Зеленый форум: HP Fanfiction

***

Говорят, рай у каждого свой. Люпин не знает, так ли это, но ему нравится это нынешнее существование, и он склонен полагать, что это именно рай и есть. Иногда приходят мысли, что вроде бы когда-то жизнь была совсем другой, но воспоминания растекаются и путаются, и постепенно Люпин забывает почти все. У него есть маленькая светлая комнатка с одним огромным французским окном и узкой кроватью. На кровати — мягкая перина и теплое одеяло, а на окне — длинная воздушная кружевная занавеска, которую на рассвете треплет легкий прохладный ветер. Ремусу нравится по утрам распахивать окно и перешагивать через подоконник прямо в сад. Сад кажется ему очень знакомым, возможно, в таком он играл, когда был ребенком, но и эти воспоминания размыты и запутанны. Впрочем, он и не старается вспомнить. Ведь самое главное: комната примыкает к библиотеке, и вот там-то Ремус проводит все свое время, которого у него теперь предостаточно. В огромном светлом зале — бесконечные стеллажи с тяжелым фолиантами, и стоит только пожелать узнать о чем-либо, и нужная книга сама опускается на удобный письменный стол, нужно лишь четко сформулировать мысль. Впрочем, самому искать книги не менее интересно. К услугам Ремуса свитки пергамента удивительного кремового цвета, никогда не затупляющееся щегольское орлиное перо и золотисто-коричневые чернила, не оставляющие клякс. Люпин пишет длинное исследование по Защите от темных искусств и жалеет, что все эти книги не попадались ему раньше. Так проходят дни за днями, но Ремус не считает их, как делал когда-то. Здесь просто нет полнолуний, а значит, нет мучительных, выламывающих кости и разрывающих сердце трансформаций, о которых он не может забыть, как бы ни старался.

Впервые Люпин — живет.

Однажды размеренное течение времени — если здесь вообще существует такое понятие — нарушается. В библиотеке появляется незнакомец. У него темные волосы до плеч, проницательный цепкий взгляд и презрительно поджатые губы. Люпину кажется знакомой его высокая фигура в черной мантии, и он морщится, стараясь поймать ускользающее воспоминание, но ему не удается. Человек роется на стеллажах на расстоянии вытянутой руки от Люпина, выбирает несколько ветхих тонких книжонок и, довольно хмыкая, уходит. Полы мантии развеваются за ним, и это снова вызывает в памяти Ремуса какую-то смутную ассоциацию. Несколько секунд он смотрит вслед уходящему гостю и мучительно вспоминает, но волнующее чувство, что он вот-вот поймет что-то очень важное, проходит, оставляя лишь легкое разочарование.

На следующий день человек приходит снова. Ремус исподтишка разглядывает его, отмечая тени под черными глазами, жесткие складки у рта, бледную, почти прозрачную кожу. На шее гостя — едва заметный розовый шрам, к которому он иногда мимолетно прикасается кончиками пальцев. Люпин думает, что такие красивые руки бывают только у творческих людей — художников, музыкантов или поэтов. Но жесткий взгляд никак не вяжется с подобным предположением. Заметив, что тот замер, не донеся руку до стеллажа, и смотрит в никуда, Ремус решает, что настал подходящий момент, чтобы преодолеть свое смущение, и обращается к гостю:

— Сегодня великолепная погода, не правда ли? — и мучительно краснеет от осознания того, насколько глупо и неуместно звучит эта, в общем-то, банальная фраза.

Человек вздрагивает, в его глазах мелькает что-то, похожее на облегчение, и он несколько язвительно отвечает:

— Не думаю, что здесь вообще бывает другая погода. Или вы полагаете, что это просто теплый антициклон?

— Честно говоря, никогда не задумывался об этом, — растерянно говорит Люпин.

