Зеленый форум: HP Fanfiction

...никогда не оставалась одна.
Рон этого понять не мог, он умеет ныть, по-мужски так ныть, трогательно. "Пожалейте бедного мальчика" - неважно, что он больше тебя в полтора раза.
И выше. И не смейте над ним смеяться.
Кто никогда не остается один, так это он. Пабы, работа, друзья. И всегда в толпе.

...книги.
Странно, магглы давно читают с планшетов, кажется. Я пробовала, но при малейшей магии эти устройства ломаются. Очень хрупкие.
У меня много книг — целая библиотека. Рукописи, деревянные таблички. Говорящие камни, прорисовки с рунами...
О да, профессор Грейнджер знает толк в литературе.

...полка с портключами — очень изящными.
Этот — кабинет в министерстве, этот — инспекторский корпус, этот — лаборатория.
Я люблю колдовать над вещами.
Этот — маггловская квартира. О квартире мало кто знает; я туда ухожу, если выжата досуха.
Рон — знает, как знает и то, что там мое убежище. Я думаю, он меня порой боится, и ненавидит меня за это.
И бесконечное количество зачарованных разностей — портключи в самые невероятные магазинчики мира. Странно, но все эти женские финтифлюшки в дом таскает Рон, а не я.

...выжата досуха.
В школе не замечала, но каждое колдовство забирает столько же силы, сколько немагическое действие. А бытовая магия? Посуда - заклинание, стирка - заклинание, уборка - заклинание... но, пройдясь по дому с палочкой, можно только упасть на кровать и лежать, ощущая в теле тупую, давящую усталость. Сил нет даже читать.
Как Молли это компенсирует? Ее даже сейчас не назовешь развалиной, чем же она подпитывается?

...женщина?
Я — ведьма.
Я — самая сильная и умная ведьма этого поколения. Когда так про меня говорят при Роне, он улыбается, и я понимаю, что он в это не верит.
Мне это важно?

* * *

Нет, я могу читать. Даже когда устала, даже когда больна. Это обязательно.
Да, сейчас я немного соберусь и пойму, о чем сегодня днем со мной говорил профессор Морвран. Выделю главное.
Нет, это совсем неважно.
Дождь за окном шуршит и тревожит, Silencio на него нет!

А сейчас домой вернется Рон.
Последнее время он всегда приходит вовремя. Хотя даже если его нет, он всегда рядом. Я чувствую, я знаю, я в нем уверена. У нас на кухне грифельная доска и зачарованный мелок. У Рона в магазине такой же. Он пишет мне всякие глупости, я пишу в ответ — и знаю, что он читает.
Рон гордится этой вещью — они колдовали над нею с Джорджем, а я имела глупость сказать, что у магглов такое уже есть, и даже более удобное — пальцы не пачкает. Рон обиделся тогда страшно.
И смешно.
Он надулся и долго со мной не разговаривал. А потом помирился.

Мы мирились через эту трижды заклятую грифельную доску, и все мои пальцы были перепачканы мелом, и мантия, и у Рона — там, в магазине — мелок истерся дочиста. Остатками белого, на палец собирая зачарованную меловую пыль, дописывали важное, полупрозрачное: «Ты мне нужен...» — «Я тебя люблю...»
Писала и плакала, как дура.
Ну вот, звякнули часы, стрелки показали, что все дома. В моем доме все дома. Это — счастье?

* * *

...не такой.
Спокойный, не капризный. Внимательный и задумчивый.
Идеальный муж.
Это кошмар, если вдуматься. Словно кукла.

...и сегодня тоже.
Аккуратный. Даже чересчур.

...уже — третий день?..
Я его зубами загрызу, не хуже крысожабы, потому что странное вежливое недоразумение с внешностью моего мужа — мне не муж!

...неделя!

