Название: Оборотень автор: tigrjonok бета: Moriona Герои: СС/РЛ и некоторые другие, НМП Жанр: драма/романс Рейтинг: PG-13 Саммари: лето 1996-ого года, по заданию Дамблдора Ремус Люпин отправляется в стаю оборотней Размер: мини Дисклеймер: даже луна, и та не наша. Ну и пусть! Примечание: фик написан на конкурс «Веселые старты 2012» на Зеленом форуме, тема - «Саrре diem - лови день; пользуйся каждым днем; не откладывай на завтра то, что должен сделать сегодня (Гораций)»
Отправлено: 22.10.12 22:44. Заголовок: There is no instinc..
There is no instinct like that of the heart Lord Byron
– …Темный Лорд даст нам возможность следовать своей природе! – уже почти кричал Фенрир. – Дело даже не в крови. Не нравится охотиться на людей – не надо. Но неужели вы не хотите быть свободными? Бежать по лесу за луной, не утыкаясь в заборы, ограды и заклинания? Забыть об идиотах-магглах, которые, видите ли, могут оказаться поблизости? Просто быть свободными. И в полнолуние, и всегда.
«Он повторяется», – мысленно усмехнулся Люпин. Хотя, сказать по правде, речь Фенрира Ремус почти не слушал. Оратором Грейбек был паршивым. Но месяца в поселении оборотней хватило, чтобы понять: дело не в словах. Дело в уверенности, убежденности, горящих глазах и бурлящей крови. Дело в той легкости, которую дарит только полное отсутствие сомнений. Она разлеталась по поляне, осязаемая, почти зримая, проникала в плоть и будила острую, непонятную жажду и почти детское восхищение описываемой картиной. Уж на что Ремус был уверен в своей позиции, но даже ему постоянно приходилось одергивать себя, снова и снова мысленно проговаривая истинный, ужасный смысл тех слов, которые произносил Фенрир. О том, что во время этих выступлений происходит в головах и душах местных, Ремус старался не думать.
– …Волшебники, нормальные волшебники, – Фенрир скосил желтый глаз в сторону Ремуса, – наши враги. Мы имеем право на месть, и мы имеем право на свободу.
– Достаточно, Фенрир, – оборвал его высокий седой человек в потрепанной синей мантии. – Мы тебя услышали.
– В самом деле? Тогда почему это существо, – Фенрир вложил в последнее слово столько же презрения, сколько многие маги вкладывали в слово «оборотень», и, уже не скрываясь, повернулся к Ремусу, – все еще здесь? Посмотри на него, Брайан! Если ему так нравится притворяться волшебником, пусть к ним и отправляется. Ему не место среди нас!
Ремус вздохнул и чуть напряг мышцы ног, собираясь подняться. К нападкам Фенрира он привык. Грейбек при каждом удобном случае возражал против присутствия в стае человека, так долго жившего среди волшебников. Учитывая необходимость каким-то (вот только каким?) образом завоевать хотя бы минимум доверия местных, это было, конечно, некстати. Но эти же нападки позволяли Ремусу озвучивать свою позицию на таких собраниях. Как чужак он не имел права голоса, но мог отвечать на обращенные к нему вопросы и высказывания.
Брайан движением руки остановил Ремуса. Он буравил Фенрира взглядом.
– Что ты сказал?
– Ему не место среди нас. – Фенрир повторил это так же четко и громко, почти с теми же интонациями, но Люпин кожей, всем существом почувствовал, насколько все изменилось.
– Это решать не тебе, – спокойно, с расстановкой отрезал Брайан и, выдержав небольшую паузу, кивнул Ремусу, давая ему слово.
Ремус молчал. Этот небольшой инцидент выбил его из колеи сильнее, чем все предыдущее чуть ни часовое выступление. Стоило Грейбеку на секунду утратить уверенность в своих словах, и все его построения моментально рассыпались карточным дождем. Несмотря на то, что в последнем его заявлении объективно было больше логики, чем во всех предыдущих высказываниях.
– Я не притворяюсь волшебником, Фенрир. Я и есть волшебник. Как, впрочем, и ты, и все остальные…
Ремус знал все эти фразы наизусть, он повторял их себе на протяжении тридцати лет – вполне честные, искренние, где-то даже выстраданные слова. И все же чувствовал, видел как будто со стороны, что ему отчаянно не хватает убежденности. И именно это – а вовсе не то, что он говорил, – и было самым важным и самым непреодолимым. Ремус не знал, почему вдруг так остро начал ощущать эту незаметную, уловимую лишь инстинктивно разницу, зато понимал совершенно четко, что никакие доводы рассудка справиться с этой силой не в состоянии.