Разговор явно не клеится, но Ремус не успевает расстроиться — человек садится рядом, на услужливо появившийся из ниоткуда стул, берет пергамент и перо и начинает что-то быстро писать четким мелким почерком, иногда сверяясь со старинным фолиантом.

— О чем вы пишете? — не в силах побороть любопытство, спрашивает Люпин.

— О зельях, — чуть нахмурясь, отвечает гость, не отрывая напряженного взгляда от страницы фолианта. — Ты не можешь вспомнить меня, Люпин? — внезапно спрашивает он, резко разворачиваясь к Ремусу.

Ремус пристально смотрит на него, напрягает ослабевшую память, неспособную удержать ускользающие, словно песок сквозь пальцы, образы, и постепенно начинает улавливать обрывки мутных воспоминаний. Они включают в себя подземелья, туманный лес, кубки с резко пахнущим зельем и внимательный взгляд черных глаз. А еще, почему-то, тонкий запах и густой, обволакивающий вкус горячего шоколада.

Понимание маячит на грани сознания и грозит снова исчезнуть, но Ремус подцепляет его и тянет к себе, медленно и осторожно, и, наконец, вспоминает.

— Северус.

— Привет, — криво ухмыляется Снейп, снова потирая шею.

— Ты тоже здесь…

— Я не особо надеялся, что окажусь именно здесь. В конце концов, всего, что я сделал в своей жизни, вполне хватит на пару-тройку среднестатистических грешников, — Снейп встает, отбрасывает перо и уходит, прихватив с собой книгу, из которой выписывал какие-то термины на латыни.

Люпин смотрит на забытый им пергамент. Под длинным списком трав небрежно и размашисто написано его имя.

На следующий день Ремус просыпается с улыбкой на губах. Ему снилось что-то очень хорошее, но он не помнит своего сна. На прикроватной тумбочке стоит вазочкам с веселыми желтыми и белыми анемонами, в распахнутые створки окна льется яркий солнечный свет, и хорошее настроение буквально распирает Люпина, ему хочется сделать что-то в духе своей беззаботной мародерской юности, совершенно неприличное для такого серьезного человека – например, побежать вприпрыжку по саду и упасть, раскинув руки, в росистую траву, или залезть на дерево.

Или вынуть из вазы весь этот скромный букет и преподнести его Снейпу.

Когда Люпин приходит в библиотеку, Снейп уже там. Он перетащил стол к окну, сидит спиной к свету, так, что виден лишь его четкий темный силуэт, и снова упоенно царапает что-то на пергаменте. Ремус садится напротив, разбирает свои свитки и книги, небрежно сдвинутые Снейпом на край стола, открывает один из фолиантов и пытается вникнуть в суть длинного пространного рассуждения о способах борьбы с полтергейстами. Внимание рассеивается, все мысли занимает отличная, по-настоящему весенняя погода, и в какой-то момент Люпин ловит себя на том, что рисует прямо посреди своей рукописи анемону — немного кривую, но от этого лишь еще более трогательную. Услышав тихое хмыканье Снейпа — наверняка разглядел рисунок — Ремус отбрасывает перо и туманно поясняет:

— Весна. Нерабочее настроение.

— Вчера была осень, — чуть прищурившись, говорит Снейп. — И даже если предположить ускоренную смену времен года, меня не оставляет ощущение, словно что-то было упущено.

— Это был просто пасмурный день, — отмахивается Люпин и, вспомнив свою вчерашнюю попытку завязать разговор о погоде, слегка краснеет.

— Тебе никогда не было интересно, почему здесь, в месте, где времени нет как такового, день сменяет ночь, словно… в обычной жизни?

Люпин некоторое время молчит, обдумывая этот действительно любопытный парадокс, на который раньше он совершенно не обращал внимания, и выдает самое, на его взгляд, логичное объяснение:

— Думаю, это место, чем бы оно ни было, подстраивается под нас. Мы привыкли, что есть темное и светлое время суток, и нам любезно предоставляют такое же деление времени. Мы хотим, чтобы было тепло — и нас радует солнечный свет. Захотим море — оно появится.

