Отправлено: 29.10.10 01:51. Заголовок: *** Свой сороковой ..
***
Свой сороковой день рождения Северус встретил в месте, которое обычно, мягко выражаясь, называют «полностью законспирированным домом». Впрочем, он должен был быть благодарен, что это не камера Азкабана, да и вообще, строго говоря, он вовсе не являелся преступником, хоть и находился под домашним арестом. Гарри Поттер свидетельствовал перед Визенгамотом в пользу Северуса, объяснив его роль в поражении Вольдеморта, а Северус позволил поместить свои воспоминания в Омут памяти для внимательнейшего рассмотрения всеми заинтересованными лицами. В то время он всего лишь хотел избежать наказания.
Семь месяцев спустя он научился проходить небольшие расстояния без костылей, жить без обезболивающих зелий и полностью пересмотрел свои цели в жизни. Он уже не хотел просто выжить. Теперь он хотел жить. Прежний мир разрушился, и ему предстояло построить новый всего с одной попытки.
Приняв решение, Северус встал перед зеркалом, придирчиво разглядывая свою сомнительной привлекательности внешность. Одежда потрепанная, но чистая, коротко остриженные волосы черны, как и прежде. Лицо — осунувшееся и бледное, нос на нем кажется раза в два больше, чем на самом деле. И, пожалуй, раньше он никогда не отчаивался настолько, чтобы забыть о бритье.
Он расправил плечи. В конце концов, выглядеть внушительным для него было не сложнее, чем дышать. Учитель, помимо прочего, — актер, а актеру нужна публика. Он прохромал к двери и резко распахнул ее. Охранница при его появлении вскочила, облившись кофе. Он, конечно, не собирался насмехаться над девчонкой, но она вызывала в нем лишь презрение.
— Свяжитесь с Шеклболтом, — процедил Северус. — Скажите ему, что я принимаю предложение.
Через две недели Кингсли, нынешний глава Департамента Магического Образования, аппарировал с Северусом в конец узкой ухабистой улицы, к порогу серого здания с претенциозной вывеской «Академия ликантропии Скримджера». С улицы здание выглядело приземистым, грязным и уродливым, к нему примыкала неровная парковка, усеянная битым стеклом и обнесенная ржавым проволочным забором. Пройдя через зачарованную калитку, Северус оказался на широком ухоженном газоне, дорожка к дому была обсажена кустами герани. В центре газона были установлены новенькие блестящие горки и качели.
Кингсли устроил ему короткую экскурсию по школе. Наверху были душевые, спальни мальчиков и девочек и крошечные комнаты персонала. Внизу Северусу продемонстрировали кухню, скромную столовую, размерами напоминавшую стенной шкаф, и маленький, явно рассчитанный на ребёнка карцер. Комнаты резко пахли дезинфекцией, а стены были выкрашены безрадостной желтоватой краской — как, впрочем, и положено в подобных заведениях. Он поделился этой мыслью с Кингсли, который похлопал его по плечу, вручил ключи и отбыл вместе с двумя аврорами, следившими за порядком до прибытия Северуса.
Ученики ждали наверху, в северной классной комнате. Они явно старались не слишком таращиться на него. Он же пристально смотрел на детей, стараясь соотнести их лица с фотографиями в личных делах, лежащих в его чемодане.
«Мои новые ученики совсем малыши», — подумал директор Северус Снейп, глядя на детские ножки, не достающие до пола нескольких дюймов. Самому маленькому, Лайаму, было то ли шесть, то ли семь, никто не знал точно. Братьям Мозер, Реджинальду и Роберту, исполнилось восемь и десять, Мортону, хрупкому болезненного вида мальчишке, тоже было восемь. Двух девочек девяти лет звали Джеральдина и Джанет. С первого сентября к ним присоединятся еще десять учеников из числа тех, кто живет с родителями и приходит в школу лишь на уроки. От этих же шестерых отказались не только их семьи, но и весь мир.
Северус определенно сочувствовал им.
— Здравствуйте, — сказал он, не пытаясь улыбнуться, даже фальшиво. — Меня зовут Северус Снейп, и я буду директором этой школы. — Поняв, что ему больше нечего сказать, он нахмурился. Ему срочно нужно было присесть, и, призвав магией стул, он опустился за учительский стол.
Уже один оборотень был большой проблемой. Сейчас же перед ним сидело шестеро.
Его обязанности были просты: «Следите, чтобы они получали Аконитовое зелье и были чем-нибудь заняты. Учите их всему, чему считаете нужным. Сообщайте о любых проявлениях жестокости. Держите их подальше от обычных людей». Под обычными людьми, как полагал Северус, подразумевались волшебники. Школа была хорошо спрятана, а до ближайшей магглонаселенной улицы было не меньше километра.
Северус с ненавистью посмотрел на Люпина. Итак, к оборотням-малышам прилагается взрослый, словно коллекционная карточка к шоколадной лягушке. Ремус слабо улыбнулся и поднял бровь.
— Почему бы вам не рассказать мне о себе и о том, чему вас научили? — спросил наконец Северус.
Тут же раздался нестройный хор испуганных детских голосов, успокоенный деликатным покашливанием Ремуса. Он послал Северусу пристальный предупреждающий взгляд и попросил детей отвечать по очереди.
В течение последующего получаса Северус узнал, что Лайам практически не говорит и не реагирует на внешние раздражители, а Джеральдина глуха. Он выяснил, что Роберт и Реджинальд в восторге от игрушечных монстров, Джанет ненавидит пауков и кровяную колбасу, а Мортона мучают ночные кошмары. Кроме того, Северусу было поведано, что домовой эльф, готовящий еду на здешней кухне, носит розовый тюрбан и блестящие кольца на пальцах ног и отзывается на имя мисс Тиффани, и что Ремус научил их по меньшей мере полусотне довольно глупых шуток на языке жестов.