* * *
– Не ожидал, что ты вмешаешься, – сказал Ремус Брайану после собрания. – Спасибо.
– Ты врешь, – равнодушно ответил Брайан. – Ты мало знаешь о нас, хотя о себе знаешь еще меньше, но все же не настолько, чтобы испытывать благодарность.
Очень светлые, выцветшие с возрастом глаза смотрели спокойно, без малейшей агрессии. При знакомстве с Брайаном Ремус мысленно сразу же окрестил его «Акелой». И тут же отругал себя за дурацкий романтизм: он достаточно знал об этой стае, чтобы понимать, насколько подобное сравнение неуместно. И все же прозвище прилипло намертво, до такой степени, что мысленно Ремус называл Брайана только так и даже в разговоре периодически запинался на обращении.
– Ак… Брайан, это не ложь. Просто вежливость.
– А, ну да. Человеческие игры. – Брайан картинно, напоказ провел по волосам высохшей, но все еще сильной рукой. Движение казалось чуть-чуть неправильным, словно руке было привычнее прикасаться к волчьей шерсти. Хотя это, разумеется, не могло быть правдой. – Забудь о них. Здесь им не место.
Ремус и сам уже об этом думал, но все равно спросил:
– Почему? Что плохого в вежливости?
Брайан поморщился.
– Ты снова врешь. Да, я это чую, – ответил он на невысказанный вопрос.
– Я всегда считал эту способность не более чем легендой, – признался Ремус. – И прежде чем ты скажешь. Нет, я не лгу. Просто для точной формулировки реальной мысли, описания случаев, когда у меня появлялись сомнения, и прочих обстоятельств, придется потратить слишком много слов.
– Ты хорошо умеешь играть словами, – рассмеялся Брайан. – Редкая способность для оборотня. Обычно нам это не нужно. Мы реагируем на другое.
– Не только мы. Просто наши чувства острее. По крайней мере, согласно легенде.
– Ты все еще не веришь?
– Я не знаю.
– Наконец-то честный ответ. Не старайся, – без паузы продолжил Брайан. – Ты можешь изваляться в грязи или ходить нагишом – твоя привычка во всем сомневаться выдаст в тебе человека сильнее, чем самая дорогая одежда.
– Выдаст то, что большую часть своей жизни я пытался жить среди людей, ты это хочешь сказать?
– Если тебе угодно. Я знаю, зачем ты здесь, Ремус.
Люпин задохнулся – сердце пропустило удар. Не столько от испуга, сколько от неожиданности.
– Я хочу узнать о вас больше. – Это была легенда, придуманная Дамблдором, не самая неправдоподобная, если на то пошло. Ремус не сразу сообразил, что, если только Брайан говорит правду и он в самом деле чует ложь, в легенде нет никакого смысла.
– Я имею в виду другую часть твоего… интереса. Тебе стоит знать: я не возражаю. До тех пор, пока ты помнишь: нравится это тебе, или Фенриру, или еще кому, ты здесь среди своих. А мы своих не сдаем. Помимо этого... Что ж, наблюдай, слушай, делай выводы. – Брайан усмехнулся с непонятной горечью: – Хотя даже это тебе вряд ли удастся.
Ремусу понадобилась целая минута, чтобы понять: Брайан почему-то не назвал ложью его «легенду».
* * *
Отправляясь к своим «сородичам», Ремус меньше всего беспокоился по поводу полнолуний. Он знал, что оборотни ведут полукриминальный и довольно жалкий – как Люпин ни старался, подобрать другой эпитет не получалось – образ жизни, но это касалось того времени, которое они проводили в человеческом облике. Полнолуния, жажда крови и лунное безумие, что бы там ни говорил Фенрир, были запретны даже для них. Исключительно из-за министерства, разумеется, из-за Статута о секретности, за соблюдением которого следили даже строже, чем за исполнением обычных ограничений, наложенных на оборотней. Фанатиков, вроде того же Грейбека, рискующих охотиться в волчьем обличии, в стае было не много. Их не сдавали, разумеется – оборотни не сдают своих, – но они все равно оставались исключением. Так что впервые в жизни о полнолуниях Люпин не думал. Денег на Аконитовое зелье у него и так никогда не было, и к приступам безумия он привык – по крайней мере, настолько, насколько это вообще возможно, – а что касается опасности для окружающих, то в густых, промозглых северных лесах ее было даже меньше, чем обычно. Странное, непривычное спокойствие по поводу своей, выражаясь куртуазно, особенности, было даже приятным – какими бы странным ни казались хоть какие-то положительные эмоции в отношении этого задания Дамблдора.