— То есть, по твоей логике получается, что если я возжелаю себе лабораторию, она немедленно материализуется в качестве пристройки к библиотеке? — с сарказмом спрашивает Снейп.

— Ну библиотека же появилась, когда я захотел что-нибудь почитать… А у тебя нет лаборатории? — искренне изумляется Люпин. Ему кажется совершенно невероятным, что Снейп существует отдельно от своих обожаемых котлов, пробирок, сушеных трав, экстрактов и настоек.

— Теперь, надо полагать, будет.

Снейп встает из-за стола и направляется к маленькой резной двери на противоположном конце огромного библиотечного зала, и снедаемый любопытством Ремус поспешно следует за ним, торопясь увидеть в буквальном смысле рай для зельевара. Снейп на секунду замирает на пороге и тихо, восхищенно выдыхает, прежде чем броситься оценивать содержимое бесчисленных шкафчиков. По азартному блеску в темных глазах Северуса Люпин понимает, что лаборатория превзошла все его самые смелые ожидания, и чувствует себя невероятно довольным. В конце концов, в том, что Снейп так радуется, есть и его заслуга.

— Потрясающий набор ингредиентов! — с энтузиазмом восклицает Северус, переходя от шкафчика к шкафчику. — Есть настолько редкие, что я даже не знаю всех их свойств! У меня есть шанс провести несколько экспериментов, о которых я читал лишь в теории.

Люпин думает, что такая эмоциональность совсем не в характере всегда сдержанного и скрытного Снейпа, но удивиться не успевает — его бесцеремонно выталкивают за порог и едва не прищемляют дверью нос. Ремус улыбается — оказывается, кое-что все же остается неизменным.

Следующие несколько дней Снейп не показывается в библиотеке. Из-за двери лаборатории доносится веселое бульканье котлов, звяканье пробирок и мелодичное треньканье специальных часов, отмеряющих время кипения очередной отравы. Люпин же просиживает за столиком у окна дни напролет, занимаясь своим исследованием, и готов поклясться, что однажды слышал даже тихое чуть фальшивое пение, но он никогда не скажет об этом Снейпу. Хотя заавадить его теперь тот вряд ли сможет, но получить пробиркой по лбу тоже не хочется.

За окнами — тепло и солнечно, как бывает в середине мая. На тумбочке каждое утро появляется букет каких-нибудь весенних цветов, а воздух в саду напоен тонким сладким ароматом сирени, травяной терпкостью и нагретой землей. Ремус чувствует, как кровь бурлит в жилах, ему хочется бежать, лететь, кричать… Он усмехается и думает о том, что, очевидно, волк всегда жил в нем: иначе чем объяснить эти инстинктивно-весенние желания?

Дверь лаборатории распахивается, и в облаке пара появляется Снейп, принося с собой пряный аромат каких-то трав, и Люпин чувствует во рту привкус миндальной горечи. Северус стремительно проходит по залу, полы мантии летят за ним подобно черным крыльям, и он так явственно напоминает самого себя времен Хогвартса, когда он одним своим появлением был способен до икоты напугать впечатлительных студентов, что Люпин растроганно улыбается. На тонких губах Снейпа — тень ответной улыбки. Ремус задумывается о том, что едва ли кто-нибудь вообще видел бывшего профессора зельеварения по-настоящему улыбающимся. Тем временем Северус подходит к стеллажу, стоит, едва не касаясь спиной локтя Ремуса, и увлеченно копается на полке, наверняка выискивая книгу о каких-нибудь страшных ядах. Запах миндаля становится еще насыщенней, и к нему примешивается тонкий волнующий запах шоколада. Люпин зажмуривается и глубоко вздыхает, сам себе напоминая насторожившегося зверя: все чувства обострены до предела, кажется, будь у него хвост, он бы сейчас яростно охлестывал им собственные бока. Перед его внутренним взором отчетливо видится изящная чашка севрского фарфора с позолоченной вычурной ручкой, наполненная божественным напитком. Ремус открывает глаза, но вопреки его ожиданиям, вожделенный горячий шоколад на столе не появляется. Зато он видит прямую спину удаляющегося в лабораторию Снейпа и доверительно говорит этой спине внезапно вспомнившееся правило из учебника Трансфигурации:

