Отправлено: 17.10.11 18:57. Заголовок: ВС: «Песок под кожей», АСП/ДМ, ДСП/СГМ, романс, слэш, NC-17, макси, окончание от 31.10.11
Название: Песок под кожей Автор: Пух, Toriya, Люка, барон де Куртнэ Бета: Becky Thatcher Пейринг: Альбус Северус Поттер/Драко Малфой, Джеймс Сириус Поттер/Скорпиус Гиперион Малфой Рейтинг: NC-17 Жанр: романс Категория: слэш Размер: макси (62,7 тыс. слов/421,1 тыс. знаков с пробелами) Скачать фик одним файлом (формат .doc, включая все иллюстрации): с narod.ru | с MediaFire (4,03 Мб) Скачать фик одним файлом (формат .txt, без иллюстраций): с narod.ru | с MediaFire (421 Кб) Саммари: любовь сводит с ума, сворачивает горы, творит чудеса Дисклаймер: все права на персонажей, их разум и места их обитания принадлежат Дж.К.Роулинг, авторы фика никакой материальной выгоды из его написания не извлекали и не планируют Предупреждение: ненормативная лексика (немного), Драко снизу, кроссджен Тема: Любовь — единственная страсть, не признающая ни прошлого, ни будущего. О. Бальзак Примечание: фик написан на конкурс «Веселые старты 2011: Round Robin» на Зеленом форуме Иллюстрации к главам 10, 19: коллаж, автор: aaivan, техника Adobe CS3 Иллюстрации к главам 14, 23: рисунок, автор: Ayumi Lemura, техника CG, Photoshop
Видеоклип-экранизация
Название: Песок под кожей Автор: stu Пейринг: Альбус Северус Поттер/Драко Малфой, Джеймс Сириус Поттер/Скорпиус Гиперион Мафой Рейтинг: R Жанр: романс/экшн Видео: «Гарри Поттер и Дары Смерти-2», «Гарри Поттер и Орден Феникса», «Гарри Поттер и Принц-полукровка», «The History Boys», «A Short Stay in Switzerland», «No Night Is Too Long», «NaPolA», «13 semester», «Der rote Kakadu», «Die Walle», «It's a Boy Girl Thing», «The Stone Angel», «The Hollow» Аудио: Adam Lamber — Whole lotta love (cover Led Zeppelin) Ссылки на скачивание:с narod.ru | с MediaFire (72.94 Мб)
Люциус нахмурился, с неодобрением посмотрел на сына. Тот невозмутимо помешивал кофе. За столом, по обыкновению, не было никого, кроме них. Ежеутренние полчаса на завтрак были единственным временем, когда Драко не уходил от разговоров, не прятался за дверью кабинета, не сбегал по своим всегда крайне важным делам. Люциус ждал его за столом, задавал вопросы, вслушивался в интонации, разглядывал изменившиеся черты, пытался понять — что не так. От сына он уже давно не ждал сюрпризов. Ни он сам, ни Нарцисса не передали Драко своей склонности к авантюрам и риску, максимум, на что тот когда-то был способен — безобидное неповиновение, этакий подростковый бунт в мягких тонах. С возрастом не осталось и этого. Однако в последнее время Драко удивлял. «Кризис среднего возраста», — вздыхала Нарцисса. Люциус пожимал плечами и показательно не одобрял, правда, приходилось признать, что это уже никого не волнует.
Свои необъяснимые телодвижения Драко начал с того, что ушел с очень неплохого места в аналитическом отделе Гринготтса и переместился в министерство. Люциус, в то время еще не понимая масштабов катастрофы, даже порадовался: двери министерства были давно и прочно закрыты для Малфоев, и если Драко удалось найти лазейку, значит, у него появились влиятельные знакомые. Может, сыну удастся то, что не вышло у отца — вернуть семье потерянный статус. Люциус строил планы и рисовал радужные перспективы. Министерское кресло под Шеклболтом давно уже пошатывалось, а Поттер по отношению к Малфоям открытой враждебности не проявлял. Более значительных персон в магической Британии не имелось. Кто знает, как оно все может обернуться со временем.
Однако очень скоро Люциуса постигло разочарование. Драко не рвался в министры. Он даже в замы не рвался. Люциус долго пытался запомнить название его новой должности: помощник третьего заместителя начальника группы по работе с редкими заклинаниями при исследовательском центре Управления Неведомым и Необъяснимым. Люциус незамедлительно навел справки по поводу загадочного УНН и разочаровался еще больше. Управление было создано два года назад. Инициатором создания оказался начальник Отдела тайн, субъект странный и взбалмошный, настоящего имени которого не знал никто, кроме, наверное, министра. Невыразимец не по должности, а по призванию, этот тип прятался и от прессы, и от подчиненных. Как он выглядит на самом деле, не могла сказать даже его секретарша, за беседой с которой Люциус провел не менее двух часов, пустив в ход все имеющееся средства: от марочных вин из личного погреба до забытых за ненадобностью резервов в виде обаяния и умения производить неизгладимое впечатление на женщин всех возрастов.
Впрочем, кое-что полезное от леди Типетт Люциус все же узнал. УНН было чем-то вроде песочницы для неприкаянных. Туда стекались самые одиозные личности, над которыми подшучивало все министерство. Изобретатели-энтузиасты, исследователи вроде полоумного Рольфа Скамандера и его не менее полоумной жены, гении-неудачники… Встречались даже разжалованные за превышение полномочий авроры. Люциус слушал, с тоской смотрел, как исчезают в необъятном чреве леди Типетт фуа-гра, утка по-провансальски, телячья вырезка под соусом из белых трюфелей, гадал, какой счет ему принесут — четырех- или пятизначный — и пытался понять, что его единственный наследник забыл в этом пристанище для идиотов.
Вразумить Драко он попытался на следующее утро. Попытка провалилась. Сын смотрел прямо, холодным, ничего не выражающим взглядом, говорил невозмутимо, чуть вздернув левую бровь, и кого-то отчаянно напоминал. До самого вечера Люциус пытался избавиться от неприятного чувства дежа вю. Мучения закончились перед сном, когда он нос к носу столкнулся с собственным отражением в зеркале. Как ни странно, утренний Драко выглядел слегка помолодевшей копией его самого, и Люциуса это совсем не радовало. Сын мог пытаться выглядеть кем угодно и как угодно, но притворяться он не умел никогда. Внимательный наблюдатель всегда мог отыскать в непроницаемом казалось бы лице множество изъянов: подрагивающие губы, на мгновение сжатые челюсти, морщинку между бровей, растерянный, почти беспомощный взгляд. Люциус был внимательным наблюдателем. Он знал своего сына слишком хорошо, во всяком случае, был уверен, что знает.
Не чувствуя под собой привычной твердой почвы, Люциус предпочел пока не давить, отойти в сторону, понаблюдать, разобраться. Что происходило в жизни наследника, он знал и так. Размеренное существование двоих не слишком близких, но привыкших друг к другу людей. Астория, по мнению Люциуса, идеально подходила Драко. Что думал по этому поводу сын, Люциус не знал, но в любом случае, тот никогда не жаловался и не выказывал недовольства. Скорпиус… Со времени первого отъезда в Хогвартс Скорпиус существовал скорее отдельно от родителей, как самостоятельная, сложившаяся единица, любимая всеми в меру личных потребностей каждого. Драко никогда не пытался изменить ситуацию, следовательно, она его устраивала.
Несколько месяцев, проведенных за наблюдением, никакого результата не дали. Драко оставался таким же, как всегда: замкнутым и спокойным. Откровенничать, несмотря на все попытки Люциуса, не хотел. О новой работе говорил довольно много, но все как-то обтекаемо, не по существу: в данный момент работает над чарами защиты, хотел бы тщательнее изучить феномены Фиделиуса и магии родовых имений, «да, отец, это довольно увлекательно», «нет, отец, меня все устраивает», «да, отец, это перспективно», «нет, отец, в данный момент карьера в твоем понимании меня не интересует».