Первого же полнолуния оказалось достаточно, чтобы Ремус передумал.
Нет, его логические вычисления оказались верными, а то немногое, что он знал о жизни стаи – полностью соответствующим действительности. К чему Ремус оказался совершенно не готов, так это к пьянящему ощущению свободы: к бескрайнему звездному небу, открытому пространству, бегу за смеющейся луной и наконец-то отступившему одиночеству. Пространство поляны, на которой оборотни встречали полнолуние, было ограничено заграждениями и заклинаниями, но над головой сияли звезды, по лапам била живая, приятно твердая земля, воздух переполняло полнокровное летнее буйство трав, а рядом разливалось, согревая, чужое тепло. Той лунной ночью Ремус и в самом деле по-настоящему почувствовал себя своим среди своих.
И испугался.
* * *
Если бы не крайняя необходимость, Ремус ни за что не обратился бы за помощью к Снейпу. Регулярно таскаться в Лондон за Аконитовым зельем было опасно и не слишком разумно, но казалось меньшим злом по сравнению с оглушающим, захватывающим, непривычным и каким-то совершенно человеческим безумием ночи полнолуния. Ремус не знал, как объяснить Дамблдору причины, по которым передумал, хотя и заготовил на всякий случай какие-то аргументы: набор полуправд и откровенных передергиваний. Не понадобилось. Альбус ни о чем не спрашивал – лишь сверкнули обеспокоено и чуть виновато голубые глаза за очками-половинками. Даже Снейп, к удивлению Ремуса, ни о чем не спросил. Лишь деловито и даже, похоже, без малейшего злорадства назначил место встреч: дом на площади Гриммо.
Дамблдор временно, до прояснения вопроса с завещанием Сириуса, эвакуировал штаб Ордена из Лондона, но Снейп заявил, что у него нет ни времени, ни желания обустраивать лабораторию в другом месте, так что, если им нужно Аконитовое зелье, то выбор у них невелик: либо Хогвартс, либо Лондон. А первое, разумеется, исключается. И – странное дело – почему-то именно в этот момент Ремус не столько понял, сколько почуял, ощутил где-то на уровне инстинкта, что тогда, два года назад, проболтавшийся про его «болезнь» Снейп действительно сделал это ради Хогвартса.
* * *
– Ты рано, Люпин, – вместо приветствия проворчал Снейп.
– Извини, – улыбнулся Ремус. Он не стал добавлять фразу вроде «не рассчитал время»: это было бы слишком откровенной ложью. Снейп вполне способен ее домыслить – и обмануться – самостоятельно.
Небольшой огонь под котлом горел ровно, практически мирно. Ремус осторожно опустился на стул и светским тоном осведомился:
– Что слышно от гоблинов?
Снейп недоуменно приподнял брови и тут же понимающе усмехнулся:
– Ты ведь от меня не отстанешь, пока я не отвечу, верно?
Снейп ненавидел светские беседы, но еще со времен их совместной работы в Хогвартсе знал, что Люпин не любит гнетущего молчания и будет одолевать вопросами до тех пор, пока не добьется результата. И Ремус знал, что Снейп это знает. Вот только сейчас дело было совсем не в тишине.
Аконитовое зелье спасало от лунного безумия, но даже оно не могло прогнать обостряющееся в лесах обоняние, усилившийся слух, беснующиеся, выползающие на поверхность смутные ощущения – все то, что составляет и формирует инстинктивное, не-разумное знание. Все то, к чему Ремус был не готов и чего начал бояться. Говорят, бытие определяет сознание, и Ремус чувствовал, что понемногу, незаметно, перенимает какие-то черты жизни оборотней, не их своеобразную этику (точнее, ее отсутствие) и образ жизни, а мелкие, не заметные на первый взгляд привычки и особенности поведения. Косноязычие и манеру смотреть не просто в глаза, а прямо в зрачки собеседника. Тягу к осязательным ощущениям, вдумчивое изучение линий и малейших неровностей поверхности. Избыток наслаждения незначительными моментами бытия. Потому Ремус и приходил в полумрак лаборатории на площади Гриммо задолго до назначенного Снейпом срока, потому и задавал ему вопросы о ходе войны, загоняя себя пинками в привычный мир планов и расчетов, тревог и сомнений.
– О чем тебе еще рассказать? – насмешливо осведомился Снейп, закончив рассказ о гоблинах. – О русалках? Кентаврах? Я, разумеется, не рассчитываю, что ты оставишь меня в покое.