— Еда — одно из пяти исключений к закону Гэмпа об элементарных трансфигурациях.

Плечи Снейпа едва заметно вздрагивают. Хлопает резная дверь, и из-за нее доносятся уже ставшие привычными бульканье и звон.

«Хороший сосед — молчаливый сосед», — думает утром Люпин, неторопливо приводя себя в порядок. Ему определенно нравится их странное соседство. Приятно осознавать, что есть к кому пойти, чтобы поболтать о всякой ерунде, пусть даже ты никогда этого не сделаешь. Внезапно на его кровать падает маленький округлый камешек. Затем еще один. Ремус подходит к окну и распахивает створки в сад. На кованой скамейке сидит, закинув ногу на ногу, Северус Снейп собственной персоной и делает вид, что любуется опадающими лепестками цветущей вишни. Черная мантия аккуратным свертком лежит рядом, а закатанные рукава и полурасстегнутый воротник белой рубашки, резко контрастирующей с угольно-черным жилетом, придают мрачной фигуре какую-то неуловимую лиричность и настолько не вяжутся с привычным обликом, что Люпин чувствует непреодолимое желание ущипнуть себя, дабы убедиться, что это не сон.

— Судя по твоему лицу, ты совершенно забыл, что ты здесь не один, — скривив губы в усмешке, говорит Снейп, добавив в голос приличную дозу яда. Очарование мгновения разбито, и Люпин облегченно вздыхает — каким бы ублюдком ни был Северус, пусть уж лучше он им и остается. В некоторых случаях перемены к лучшему могут только напугать.

— Отчего же? — парирует Ремус, перешагивая через подоконник и бредя к скамейке по щиколотку в росистой траве. — Просто второй обитатель этого райского уголка начисто игнорирует наличие у него соседа, — бывший оборотень усаживается рядом с бывшим зельеваром и неосознанно копирует его позу. — Ты, никак, соскучился?

— А разве есть какие-то основания полагать, что мое отношение к тебе поменялось после нашей смерти? — хмыкает Снейп.

— О, я никогда не терял веры в лучшее, — смиренно отвечает Ремус, ловя ладонью мягко планирующие в прозрачном воздухе лепестки.

Снейп еле слышно бормочет что-то про ненормальных оборотней и достает из жилетного кармана небольшой фиал кристально-прозрачного стекла, взбалтывает рубиново-красное содержимое и внимательно рассматривает его на просвет. Люпин терпеливо молчит.

— Я сделал открытие, которое ты сможешь оценить в полной мере, — Ремус осторожно берет протянутый фиал и вопросительно смотрит на Северуса. — Это модифицированное Волчелычье, — словно нехотя поясняет Снейп. — Оно позволяет подчинить волчью составляющую человеческому разуму и свести на нет возможность трансформации в полнолуние.

Люпин изумленно выдыхает, нервно вертя в пальцах фиал. Яркое солнце играет на острых гранях и бросает на траву веселые блики, золотистые искорки в рубиновом зелье тягуче перекатываются и стараются догнать друг друга.

— Это… Это величайший твой успех, Северус! — восклицает он, и тут же сникает, натолкнувшись на непроницаемый взгляд Снейпа.

— Думаю, мне стоит явиться во сне Поттеру и рассказать ему, как это варится, — криво усмехается зельевар, отводя глаза. — Надеюсь, ему хватит мозгов не причислить этот сон к разряду стандартных кошмаров и хотя бы записать рецепт на пергамент. Впрочем, мои надежды редко оправдываются. Приснюсь лучше Малфою-младшему.

