Зеленый форум: HP Fanfiction

Кто там в плаще явился пёстром,
Сверля прохожих взглядом острым,
На странной дудочке свистя?..
Господь, спаси моё дитя!

старинная немецкая баллада

15 апреля 1945 года нацистский концлагерь Берген-Бельзен в Нижней Саксонии был передан в руки совместного британско-канадского военного соединения. Англичане только что зашли на территорию лагеря и бродили по баракам, в ужасе осматривая помещения, где в страшных условиях люди пытались выжить.
- Вы как хотите, а я выпью прямо тут, - доставая флягу, заметил Эндрю Дженкинс и крепко выругался.
- Нацистская мразь, - подтвердил Джек Поттер и закурил. Он задумчиво смотрел на кучу тряпья в углу, потом быстрым шагом подошёл к ней и вытащил тетрадь в толстом кожаном переплёте.
- Что это? – полюбопытствовал рыжий Марк О’Грэди, совсем ещё мальчишка.
- Похоже на дневник, - Эндрю сделал ещё глоток и заглянул через плечо Джеку. – Ну и что ты там читаешь? – ехидно спросил он. – Это ж по-немецки.
- Я знаю немецкий, - голос Джека чуть дрогнул. – Слушайте... вы не против, если я заберу этот дневник себе?
- Да мне он на хрен не сдался, - отмахнулся Эндрю.
Джек кивнул и поспешно выбежал из барака. Марк удивлённо посмотрел ему вслед.
- Какая муха его укусила?
- Он ненормальный, ты что, не замечал? – подмигнул ему Дженкинс. – Совершенно чокнутый, но хороший солдат. Сколько лез в самое пекло – казалось, что всё – задница ему, - он задумался.
- И что?
- И ничего, - Эндрю вылил себе в рот последние капли из фляги. – Ни одной царапины за всю войну. Как по волшебству.

***
- Эти крысы уничтожали все следы своих преступлений, Поттер. Тут мало документов осталось. И можно подумать, мне больше нечем заняться!
- Вилли, я прошу тебя…
- Ладно, покопаюсь в списках, чёрт бы тебя побрал. Как, ты говоришь, её фамилия?
- Феникс. Анастасия Феникс.
Вилли вернулся через полчаса, почёсывая затылок.
- Не повезло, Поттер - её нет среди живых. Умерла от тифа. Две недели назад сожжена.

***
К нему не пускают посетителей, но лишь потому, что желающих посетить его нет. Однако сегодня дверь камеры открывается, и Геллерт, до этого апатично сидящий на койке, оборачивается на звук.
- Ты кто такой? – безразлично спрашивает он.
Посетитель не отвечает. Он швыряет под ноги Геллерту дневник в кожаном переплёте.
- Я плохо знаю немецкий, - говорит посетитель. – Но название «Дурмштранг» и твоё имя мне хорошо известны. Поэтому я принёс его тебе.
- Что это? – Геллерт даже не собирается нагнуться за дневником.
- Твой приговор.

***
Мальчик мой золотой! Ты ещё не родился, но я уже знаю – ты непременно станешь для меня сокровищем. Самым-самым главным. Герман осыпает меня подарками – он уверен, что родится сын. Я тоже. И я хочу, чтобы ты был похож на своего отца – такого красивого, белокурого, светлоглазого. Не на меня – я некрасива. Во всяком случае, я всегда так думала. И здесь, в Германии, красивыми считаются именно светловолосые. Но это всё глупости – ты всё равно будешь совершенством! Мы сейчас путешествуем по Дунаю, здесь безумно красиво, видел бы ты это, мой мальчик! Но я всё-всё тебе рассказываю, ты же чувствуешь? Я купила этот дневник в Будапеште и решила записывать в него письма тебе. Когда ты вырастешь, я дам тебе это почитать, и мы славно посмеёмся. Знаешь, я видела тут гору, она названа в честь венгерского святого. Он обращал язычников в веру Христа. Его звали Геллерт. Мне так понравилось это имя, что я твёрдо решила назвать тебя только так. Я очень хочу, чтобы ты тоже творил великие дела, но чтобы судьба твоя была счастливее. Но уж об этом я неустанно молю Господа. Ты ведь слышишь – я всегда пою тебе одну и ту же песенку? Я выучила её здесь, в Германии. Она про то, как Крысолов увёл из города Гаммельна всех детей. Но я всегда буду защищать тебя, слышишь – я и сейчас пою: «Господь, спаси моё дитя».

Геллерт бросает дневник, который он всё же поднимает после ухода Поттера. Он возвращается к чтению лишь через два дня.

…ты действительно золотой, мальчик мой! Я смотрю на тебя и не налюбуюсь – мне иногда кажется, что ты сияешь. Ты же Феникс, родной, ты Гриндевальд только наполовину, всегда помни это…

Геллерт смотрит в угол камеры. Он всё хорошо помнит.