— Рад видеть, что их образование в надежных руках, — съязвил Снейп, и Ремус изобразил какую-то шуточку из своего арсенала, заставив ребят захохотать.
Затем Мортон пожелал увидеть волшебную палочку, а Роберт спросил, почему Северус ходит с костылями и можно ли ему тоже попробовать. Пока Роберт делал круг по кабинету, Северус рассказал поучительную сказку о морщерогих кизляках, и, судя по хихиканью, детям она понравилась. Джеральдина спросила, где он жил раньше, не оборотень ли он, был ли он женат и есть ли у него дети. Северус позволил себе отдохнуть немного, перебирая бумаги и переваривая свалившуюся на него информацию, а потом Джанет спросила, случалось ли ему убить кого-нибудь.
— Да, — ответил Северус, и на их лицах возник немой вопрос: как?
Не успокоенные, не довольные, но, возможно, несколько удовлетворенные тем, что они не одни такие.
— Я глуха, — торжественно провозгласила Джеральдина. Ее голос был очень громким и ровным, и Северус решил, что она вряд ли была глухой от рождения. Девочка показала на него рукой: — Ты…
— Калека? — сухо спросил он.
Она сделала жест, похожий на разворачивание и сворачивание бумаги.
— Хромой? — предположил Северус и подождал, пока Ремус объяснит ей.
Она сделала вид, что комкает и выбрасывает бумажку, которая ей неприятна.
— Увечный? — предположил Снейп и наблюдал, как Ремус переводил это на язык жестов.
Она кивнула и посмотрела на Ремуса с озорной улыбкой.
Лайам, самый младший из всех, вдруг бешено замахал руками, и Ремус уткнулся головой в сложенные руки.
Мортон, который как раз играл с костылями Северуса, развернулся и дернул Снейпа за рукав.
— Он хотел сказать, что мистер Люпин единственный, чьи пуки не воняют, — перевел он. Снейпу стоило большого труда сохранить серьезное выражение лица, пока все вокруг него снова покатились со смеху.
Много позже, после ужина и вечернего купания, сказки на ночь и поправления одеял, Северус спустился в столовую вслед за Ремусом. Люпин взмахнул рукой, трансфигурируя складные стулья в удобные кресла.
— Выпьешь чего-нибудь? — спросил он, и Северус промычал что-то утвердительное, опускаясь в кресло.
— Расскажи мне о них, — попросил Северус, беря стакан с виски, появившийся на столе рядом с ним. — Что они знают?
Ремус с печальной улыбкой откинулся в кресле.
— Мне удалось научить их кое-каким основам чтения и счета, пока я жил в общине Грейбека. У нас не было ни книг, ни письменных принадлежностей, — добавил Ремус, и Северус невольно подумал, как, в таком случае, Люпин преподавал: писал на земле заточенными палками? С него станется. — У них великолепные языковые способности. Мама Джеральдины научила нас петь, у детей довольно неплохо получается. В общине были оборотни из Румынии и Италии, и дети нахватались достаточно слов, чтобы поддержать простой разговор.
— В среду прибудут остальные ученики, — хмуро сказал Северус. — У тебя есть расписание? Как они будут делиться на группы? Смогут ли эти дети, — он, скорчив гримасу, махнул рукой куда-то наверх, — учиться наравне с теми, кто почти год провел в обычных семьях?
— Несправедливо их сравнивать, — мягко сказал Ремус, однако выглядел он разозленным. — Тем детям, которых семьи забрали назад, было легче с самого начала. Если есть с кем посоветоваться и кому поддержать, с ликантропией довольно легко справляться. По крайней мере, легче, чем с психологическими проблемами, глухотой или чувством вины. Джанет и Лайам — наши единственные сироты. Иногда появляются потенциальные родители, но, уходя, они всегда говорят одно и то же: «Я просто не могу». Надо было видеть их тогда, в самом начале — Ремус передернул плечами. — Просто научить их есть вилкой, смеяться и играть потребовало огромного труда. Вещи вроде расчесок и зубных щеток сбивали их с толку, а ванна была настоящей пыткой до тех пор, пока мы не открыли для себя резиновых уточек и съедобную пену для ванны Берти Боттс.
Северус подумал, что в его жизни наступил весьма прискорбный период. Прискорбный в том плане, что ему предстоит работа намного тяжелей той, которая от него требовалась. Министерство ожидало, что он будет всего-навсего тюремщиком для маленьких оборотней. Его же собственные цели были гораздо возвышенней этих ожиданий.
— Мне бы хотелось, чтобы они все поехали в Хогвартс, — сказал Северус. Ремус вскинул бровь. — Или подходящую маггловскую школу. У них нет ничего, кроме их сообразительности, и было бы преступлением не убедиться в том, что они знают как можно больше.
— Минерва взяла в школу трех самых старших, — сказал Ремус, проведя рукой по волосам. Северус старался не смотреть на него. Он не думал о том, что ему нравится эта седина. И уж точно не думал о том, какими были бы ощущения, запутайся эти пальцы в его собственных волосах. «Почему из всех людей — именно Люпин?» — В течение лета они получили необходимую подготовку.
— Хорошо. Думаю, подготовить их к Хогвартсу реально, хоть и сложно. Займись расписанием, — сказал Северус. — Ты знаешь их лучше меня.
— Они отстают во всем, — нахмурился Ремус. — Даже Роберт едва умеет читать.
Северус поймал его взгляд.
— Они, что, настолько тупы, Люпин, что мы вдвоем не сможем их чему-нибудь научить? В таком случае мы можем просто построить для них клетки.
— Лайама как раз и держали в клетке, — сказал Ремус вибрирующим от избытка эмоций голосом. — Несколько лет. И кормили только сырым мясом. Когда Грейбек нашел его, то был в ярости. Он ведь считал, что распространяет дар ликантропии, а не проклятье.