– Давай о заживляющих зельях, – попросил Люпин, привычно проигнорировав насмешку. – О самых простых с точки зрения состава. Такие же есть, я правильно помню?
Снейп задумался. Не о сути вопроса, конечно: на него он мог ответить слету. Через несколько секунд, словно что-то решив или поняв, зельевар усмехнулся краешками губ, уже не иронично, а как-то сочувственно:
– Есть. Но совсем без магических ингредиентов ты не обойдешься. Во-первых, нужна основа. Во-вторых, в отличие от традиционных, простые составы требуют наличия одного, но мощного магического ингредиента. Шкуры бумсланга, например.
Ремус, задавший вопрос скорее от безысходности и чтобы дать выход преследовавшему его ощущению надвигающейся опасности, даже не успел удивиться тому, что Северус все-таки взялся читать ему лекцию. Объяснял Снейп толково, но быстро, так что на посторонние размышления не было времени.
– Спасибо, Северус, – от души поблагодарил Ремус на прощание и мысленно усмехнулся: «Пожалуй, в данном случае даже Акела не стал бы придираться».
Снейп закатил глаза. Он не умел принимать чужую благодарность. Может быть, именно поэтому благодарности на его долю выпадало так мало?
– Твое зелье, Люпин.
Принимая кубок, Ремус случайно коснулся пальцами чужой кожи. Снейп вздрогнул. Ремус так и не смог понять, была ли это дрожь отвращения или все-таки что-то иное. И на какую-то долю секунды неожиданно для самого себя пожалел о том, что среди людей его инстинкты оборотня обычно молчат.
* * *
О заживляющих зельях Ремус расспрашивал не случайно.
Все знают, как сложно оборотню найти работу в мире магов, но мало кто знает, что в мире магглов это еще сложнее. Магглы не обращают внимания на лунные календари и всякие «суеверия», зато очень внимательно смотрят на документы. Которых у магов, разумеется, нет. Это Ремусу повезло: он полукровка, а кроме того, был заражен еще в детстве. Родители заблаговременно позаботились о том, чтобы «легализовать» сына в маггловском мире. На всякий случай. Конечно, отсутствие маггловского образования никакой паспорт не компенсирует, но документы позволяли устраиваться пусть на грязную и – как там говориться? – не престижную, но легальную работу. У оборотней из стаи такой возможности не было. Они были вынуждены связываться с самым разным криминалом, и маггловским, и магическим. Сказать по правде, именно это обстоятельство и было основной причиной того, что Ремус выглядел и чувствовал себя так неубедительно в попытках привести какие-то контраргументы истеричным выкрикам Грейбека о грядущем после победы Волдеморт благоденствии для оборотней.
На захваченный из дома котел лесные обитатели смотрели так же косо, как на палочку, но Ремус махнул рукой. Во имя установления мостов он был согласен отказаться от магической переписки, пусть это и означало почти полную изоляцию от объективной информации о ходе набирающей обороты войны. Но палочка, а теперь и котел – извините. Не то чтобы оборотни не пользовались магией – пользовались, конечно. Понемногу, простейшей, бытовой. Ремус же колдовал постоянно. Магия давно вошла в кровь, была привычной и естественной, так же как для оборотней было привычно постоянно полагаться на свои обостренные инстинкты. Это сравнение пришло Ремусу в голову не так давно и, появившись, не желало уходить. Оно было неприятным, но очень верным. Точным, как сказал бы Акела. И оно же стало причиной того, что Ремус вдруг взялся за зельеварение.
Была ли в этом логика? Странно, но была. Вполне четкая и крайне рассудочная: просто, обдумывая это тяжелое сравнение, Ремус впервые по-настоящему увидел здесь людей. Не животных, слепо подчиняющихся зову природы, а разумных существ – просто привыкших полагаться на свою, особую магию. Как сам Ремус полагался на магию человеческую и чувствовал себя неуютно в мире магглов, там, где эта, такая естественная часть его жизни была под запретом. Ему потребовалось какое-то время на то, чтобы вытащить эту мысль из уровня ощущений и облечь в слова. Как только это произошло, его бросило на новый виток спирали страха и сомнений. Здесь, в лесу, под прессом медленно, но верно обостряющихся инстинктов Ремуса постоянно кидало по этой спирали: от озарений к страху и обратно. Он чувствовал, как в нем просыпаются способности оборотня, и сходил с ума от детского, первобытного ужаса перед своей темной сущностью. В начале лета, в ответ на просьбу Дамблдора отправиться к оборотням, Ремус с достойной Снейпа иронией горько ответил, что все понимает, ведь это, в конце концов, его народ. Конечно, тогда это тоже было правдой. Расплывчатой и тревожной, как любая поверхностная, придуманная людьми классификация. Но теперь это стало правдой точной. Потому Ремус и возился с заживляющими зельями, и смазывал еще горячими составами ножевые и огнестрельные ранения, стараясь не думать о том, откуда взялись брызги крови на коже там, где и близко не было никаких ран.