Снейп встает и стремительно шагает куда-то вглубь сада. Люпин остается неподвижно сидеть на скамейке. Ему до злых слез обидно, что так получилось. И вдвойне обидней от того, что Снейпу совершенно не нужны его поддержка и сочувствие.

Ремус замечает, что Снейп забыл свою мантию, осторожно прикасается к черной, нагретой солнцем ткани, чувствует ее шершавость и тепло, подхватывает сверток и прижимает к щеке. Голову кружит аромат горьких трав, миндаля и шоколада, и к нему приходит неожиданная мысль. Додумывает ее он уже на бегу.

Люпин не может четко сформулировать просьбу для библиотеки и собственноручно роется на стеллажах, уныло размышляя о том, что он никогда не мог похвастаться четкой гибкой логикой Снейпа, или блестящей интуицией Сириуса и Джеймса, позволявшей им мгновенно принимать решения, лишь обменявшись взглядами. Зато у него аналитический склад ума, и, перелопатив гору информации, он способен составить один стопроцентно точный и несколько приемлемых сценариев действий. Вот и сейчас, перебирая один за другим солидные фолианты, он обдумывает известные ему факты об их персональном рае, и в его голове рождается план, как обмануть хитрую загробную Вселенную.

Снейп вздрагивает, когда дверь лаборатории с шумом распахивается, впуская в темное помещение солнечный свет и до неприличия довольного Люпина.

— А чего это у тебя тут темнота такая? — повинуясь словам, несколько десятков свечей вспыхивают яркими веселыми огоньками, заливая комнату приятным мягким светом. — Смотри, что я принес!

Ремус роняет на стол тяжелую пыльную книгу, и Снейп не верит своим глазам:

— «Поваренная книга матушки Поп»?!

Люпин несколько пристыжено и виновато улыбается, ища что-то в оглавлении.

— Вот, смотри, — тычет он пальцем в нужную страницу.

— Горячий шоколад? — Снейпу кажется, что он давно нельзя удивить, но Люпину это удается.

— Ты же зельевар. Ты можешь сварить все, что угодно. Я уверен, нужные ингредиенты найдутся.

Люпин знает, что на некоторых людей безотказно действует щенячий взгляд, и Снейп не исключение. Ворча под нос полюбившуюся присказку о ненормальных оборотнях, Северус начинает колдовать над котлом. В одном из шкафчиков действительно находятся нужные продукты, и лабораторию наполняет тонкий, волнующий запах ванили, корицы и кардамона. Ремус сидит в кресле и восхищенно наблюдает.

— Вот твой шоколад, — говорит Снейп, наливая тягучий, матово блестящий напиток в услужливо появившуюся на столе фарфоровую чашку, и едва заметно усмехается. Похоже, закон Гэмпа можно обойти, благо, шоколад и многие специи являются важными составляющими ряда любовных зелий…

Размышления Снейпа прерываются самым бесцеремонным образом — его порывисто обнимают и неловко, жарко целуют. Он чувствует вкус чертова шоколада и немного — травяной горечи.

— Итак, я сварил афродизиак, — отстраненно констатирует Снейп, когда поцелуй заканчивается. Люпин утыкается лбом в его плечо и шумно дышит. Северус усмехается, наверняка увидев пламенеющие уши Люпина, и Ремус надеется, что у Снейпа тоже бешено бьется сердце и кровь тяжело стучит в ушах. — Безумие какое-то.

— И что теперь? — глухо спрашивает Ремус.

— А теперь я хотел бы пригласить тебя на чашечку горячего шоколада, — отвечает Снейп и крепко обнимает мгновенно расслабившегося Люпина. — Безумию надо поддаваться. Хотя бы иногда.

~ Fin ~