— Так докажи всем невежественным ублюдкам, что они неправы, — сказал Северус, салютуя Ремусу бокалом с остатками виски.
***
Сентябрь прошел в настоящем хаосе. Ремус распределил детей по группам, основываясь не на возрасте, а на способностях. Немедленно возникли обиды, слезы и жестокая конкуренция.
Ремус убедил Северуса удвоить жалованье мисс Тиффани и возложить на нее обязанность преподавать детям бытовую магию и вести спортивные занятия. Северус считал безумием уделять два, а то и три часа играм на свежем воздухе: они ведь дети, а дети, по его мнению, как правило, постоянно находятся в состоянии игры, или что-то в этом духе. А после наблюдений за мисс Тиффани, неделю за неделей выпутывавшей неумелых спортсменов из скакалок, он решил, что они — самые нетипичные дети из всех, с которыми он встречался.
Ремус каждый день терпеливо измерял и взвешивал детей, радуясь, что они наконец-то начали расти. Северус каждый месяц варил Аконитовое зелье, тщательно отмерял дозы в соответствии с весом детей, и каждое полнолуние школьный двор наводняли маленькие сонные волчата, охраняемые большим серым волком. Северус никогда не представлял Ремуса в качестве вожака, но должен был признать, что тот неплохо справлялся с этой ролью.
В преддверии полнолуния ученики проявляли особенную тягу к сырому мясу, и мисс Тиффани заявила, что расходы на еду тоже стоило бы удвоить или держать при школе коров. Кроме того, она заявила, что к концу полугодия ее подопечные точно вырастут из одежды.
Северус несколько раз наведывался в Министерство, пытаясь выбить у Кингсли увеличение школьного бюджета, и начал подумывать о привлечении благотворительных взносов. В один из таких визитов он столкнулся с Тонкс и имел неосторожность сказать об этом Ремусу, не успев вовремя прикусить язык.
На мгновение Ремус выглядел пораженным. Он запустил руку в волосы и выдавил слабую улыбку, от которой сердце Северуса перевернулось.
— Как она?
— Выглядит вроде неплохо, — ответил Северус. Ему не хотелось, чтобы Ремус о ней думал. — Волосы снова нормального — в ее понимании — цвета, и она уже не так худа. Мы не говорили о тебе, — добавил он.
— Наверное, и в дальнейшем не стоит, — произнес Ремус. — Чем она занимается?
— По-прежнему работает в Министерстве. Кажется, решила податься в политику.
— Я мог бы и догадаться, — усмехнулся Ремус. — Тебе стоит поддержать ее.
— Она сказала, что пришлет кое-что для детей. Мягкие игрушки. Ролики.
— У нее доброе сердце, — сказал Ремус и посмотрел Северусу в глаза. — Как и у тебя.
— Идиот, — ответил Снейп, отчаянно стараясь не покраснеть.
Помимо изучения основ приличного поведения и поедания огромного количества еды, ученики Северуса явно вели кампанию по противопоставлению себя приходящим студентам. Ремус предупреждал, что не стоит превращать это в соревнование и уж тем более позволять ученикам разделиться на «мы» и «они», но Северус не мог не выказывать одобрения, когда Джанет делала верные вычисления или когда Реджи правильно называл все растения в школьной теплице.
Лайам же был единственным из детей, кто совершенно не продвинулся в своем развитии. Он с удовольствием раскрашивал картинки, которые для него рисовали Робби и Реджи (игрушечные монстры, разумеется: Ремус полагал, что это вполне заменяет Уход за магическими существами). Он знал песенку про алфавит, гимн «Пушек Педдл» и множество песенок из числа звучащих по радио, которые пел громко, заменяя слова на весьма неприличные звуки. В то время как другие дети добивались успехов, Лайам все чаще и чаще впадал в раздражение.
Кризис наступил в начале ноября. Мортон вплел в волосы Лайама розовые ленты, и когда тот спустился к ужину, Джанет рассмеялась. В ту же секунду волна стихийной магии перевернула стол, разметала стулья и взорвала окно столовой. Северус четырьмя большими шагами пересек комнату.
Он схватил Лайама, развернул к себе и, ухватив за подбородок, заставил смотреть на себя. Затем медленно поднял палочку и поймал на себе испуганные детские взгляды, однако больше был озабочен тем, чтобы сделать Legitimens как можно более слабым. Он еще никогда не видел настолько хаотичный разум, который так и напрашивался навести в нем порядок, однако Северус сдержался.
«Что случилось?» — подумал он так четко, как только мог, и его обдало волной мягких, прохладно-сладких воспоминаний.
— Мороженое? — спросил Северус, отпуская Лайама. Лицо мальчика просветлело. Снейп взглянул на Ремуса, тот был занят устранением разрушений, причиненных разлетевшимися тарелками с рисом, и успокоением детей, подумавших, что Северус хотел ударить Лайама. — Мороженое будет на следующей неделе.
Лайам нахмурился и, схватив руку Северуса, прижал ее к своему подбородку.
«Умно», — подумал Северус.
— Если ты поможешь мне починить окно, мы вместе пойдем в магазин и купим тебе мороженое.
Лайам широко улыбнулся и протянул руку к волшебной палочке Снейпа. Ремус настороженно смотрел, как Северус передает ее. Лайам направил палочку на окно, издал неприличный звук, неплохо имитировавший тон голоса Северуса, и вернул Снейпу его палочку, в то время как стекло снова встало на свое место в оконной раме.
— Спасибо, — мягко сказал Северус.
— Мальчишка — самый настоящий слизеринец, — сказал Северус, когда дети были благополучно уложены в кровати.
— Ты никогда не задумывался, откуда эта патологическая любовь к туалетному юмору? — спросил Ремус. В его глазах плясали смешинки.
— Нет, — отрезал Северус и открыл книгу.