– Люпин, тебе не приходило в голову, что обмен информацией должен быть двусторонним? Я, в конце концов, к тебе в осведомители не нанимался, – усмехнулся Снейп, лениво помешивая закипающее зелье.
– И что ты хочешь узнать? – удивленно спросил Ремус.
– Например, что поделывает Грейбек. Это… существо болтает много – и крайне убого, должен заметить, – но я сомневаюсь, что хоть одному его слову можно верить.
В первую минуту Ремус буквально задохнулся от удивившего его самого бешенства:
– Да как ты смеешь?!
– Я все смею, Люпин! – зло отпарировал Снейп. – Я слизеринский ублюдок, забыл?! У меня нет табу.
Снейп практически рычал, его глаза сверкали от ярости. Вполне привычная картина: на собраниях Ордена Снейп частенько выходил из себя. И все же где-то в самой глубине интонаций, в мельчайших, неуловимых модуляциях голоса Ремус впервые уловил подавленную, но острую горечь. И ему стало отчаянно стыдно.
– Прости меня.
– Избавь меня от своей вежливости! Оборотень, – рыкнул Снейп, вложив в обращение как можно больше презрения. Но Ремусу было уже все равно.
– Это не вежливость, Северус. Это всерьез. Я прошу тебя принять мои извинения. – Сказать по правде, просьба была излишне оптимистична. Вряд ли Северус умел принимать извинения лучше, чем благодарность. – Мне неприятен этот вопрос, но я был неправ, позволив себе забыть, что обязан отвечать. И тебе больше, чем кому бы то ни было другому, – добавил Ремус уже совсем тихо.
Снейп уставился на него как на черного единорога. И уже когда Ремус решил, что ответа не будет, буркнул:
– Принято.
– Волд… Он знает обо мне? О том, что я в стае? – вопрос был задан осторожно, на ощупь, как будто это «принято» навсегда отчеркнуло их прошлое, делая ненужными, неэффективными старые, выработанные схемы общения.
Снейп помолчал, словно решая, стоит ли отвечать, но в конце концов кивнул:
– Да.
Добавлять, что на него давят, смысла не было: Ремус и так это понял.
«А что, спросить Дамблдора гордость не позволяет?» – чуть было ни удивился он вслух. Но вопрос был бы риторическим, ибо ответ очевиден. И, начиная рассказ о последних событиях в стае, Ремус против воли все время гадал, почему же вдруг Снейп решил именно сейчас и именно перед ним немного снять свою маску? А главное: хорошо это или плохо?
* * *
С течением времени Ремус понял причины странной сговорчивости и разговорчивости Северуса. Обстоятельства сложились так, что сейчас они, единственные из всего Ордена, были в одной лодке. Положение шпионов сближало – невидимо, неуловимо, но неотвратимо и бесповоротно. Похоже, Северус уже давно, еще в начале лета уловил это такое странное, правильное в своей неправильности сходство. Потому и не возражал против работы над Аконитовым зельем, потому и смотрел с горьким сочувствием. Потому и позволял себе открываться. И пусть Ремус начал чувствовать себя своим в стае совсем недавно, время уже не имело никакого значения. Оно словно ненадолго замедлило бег, вбирая в одно лето события и впечатления двух, трех, тысячи жизней. Раньше в разговорах с Северусом Ремус спасался от просыпающейся в лесах оборотной стороны своей натуры, но с некоторых пор это перестало помогать. И – что страшнее – перестало казаться нужным. Но в компании Северуса липкий страх этого открытия проходил – оставалась только пусть горькая, но все равно радость познания неведомого и ощущение неповторимости и честности каждого отмерянного секундной стрелкой мгновения.
– У меня хреново получается, верно? – усмехнулся Ремус как-то вечером, закончив очередной рассказ о Грейбеке. Речь разумеется, шла не об информации. Какой бы мизерной та ни была, наблюдать Ремус всегда умел. Как, впрочем, и Северус. Вот только разрываться между Орденом и стаей с каждым днем становилось все труднее. И, что самое паршивое, у него плохо получалось это скрывать. Когда-то Ремусу казалось, что такой проблемы просто не может возникнуть, что это даже не вопрос выбора. Но на поверку все оказалось немного иначе.