* * *
— Где. Ты. Был. Рональд Уизли?!
— А?..
Ага, вот теперь это действительно его ненавистная, наглая, небритая рожа.
— Неделю дома не видно!
— Да ладно! — и прихлебывает чай, сама невинность.
— Всю неделю ты по утрам ты без звука вставал вовремя, аккуратно брился, чистил зубы. Когда у тебя успела отрасти щетина? За восемь часов на работе?
— Промазал. — Рон виновато проводит рукой по щеке. — Незадача. А еще что было заметно?
— Рон!
— Нет, я серьезно! Кто-нибудь еще догадался, что я — это не совсем я?

Нет слов.

— Поразвлекся?!
— Что? А... нет, чушь какая.
Рон мотает головой, одновременно пытаясь запихнуть в рот булку с ветчиной.
— Фкушно... Знаешь, Джордж залез в твой интернат...
— Интернет?
— Именно, — послушно поправляется Рон.
И продолжает:
— …и нашел там хорошую штуку или идею, которая дублирует человека или что-то вроде. Только они там картинки вместо людей вешают, да еще и не свои, между прочим, и всякую хренотень, хотя некоторые картинки шевелятся, и мы попытались с ними поговорить, но машинка сломалась. Дорогая машинка, знаешь ли! — это он уже возмущенно. — Ну, мы ее бросили и еще порылись, но уже в магических книгах, нашли страшилки от Бен Бецалеля и решили...
— Голема сделать?!

У меня опять нет слов. От этой его - как бы погрубее сказать? - дури!

— Рон, вы хоть понимаете, что монстры-дубликаты запрещены к изготовлению согласно законам о воспроизведении всего живого от 1857 года? Ты хоть знаешь, что полагается за?..
Договорить не успеваю.
— Ну, Гермиона, ну кто, кроме министерских, знает законы, нарушение которых не отслеживается? Любой волшебный закон имеет следящие чары только в первое столетие после его принятия, а потом про них забывают, если они не нужны, или возобновляют, но если они не возоп .. возно... неважно, но все на свете законы соблюдаешь только ты! — торжественно заключает он.

Придурок. Великолепный придурок. Как будто ему не известно, что несоблюдение даже невозобновляемого закона не освобожает от ответственности, если случится что-то нехорошее... непоправимое...

— Ты прислал голема на замену, — мне не хватает воздуха от обиды, — ты просто меня подставил. Подставил свой дом, свою семью, свою жену под... - опять ищу слова, с удивлением понимая, что этот рыжий — единственный человек, способный заставить меня потерять дар речи — ... подложил под это существо!
— Это было не существо! — защищается Рон. — Это был я! Только другой, как будто эхо, гораздо лучше меня, но все равно настоящий. Послушай, Гермиона...

И вот он рассказывает мне причудливую теорию, такую же исключительно безумную, как все фокусы близнецов, прошлые и будущие. Джорджа теперь колбасит за двоих, темперамент не спрячешь, и он пытается опираться на Рона. Рон с удовольствием подыгрывает брату, а я слушаю и понимаю, насколько им с Джорджем там, в хохмазинчике, весело.
И насколько Джордж скучает по Фреду.
Я кусаю губы, смотрю на мужа и уговариваю себя не орать.
Мне надо спокойно во всем разобраться.

— То есть с помощью артефакта вы раздваиваете себя на себя и другого себя ? А вы хоть просчитали, что будет, если кто-нибудь захочет продолжить копирование? Делать дубликаты с дубликатов?
— Продолжить копи... - что? — переспрашивает Рон. — А-а-а... ты об этом. Ну, во-первых, действие строго ограничено во времени, а во-вторых, людей повторно там уже не получится.

Я даже не хочу знать, каким образом они пришли к такому выводу.
Они как дети: играют с опасностями, и радуются этому. Уверена, что Рон, например, вообще ни о чем заранее не побеспокоился. Ну чем, как и почему я думала, что работа с Джорджем окажется менее опасной, чем аврорская служба под поттеровским руководством?
— Гарри в курсе?
— Нетконечнотыженескажешь? — и смотрит умоляюще.