— Раньше Лайам мог кричать часами, когда был чем-то огорчен. Фа, фа, фа, фа... Я вряд ли вспомню, кто первым догадался пукнуть… но Лайам перестал кричать и засмеялся. Я просто был рад, что они не выбрали какую-нибудь более неприглядную функцию человеческого организма. — Ремус замолчал и положил ладонь поверх страницы, на которую смотрел Северус. — «Farfar». Это шведский. Дедушка, — сказал он, и Северус, вспомнив острый, настойчивый взгляд Лайама, посмотрел на Ремуса. Тот пожал плечами. — Это всего лишь моя теория. Скорее всего, я ошибаюсь. Мне не хотелось бы, чтобы ты обиделся.
Северус приподнял бровь.
— По-твоему, дедушка — это намного лучше?
— Туше.
— У него неподходящее для шведа имя. Тогда ему следовало бы быть Лейфом, Тором или Рольфом, — нахмурился Снейп.
— Farfar, — хихикнул Ремус.
— Иди в задницу, Люпин.
— Дети плохо на тебя влияют, — с притворным огорчением покачал головой Ремус.
Северус предпочитал думать, что хорошо влияет на детей, по крайней мере, на Лайама. Мальчик стал его официальным помощником в походах в магазин, в его ведении был старый детский стул на колесиках, используемый в качестве корзинки для покупок. Дважды в неделю Лайам сопровождал Северуса за покупками, цепляясь за его руку тонкими острыми пальцами как раз рядом с перекладиной костыля.
«Очень похоже на свидание с каким-нибудь гриндилоу», — думал Северус. Лайам прятался за спиной Северуса, пока тот общался с продавцами, и выходил, только когда его угощали конфетами или печеньем.
Северус больше не применял к нему легилименцию. Это было в высшей степени неэтично и, к тому же, слишком легко. Когда Лайам ловил его руку и тянул к своему подбородку, Северус просил его говорить вслух.
Разумеется, Лайам молчал или издавал неприличные звуки. Однажды Северус почувствовал телепатическое прикосновение разума Лайама, которое, впрочем, быстро заблокировал.
«Хитрый слизеринский чертенок», — подумал Снейп и невольно задался вопросом, кем бы стал этот мальчик, попади он под влияние Альбуса.
Отправлено: 29.10.10 01:51. Заголовок: *** Зима пришла вне..
***
Зима пришла внезапно, в компании неизменных насморков и кашлей. «Помощники-пушистики» прислали для школы несколько коробок разноцветной шерсти, и мисс Тиффани научила детей вязать свитера и шарфы. Рождественское веселье минуло, и серые дождливые дни превратили сугробы в снежную кашу с коварным прочным льдом под ней.
Северус чихнул в шарф (траурно-черный, подарок Кингсли), сделал маленький шажок и оказался лежащим на спине. От боли перед глазами плыли цветные пятна.
Северусу потребовалось несколько минут, чтобы выровнять дыхание.
— Ох, — наконец выдохнул он, заметив смотревшего на него Лайама, чьи широко распахнутые глаза казались огромными на худеньком личике. Северус приподнялся на локте, стараясь понять, не сломал ли он что-нибудь.
— Позови Люпина, — попросил Северус.
Лайам кашлянул, шмыгнул носом и посмотрел на него, потом снова кашлянул и неуклюже вытер нос рукавом свитера, размазывая сопли по волосам.
— Иди же, — сказал Северус, снова ложась на снег. Холод действовал успокаивающе. Спустя целую минуту Лайам вернулся и, пошатываясь, побрел вверх по склону.
За ним пришла мисс Тиффани. Появившись с легким хлопком, она подняла Северуса с помощью чего-то, сходного с Mobilicorpus, и перенесла в его комнату, где уже ждал Ремус. Такой способ перемещения был определенно более щадящим, нежели парная аппарация.
— Кости не сломаны, — сказала мисс Тиффани хорошо поставленным голосом дикторов ВВС-1. Она протянула Северусу стакан с горячим, пенистым, пахнущим лимоном зельем. — Всего лишь неприятное падение. — Она сняла с Северуса ботинки, рассеянно начистила их до зеркального блеска по пути от кровати к шкафу, вещи в котором отгладились и сложились аккуратными стопками, как только она открыла дверцу.— А теперь мне бежать, детям готовят ужин, — она с легкой усмешкой подмигнула.
— Больно? — спросил Ремус, странно посмотрев на Северуса.
— А ты сам как думаешь? — отозвался тот, борясь с желанием встать. Если он не будет двигаться ближайшие восемь часов, все будет в полном порядке.
Ремус подошел ближе и уселся на край кровати, положив ладони ему на колено. Северус зашипел.
— Это усугубляет или облегчает боль?
— Немного повыше и… да, здесь, — сказал Северус. Ремус всегда мерз — дети постоянно подшучивали над ним из-за этого, — но его прохладные руки действовали на опухшее колено удивительно успокаивающе. Северус расслабился под этими прикосновениями. — Все-таки ты хоть на что-то годишься.
Ремус фыркнул и медленно, осторожно провел руками по его ноге. Северус наблюдал за ним из-под полуопущенных век.
Он привык видеть Ремуса под двойным гнётом войны и бедности. Тогда его лицо носило отпечаток беспокойства, под глазами лежали темные круги, а рот был сжат в скорбную линию, не выпускающую на волю то, о чем невозможно сказать. Он был страшно худой, можно было с легкостью пересчитать ребра.
Но нынешний Ремус был почти незнакомцем. Спокойный, приветливый, смешливый. Он казался на десять лет моложе, сильнее и здоровее, и этого было достаточно, чтобы Северуса постоянно тянуло смотреть на него.
Сейчас он словно видел двух Ремусов: нового, красивого, хмуро смотревшего на свои руки, и прежнего, целеустремленного и напряженного, времен войны.