Северус вопросительно приподнял брови, как будто просил уточнить вопрос. Ремус улыбнулся, подумав, что еще две недели, два дня назад Снейп бы непременно отпустил какое-нибудь едкое замечание, вслух же сказал:
– У меня не получается быть…
– Шпионом? – закончил за него Северус.
– Вообще-то, я хотел сказать «оборотнем». Смешно, правда.
– Обхохочешься, – фыркнул Северус. Но его глаза улыбались. – Хотя подходит. И что же ты хочешь, Люпин? Взять пару уроков?
– А поможет?
– Надейся и верь. У тебя это хорошо получается.
– Акела… В смысле, Брайан, их… лидер, я имею в виду. В общем, он знает, зачем я там.
– Что ж, тебе повезло. А Дамблдору – нет.
Ремус и сам постоянно об этом думал. И его грызло чувство вины.
– Так… получилось. Просто – получилось.
– Я не сомневаюсь, Люпин. Уж в чем – в чем, а в болтливости тебя даже я не смогу упрекнуть, – усмехнулся Северус. И добавил: – Забудь о винах. Дамблдор тебя подставил, глупый ты волк. Не со зла, разумеется, и даже не от равнодушия, а просто потому что у него не было другого выбора. Но для тебя это ничего не меняет.
Ремус хотел возразить, начать спорить, просто сказать или даже прокричать, что это не так, что никто его не подставлял, потому что, несмотря на все смутные ощущения, это по-прежнему не вопрос выбора. Но своими новоприобретенными или обострившимися инстинктами Ремус чувствовал, что по какой-то непонятной, смутной, не имеющей ни малейшего отношения к войне причине это была бы не совсем правда. Поэтому он просто спросил то, что давно не давало ему покоя:
– А для тебя?
– Я свой выбор сделал сам. А ты выбирать не умеешь. Для себя и за себя – не умеешь. Впрочем, Дамблдор – тоже. И что бы ты там ни думал, именно это, а не то, что вы с ним пафосно называете «темной стороной души», и есть источник по-настоящему непоправимых ошибок.
* * *
– Вы поэтому живете здесь? – спросил Ремус Брайана. – Потому что леса обостряют восприятие?
– А твоя магия работает только в Хогвартсе? – усмехнулся Брайан.
– Нет. Но здесь все иначе.
Фраза получилась неуклюжей, но Акела его понял. Не потому что хорошо знал и мог домыслить недоговоренное, а потому что ощущал тем, что за пределами разума, и скрытый смысл, и неясные сомнения.
– Ты слишком долго жил среди людей, Ремус.
– Мы тоже люди.
– Верь в это, если хочешь. Но истиной это станет только тогда, когда твои способности оборотня будут действовать за пределами этих лесов.
– Почему?! Почему это так важно?! – не столько спросил, сколько прокричал Ремус. Не Брайану, а судьбе, мирозданию, своим собственным сомнениям и метаниям, своим не имеющим ответа вопросам.
Но Брайан ответил:
– Потому что это – часть тебя. Как и твоя человеческая магия. Пока ты считаешь нужным прятать от людей свои способности, ты никогда не будешь одним из них. Мне никогда прежде не доводилось этого делать, – задумчиво продолжил Брайан, – но, если хочешь, я могу попробовать научить тебя находить своего волка в окружении людей.
– Я не хочу искать волка, – буркнул Ремус. Острый зуд ушел, остался только пепел и боль от сознания того, что Северус оказался прав. Дамблдор, пусть не желая того, и в самом деле его подставил. Хотя Ремус до сих пор не понимал, в чем.
– Ты опять врешь, Ремус, – подтвердил это смутное предположение Брайан. – Ты не хочешь превратиться в монстра. Но это не одно и то же. Своих монстров оборотни носят в себе точно так же, как и люди. В этом смысле мы, действительно, ничем от них не отличаемся.
– Из тебя бы вышел хороший учитель, – усмехнулся Ремус: до того сильно и вместе с тем больно Акела напоминал в эту минуту Дамблдора.
– Я и есть учитель, Ремус. Все местные оборотни – мои ученики. Они оставляли мир людей и приходили ко мне. Можешь не верить, но я старался научить их найти и хранить в себе то человеческое, что нам остается.
– Люди так не живут.