***
- Я хочу к маме! – упрямо повторяет ребёнок. - Волшебству я научусь в школе.
Высокий седовласый мужчина в чёрном склоняется над ним.
- Я не только твой дедушка, Геллерт, но и директор Дурмштранга. Думаешь, я допущу, чтобы мой внук был хуже безмозглых первоклассников с задворок Европы?
- Я буду лучше, - обещает Геллерт.
- Конечно, будешь. Во всём. Ты же Гриндевальд, всегда помни это.

***
…тебя уводят. Золотой мой, тебя всегда у меня уводят, как Крысолов увёл детей из Гаммельна. Сначала родители мужа, чтобы воспитать из тебя – кого? Разве не мать должна воспитывать своё дитя? А теперь тебя уводит эта ужасная школа. Почему ты так редко приезжаешь на каникулы? Герман говорит, что ты учишься лучше всех. Я знаю, эта школа тебе по нраву – помнишь старую поговорку: «Durmstrang ist Sturm und Drang»? Буря и натиск, всегда буря и натиск… Клингер, выпускник Дурмштранга, даже назвал так свою драму, и маггловские писатели подхватили это название, не зная, что это едва ли не девиз магической школы. А я задыхалась в каменных стенах замка. Сокурсники шутили, что мне следовало бы учиться в Бобатоне. Для тех, у кого нет в сердце бури и натиска, Дурмштранг станет тюрьмой. Для тебя он, наверное, станет свободой…

Геллерт выпивает ледяной воды из тюремной кружки. Он помнит, что действительно редко приезжал на каникулы. Во-первых, дома было жутко – мама, казалось, сходила с ума, а во-вторых, школа в самом деле стала для него свободой.

***
- Придумать новое заклинание, основываясь на сказках? – Йоахим Мальке задумчиво грызёт кончик пера. – Что-то не понимаю, как это.
Геллерт, сидящий на подоконнике, казалось, любуется закатом, но после слов Мальке усмехается.
Миша Кружнич замечает это и подходит к Йоахиму.
- Где уж тебе понять, - иронично протягивает он. – Вот наш Гриндевальд наверняка уже сделал задание и получит за него... как там сказал на прошлом уроке герр Кремер?
- Пг’евосходнейше! – копирует учителя заклинаний рыжий Арне Риисе, и все, кроме Гриндевальда, смеются.
- Нет слова «превосходнейше», - бурчит Мальке.
- Конечно, - веселится Арне. – Но у учителей не хватает словарного запаса, чтобы описать гениальность Гриндевальда.
- Вот-вот, - поддакивает Миша. – А моя сестра всем уши прожужжала о том, что хочет нарисовать портрет Геллерта – она видит в нём Карла фон Моора из «Разбойников».
- Увидела бы она его сейчас, - Арне вскакивает с места и подходит к Геллерту. – Посмотрите, господа, – перед вами великий Гриндевальд. Это только кажется, что он просто решил посидеть на своём любимом подоконнике. Взгляните – вся его поза, положение рук, выверены до последнего жеста. И время суток неслучайно, нет! Когда, как не на закате, его волосы будут сиять, точно крылья феникса…
Миша Кружнич пихает его в бок.
- Заткнись, - смеётся он. – Где ты набрался этого бреда?
- Я воспитывался на картинах голландских мастеров, неуч, - гордо парирует Арне.
Геллерт молча встаёт с подоконника и, не обращая внимания на Арне и Мишу, подходит к грустному Йоахиму.
- Ну что тебе непонятно, Мальке? – спрашивает он.
Арне и Миша удивлённо переглядываются.
- И всё-таки он ненормальный, - шепчет Миша.
- Ага, - соглашается Арне. – Но всё равно «пг’евосходнейший».
Гриндевальд, кажется, и не замечает их. Он терпеливо объясняет Мальке:
- Помнишь, например, сказку о Ганзеле и Гретель? Вот и придумай такое заклинание, которое помогало бы найти дорогу домой, понятно?
- Пожалуй, - Йоахим улыбается. – Только это так сложно!
- Мы на шестом курсе, - напоминает Геллерт. – И это Дурмштранг, а не пансион благородных девиц. Буря и натиск, помнишь?
- Помню, - вздыхает Мальке. – Только во мне ни того, ни другого. А ты уже придумал заклинание?
- Конечно, - без тени самолюбования отвечает Геллерт. – Хочешь, покажу?
Йоахим, обрадованный таким вниманием к себе, кивает.
Геллерт подмигивает ему:
- Помнишь историю о Гаммельнском Крысолове? Мне всегда она нравилась.

***
- Это было домашнее задание!
- Это был аналог Империо, Гриндевальд.
- Заметь, дедушка, гораздо более мощный и усовершенствованный. За мной пошли не только Риисе и Кружнич, но и все, кто встречался по пути.
- Изволь называть меня директором Гриндевальдом.
- Конечно, директор, - сквозь зубы проговаривает Геллерт.
- Это не первый твой проступок. Да, твои результаты блестящи, но это выходит за все рамки. Ты позоришь нашу фамилию.
- Я прославляю её.
- Не смей меня перебивать, - ледяным тоном продолжает директор. – Ты повёл их прямо в озеро.
- Я не знал, что они настолько слабы в сопротивлении ментальным заклинаниям.
- Мишу Кружнича еле спасли.
- Я отошлю букет цветов его матери.
- Заткнись, - шипит директор. Его руки дрожат. – Я принял решение. Ты исключён, Геллерт. С сегодняшнего дня ты больше не ученик Дурмштранга.
Геллерт бледнеет, но быстро приходит в себя.
- Поверьте, директор, - иронически подчёркивая обращение, говорит он. - Однажды эти безмозглые идиоты пойдут за мной и без заклинаний.
На пороге он оборачивается, отвешивает деду изящный поклон и аккуратно закрывает за собой двери.