От близости Ремуса по телу будто пробежал электрический разряд. В ответ на его прикосновения кожу словно покалывало невидимыми иголками, и у Северуса перехватило дыхание, когда пальцы Ремуса поползи выше.
«Нет!» — подумал он с бессильной злобой. — «Это же нечестно!»
Снейп попытался думать о Тонкс и о том, как все избегают говорить при ней о Ремусе. Слезы и неловкое молчание — единственное, к чему могут привести разговоры о Ремусе Люпине, и его не должна постигнуть та же участь. Он не будет думать — во всяком случае, постарается — об этих руках, скользящих все выше по его обнаженной коже, или о том, как разметаются волосы Ремуса, если он наклонится вперед, чтобы уделить внимание напряженной плоти Северуса.
Снейп хотел было оттолкнуть Ремуса, но он отошел как раз в тот момент, когда Северус поднял руку, и сейчас наблюдал за ним. В этом пристальном взгляде не было ни капли желания. Самообман — весьма неприятная вещь.
— Убирайся, — сказал Северус. — Мне не слишком нравится, когда меня лапают, Люпин. — Он задохнулся, увидев вспышку боли и горького понимания, скользнувшую по лицу Ремуса.
Хотя, скорее, горького недопонимания, но будь он проклят, если даст Ремусу повод для этой невыносимой жалости.
— Есть что-то, что я могу для тебя сделать? — более хриплым, чем обычно, голосом спросил Ремус.
— Убирайся немедленно, — уточнил Северус. — И захлопни дверь за собой.
Едва дверь за Ремусом закрылась, Северус содрал с себя брюки — о, бесполезнейший предмет одежды! — и начал отчаянно ласкать себя. Прикрыв глаза, он полностью отдался фантазии, представляя губы Ремуса на своих сосках, его жестковатые волосы, скользящие по груди Северуса, теплую тяжесть его тела. Он представлял, что бы он мог сделать с Ремусом, и как Ремус жаждал бы его прикосновений, как его волосы темнели бы от пота, а губы жадно раскрывались навстречу поцелуям.
Северус утопил крик оргазма в подушке и, к своему ужасу, сквозь звон в ушах услышал голос Ремуса:
— Северус, ты…. О.
—Твою мать, — выругался Северус, подцепляя край пухового одеяла и прикрываясь им.
— Ты звал меня, — укоризненно сказал Ремус. — Дважды.
— Полагаю, что да, — прищурился Северус. — Выйди. И не возвращайся.
Щеки Ремуса слегка порозовели.
— Я принесу тебе ужин. У тебя будет время привести себя в порядок. Мы… Нам нужно поговорить, — и он вышел, не дав Северусу даже соврать об отсутствии аппетита.
Несколько секунд Северус выяснял, можно ли умереть со стыда. По всему выходило, что нет. Он взял с тумбочки свою палочку и сотворил Очищающее заклинание, мощное настолько, что комната наполнилась ароматом роз. Северус приподнял подушку, оперев ее на спинку кровати, и подтянулся, осторожно передвинув больную ногу. Попробовал начать читать, но буквы путались и плясали перед глазами, словно снежинки.
Он понимал, что напортачил и что ему придется опять чем-то жертвовать. Одержимость Люпином перестала быть безобидной. Придется усилием воли выкинуть его из головы. Ему было любопытно, что за разговор начнет Ремус: по сценарию «Ты больной ублюдок, Снейп!» или «Мне, конечно, льстит, что ты так меня ценишь, но вынужден тебя огорчить».
Раздался стук в дверь, Северус крикнул:
— Войдите! — и прикусил язык. В собственных глазах он выглядел старым извращенцем. Вызывающим жалость.
Ремус взмахнул рукой, и на тумбочке возник поднос с тостами и бульоном.
— Это отравлено? — спросил Северус.
— Не думаю, что тебе настолько повезло, — Ремус скрестил руки и прислонился спиной к двери. — Полагаю, ты забыл навести Заглушающие чары.
— Равно как ты забыл постучаться.
— Я подумал, что тебе больно, болван, — огрызнулся Ремус, и Северус почувствовал слабое удовольствие от заботы, проявленной Люпином, и гораздо более сильную боль осознания, что эта забота не означает — не может означать — ничего большего.
— И давно ты вот так обо мне мечтаешь? — спросил Ремус, и Северус опустил поднесенную ко рту ложку бульона.
— Несколько лет. С того времени, как ты преподавал в Хогвартсе, — ответил он, взглянув, наконец, на Ремуса. То отвращение, которое он испытывал к себе, облеклось в словесную форму. — Уверяю, это всего лишь физиология. Полагаю, ты находишь это отвратительным…
— Нет, — сказал Ремус, и Северус неверяще уставился на него. — Я нахожу это обескураживающим, но не отталкивающим. Если бы ты спросил меня еще тогда, я бы ответил «да».
Северус чувствовал, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.
— Ты не… А как же Тонкс?
Ремус засмеялся, запуская руку в волосы в знакомом жесте, означающем досаду.
— Яблоки и апельсины, Северус. Некоторые люди любят и то, и другое.
— Ага. Значит, Блэк?
Ремус бросил на него свирепый взгляд, и Северус невольно подумал, что он безумно красив, когда сердится.
— Мы говорим о тебе. Когда ты собирался сказать мне об этом? Ты вообще собирался говорить мне? Или ты полагал, что фантазий достаточно? — Ремус снова скрестил руки на груди и наклонил голову. — Надеюсь, что так. Потому что уже слишком поздно.
— Этого не должно было случиться, — сказал Северус, и это было самой глупой фразой, какую он вообще когда-либо произносил. В глазах Ремуса застыла обида. — И с чего бы я сказал тебе об этом? Я мог желать тебя, но я тебя ненавидел.
— Ты по-прежнему меня ненавидишь? — Страдания в глазах Ремуса стало еще больше.