Качаю головой. Сказать мне действительно нечего.
Только немного завидно и одновременно до слез обидно — пока я возилась и терпела его чучело, не лучше оригинала, оригинал занимался интересными делами — между прочим, не обремененный работой, домом... Почему именно он всегда оказывается свободнее? Почему на лету, мимоходом, он успевает сделать что-то такое важное, найти решения, о которых я в жизни не догадаюсь, даже если буду все просчитывать на сто лет вперед?

— Я тоже хочу! — не успеваю осознать, что это сказала, а Рон уже тянется ко мне, и целует, и кружит, приговаривая:
— Супер! Да, ты — супер! Нам как раз не хватало девчонки в компанию!
От его движения посуда летит на пол: звякают тарелки, разбиваясь, — конечно же, на счастье, — а бумажные салфетки уходят в полет, изо всех сил притворяясь бабочками.

А у них там серьезная заминка, им не девчонки не хватало, а специалиста, который может скрупулезно просчитать обратные эффекты, и еще там надо перевести пару записей с латыни, а лучше — сразу разобрать пиктское письмо, я нужна им позарез именно для этого, а не как "девчонка в компанию" - и все это я понимаю только на следующий день.
Когда-нибудь я на него всерьез рассержусь, но только не сейчас. Слишком уж интересную вещь они нащупали.
И мне самой понятно, что это "когда-нибудь" может не наступить никогда. Потому что с этим Роном никогда не знаешь, что будет завтра. Потому что он волшебник из волшебной лавки. Потому что я знаю его со школы, как облупленного.
Потому то он - мое второе "я".

Хотя иногда, как сейчас, например, мне очень трудно с этим смириться.

* * *

...Гермиона удивительно страшная и прекрасная, когда колдует. Я ее такую люблю — волосы, как у медузы горгоны, и подбородок жесткий, и рука твердая. У меня у самого долго тряслись руки при каждом колдовстве, я уговаривал себя не волноваться, а вот она всегда держит палочку ровно. Она прирожденная ведьма, пусть даже и маггла, но кровь ее со временем все больше пропитывается волшебством.
Я мечтаю о том, что придет время, и сила, за которую она сейчас цепляется так отчаянно, и демонстрирует с таким торжеством, наконец наполнит ее всю и станет ей родной и незаменимой. Тогда она успокоится, будет колдовать не так тщательно, небрежнее; не так эффектно, но зато и не будет расходовать свои силы так расточительно.

Спина у Гермионы всегда прямая, плечи расправлены, и она очень гордая, такая гордая, будто фея из холма, и никогда не плачет. То есть она при мне, наверное, никогда не плачет, а только злится, и я очень боюсь ее такую потерять. Я боюсь этой штуки - однажды проснуться не рядом с ней и пройти, не узнав. Я стал бояться этого с того самого момента, как она сказала, что заобливиэйтила своих родителей. Я подумал тогда - если она смогла ради меня и Гарри отказаться от семьи, сможет отказаться и от меня — когда-нибудь, ради какой-то высокой цели. Потом я отгоняю от себя эти дурацкие мысли, потому что куда же она пойдет, совсем одна? И к кому?

А еще я четко знаю, что ей со мной как будто бы нравится, и мне с ней тоже всегда нравилось, хотя вместе нам сложновато. Она так старается быть настоящей, и это выглядит у нее так трогательно, что я понимаю, что я сам никогда ее не брошу, и никогда не буду любить другую женщину так же сильно, как ее — сейчас.
Ну, то есть не исключено, что можно будет между делом погулять с одной-другой — просто так, чтобы развлечься, но оставить ее — никогда. И мне очень хочется, чтобы она почаще забывала про то, какой идеальной женой или волшебницей хочет быть, а была бы собой, без условностей, которые сдерживают ее сильнее, чем петрификус, и от этого она с каждым днем все напряженней и прямей, и теперь выглядит совсем как струна, которая вот-вот порвется.
Как ей об этом сказать — непонятно, но я все-таки придумал способ. Правду сказать, способ этот оказался сложнее, чем надо, но это ведь не главное, правда? Я подумал, что если сложу вместе все в себе, чего она хочет, и дам ей это, хоть ненадолго, ей понравится?
Но сначала получилось не очень. Я, видимо, немного перестарался.

