикнул. – Нельсон...
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 112
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
(чем ГП-фандом таки регулярно занимается 
- участник сейчас на форуме