Время шло, ничего не менялось. Драко не одумывался, не терял интереса к работе, не становился ближе и понятнее. Люциус подключил к делу эльфов. Сын не бывал нигде кроме министерства, значит, не врал — действительно занимался своими непонятными исследованиями. И вероятно, занимался успешно, потому что случайно выяснилось, что из помощника Драко дорос до первого зама. Если, конечно, второй и третий не сбежали. Возможно, это был успех, но радоваться Люциус не мог.
Сына отцовские чувства, разумеется, не волновали. Каждое утро, глядя на зеленые языки пламени, вздымающиеся Драко вслед, Люциус сначала оскорблялся, потом злился, а потом тосковал по прошлым временам, когда он мог по-своему влиять на ход истории, на судьбы и жизни. Теперь даже на собственного сына повлиять было невозможно, если не доходить до крайностей, но с некоторых пор крайности Люциус не любил и старался их избегать. Впрочем, иногда он об этом забывал. Например, сегодня утром, когда между стандартным обменом репликами о погоде, о «Пророке» и об овсянке Драко счел нужным сообщить, что на весь учебный год уезжает в Хогвартс.
Пока сын невозмутимо объяснял, что Макгонагалл отказала ему в беспрепятственном доступе на территорию школы в любое время дня и ночи, несмотря на рекомендацию от начальника Отдела тайн, Люциус успел просыпать сахар мимо чашки, обжечься и совсем некуртуазно выругаться.
— Старая кошка поставила ультиматум? — кривясь, спросил он.
— Именно, — кивнул Драко. — У нее снова проблемы с Защитой. Оказывается, у проклятия Темного лорда имеются побочные эффекты в виде незапланированной беременности профессоров. Третья за три года. Макгонагалл надеется, что со мной подобных проблем не возникнет. Я тоже, хотя от таких проклятий можно ожидать чего угодно.
Люциус удивленно отметил насмешливые интонации. Кажется, сын пребывал в безоблачном настроении, и перспектива облачиться в профессорскую мантию его нисколько не смущала.
— Малфои никогда не преподавали в Хогвартсе, — Люциус с негодованием потряс обожженной рукой, потом опомнился и ткнул в ладонь палочкой, накладывая простенькое регенерирующее. — Это…
— Унизительно? — криво улыбнулся сын. — Не более унизительно, чем работать в УНН.
— Да ты же сам!.. — воскликнул Люциус.
— Я сам, — кивнул Драко и поднялся. — И меня по-прежнему все устраивает. Хогвартс — мощнейший артефакт, родовая защита там трансформировалась в нечто уникальное, она постоянно обновляется, и я намерен выяснить, как это происходит. К тому же, есть еще Запретная секция. Там книги, которых нет даже у нас. Раньше у меня не было ни желания, ни времени этим заниматься, теперь есть и то, и другое. К тому же, это важно для нежно любимой тобой карьеры. Ради всего этого я согласен преподавать даже Уход за магическими существами, не то, что Защиту.
— И чему ты сможешь их научить? Мерлин, Драко! Какой из тебя преподаватель?
— Никакой, — Драко поправил серебряную пряжку на вороте, окинул Люциуса непонятным рассеянным взглядом. — Но я научу их всему, что знаю сам. А знаю я немало, отец. Правда, вероятно, придется исключить легиллименцию и непростительные.
— Вероятно, — хмыкнул Люциус. — Ты пугаешь меня, сын.
— Не понимаю, чем. В твоей жизни было много вещей, которых стоило бояться куда больше, чем меня.
— Эти вещи давно в прошлом. А Скорпиус знает? Твое появление его явно не обрадует.
— Уверен, он переживет.
— Чего тебе не хватает? Зачем это безумие? Ты мог бы… — Люциус перехватил тот самый холодный взгляд и неожиданно сбился.
— Я так хочу, — спокойно сказал Драко. — Это для тебя достаточно веская причина?
— Не понимаю тебя, сынок, — отец растерянно крутил в руках старую фарфоровую кружку, расписанную разноцветными клубкопухами. За давностью лет краска выцвела, и звери почти не двигались по когда-то гладкой поверхности, предпочитая сидеть, сгрудившись около ручки.
Альбус молча собирал вещи. На шестом курсе все будет по-другому. Ученикам разрешалось ходить в магловском, разрешалось пользоваться техникой — если, конечно, владелец мог доказать, что она у него станет работать. Да и занятий прибавлялось. Отец последние дни каникул порывался «поговорить». Альбус хорошо представлял, на какую тему, поэтому всеми силами избегал этого
Решение поступить после пятого курса Хогвартса в Спа-колледж Бата, да еще и на педагогический факультет — это не то, чего Гарри Поттер ждал от своего сына. И в какой-то мере Альбус его понимал и даже немного сочувствовал, но свое решение менять не собирался. Бат должен был стать для него первым шагом на пути из магического мира. Но то ли повезло отцу, то ли, наоборот, Альбусу не посчастливилось, но он перепутал сроки подачи документов и пропустил собеседование в колледже. Придется ждать целый год, чтобы повторить попытку.
Ал аккуратно разложил одежду по стопкам и взмахнул палочкой: вещи стремительно уменьшились, и сейчас казалось, что на кровати равномерно разбросаны разноцветные тряпичные кубики. Ал поднял глаза на отца: тот смотрел устало, но в то же время понимающе. Альбусу стало стыдно.
— Прости, пап, — он потеребил застежку спортивной сумки и принялся торопливо укладывать уменьшенные вещи. — Я не могу объяснить.
— Ты ведь собрался уходить из магического мира? — отец взмахом палочки уменьшил оставшиеся вещи, присел на кровать. Матрас прогнулся под его тяжестью.
— Не совсем, — Альбус вертел в руках обрывок ленты, который каким-то чудом остался на сумке еще с выпускного, и, черт побери все, не знал, что говорить. — Пап, я не знаю — еще год впереди, может, я передумаю…
— Но документы в Бат ты подал. — Он помолчал. — Ал, послушай… Давай договоримся, — отец снял очки и рассеянно потер лицо, — я считаю, что мне повезло с детьми. — Он снова надел очки и остро, внимательно посмотрел Альбусу в глаза — от этого взгляда мороз продрал по коже. — Я думаю, что мне повезло с вами со всеми так, как не везло никому. Я тебя очень прошу: если у тебя какие-то проблемы — расскажи. Мы не будем говорить маме, мы что-нибудь придумаем. Договорились?
У Альбуса вдруг защипало в глазах.
— Договорились.
Он подался вперед и порывисто обнял отца. И когда отец стиснул его в ответ, Альбусу показалось, что лопнула тугая пружина, которая душила его последние два года. Он понял — что бы ни произошло, отец всегда ему поможет и поддержит.
— Мне бы, конечно, хотелось, чтобы ты закончил семь курсов, — негромко проговорил Гарри, — может быть, когда-нибудь они тебе пригодятся.
Альбус кивнул и разомкнул руки. Он давно не позволял себе таких открытых проявлений чувств — только с Джеймсом, но и тот говорил, что Ал бука и упырь. Зато на душе стало легко и спокойно.
— Ну что ж, — отец встал с кровати и солнечно улыбнулся, — заканчивай собирать вещи и вперед: если мы четвертый год подряд опоздаем на Хогвартс-экспресс, «Пророк» нам этого не простит.
Альбус засмеялся. История с опозданиями была и правда нелепой. На второй год после поступления Лили заклинило дверь в гараже. При этом все, как обычно, торопились выскочить в последний момент, а потому времени на вынос двери без вреда для машины совсем не осталось. Все портключи куда-то затерялись, аппарировать отец не позволил — что за беззаконие? Пришлось воспользоваться каминной сетью — но в итоге все равно, по меткому выражению дяди Рона, поцеловали уходящий Хогвартс-экспресс в зад.
Отец был вынужден просить директора Макгонагалл разрешить детям доступ через камин Хогвартса. На следующий год история с опозданием повторилась. На этот раз в здании вокзала умудрилась заблудиться Лили. Без нее они, разумеется, никуда не поехали — и пришлось снова связываться с директором.
На третий раз, когда они вышли из главного камина Хогвартса, их всех ждала статья в «Пророке» — о том, что некоторые считают себя выше других и брезгуют возить своих детей общественным транспортом.