А потом она работала вместе с нами, и делала расчеты по времени действия, и, когда писала, все кусала кончик пера, а Джордж предлагал подсунуть ей сахарные, но для шуток было рановато, я же видел, что она вся еще звенящая от дел и от обид. А когда она увлекается, то задумчиво облизывает перо, и посасывает его... И я обожаю на это смотреть!
Я вообще не могу на нее подолгу смотреть спокойно, особенно теперь, когда знаю, какой она может быть. После той неудачи с первым двойником, когда я понял, что ее не раздражают мои привычки, я как будто свободнее стал, и теперь глаз не могу от нее отвести, особенно когда она вся в себе и чем-то сложным занята.
А она, если видит, что я смотрю так, сразу начинает объяснять, что сейчас делает и что будет делать, и становится тогда совсем как МакГонаголл, и говорит точно таким же тоном, и от этого все удовольствие сразу же пропадает.

Мы понемногу ловили свои отражения в зеркалах и выводили их наружу, и Джордж говорил, что наши опыты с alter ego или как-то так имеют большую коммерческую ценность, Гермиона объясняла, что речь идет одновременно о переносе основных социальных функций в сознание двойника-отражения и создание идеального "отпечатка" характера, а я просто думал о том, что в один прекрасный день у нас начнется отпуск, какого не бывало, потому что одновременно быть самим собой в двух разных местах — это круто.
И вот я писал планы, вспоминая, что я делаю каждый день по желанию, а что — по необходимости, тасовал эти бумажки (параметры?), раскладывал по разным стопкам — это мне, это другому мне, а этим я зачем по жизни занимаюсь? Но все равно надо, и понемногу моя собственная личность, личность Рональда Уизли, раздвоилась на парня, которому надо все, и сразу, и много, и другого Рональда — который много кому должен, и всем, и сразу, и еще раз должен... потому что надо.

Когда я закончил с этим, то немного начинал понимать Гермиону, и очень испугался еще одного — что истинный Рональд Уизли отправится в ту личность, с которой она именно что должна быть. Но тогда что? Тогда я что — окажусь в пролете? Как с Крамом, чтоб ему метла поперек жопы встала?! Но это нечестно!.. А я, между прочим, люблю Гермиону так сильно, что могу есть то, что она готовит, и так, что даже прощаю ей, что она подписывает статьи не нашей фамилией — Уизли, а своей девичьей — Грейнджер.
И тут мне вдруг стукнуло, что они и правда разные — и эта, которая профессор Грейнджер, и эта, которая миссис Уизли, и я совсем запутался, кто из двоих мне больше нужен.

А еще через неделю мы доделали целых трех альтернативных нас. Как мы тогда с ума не сошли, часами разговаривая с самими собой через кристалл — неясно, но альтеры получились что надо — на меня, Джорджа и Гермиону. И каждый — в отдельной комнате, чтобы не мешать друг другу — надел зачарованный перстень на палец, и из меня — на целую неделю — вышло мое собственное отражение, организованный и идеальный я сам. Серьезный, важный, самодовольный даже. Немного на Перси похожий, такой же зануда.
Он посмотрел на меня, пригладил волосы, поправил помятый воротничок рубашки, а я - тот я, который остался, свою рубашку наоборот, расстегнул. Мы с ним одновременно подмигнули и пожали друг другу руки, и я стал ждать Гермиону. Но пришел Джордж и его альтер, бесконечно похожий на Фреда, и они вместе выпроводили меня из магазина чуть ли не подзатыльниками, как в старые добрые времена. И я пошел караулить ее напротив входа в магазин.
Мне было видно, как мой альтер улыбается кому-то у кассы, а я все ждал и ждал, когда же она появится. И я волновался, и думал, что вдруг она не придет вообще ни одна, потому что идеальный я ей явно оказался не нужен, а какого ей не хватало тогда?