Северус со вздохом отставил нетронутый бульон.
— Нет. Нам потребовалось больше двадцати лет, чтобы между нами стала возможна дружба. И это для меня более ценно, чем любое увлечение, — Северус пожал плечами. — Секс — его можно получить где угодно.
— Говори за себя, — пробурчал Ремус.
— Я не Тонкс. Совершенно необязательно посылать меня собирать вещи лишь потому, что ты… Если ты сможешь простить мне мое… отсутствие здравого смысла, мы просто забудем об этом.
Ремус кивнул и, скользнув спиной по двери, сел на пол, обняв руками колени. В этой позе он был похож на подростка.
— Ты заслуживаешь большего.
— Если ты когда-нибудь заставишь меня пойти на свидание с мужчиной, я тебя убью,— Северус поймал взгляд Ремуса. — Это должно оставаться между нами. Я ведь учитель.
— Чертовски хороший учитель, — улыбнулся Ремус. — Не беспокойся, я не выдам твою тайну даже под пытками, — он вздохнул и ловко перевел разговор на драматическое появление Лайама в школе и весь тот цирк, который устроили дети, дорвавшись до работы на кухне. Северус позволил неприятному разговору скатиться к легкому обсуждению школьных сплетен, но он не мог не понять, что Ремус просто отложил эту тему на потом. Он сказал, что не отказался бы.
Закончив ужин, он попрощался с Ремусом и, лежа один в темноте комнаты, размышлял, насколько хороша идея соблазнить Люпина, если это вообще возможно.
Ремус разбудил его в половине четвертого, стуча в дверь и громко выкрикивая его имя. Северус сонно посмотрел на часы. Ремус решил дать ему сновторное? Или уже полдник? Но за окнами еще темно.
— Что тебе от меня надо? — спросил Северус, открыв дверь и зевнув в лицо Ремусу, который, черт его побери, был так же бодр, как обычно. — Оставь меня в покое.
— У тебя когда-нибудь была ведьмина лихорадка? — спросил Ремус. — Или ты хотя бы принимал имунное зелье?
— Кто заболел? — спросил Северус, призывая мантию.
Ремус удержал его.
— Это смертельно опасно. Ты принимал это зелье?
— Как и все учителя Хогвартса. Я сам варил его для всех, кому оно требовалось, — Северус призвал свой сундучок с самыми необходимыми зельями и «Гримуар матушки Меррили по детским недомоганиям».
Ремус заметно расслабился.
— Я связался со Святым Мунго. Они пришлют колдомедика, как только смогут. Но, кажется, из всех детей здорова лишь Джеральдина. Возможно, мать давала ей зелье.
— Почему мы не подумали об этом? — спросил Северус.
— Я и представить не мог, что кто-то может не защитить ребенка от болезней, — горько сказал Ремус, и Северусу захотелось немедленно уверить его, что в этом нет его вины. Он защищал этих детей от оборотней, собак, Министерства, голода, холода и безумия. Кто мог подумать, что возникнет еще и эта проблема?
И вправду, кто? Если начистоту, вина целиком лежала на Снейпе. Он не заметил всех этих ранних признаков болезни: озноб, вспыхивающие лихорадочным румянцем щеки, гиперактивность. Смертельная болезнь под видом безобидной простуды.
Кровать Джанет была перенесена в комнату мальчиков, на двери которой повесили табличку «Карантин». Окна были распахнуты настежь, но дети все равно словно горели в лихорадке, охватывающей их тела.
Робби с широко открытыми глазами метался в бреду, и Ремус сразу же бросился к нему, шепча успокаивающие слова, поглаживая лоб мальчика и удерживая его руки, когда он начинал размахивать ими, словно сражаясь с невидимым противником. Мисс Тиффани придерживала голову Лайама, которого рвало желчью. Мортон спал, ловя ртом воздух, а Джанет и Реджи беспокойно вертелись, их тонкие руки и ноги, усыпанные красными точками, то и дело резко подергивались. Северус отступил в коридор, глубоко вздохнул, успокаиваясь, и спустился вниз, чтобы связаться по каминной сети с родителями приходящих студентов и Кингсли и открыть дверь прибывшей колдомедику.
Приняв советы колдомедика о дозах и чувствительности маленьких детей, Северус сварил зелье, снизившее лихорадку от смертельно опасной до просто выматывающей. Кроме того, были еще зелья, которые можно использовать, как только спадет лихорадка. («Никакого Перечного, — предупредила колдомедик, — оно может спровоцировать воспаление мозга». Северусу было интересно, осознает ли она, что цитирует ему его же собственную лекцию.) Джеральдина наотрез отказалась покидать школу и оказалась очень полезной в лаборатории — схватывала на лету и отличалась похвальной молчаливостью. Ремус и мисс Тиффани заставили Северуса поспать, уверяя, что за пять часов его отсутствия ничего не случится.
Поэтому когда на четвертое утро Ремус разбудил Северуса перед самым рассветом, у него упало сердце.
— Лайам, — сказал Ремус, и Северус оказался у кровати мальчика раньше, чем успел окончательно проснуться. Лайам с трудом дышал, кашлял во сне, и его лицо приобрело пугающий синий оттенок, пока Ремус не помог ему устроиться поудобнее. Глаза мальчика глубоко запали, кожа была похожа на старый пергамент, и он был такой же худенький, как когда-то, в первые дни после спасения.
— Может быть, это из-за зелья? — Северус потряс головой. — Неверная дозировка? Он ведь такой маленький, — он подошел к кровати и положил руку на голову Лайама, перебирая блестящие каштановые кудряшки, теперь выглядящие неуместно.
— Не казнись, — резко сказал Ремус. — Если тебе нужно обвинить кого-то, вини Грейбека.
— Не было и дня, чтобы я не желал этому чудовищу медленной и мучительной смерти, — сказал Северус и огорченно посмотрел на Ремуса. Тот поднял бровь.