Ал и сам считал, что шутка перестала быть смешной, но и Джеймс, и Лили клялись, что ничего для этого не предпринимали. А Лили еще и ругалась, как черт, потому что полет по каминной сети не украшал ни одну девушку. В прошлом году она весь вечер чистила перышки и даже не вышла на праздничный ужин, посвященный первокурсникам.
Повеселев, Альбус широко улыбнулся.
— Все будет нормально, пап.
Отец бросил долгий взгляд на сына, подмигнул и вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.
А через секунду Альбуса атаковала тень.
— Эге-гей! — Джеймс прыгнул сверху и попытался взять шею брата в захват. — Обнимается с отцом, значит, а для меня доброго слова нет?!
Но тот ловко сгруппировался и, взмыв в воздух, оказался у Ала за спиной, повалил на пол и начал щекотать.
— Нечестно, придурок! Ты использовал беспалочковую и невербальную, — отбивался Альбус, хохоча.
Растрепанный и вспотевший Джеймс торжествующе уселся на него сверху и прижал руки брата к полу.
— Я тебя победил, поэтому ты будешь мне помогать укладывать вещи, — торжественно сообщил он.
— Ты еще не собрал? — Ал возмущенно ударил Джеймса в живот. — Идиот, если опять опоздаем…
— Не опоздаем, — отмахнулся Джеймс, сполз с Ала и растянулся рядом на полу. — Ты ведь мне поможешь.
— Хрен тебе, — Ал изучал потолок — по углам на нем были вылеплены какие-то цветы. Мама говорила, что это артефакты-обереги, настроенные на жителей дома. Когда он будет жить в магловском мире, у него ничего такого не будет — незачем.
Но до магловского мира — два года учебы. Отец редко просил, но сегодняшний разговор больше всего напоминал именно просьбу. И Ал не собирался спорить. В конце концов — какая разница?
— Опять задумался? — легонько пихнул его в бок Джеймс. — Ну, так что, поможешь мне?
Ал нехотя потянулся и скосил глаза на брата. Тот лежал на боку, подперев голову рукой, и ухмылялся.
— Пошли уже, балбес.
Иногда Альбус не понимал, кто из них старший, а кто — младший. Джеймс большую часть времени вел себя как мальчишка, хотя давно пора бы уже остепениться, как говорил дядя Перси. Но иногда Джеймс выдавал что-нибудь этакое — и Альбус оставался стоять с раскрытым ртом, думая, какой у него все-таки странный и удивительный брат под маской безбашенного клоуна — умный и взрослый.
В комнате у Джеймса не наблюдалось привычного бардака — даже трусы с золотыми снитчами, которые он повесил на люстру в знак протеста против школьных правил сразу, как приехал домой, отсутствовали на своем привычном месте. Зато посреди комнаты стояли, лежали и громоздились свертки, коробки и пакеты самых разных форм и размеров.
— Ты собираешься взять с собой все? — Ал с уважением присвистнул, заглянув в одну из коробок и вытащив лакированную туфлю, судя по виду, стоившую, как метла.
— Так седьмой курс же! — пропыхтел Джеймс, пытаясь запихнуть при помощи формулы Гейнца-Гаусса в спичечный коробок сразу три коробки.
— Не поместятся, — Ал был настроен скептически. Формула Гейнца-Гаусса позволяла уменьшать предметы пропорционально приложению магической силы волшебника. То есть, если поднатужиться, в спичечный коробок можно было засунуть кучу всего, но сейчас Джеймс схватил уж слишком много вещей.
— Лучше помоги, а то придется тащиться с двумя сумками, — Джеймс старательно плел вязь заклинаний, и Ал невольно заинтересовался. И правда, если объединить его силу и силу брата, добавить к заклинанию хвостик усиливающих и объединяющих чар…
Когда они-таки утрамбовали коробок, то издали дружный победный вопль. Которым и встретили разъяренного, аппарировавшего прямо в комнату, отца.
— Опаздываем, — прорычал он страшным голосом, и Альбус глянул на часы.
— Твою мать! — он опрометью бросился к себе.
— По шее обоим, — проорал отец вслед, — нашли время экспериментировать. Мать вашу, — добавил он уже тише.
Ал призвал сумку и смущенно мялся, глядя, как внизу покатывается от смеха мама.
— Зато я все поместил в одну сумку, — а ты не верил, — торжествующий Джеймс вылетел из комнаты вслед за своим имуществом.
— Это не считается, — проворчал отец, — тебе Альбус помогал.
— Ну и что? — возмутился Джеймс, перемахивая через перила вниз, — ты не говорил, что мне никто не должен помогать.
Альбус тихо зашипел. Из-за угла, извиваясь, выполз черный аспид, прошелестел по гладкому паркетному полу и перетек Алу на руку. Джеймс ласково почесал змею по плоской головке, схватил клетку со своей совой и скомандовал:
— Отправляемся.
Хорошо, что на страже своих старших детей стеной стояли родители — так сообщила им взбешенная Лили — иначе поголовье Поттеров в этом мире сегодня существенно бы уменьшилось. И пообещала проклясть их обоих, если ей придется опять летать по каминам. Поэтому на вокзал все неслись как сумасшедшие — не то, чтобы отца волновало, что в этот раз напишет «Пророк», но вот злющая Лили — это серьезно.
К счастью, они успели. Лили подхватили под руки ее одноклассники, Джеймс следом закинул чемодан сестры, а они сами с Альбусом, толкаясь и хохоча, вспрыгнули на подножку самого последнего вагона. И все, что успели сделать — это махнуть на прощание взволнованным и запыхавшимся родителям.
Постояли, переводя дыхание… Освещенная яркими утренними лучами платформа с толпящимися и машущими людьми стремительно удалялась
— Эй, — пихнул Альбус Джеймса, — а у тебя ведь это в последний раз.
— Ага, — голос брата был хриплым. — Фигня, пошли искать место.
Он подхватил сумку и открыл двери вагона.
Но свободных мест все не находилось. Они шли через поезд, заглядывая в купе и выискивая знакомые лица. Младшекурсники приветственно махали им, обещая потесниться, но Альбус и Джеймс искали уголок, где можно будет отдохнуть — все-таки магическая борьба с барахлом утомила обоих.
В четвертом по счету вагоне отыскалось полупустое купе. На сиденье выпрямившись, словно проглотил аршин, сидел Скорпиус Малфой. Альбус и Джеймс переглянулись: слизеринец. Это и к лучшему. Скорее всего, будет их игнорировать. Малфой был бешеным только на квиддичном поле. Все остальное время с ним вполне можно было иметь дело — если бы у кого-нибудь из гриффиндорцев оказалось это самое дело к нему. Джеймс поморщился, но Альбус пихнул его в бок, и тот закатил глаза.
Они закинули сумки на багажную полку и рухнули на свободное сидение, синхронно потянувшись.
В проходе стоял мужчина в черной учительской мантии с воротничком под горло. Белые волосы забраны в аккуратный хвост и перевязаны черной лентой. Альбус отметил гладко выбритые щеки без признака румянца, серые, неподвижные глаза и попробовал вспомнить, что он знал о Драко Малфое.
Они были очень похожи — Малфои, разве что Скорпиусу не доставало спокойной невозмутимой уверенности отца, сквозившей в каждом движении и в каждой фразе. Впрочем, Джеймс не сомневался, что со временем младший превратится в точную копию старшего, застегнется на все пуговицы глухой черной мантии, научится владеть не только лицом, но и руками, сейчас выдававшими его нервозность.
Джеймс немного знал о семье Скорпиуса: кое-что о прошлом, кое-что о настоящем, кое-что от отца с матерью, кое-что от сокурсников. Но этого «кое-чего» с лихвой хватало на то, чтобы не задумываться о возможности более близкого знакомства, чем обычное школьное. К тому же, Скорпиус слишком хорошо играл в квиддич.
Нет, Джеймс не был фанатом, которому игра затмевала все остальное. Но победы в квиддиче добавляли ощутимое количество баллов факультету, и это было намного важнее, чем сама победа. Сам Джеймс летал охотником, Скорпиус играл на месте вратаря. В прошлом году Малфой стал капитаном команды своего факультета, и это был первый сезон, когда победа в Кубке ушла от Гриффиндора. Джеймс пару раз видел, как Скорпиус гоняет свою команду, и уходил из-под трибун порядком озадаченным, поскольку никак не мог понять, в каком месте тот умудряется скрывать такой темперамент.