– Ерунда. Именно так они и живут. Магглы, маги. Не все разумеется, только некоторые. И не потому что этого хотят. Но это все – человеческое, Ремус. Волк тут ни причем.
* * *
Перед сентябрьским полнолунием Ремус пришел на площадь Гриммо за последней порцией зелья, и застал Снейпа пьяным буквально в стельку. Отчего вдруг зельевар решил надраться до полной потери сознания, Ремус так и не выяснил. Он много чего выслушал – правда, что странно, не о себе, а о Дамблдоре, и исключительно в нецензурной форме, – но свет на положение дел это не проливало. Да и, сказать по правде, больше всего в тот момент Ремуса весьма эгоистично заботило Аконитовое зелье. Точнее, его отсутствие.
По возвращении в стаю Ремус поймал заинтересованный и одобрительный взгляд Брайана. И только тогда сообразил: от него наверняка предыдущие три полнолуния несло аконитом. Видимо, Брайан решил, что Ремус осмелился поставить что-то вроде эксперимента – в рамках программы по обучению тому, как быть «оборотнем». От этого ненамеренного и почему-то казавшегося потрясающе подлым обмана захотелось завыть безо всякой луны. А еще по коже расползался страх перед лунным безумием. Ремус знал, что оборотни его чуют. И, словно ему мало было и бояться, и предвкушать ту какофонию образов и ощущение, что обрушилась на него в первую здешнюю луну, Брайан и еще несколько… людей? оборотней?.. соплеменников подошли к нему чуть ближе. Не делая никаких движений, но позами, жестами, а главное – уловимыми обонянием намерениями демонстрируя готовность помочь.
* * *
Сразу после полнолуния Ремус примчался на площадь Гриммо, кипя от бешенства и возбуждения. Странно, но раньше у него не получалось по-настоящему разозлиться на Северуса, что бы тот ни делал. Сейчас, когда, если уж серьезно, ничего непоправимого не произошло, Ремуса трясло от ярости. На которую он не имел права, если подумать. Но думать не получалось – только чувствовать. И жить – одним пьянящим, до невозможности ярким моментом. Луна ли была тому причиной, стая ли, но никогда раньше Ремуса так не захватывало сладкое ощущение скоротечности и красоты бытия.
Ремус открыл дверь, и ему показалось, что на него обрушилась лавина. Как будто он снова в лесу, там, где работает его природная магия, там, где он может быть просто собой. Дом на площади Гриммо пах неловким сочувствием Северуса, неловкими пониманием Ремуса, их разговорами, редким смехом и разделенной на двоих болью. В коконе этих запахов ярость чуть притихла, растворилась и разлилась по венам деятельной силой, совсем как в детстве, когда у него что-то не получалось на уроке полетов.
Снейп обнаружился на кухне. От него ощутимо пахло антипохмельным зельем и острой обреченностью.
– А, Люпин.
Северус не стал язвить или делать вид, что ничего не понимает, но и извиняться явно не собирался. Вот только Ремусу извинения были не нужны. Он и так видел, чувствовал, ощущал в воздухе, насколько Снейпу стыдно. А еще – страшно. Поэтому Ремус не стал ничего говорить, просто подошел ближе. Как Брайан к нему – этой ночью.
Запоздало вспомнив, что Снейп не оборотень, Ремус положил руку ему на плечо и промычал что-то успокаивающее. В этот момент он совсем забыл, что Северус временами странно реагирует на его прикосновения.
Снейп подскочил, как ошпаренный, и отпрыгнул чуть ни на метр. Выражение его лица явно свидетельствовало о том, что он отчаянно пытается придумать какую-нибудь убойную гадость. В общем, это могло бы сработать – даже без слов, – не чувствуй Ремус так остро, чем от Снейпа пахнет. Острой, обреченной безысходностью. Как будто ему поставили страшный диагноз, как будто он одной ногой уже в могиле – и потому отчаянно хочет, спешит жить.
И оба прекрасно понимали, что в природе есть только один антипод смерти. Поэтому Ремус, так и не сказав ни слова, просто сделал два шага вперед. Где-то между этими шагами ему показалось: он слышит, как свистит, распрямляясь, спираль времени, а вместе с ней щелкают и встают на свои места фрагменты мнившихся неразрешимыми головоломок. Ремус улыбнулся и, чуть помедлив, прижался губами к губам Северуса.