«Хорошо это или плохо, что он настолько знаком с моей привычкой во всем винить себя, что считает это совершенно естественным?» — подумал Северус.
— Значение медленной и мучительной смерти переоценивают, — сказал Ремус и улыбнулся, обнажив клыки. — Поверь мне. Он будет страдать и после смерти за то, что сделал с этими детьми.
— Это не поможет Лайаму.
— Да. Не поможет, — Ремус коснулся его в успокаивающем жесте. — Я знаю, ты любишь его, Северус. Но уже слишком поздно.
Северус оскалился и медленно моргнул, отталкивая руку Ремуса.
— Вот только не надо говорить мне, что он больше не будет страдать! Что он отправится в лучший мир!
— Это было бы лицемерием с моей стороны, не находишь? Я верю, что за жизнь стоит бороться, и ты это знаешь. Но все, что мы можем сделать — это постараться как можно лучше справиться с тем, что на нас свалилось. На тебя свалилось шестнадцать чужих трагедий, и никто лучше меня не знает, как много ты сделал, чтобы перечеркнуть печальное прошлое этих детей, — Ремус поймал взгляд Северуса и не отпускал его. — Лайаму было хорошо здесь, Северус. Он улыбался и смеялся, у него были друзья — почти семья. Он никогда не был счастлив так, как здесь. Ты подарил ему свободу. Ты вернул ему его детство. Он любил тебя. И я не хочу слышать, что ты будто бы сделал что-то не так.
— Не надо, — Северус зло и четко выговаривал каждое слово, — говорить о нем, словно он уже мертв.
Повисла тишина. Северус сел на жесткий стул возле кровати Лайама и взял руку мальчика. Ремус стоял рядом, иногда отходя, чтобы проверить, как там другие дети. Должно быть, Северус задремал на какое-то время. Он проснулся, когда по его рукам прошла волна холода, и ему даже не нужно было открывать глаза, чтобы понять: Лайам умер.
— Мне очень жаль, — низким хриплым голосом сказал Ремус. — Я разбужу остальных.
Дети собрались вокруг кровати, сонно хмурясь и переступая по холодному полу босыми ногами. «Тапочки, — отстраненно подумал Северус. — Как мы могли подумать, что справимся со всем этим?»
Ремус тихо разговаривал с детьми, и вопросы, которые они задавали, заставляли Северуса чувствовать усталость, злость и ослепляющую печаль.
«Мы все умрем?»
«Куда ушел Лайам?»
«Теперь мы должны скормить его собакам?»
«Он станет привидением?»
Ремус терпеливо отвечал, что надеется, что все они будут здоровы, что Лайам теперь в лучшем мире (Северус скрипнул зубами), что Лайама похоронят и что он не будет никому являться — его путь закончен.
Джанет спрятала руки в рукава ночной рубашки и спросила:
— У Лайама будет камень?
— Надгробная плита? — уточнил Ремус и встретился взглядом с Северусом. Тот кивнул, и это было расценено как положительный ответ.
Джеральдина взмахнула рукой, привлекая к себе внимание, ее личико скривилось в попытке сдержать слезы:
— Мы не знаем ни его настоящего имени, ни даты рождения, чтобы написать их на камне. Как Бог найдет его? — сказала она жестами.
Ремус присел на корточки, чтобы заглянуть ей в глаза, и со вздохом сказал:
— Бог уже нашел его, милая. Надгробная плита — для нас, просто чтобы у нас было где поговорить с Лайамом.
Реджи кашлянул и вытер рот.
— Всё, что этот дебил вообще говорил, было только о пердении.
Возникла пауза, не заполненная привычными звуками хриплого голоса Лайама, и дети наконец разразились рыданиями.
***
Над маленькой могилой прошла скромная церемония. Лайама похоронили возле розария на заднем дворе. После этого Северус частенько видел крадущиеся по двору маленькие фигурки, а потом находил на могиле желуди, снежки и округлые камешки, аккуратно разложенные возле могильного камня.
— В этом есть что-то… языческое, — заметил Ремус, рассматривая стоящую возле могилы коряжку, похожую на трехногую лошадь. — Но это пойдет им на пользу. Они еще никогда не скорбели о ком-либо.
Когда земля стала достаточно мягкой, они обсадили могилу цветами, и даже Северус обнаружил, что иногда может говорить о Лайаме как о «мальчике, который умер», а не как о «Лайаме, ушедшем навсегда».
— Ты обязательно увидишь его снова, — сказал Ремус, когда у Северуса от воспоминаний в очередной раз сжало горло. — Так говорят, да? Что все любимые снова воссоединяются по ту сторону.
— Мало приятного в том, что все, кого ты любил, мертвы, как у меня сейчас, Люпин, — отозвался Северус.
— Полагаю, для тебя было бы слабым утешением, если бы я сказал, что вернулся, чтобы любить тебя, — сказал Ремус, его глаза сверкали, и Северус почувствовал, как Вселенная качнулась, превращаясь во что-то совершенное и недоступное. — Это, пожалуй, было бы даже жестоко.
— Я хочу… — начал было Северус и запнулся, кусая губы в нерешительности. — Я бы хотел прикоснуться к тебе, — наконец сказал он. Ремус поднялся из кресла и пересек комнату медленными и осторожными бесшумными шагами. Остановившись перед Северусом, он поднял голову и задумчиво улыбнулся.
— Мне бы хотелось, чтобы ты мог это сделать, — сказал он.
— Ты можешь чувствовать желание? — спросил Северус, и Ремус засмеялся.
— Желание — это все, что я чувствую. В этом вся сущность привидения — в триумфе желания над смертью.
— Коснись меня, — попросил Северус. Лицо Ремуса дрожало, словно мираж в полуденный зной. Он протянул руку, коснувшись щеки Северуса.