Сейчас, разглядывая Малфоя-старшего, спокойно укладывающего небольшую сумку на багажную полку, Джеймс гадал — а каким тот был в возрасте Скорпиуса? Во всяком случае, от дяди Рона Джеймс точно знал, что отец Скорпиуса попортил им с отцом и тетей Гермионой немало крови.
Альбус толкнул Джеймса локтем в бок, стараясь сделать это незаметно. Прошептал одними губами:
— Что ты так на него пялишься?
Скорпиус бросил на них подозрительный взгляд и поднялся.
— Хочешь сесть у окна, отец?
— Пожалуй, — задумчиво ответил тот. — Было бы любопытно освежить в памяти пейзажи.
Джеймс кашлянул, и Малфой-старший тут же повернулся к нему.
— Мистер Малфой, вы едете с нами в Хогвартс, мы правильно поняли? — локоть Альбуса снова ткнулся ему в бок, но Джеймс решил не обращать на это внимания. — Вы будете у нас преподавать?
— Да, — мистер Малфой перевел взгляд неприятно-светлых глаз на Альбуса. Даже показалось, что он слегка улыбнулся самым краешком губ. — Директор Макгонагалл попросила меня преподавать в этом году Защиту от Темных Сил. Мистер Поттер, в любопытстве нет ничего обидного, уверяю вас. Не стоит испытывать на прочность ребра вашего брата.
— Меня зовут Альбус, — Ал смущенно отодвинулся от Джеймса.
— Я знаю, — кивнул мистер Малфой. — Очень хорошее имя, традиционно магическое, сильное. Если вам интересно, я могу посоветовать одну любопытную инкунабулу середины четырнадцатого века по ономастике. Она написана на латыни, однако в Хогвартской библиотеке хранится и ее перевод на современный английский. Он не отражает некоторых нюансов оригинала, но в целом довольно неплох…
Джеймс с тоской посмотрел сначала в окно, затем на стенку купе напротив, а потом на Скорпиуса, сидевшего рядом с отцом. Тому тоже было скучно, Джеймс понял это по слезившимся от с трудом сдерживаемой зевоты глазам. Или Скорпиус не выспался, или его абсолютно не интересовали древние книги и их переводы.
«Интересно, он и лекции будет читать таким же монотонным голосом? — недовольно подумал Джеймс. — Хуже Биннса, честное слово».
Альбуса древние книги тоже не очень интересовали, так что когда Джеймс прислушался к тихому разговору брата и профессора во второй раз, то с удивлением обнаружил, что речь уже идет о защитных заклинаниях. Впрочем, обсуждались не Темные силы, а способы защиты всевозможных маггловских штучек от фоновых всплесков магии.
Джеймс увлечение деда Артура и Альбуса не разделял. Он вообще не очень понимал, к чему в магическом мире можно приспособить маггловскую технику, тем более, если магия делает все быстрее и лучше. Во всяком случае, бабушкино заклинание мытья посуды не сломалось ни разу, в отличие от посудомоечной машины, которую дед Артур каждую неделю переколдовывал по-новой.
Джеймс любил чистую магию. Особенно его завораживал процесс трансфигурации, когда из неживого получалось живое. На пятом курсе, на рождественских каникулах, Джеймс превратил в живые елочки волшебные мелки Лили и расставил их по всему дому. Сестра сначала раскричалась, но елочки пахли настоящим снегом и хвоей, звенели крохотными шарами, переливались разноцветными гирляндами — и когда рождественская неделя прошла, Лили сама попросила Джеймса не отменять заклинание. За полтора года большинство елочек куда-то затерялись, но две до сих пор стояли: одна на столе в кабинете отца, а вторая — на полке в спальне сестры.
Джеймсу вообще нравилось учиться. Большинство СОВ, полученных после пятого курса, имели оценку «Превосходно». Только по Истории магии профессор Биннс поставил «Выше ожидаемого», но это не имело особого значения. ТРИТОН Джеймс собирался сдавать по всем дисциплинам, связанным с магией, включая углубленное зельеварение. Правда, Хогвартсу катастрофически не везло с преподавателями по ЗОТС. Но у Джеймса и Альбуса был наилучший учитель, какого только можно было вообразить — отец, так что и Защита от Темных Сил не являлась большой проблемой.
Альбус от брата не отставал, но его увлечение магией носило скорее прикладной характер. На каникулах он подолгу пропадал в Норе, вместе с дедом просиживая от рассвета до заката в старом сарае, где тот хранил всевозможную маггловскую технику: от утюгов и пылесосов до старого разбитого мотоцикла. Что-то после экспериментов деда и внука начинало работать, что-то ломалось окончательно. Джеймс посмеивался над причудами Альбуса, но не зло. В конце концов, каждый имел право на легкое сумасшествие, если это не приносило неудобств остальным.
— Если тебя не затруднит, — ответил тот, и Джеймс мысленно фыркнул.
Эта нарочитая вежливость казалась нелепой в отношениях между отцом и сыном. Конечно, в Хогвартсе Малфоям придется держать дистанцию, но они ведь еще не приехали. Хотя, может быть, в их семье всегда так общались между собой. Джеймс не мог представить, чтобы профессор Малфой гонялся вместе с сыном за снитчем и азартно вопил на всю округу, как делал их с Альбусом отец. Или часами возился на мягком ковре, строя волшебную железную дорогу с маленькой копией Хогвартс-экспресса. Или…
— Ты идешь или приклеился? — Скорпиус ощутимо подтолкнул Джеймса в поясницу. — Тележка сейчас уедет.
Джеймс шагнул вперед, переступая порог, и отодвинулся в сторону. Глядя в прямую спину Скорпиуса, он с неясным раздражением подумал, что тот напоминает журавля — такой же тонкий и голенастый. Но тележка действительно была уже в самом конце вагона, и Джеймс заспешил следом за Малфоем.
Вкладыш в шоколадной лягушке оказался с Аластором Грюмом, таких у братьев Поттеров было десятка полтора. Старый аврор сердито посмотрел на Джеймса, нахмурился и, прихрамывая, ушел с картинки. Альбус разочарованно вздохнул.
— Иногда мне кажется, Джеймс, что они специально недопечатывают одну или две карточки. Сколько мы с тобой собираем эту серию? Месяца четыре?
— Какую серию? — Скорпиус поднял голову от книги. — Знаменитые авроры?
— Ну да, — Джеймс сунул карточку в карман мантии. — Все есть, кроме Гавейна Робардса.
— У меня Робардс есть, — Скорпиус аккуратно закрыл книгу, заложив нужное место плетеной закладкой. — Зато Скримджера нет.
— У нас два, — Альбус почесал кончик носа. — Если хочешь, я тебе дам, только не сейчас. Карточки дома.
— Мне не на что менять, — с сожалением ответил Скорпиус и отложил книгу на сидение. — Робардс у меня только один. А другие вам не нужны.
— Да так бери, — великодушно сказал Джеймс. — А если тебе Робардс попадется — ну, вдруг — тогда ты нам его дашь.
Скорпиус покосился на отца, но тот сидел, откинувшись на спинку сидения, и задумчиво смотрел в окно. Хогвартс-экспресс стремительно летел по гигантскому мосту, который, казалось, парил в воздухе над глубоким ущельем.
— Жутковато, не правда ли? — негромко спросил профессор Малфой. — Такая высота, что даже облака кажутся совсем рядом. Когда я первый раз ехал в Хогвартс, то старался не смотреть туда, вниз.
— На метлах во время игры мы поднимаемся выше, — возразил Альбус, но мистер Малфой покачал головой.
— Метлой вы управляете сами, Альбус. Она вам подчиняется. А здесь вы всего лишь пассажир. И все равно я рад, что решил поехать поездом, а не воспользовался портключом. Интересно сравнить нынешние впечатления с теми, детскими.
— А по-моему, это очень скучно, — сказал Джеймс. — Ехать целый день, потом трястись до Хогвартса в этих дурацких самодвижущихся каретах.