***
…золотой мой мальчик, зачем ты всегда оставляешь меня? Я и так одинока, особенно после смерти Германа, единственная радость – писать тебе эти письма. Меня считают сумасшедшей, но разве можно быть безумной от любви к своему ребёнку? Ты не забыл меня, я знаю – ты прислал мне из Англии фотографию. Но кто это рядом с тобой, Геллерт? Мне он не нравится. Ты что, не заметил, какая у него яркая мантия? Помнишь ту старую песенку: «Кто там в плаще явился пёстром?» Это он, он, Геллерт, это Крысолов, беги от него, беги сейчас же, иначе он уведёт тебя туда, откуда нет возврата. Беги...

Геллерт смотрит в маленькое окно. Нурменгард (невидимый для магглов) построен около тюрьмы Шпандау, которая по странной иронии располагается в британском секторе несчастного расчленённого Берлина.

***
- Геллерт, ты сегодня странно невесел. На тебя это не похоже, - тормошит его Дамблдор.
- А я тебе что, клоун? – огрызается Гриндевальд.
Дамблдор пропускает это мимо ушей.
- Это не потому, что я сегодня познакомил тебя со своей сестрой? – осторожно спрашивает он.
Геллерт сначала отмахивается, но потом резко отвечает:
- Она похожа на мою мать. Не внешне, нет. Выражением глаз. Моя мать тоже…
- Я знаю, что ты хочешь сказать. Но Ариана не сумасшедшая, - твёрдо отвечает Дамблдор.
Геллерт молчит. И вдруг через секунду вскакивает, лохматит себе волосы и весело улыбается.
- Вот только не надо делать такую мину, как на похоронах, Альбус. Пойдём на речку, и ты наконец-то расскажешь мне ту грандиозную идею, которую мечтаешь облечь в статью и опубликовать в «Трансфигурации сегодня».
- Но я никогда не говорил тебе…
- Значит, надо обратить внимание на такую науку, как легилименция, Тамплтор, - смеётся Геллерт и быстрым шагом направляется к реке.
Альбусу нравится, как Геллерт говорит его фамилию с немецким акцентом, и Альбусу кажется, что он никогда до конца не поймёт своего друга.

***
…мальчик мой золотой, я никогда не поверю, что ты развязал эту войну, врут, все врут, и всегда врали… это всё магглы, ведь правда? Магглы сбрасывают бомбы на наши города, магглы повсюду… и ещё эти крысы, везде крысы… у них серая шкура и холодные глаза, и мёртвые головы… они властвуют над Германией, и их полчищам не видно края…
…Геллерт, я сначала думала укрыться от них, но не могу – они везде, куда бы я не пошла. А потом я решила – хватит бежать, может быть, надо сделать всё наоборот? Пойти за ними. Они сегодня постучали в дверь нашего дома, и я открыла, и они велели мне собираться. Я даже палочку с собой не взяла – не могу больше колдовать, сил нет. Только и хватило на одно заклинание – наложить чары невидимости на этот дневник, чтобы говорить с тобой и там, куда они меня заберут. Нет, золотой мой, я уже не боюсь. Я, знаешь, что подумала – если они – крысы, то они должны привести меня к Крысолову, верно? А уж Крысолов мне скажет, куда увёл детей. Дети, дети постоянно пропадают с наших улиц вместе с семьями… Ты только за меня не переживай, хорошо? Помни – я – Феникс. Ты ведь отлично учился, и знаешь, какие удивительные это птицы…
…мне здесь постоянно хочется спать, но я боюсь заснуть, Геллерт. Мне всё время снится один и тот же сон, и всё тяжелее проснуться, хоть он и страшен. Это Гаммельн, вечный Гаммельн, опустошённый и осиротевший город. Прости, что я была так слаба и не смогла удержать тебя, мой золотой. Не смотри, что я плачу, давай я лучше спою тебе колыбельную, помнишь, как тогда, давным-давно, на Дунае?
«…на странной дудочке свистя…
Господь, спаси моё дитя!»

***
- А ещё слёзы Феникса обладают целительной силой, - заканчивает ответ Йоахим Мальке.
- Верно, Мальке, садитесь, - профессор Брандт строго смотрит на его соседа по парте. – Гриндевальд, почему же не ответили вы?
- Я и так это прекрасно знаю, - пожимает плечами Геллерт.

***
Геллерт плачет над старым потрёпанным дневником в своей личной тюрьме Нурменгард. Геллерт плачет, чтобы через пятьдесят три года рассмеяться.