* * *

... фотографии.
Живые картинки. Тоже отпечатки нас, если подумать, так что Рон и Джордж вовсе не оригинальны.
Их так много было до свадьбы, этих колдофото, их так мало после. Почему мы на них все время обнимаемся?
Почему нас представляют идеальной парочкой, предназначенной друг другу с самого детства? Почему все считают, что мы с полуслова понимаем друг друга?
Нам очень трудно вместе. Мы разные.

Когда я поняла, что жить с Роном - это ежедневная, кропотливая работа, которую он принимает, как должное? Что вечное мужское оправдание "ну я же ее люблю!" постоянно перевешивает мое "ну он же меня любит"?

Когда эта дурацкая любовь превратилась из поддержки и вдохновения в костыль для улаживания отношений?

И вот я разделяюсь. Я постепенно разделяюсь на Гермиону, которая любит, и Гермиону, которая хочет жить своей жизнью, и ей наплевать на рыжего, примитивного, в общем-то, парня.
У которой свои интересы и она не променяет их ни на поцелуи, ни на жадный мужской взгляд, от которого краснеют щеки и опускаются ресницы, потому что тело мгновенно вспоминает, как хорошо этот парень умеет делать... говорить, шептать, касаться, ублажать, властвовать. И как мне это все на самом деле нужно, потому что гордость восстает против такой зависимости от другого, непохожего на меня человека.
Но гордость - это часть Гермионы, которая любит, и я совершенно запуталась, кто я, и зачем рядом с ним.

Но если не рядом, то где? Я вот я убираю Рона из своего отражения, и оно смотрит на меня пустым, холодным взглядом, без души, без желания, без огня.
Когда он успел прорасти во мне таким вот... неразменным?

И даже когда я раздваиваюсь, он все равно остается в каждой из моих половинок. И я заранее знаю, что одна из нас влюбится в него заново. И это - мое волшебство.

* * *

...но она вышла не ногами через дверь, а аппарировала ко мне аж через час или полтора.
И надо сказать, что аппарировала не просто она, а они, обе девчонки, потому что я даже сразу не смог понять, какая из Гермион — моя, а какая — ее временное отражение.

Одна была аккуратна, с длинными высветленными волосами, недовольно поджатыми губами, серьезная... как Гермиона.
Другая — о, если бы я раньше видел ее такой когда-нибудь! — стриженная под мальчика, тонкобровая и большеглазая пацанка. И на ней были джинсы с дырой на коленке. И я стал гадать, как же они потом сольются, если та — с длинной, когда-то растрепанной, а теперь тщательно приглаженной гривой, а эта — с короткой стрижкой?
И тогда я обреченно понял, что ни хрена я не понимаю ни в женщинах, ни в их отражениях, ни в желаниях, ни в собственной жене.

— Гермиона... — завороженно протянул я, глядя на девочку-пацанку и выбрал ее, притянул ее к себе, поспешно поцеловал яркие смеющиеся губы, губы, сладкие и безо всяких там… помад. Ну, я просто не мог иначе, она манила к себе, и была такая близкая, словно я свое отражение увидел в другом человеке.
И она запустила руки в мои волосы, и мы обнялись. А та, которая мне казалась "официальной" и отстраненной, усмехнулась и аппарировала куда-то, а у нас двоих впереди оказалась целая неделя свободы — я же не зря собирал портключи куда угодно! — и я смогу обнимать ее на пляжах всех океанов, мы доплывем до Авалона и вернемся обратно, пройдемся по лесам Бросселианда, а она, конечно же, будет шипеть на меня кошкой, и краснеть, и есть мороженое.
Гермиона охренительно соблазнительно ест маггловское эскимо, и об этом знаю, кажется, только я и никто больше. Ну и еще та, которая...

И вот тут-то я и понял, что все это время буду очень скучать по той, настоящей, которая осталась дома.

Или все-таки настоящая — эта?...