— Они не самодвижущиеся, — мистер Малфой посмотрел на него, и Джеймс опять подумал, какие неприятные и невыразительные глаза у их нового профессора. — Кареты везут фестралы. Просто их не всем дано увидеть.
— Я знаю, — ответил Джеймс. — Их могут видеть только те, кто видел смерть. Но от этого дорога веселее не становится.
— А что ты предлагаешь? — Скорпиус пожал плечами. — Сделать прямой портал в Хогсмид? Малыши перепугаются. Воспользоваться каминной связью? Камин развалится от количества учеников и их родителей. Вот и выходит — только Хогвартс-экспресс. К тому же, это традиция.
— Утомительная традиция, — заявил Альбус, и профессор Малфой вдруг негромко засмеялся.
Джеймс подумал, что профессор, скорее всего, вспомнил, как именно в последние два года Поттеры добирались в Хогвартс, и собрался уже сказать, что нет ничего смешного в такой бессмысленной трате времени, но мистер Малфой предупреждающе поднял руку.
— Нет-нет, вы меня неправильно поняли, Джеймс. Просто я подумал, что все на свете повторяется. Я тоже когда-то считал, что тратить целый день на поездку в Хогвартс — очень глупо и нерационально. Правда, мне было тогда чуть меньше, чем вам сейчас.
— А потом вы так уже не считали, мистер Малфой? — с любопытством спросил Альбус. — А почему?
— Видите ли, Альбус, — мистер Малфой перестал улыбаться. — Вы, конечно, уже взрослые, для вас это не существенно. Но первокурсникам нужно время, чтобы привыкнуть к мысли о школе, особенно магглорожденным. К тому, что они на несколько месяцев, до самого Рождества, окажутся вдали от своих семей. И школьная дружба нередко начинается именно здесь, в Хогвартс-экспрессе.
— И все равно это скучно, — повторил Альбус Поттер. — Ну, хорошо, пусть бы первокурсники ехали на поезде, но остальным-то зачем?
— Вот именно, старшие могли бы добираться через камин или портал, а мелочь пусть трясется в вагоне: знакомится, ссорится, мирится, и все такое, — проворчал его братец. — Уйма времени уходит, я уж не говорю про клетки и учебники, которые приходится тащить к поезду через всю платформу.
— С багажом-то какие проблемы? Никто не запрещает его уменьшить, чтобы было удобно, — сказал Скорпиус. Сказал просто для того, чтобы увести беседу от опасных берегов — после своей последней фразы отец помрачнел и уставился в окно, словно болтовня с Поттерами вызвала у него приступ мигрени. Непонятная и оттого настораживающая реакция. — Что у тебя в кармане? Метла и сундук? У вас на двоих всего одна сумка, не могли же вы в нее все сразу утрамбовать.
Джеймс схватился за карман, словно кто-то невидимый запустил в него руку, и по его удивленному взгляду стало понятно, что Скорпиус попал в точку.
— Ну да, так же намного проще, — он улыбнулся, наслаждаясь растерянным выражением на лице Поттера. — Наверняка багаж еще и на этих самых… липучках или молниях, да? Представляю, что будет, если все эти ненадежные застежки сломаются и твое барахло вывалится под ноги магглам. Вот будет сюрприз, вся секретность полетит фестралам под копыта.
— У меня двойное запирающее на замках, — воскликнул Джеймс возмущенно. —Мы все тщательно упаковали, не беспокойся. И вообще, при чем тут мой багаж и замки, мы о другом говорили.
Он сказал это с таким жаром, что Скорпиус невольно улыбнулся. За годы учебы он впервые разговорился с Джеймсом Поттером, раньше как-то повода не было. Не считать же общением крики во время квиддичных матчей: «Не зевай, Малфой, квоффл в рот залетит!», «Мы вас сделаем, Поттер!», «Следи за кольцами, ты, вратарь-дырка!» и прочий обмен «любезностями». Джеймс Поттер на поверку оказался именно тем, кем и представлялся — простоватым, но не злым парнем, с которым приятно поболтать о пустяках.
— Не заводись, я просто разговор поддерживаю, — Скорпиус примирительно поднял руку и с интересом наклонился вперед. — А что, ты и правда умудрился в карман запихнуть сундук и метлу?
— Я бы и сову туда засунул, но папа нас из дома выпер, опаздывали.
Скорпиус засмеялся, уже не пытаясь сдержаться. Альбус тоже фыркнул, даже отец улыбнулся, отвлекшись от своих мыслей.
— Ну ты и живодер, Поттер. За что же ты так бедную сову?
— Почему живодер? — тут же встрял Альбус. — Обычная магическая практика, вроде трансфигурации. Никакого вреда для животного, я прав, мистер Малфой?
Отец вздрогнул, видимо, опять думал о чем-то своем.
— Совершенно верно. В уменьшении живых организмов нет ничего опасного, если конечно, соблюдается ряд условий. Вам это должны были рассказывать на третьем курсе, если не ошибаюсь. Только не думаю, что фамилиар волшебника будет доволен, если хозяин запихнет его в карман на несколько часов, да еще вместе с клеткой.
— Обидится, что ли?
— Может и обидеться, это же не простое животное, а магическое, со своей личностью и сознанием, если можно так сказать.
— Тогда трансфигурировать. В статуэтку, например, а?
Скорпиус с трудом подавил зевок и уставился на проносящиеся за окном деревья. Разговор снова завертелся вокруг магических практик, теоретических выкладок и прочих полезных, но скучноватых вещей, разговаривать о которых время еще не пришло. Скорпиус любил учиться, но не по дороге же в школу? Ладно, отец, ему по новому статусу положено вести унылые беседы, но этот Поттер… Неужели ему действительно интересно говорить о влиянии магических импульсов на сову брата? Скучно-то как…
— Пойду, ноги разомну, — сказал Скорпиус, поднимаясь с сидения. — Может, купить чего-нибудь?
Отец рассеянно кивнул, поглощенный разговором, а оба Поттера вообще проигнорировали вопрос. Пожав плечами, немного озадаченный происходящим Скорпиус вышел в коридор. Меньше всего он хотел ехать в одном купе с Поттерами, и менее всего мог ожидать, что неугомонные братья окажутся такими любознательными. И отец тоже хорош: ему-то какой интерес развлекать светской беседой двух оболтусов? Неужели он настолько серьезно отнесся к своей новой профессии, что решил поиграть в учителя, не дожидаясь прибытия в школу? Хорошо, что дедушка не слышит, он бы точно не одобрил такое поведение. По его мнению, преподавателю не пристало вот так запросто болтать с учениками, учитель должен выглядеть строго и важно, выдерживать подобающую дистанцию между собой и студентами. Каждый должен занимать положенное ему место. Скорпиус был солидарен с дедом, но не читать же нотации собственному отцу? Это было бы еще большим нарушением раз и навсегда установленного порядка, а Скорпиус ценил порядок.
Дверь в купе щелкнула, в коридор вышел Джеймс. Сунул руки в карманы, огляделся, увидел Скориуса и потопал к нему, чуть шатаясь из стороны в сторону, когда вагон подпрыгивал на стыках. Вот еще новости, уж не думает ли Поттер, что после получасового, ничего не значащего разговора они стали приятелями?
— Воздухом дышишь? — Джеймс подошел ближе и привалился к стене. — У меня такое чувство, что я за пятнадцать минут повторил весь курс трансфигурации за прошлый год.
Скорпиус дернул плечом, не зная, что сказать. В конце концов, Поттеры сами начали разговор о магии, так чего удивляться, что новый учитель поддержал тему?
— Твой отец будет ЗОТС преподавать? — не отставал Джеймс. — Кстати, а с чего он вообще решил заняться преподаванием?
— Захотелось, — буркнул Скорпиус. — Почему бы нет? Достойная должность, не хуже остальных.
— Ну да. И все равно, он же, кажется, кем-то в министерстве работал, зачем ему Хогвартс?