* * *
Из всех преподанных ему в стае уроков острее всего Ремус запомнил самый первый. «Секрет счастья для оборотня, – сказал Брайан тем самым сентябрьским днем, когда Ремус вернулся с площади Гриммо осоловевший и неприлично сияющий, – найти точку равновесия между волком и человеком. Прежде чем ты спросишь: нет, на моей памяти это никому не удавалось. Но сегодня мне кажется, что у тебя, именно у тебя это может получиться». В первый момент Ремус ему не поверил – как, впрочем, и многому другому, что успел рассказать Акела. Но осенью 96-ого на деревьях быстро желтели листья и все ярче разгоралась его такая странная и правильная осеняя влюбленность. Хрупкая, как готовая осыпаться с веток листва, теплая, как прощальные лучи осеннего солнца, и жадная, как все осенние порывы. И, чувствуя, как в присутствии Северуса оживает, наполняется запахами окружающий мир, Ремус начинал верить, что у него и в самом деле может получиться. Но, словно после своего первого настоящего полнолуния, Ремус боялся того, что может увидеть за этим порогом.
К Рождеству страх оформился в слова:
– Я ухожу.
– Ты уверен? – после продолжительного молчания спросил Брайан. Нет, Акела: сейчас он как никогда прежде походил на благородного волка из маггловской книжки.
Ремус промолчал. Что он мог ответить? Конечно же, не уверен. Он подошел к черте, за которую боится заступать. И пусть что-то – или кто-то – толкает его под руку, нашептывая: иди, узнай. Ты-настоящий – там, каким бы он ни был, добрым или злым, монстром или человеком – просто сделай шаг, и в мире больше не будет места фатальным сомнениям. Но Ремус слишком боялся потерять контроль, слишком боялся шагать в неизвестность, чтобы последовать этому совету. Может быть, когда-нибудь… С помощью Северуса…
Именно это он и сказал Акеле:
– Может быть, позже.
Брайан усмехнулся, горько, обреченно и очень знакомо:
– Есть вещи, которые нельзя откладывать, Ремус. Особенно во время войны. – Не дождавшись ответа, Брайан вздохнул, словно переворачивая страницу, и перешел на деловой тон: – Что ж, я не вправе тебя задерживать. Скажи Дамблдору, я удержу большинство от открытых сражений на темной стороне. Подачки старого мерзавца мне не нужны, я делаю это для них, не для него. И буду делать дальше. По крайней мере, пока еще жив.
Поймав потрясенный, полный боли взгляд Ремуса, Брайан неожиданно мягко улыбнулся и с наслаждением подставил лицо лучам заходящего солнца.
– Сколько у нас времени? – только и смог спросить Ремус.
– Мало, – жестко и коротко ответил Брайан. – Впрочем, у тебя его еще меньше. – Он в последний, прощальный раз взглянул Ремусу в глаза, так, как принято у оборотней – прямо в зрачки, но при этом очень по-человечески, и добавил почти умоляющим тоном: – Я только надеюсь, что ты не опоздаешь.
Отправлено: 25.10.12 20:10. Заголовок: Ирэн не исключено :..
Ирэн не исключено :) Откуда в таком старом фандоме, как ГП, что-то принципиально новое? :) Особенно если речь идет о такой разработанном в общей мифологии теме как оборотни :) спасибо за отзыв и оценки :) dakiny Автору тоже грустно, но это, к сожалению, канон ((( Большое спасибо kos спасибо Рады, что было интересно :)
Пост N: 506
Зарегистрирован: 23.09.08
Откуда: Украина
Отправлено: 03.11.12 15:29. Заголовок: Про этот кусок из кн..
Про этот кусок из книг мне всегда хотелось почитать поподробнее. Меня интересовало - как оборотни восприняли появление Люпина в Стае. Как не разорвали его при первом появлении вообще? Спасибо, что написали. Больше всех понравился Снейп! Не скажу, что канонный, но в мой фанон попал точно!
Честно говоря, у меня такого вопроса никогда не возникало :) Наверное, мне это все казалось само собой разумеющимся :) Но тема интересная, да :) кыся Спасибо!
Отправлено: 28.11.12 11:58. Заголовок: Очень понравилось. ..
Очень понравилось. Очень яркий текст. Тепло и спокойно: действительно ощущаешь, что Ремус нашел точку равновесия. Огромное спасибо. Скрытый текст
"– Мало, – жестко и коротко ответил Брайан. – Впрочем, у тебя его еще меньше. – Он в последний, прощальный раз взглянул Ремусу в глаза, так, как принято у оборотней – прямо в зрачки, но при этом очень по-человечески" и тут так хочется точку. Безумно не нравится последняя неуклюжая реплика, и так все помним что было дальше
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 296
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Не скажу, что канонный, но в мой фанон попал точно! 
- участник сейчас на форуме