— Ты всегда такой холодный, — прошептал тот, накрывая ладонью руку Ремуса. Пальцы легко прошли сквозь нее, словно сквозь ледяную воду.
— Могильный холод, — сказал Ремус, отдергивая руку. — Не хочу, чтобы ты получил обморожение.
— Я хотел навестить твою могилу.
Ремус пожал плечами.
— Хоронить было практически нечего. Ты прекрасно знаешь, что под этой одеждой. Вернее, чего под ней нет.
Северус вздрогнул и увидел, как руки Ремуса дернулись и сжались в кулаки.
— Я видел, как ты умер, — сказал Северус, и Ремус пытливо посмотрел в его глаза.
— В таком случае, я должен принести свои соболезнования. Полагаю, это была крайне некрасивая смерть.
— Именно, — кивнул Северус.
Он тогда смог опознать Ремуса лишь по клочку лазурно-голубой ткани, бывшей когда-то заплаткой на локте его пиджака. Ему хотелось собственноручно убить его, когда он понял, что тело, которое треплют собаки, все еще живо.
— Забудь об этом, — сказал Ремус, легонько нажав кончиком пальца на лоб Северуса.
— Ты сказал… — Северус шептал еле слышно, и Ремусу пришлось наклониться, чтобы расслышать слова. — Ты сказал, что ты здесь ради детей, — он сглотнул. — С детьми все будет в порядке. Но… Но я…
Ремус выглядел так, словно его раздирает мучительная боль.
— Я не могу остаться ради тебя. Когда я умер — Мерлин, я даже не знал, что я умер! — все, о чем я думал, была безопасность детей. Сейчас они в полной безопасности, и, думаю, я просто исчезну, как с возрастом исчезают любые воображаемые друзья. Я настолько их, насколько мне хотелось бы быть твоим, — он вскинул бровь и посмотрел на Северуса. — Я рад наконец-то обрести настоящий покой. Но прежде я…
Ремус придвинулся ближе и накрыл губы Северуса своими. Северус ответил на поцелуй, и ему показалось, будто он целует ветер.
Отправлено: 29.10.10 09:40. Заголовок: Боже, просто нет сло..
Боже, просто нет слов. Окончание истории ударило словно обухом по голове. Назвать это обломом не позволяет трагичность ситуации, а другого слова не подобрать. Сижу пришибленная. Как же их обоих жалко...
Жутковатая история) Одного мертвого Ремуса и так уже бы хватило, а тут еще мертвые дети. Но несмотря на это - шикарно, интересно, и как-то неожиданно очень мягко)) Понравилось и задело. Перевод отличный, на мой вкус) 10 и 10
Master&Wolf Признаццо, начало фика настроило меня на кавайный нудный снупин. Ну, типа, поисге и развития отношений, неожиданные осознания и фсётакое, приправленное нищастными волчатами
Замечательный фик, в котором содержание нельзя предсказать по первым абзацам, в котором автору удается удивить читателя в конце. И множество мелких вопросов и недоумений по поводу поведения героев находят свои ответы. И печаль страшная ((( Ремус даже привидением не может остаться рядом со Снейпом.
"У них нет ничего, кроме их сообразительности, и было бы преступлением не убедиться в том, что они знают как можно больше. " -- корявая фраза в целом, а окончание - вообще так не говорят. "...было бы преступлением не дать им знаний".
Legitimens -- Legilimens
Шутка про farfar непонятна. Может быть, имело бы смысл заменить ее какой-то другой, понятной русскоязычным читателям.
"«Помощники-пушистики» прислали для школы несколько коробок разноцветной шерсти" --- стоило бы объяснить, кто это.
"А теперь мне бежать, детям готовят ужин" --- готовить? или кто-то еще готовит, а она должна присматривать? или у нее косноязычие?
"Что все любимые снова воссоединяются по ту сторону. " --- может быть, любящие?
И несоответствия внутри самого фанфика: Скрытый текст
"Ремус каждый день терпеливо измерял и взвешивал детей, радуясь, что они наконец-то начали расти. Северус каждый месяц варил Аконитовое зелье, тщательно отмерял дозы в соответствии с весом детей, и каждое полнолуние школьный двор наводняли маленькие сонные волчата, охраняемые большим серым волком." Как привидение может измерять и взвешивать, если его руки проходят через физические предметы? И почему он после смерти превращался в полнолуние в волка? Мне кажется, все это надо было как-то обосновать.
"Лайам направил палочку на окно, издал неприличный звук, неплохо имитировавший тон голоса Северуса, и вернул Снейпу его палочку, в то время как стекло снова встало на свое место в оконной раме." --- Не все ученики Хогвартса умеют правильно выполнять Репаро (судя по тому, что очки Гарри постоянно чинила Гермиона), а тут шестилетний ребенок, который в первый раз взял в руки палочку. Странно как-то.
"Он не будет думать — во всяком случае, постарается — об этих руках, скользящих все выше по его обнаженной коже (...) Едва дверь за Ремусом закрылась, Северус содрал с себя брюки..." --- Так он был в штанах или без?
"Щеки Ремуса слегка порозовели." --- не могут у привидения розоветь щеки. При всем желании автора. :)))
"Ремус сразу же бросился к нему, шепча успокаивающие слова, поглаживая лоб мальчика и удерживая его руки, когда он начинал размахивать ими, словно сражаясь с невидимым противником." --- каким образом привидение может удерживать чьи-либо руки? А если физический контакт с привидением все-таки возможен, то что помешало главным героям заняться сексом? "Северус оскалился и медленно моргнул, отталкивая руку Ремуса. " --- о том же.
Трогательная история, неожиданный финал. Замечательные герои. Может, есть ООС, может, и нет. В такой истории это не так важно. В любом случае - отличный текст. 10/10
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 403
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Переводчик, ау!:) 
- участник сейчас на форуме