На этот вопрос ответа не было. Скорпиус и сам не знал, почему отец решил сменить тихий кабинет на школьную аудиторию. Это была не та тема, которую обсуждали в семье за ужином, но судя по приглушенным разговорам за закрытыми дверями кабинета и сурово поджатым губам деда, идею отца родные не поняли. Скорпиусу выдали краткое «так нужно для папиной работы», и на этом все закончилось. Это было правильно и привычно — каждый должен знать свое место. Дело Скорпиуса — хорошо учиться и слушаться родителей, дело мамы и бабушки — ведение домашнего хозяйства, дело деда — поддержание и налаживание нужных связей, преумножающих сильно пошатнувшееся после войны положение семьи. Фраза про войну и связи казалась нелепой и устаревшей — все сражения закончились сто лет назад — но принималась без возражений. Только отец с его оригинальным выбором немного выбивался из общего правила, но и его работа в итоге должна была послужить на пользу семье. Так сказал дедушка, а дедушка всегда прав, потому что он старше, а значит — мудрее. Мнение же самого младшего члена семьи никого не интересовало, и сейчас Скорпиус впервые поймал себя на мысли, что не знает, как он на самом деле относится к решению отца.
— А ты не очень-то разговорчив, да? Или просто не хочешь про него говорить?
В голосе Джеймса не было недовольства, скорее искреннее любопытство, словно ему действительно было интересно. Скорпиус почувствовал легкий укол раздражения. Неужели Поттеру больше не о чем поговорить, кроме как о новом преподавателе ЗОТС? Мог бы квиддич обсудить, или прошедшие каникулы, или хоть ту же практическую магию, будь она неладна. Или вообще мог бы промолчать и пройти мимо. Так нет же, прицепился как клещ со своими неудобными и смущающими вопросами.
— Тебе-то что за дело до моего отца? — выдавил Скорпиус, еле сдерживая досаду на любопытного собеседника. — Какая разница, где и кем он работает?
— Да никакой, — легко согласился Джеймс. — Просто интересно стало. Неожиданно. Я никогда не думал, что Малфой может быть учителем.
Это уже здорово смахивало на оскорбление. Скорпиус набрал в грудь побольше воздуха, чтобы прочитать наглецу язвительную отповедь, но Поттер, кажется почувствовав, что перегнул палку, легонько толкнул его в плечо.
— Да ладно, расслабься, Малфой, — улыбнулся он. — Я не имел в виду ничего такого. Но ведь интересно же, почему человек вдруг решает сменить профессию. Вот если бы ты вдруг решил из вратарей перейти в защитники — разве никто не спросил бы, в чем причина?
— Иногда просто хочется что-то поменять, и все. У тебя такого не бывает?
— Бывает. Но все равно какой-то повод быть должен. Это ведь твой отец. Мой папа, например, всегда хотел быть аврором. И если бы он вдруг решил… ну, я не знаю, открыть парикмахерскую, например, то я бы обязательно спросил — почему? Моя мама оставила спортивную карьеру, потому что родился я, а потом Альбус, а потом Лили. Мой дядя Чарли всю жизнь разводил драконов, а недавно решил заняться изучением карпатских химер, потому что они вымирающий вид, а он хочет восстановить популяцию. А другой мой дядя…
— Слушай, Поттер! — не выдержал Скорпиус. — Ты всегда такой болтливый?
Джеймс удивленно захлопал глазами.
— Нет, не всегда, — наконец, ответил он. — Какой-то ты нервный, Малфой. Ладно, я понял, что о своем отце ты не хочешь говорить.
— Наконец-то дошло.
— Тогда, может, про квиддич?
— Да что тебе от меня надо? — потерял терпение Скорпиус. — Чего ты прицепился как репей со своими расспросами? Потрепаться охота — так иди, найди своих однокурсников, с ними и трепись. Мы с тобой никогда в жизни не общались, с чего сейчас начинать? Только из-за того, что все купе заняты, тебе скучно, а дорога длинная?
Поттер пожал плечами, шагнул к оконному поручню, навалился на него грудью и, как ребенок, прилип носом к стеклу.
— Вот поэтому я бы предпочел портал, а не Хогвартс-экспресс, — пробормотал он. Из-за прижатого носа его голос звучал глухо и чуточку смешно. — Раз — и на месте, никто настроение не испортит, не наорет непонятно с чего…
Скорпиусу стало не то чтобы стыдно, но… В конце концов, Поттер проявлял обычное любопытство. Этот парень явно не чувствует, когда следует остановиться с вопросами, не понимает, что его внимание превращается в навязчивость, и вообще — тактичность у него если и есть, то находится в зачаточном состоянии. Бывает, ничего страшного. А вот Скорпиус позволил себе потерять контроль, показал эмоции, повел себя неосмотрительно и глупо. Дедушка был бы недоволен, и отец, кстати, тоже. Дурацкая ссора в поезде может отразиться на его работе, Поттер вполне может затаить обиду и на сына, и на отца. Значит, проблема возникла по вине Скорпиуса. А этого допустить никак нельзя.
Джеймс так и стоял, впечатавшись носом в окно, и с преувеличенным вниманием смотрел на появившееся вдали озеро. Казалось, он совершенно забыл о Скорпиусе, стекло вокруг его рта запотело и выглядело грязным. Действительно, как ребенок, — нельзя же так откровенно демонстрировать обиду. Поттер оказался эмоциональным шантажистом, чего от него никак нельзя было ожидать. И Скорпиус сдался.
— Ладно, Поттер, извини, — вздохнул он и, подумав, неловко повторил жест, ранее продемонстрированный Джеймсом — легонько двинул его кулаком в предплечье. Это означало предложение мира. — Просто не доставай меня расспросами, и все с твоим настроением будет в порядке.
— Принято, — буркнул Поттер, поворачивая голову. Он улыбался, кончик носа покраснел, на запотевшем стекле остался влажный отпечаток, как пятачок. — А ты не рычи на ровном месте, а то в следующий раз по шее схлопочешь. Ну что, пошли за шмотками? Подъезжаем…
Пришлось затолкать поглубже достойный ответ на угрозу получить по шее и тащиться следом за Джеймсом в купе. Вдалеке показались остроконечные крыши школы, ученики, переодетые в мантии, потихоньку начали выходить в коридор, волоча за собой сундуки и клетки с фамилиарами. Через минуту в вагоне будет не протолкнуться.
— Во! — внезапно воскликнул Поттер, резко затормозив у дверей купе, отчего Скорпиус совсем не красиво и не элегантно налетел на его спину. — А они все языками чешут, смотри-ка.
Скорпиус заглянул ему через плечо и нахмурился, почувствовав неясную тревогу. Альбус Поттер горячо говорил что-то, барабаня пальцами по оконной раме. Отец сидел напротив, закинув ногу на ногу, и с улыбкой внимал, изредка кивая головой. Судя по всему, интересная беседа так увлекла обоих, что они даже не заметили, как поездка подошла к концу. В этом не было ничего странного, и все же Скорпиусу не понравилось увиденное. То ли у Альбуса слишком ярко блестели глаза, то ли у отца на бледных щеках расцвел слишком сильный румянец, выдававший крайнюю степень одобрения. На самого Скорпиуса отец никогда так не смотрел, даже когда тот получал высший балл на экзаменах. Даже когда команда Скорпиуса выиграла кубок школы. Даже когда он в первый раз сел на метлу. Обидно.
— А твой предок и правда крут, — прозвучал над ухом голос Джеймса. — Впервые вижу Ала таким заинтересованным. Может, он еще и передумает…
— Чего передумает? — резко спросил Скорпиус, испытывая к Альбусу Поттеру глупый приступ ревности.
Джеймс открыл рот, чтобы ответить, но тут поезд дернулся, оглушительно зашипел спускаемым паром, и встал как вкопанный. Прибыли.
Поезд дернулся. Драко с тревогой взглянул в окно и удивился, увидев хогсмидский перрон. Дорога закончилась неожиданно быстро. Младший сын Поттера замолчал и тоже взирал на платформу с неприкрытым изумлением. Драко хмыкнул и, поднявшись, потянулся за багажом. В купе вернулся старший Поттер, за широкими, совсем не отцовскими плечами которого маячил Скорпиус.
— Если ты не возражаешь, я пройдусь, — Драко пристально посмотрел на сына, который выглядел непривычно взвинченным. Насколько он знал, Скорпиус не общался с Поттерами, но и откровенной неприязни между ними, кажется, не было. Во всяком случае, сегодня они разговаривали вполне дружелюбно. Скорпиус мотнул головой и, отвернувшись к окну, стал облачаться в мантию.
Поттеры тоже переодевались. Драко еще раз посмотрел на узкую, напряженную спину сына, чудом избежал столкновения с вездесущими локтями Джеймса и, оглянувшись уже у двери, встретился взглядом с Альбусом.
— Думаю, у нас еще будет возможность закончить нашу увлекательную беседу, мистер Поттер. До встречи, господа.
Переждав пробку из галдящей малышни и пропустив вперед нескольких подростков в мантиях Равенкло, Драко спрыгнул с подножки и, не оглядываясь, направился к знакомой тропинке, вьющейся от платформы. Огибая Хогсмид по широкой дуге, она петляла по Запретному лесу и выводила желающих прямо к воротам Хогвартса. В школьные годы Драко предпочитал добираться до школы на фестралах, но сейчас ему хотелось растянуть дорогу. Было много вещей, о которых стоило подумать, прежде чем занять место за профессорским столом в Большом зале.
— Мистер Малфой! — громыхнуло над ухом, и Драко от неожиданности чуть не выронил сумку.
— Вы бы того, это… в карету проследовали.
— Добрый день, Хагрид. А вы ничуть не изменились, — заметил Драко, рассматривая нависшего над ним лесничего. Жуткая косматая борода сейчас доставала Хагриду почти до груди, в не менее косматой шевелюре застряли листья и хвоинки. Видимо, он топал сюда через лесные чащи. Драко невольно поморщился и отступил на пару шагов — его приобретенная с годами терпимость еще не обрела необходимых масштабов. От полувеликанов в лице Хагрида он предпочел бы держаться подальше.
— А вы того… наоборот… — Хагрид взмахнул огромной лапищей и пояснил, недоверчиво глядя на Драко: — Переменились, кажись. В карету идите. Вампира вам запряг, вон, на опушке дожидается.
Драко, невольно поежившись, посмотрел в указанном направлении. Там, отдельно от остальных, действительно стояла карета. Огромный угловатый фестрал что-то смачно жевал и нехорошо косился в их сторону. Заводить с ним знакомство совсем не хотелось.
— Благодарю, но я пешком.
— Это как же? Через лес, что ль, пойдете? — лесничий подозрительно прищурился, а Драко неожиданно для себя весело фыркнул. Детские воспоминания ждали подходящего случая, чтобы ожить в памяти до самых мелких деталей, до неважных подробностей, до запахов, которые начнут преследовать и сниться, стоит лишь на секунду ослабить бдительность и позволить прошлому вернуться. Это было неизбежно с того самого дня, когда Драко вышел из кабинета Макгонагалл, испытывая странное, двойственное чувство. С одной стороны, он был зол на старуху, которая с годами стала еще жестче и требовательнее, а с другой — только оказавшись в школе, Драко понял, как ему не хватало этих стен, этих лестниц, этих каменных плит под ногами. Будто магия Хогвартса навсегда переплелась с его собственной, и не денешься от нее никуда, даже если очень захочешь. Тогда Драко пришла в голову нелепейшая мысль — Хогвартс хочет, чтобы он вернулся. Уже не учеником и совсем не тем, кем был когда-то. Зачем? Поделиться тайнами, которые Драко необходимо разгадать, взыскать долги или для чего-то еще? На самом деле ответы были не важны, он понимал, что уже все решил.
— Мне давно не одиннадцать, Хагрид, — усмехнулся Драко. — Я переживу встречу с кустами.
Лесничий пожевал губами, с сомнением разглядывая Драко, потом вдруг охнул, обернулся, замахал руками на разбредающихся по перрону первоклашек:
— Не расходись, не расходись! Едем! — и снова обернувшись к Драко, неодобрительно буркнул: — Из-за вас все. Чемодан давайте. И с тропы не сворачивайте. Всякое бывает, — мрачно закончил он и, вырвав у Драко сумку, грузно ступая, двинулся к притихшей толпе первокурсников.
В Запретном лесу царило спокойствие, только потрескивали сухие ветки под ногами и шуршали листья. Ветра не было, птиц тоже. Драко время от времени останавливался и сканировал уровень магии. По мере приближения к замку он заметно повышался.
В Мэноре родовая защита охватывала всю территорию, здесь, похоже, было иначе. Например, в Хогсмиде имелась своя отдельная магическая зона, которая захватывала часть леса, а потом начиналась зона Хогвартса. Были у нее четкие границы или расплывчатые, Драко пока определить не удалось: на это требовалось время, значит, придется ждать до выходных. Не так уж долго. А пока стоило начать с записей о постройке Хогвартса, о причинах выбора именно этой территории, о закладке первых камней. Сохранившиеся сведения были минимальными. Обрывки чертежей, несколько древних заклятий неизвестной направленности, астрологические расчеты Салазара и несколько сдержанных писем Ровены, неизвестно кому адресованных, — все, чем располагал закрытый сектор библиотеки Отдела тайн. Но в Хогвартсе непременно должно быть что-то еще. Макгонагалл подтвердила его догадки и, несмотря на давнюю, неизжитую неприязнь к нынешней директрисе, Драко ей верил. Не стала бы Минерва врать, чтобы заполучить себе профессора по ЗОТС. Тем более, контракт он мог разорвать в любой момент — финансовая сторона вопроса не имела значения.
Еще нужно было продумать примерную структуру занятий. Драко не представлял, что и как будет преподавать. Впрочем, для этого существовал учебный план, который, по словам Макгонагалл, уже дожидался его в отведенных комнатах. «Полагаю, в подземельях вам будет удобно», — так заканчивалось полученное от нее вчера письмо. Драко не возражал. Подземелья он много лет считал почти домом, особенно на седьмом курсе, когда предпочел бы отправиться куда угодно, только не в Мэнор. Неприятные воспоминания, мучительные, теперь от них не отмахнешься, они будут настойчиво лезть в голову, отдаваясь болью в висках, пока не удастся отвлечься. Лес для этой цели не подходил, и Драко ускорил шаг. По его подсчетам, до ворот оставалось совсем немного.
А кроме подземелий и Большого зала в Хогвартсе была еще Выручай-комната. Осталось ли от нее хоть что-нибудь? О ней Драко не разговаривал ни с кем. Будто и не было в его жизни адского огня и погибшего Винса. Почему он никогда не спрашивал у Скорпиуса? Не приходило в голову? Да нет, приходило, много раз вертелось на языке вместе с навязчивым горьким привкусом и фантомными запахами горелого дерева и горелой кожи. Значит, тогда было еще не время. Возможно, теперь оно пришло.
Вепри на воротах смотрели на Драко не хуже Хагрида — подозрительно и мрачно. На территории Хогвартса было также тихо, как в Запретном лесу. «Это ненадолго, — с непонятным удовольствием подумал Драко. — Очень скоро здесь будет полно школьников».
Двери в Большой зал оказались еще закрыты, но в холле и на лестницах уже царило оживление. Из гостиных подтягивались старшекурсники, и Драко ловил на себе их заинтересованные взгляды. Спустившись по знакомой лестнице, он щелкнул пальцами, вызывая домовика.
— Добро пожаловать, мистер Малфой, — пропищало нелепое создание, кутаясь в наволочку и подобострастно тараща глаза. — Хогвартс приветствует вас.
— Не думал, что он выберет такого внушительного представителя.
Домовик моргнул, странно всхлипнул и запищал дальше:
— Госпожа директор просит вас пройти в Большой зал на торжественный ужин.
— Сначала покажи мне комнаты, — кивнул Драко. — Мои вещи уже там?
— Да, мистер Малфой, прошу за мной, мистер Малфой.
Драко с облегчением прислонился к захлопнувшейся двери. Внезапная паника при мысли о том, что его могут поселить в бывших комнатах Снейпа, схлынула. Он провел ладонью по лбу, стирая неожиданно выступившую испарину, и поморщился. Что за глупость? Откуда этот непонятный липкий ужас? Мысли о Снейпе уже давно не вызывали никаких сильных чувств, впрочем, как и вообще все мысли, кроме тех, что касались работы.
— Это прошлое, — твердо сказал Драко, брызгая в лицо холодной водой и пристально глядя на себя в зеркало. — Оно прошло.
Методично распаковав вещи и устроив их в шкафу, он окончательно успокоился. Теперь самое время отправиться в Большой зал.
— Мистер Малфой, — сдержанно кивнула Минерва, указывая на стул между ней и окончательно расплывшимся Слагхорном. — Распределение начнется через пять минут.
Драко сел, рассеянно кивая в ответ на горячий приветственный шепот Слагхорна, и оглядел зал. Гвалт стоял невообразимый. Драко не помнил, чтобы они когда-нибудь так орали, хотя, может, он просто не обращал внимания. А в остальном все было знакомо. Четыре длинных стола, звездное небо над головой, факелы, свечи и забытое ощущение праздника. Он отыскал за слизеринским столом Скорпиуса, чуть заметно кивнул, глядя на почти взрослого сына с непривычной нежностью. Все же время летит слишком быстро, а понимание некоторых вещей приходит чересчур поздно. Жаль, потому что ничего уже не исправить.
Будто в ответ на его мысли в зал вломился младший Поттер. Добежав до ближайшего свободного места, рухнул на скамью и, словно почувствовав взгляд, вскинул подбородок. «Все-таки очень похож, — отметил Драко. — Только, пожалуй, разумнее отца. Немного». Губы дрогнули в улыбке, и он поспешно отвернулся. В зале вдруг стало невыносимо тихо. По проходу чинно шествовали первокурсники.
Альбус мог бы сказать, что все началось с дурацкого разговора с профессором Малфоем по пути в Хогвартс. Под негромкий перестук колес, болтовню Джеймса и Скорпиуса, под вкус шоколадных лягушек.
Профессор Малфой оказался интересным собеседником. У него был приятный низкий голос, четкая дикция, скупые отточенные движения.
И только месяц спустя, когда Ал сидел на уроке ЗОТС, вдруг подумалось — интересно, а что будет, если профессора Малфоя вытащить из его вечного кокона сдержанности? Чтобы он не улыбался краешком губ, а расхохотался, откинув голову? И потянулся, как иногда потягивается сам Ал — всем телом, сцепив руки на затылке в замок?
Вот тогда-то Альбуса и накрыло. Как в старых фильмах показывали всякие трюки — медленно, очень медленно профессор Малфой поднимал ладонь с зажатой в пальцах палочкой, описывал ею полукруг; четко очерченные губы двигались, произносились какие-то слова, которых Альбус не слышал. Скрутило, ударило под дых и потащило так, что в кабинете задрожали стены. Стихийных всплесков магии у Альбуса не было лет пять, а тут лопались колбы, кружились в лихом хороводе тяжелые листы пергамента, а в воздухе рассыпались разноцветные искры.
Эмоции — горячие, жадные, сумасшедшие — вливались в сознание непрерывным потоком. Альбус задыхался, отчаянно пытаясь взять себя в руки, мотал головой, прогоняя разноцветный туман перед глазами. Картинки прошлого прокручивались перед ним с бешеной скоростью — как он не замечал, как раньше не понимал, почему не видел? Вот мистер Малфой входит в купе, вот они говорят, вот первое занятие, где Альбус отчаянно скучал — два класса всего лишь знакомились с новым преподавателем. Вот Альбус приходит к мистеру Малфою за книгой по дополнительному курсу — его нет у себя в комнатах, и Ал этим смутно раздосадован и отчего-то зол. Правда, когда опаздывающий профессор появился, появилось и хорошее настроение, и Альбус забыл о том, что еще пять минут назад на душе было чернее тучи.
Идиот. Просто идиот. Зря он послушался отца и продолжил учебу в Хогвартсе. Его СОВ хватило бы, чтобы считаться полноправным членом магического мира, да и образование никуда не делось бы — если бы захотел, мог продолжить учиться где угодно. Чертова интуиция, которая упорно тянула его прочь от Хогвартса. Здравый смысл, который говорил Альбусу, что рано или поздно он влюбится — и тогда пиши пропало.
Тяжело быть частью знаменитой семьи. Все время на виду, все время нужно что-то доказывать. Родители положили кучу сил на то, чтобы их дети оставались «как все», не чувствовали себя избранными. Только сейчас, оглядываясь назад, Ал понимал, как бережно и твердо их всех воспитывали. Глядя на однокурсников и знакомых, он удивлялся, как младшие Поттеры, все трое, не выросли снобами, задаваками и эгоистами. Отец говорил, это все потому, что у них большая семья — и внимание делится между всеми поровну.
Но они все равно оставались теми, кем были — детьми великого Гарри Поттера. А значит, значит… Однажды, после третьего курса, мама спросила, какие девочки ему нравятся. Альбус подошел к вопросу ответственно — долго думал, а потом выдал список качеств, которые ценил. Ум, рассудительность, чувство юмора, чтобы не была занудой… Мама хохотала, как ненормальная, и сказала, что когда такое спрашивают, обычно имеют в виду внешность — блондинки или брюнетки, худенькие или пышненькие. Альбус пожал плечами — про внешность он как-то совсем не подумал. Ну и сказал, что блондинки. Мама усмехнулась и сказала, что тогда девушка его мечты — Луна Скамандер. Кстати, мама была абсолютно права — Луна Альбусу нравилась, с ней было интересно разговаривать. «Даже жаль, что Лоркан и Лисандр парни, — сказала тогда мама. — Кто-нибудь из них тебе бы подошел».
После этого разговора Альбус начал присматриваться к одноклассницам и девочкам постарше. У него легко получалось найти с ними общий язык, с кем-то он даже встречался — недолго. Как однажды сказала Лиза Макмиллан: «Хороший ты человек, Альбус, только исследователь».
Девочкам хотелось тепла и нежности. А ему всего лишь было интересно понять, что в этом всем находят другие. Разговоры, гормональные взрывы, о которых твердили преподаватели, подростковые кризисы — все это прошло мимо Альбуса. Он с изумлением смотрел на однокурсников, творящих чудеса во имя дам сердца. С искренним недоумением слушал сплетни о Лив Харрисон: она носила очень короткие юбки, и при взгляде на нее у всех без исключения парней начинали капать слюни.
Все «исследования» закончились, когда он, глядя на Джейка Иванова — высокого голубоглазого американца — понял, что многое бы отдал, лишь бы увидеть его голым. Собственный член вдруг отреагировал так, словно Ал хватил приапова зелья.
На пятом курсе все стало окончательно ясно. То, что Альбуса не волновали девушки, было очевидно давно, а вот интерес к парням напугал и озадачил. Но величину катастрофы он осознал, когда начал тщательно изучать вопрос.
На упоминание о голубых Джеймс отреагировал смехом и перечислением всего того, что «с этими ненормальными» нужно делать. Родной брат оказался гомофобом. Лили тема не интересовала, она разговорами о нетрадиционно ориентированных парнях просто брезговала: «Фу, какая гадость». А магический мир… Альбус с трудом мог дать оценку тому, как относились волшебники к гомосексуализму. Принцип «делай, что хочешь, пока никто не видит и не знает, но если увидели и узнали — не жалуйся» реализовывался на все сто процентов. Удобный инструмент лицемерного манипулирования. Дамблдор был геем? Ну что ж, у великих людей должны быть недостатки. К тому же, Дамблдор давно умер, ему ничего не предъявишь. Люди добрые, посмотрите на него! Ой, а как это? Тебе и правда нравятся парни? А ты расскажешь? Девочки, я сейчас такое узнала!
Если смотреть на голые факты — гомосексуалов не притесняли. Их принимали на работу. Друзья оставались друзьями… Но и жить спокойно становилось невозможно. По крайней мере, так считал Альбус. Он с детства ненавидел, когда лезли в его жизнь. Он не хотел слушать о себе никаких сплетен. Он не смог бы вынести существования, наполненного любопытными взглядами и клейма «он не такой как все». Его отец тоже был «не таким», но он был героем, это почетное «не такой». А Альбус оказался гнилой ветвью.
Хуже того — весь пятый курс он задыхался от невозможности быть собой. Эта потребность настолько его измучила, что казалось, еще немного — и он сорвется. Плюнет на учебу, на родителей, на брата и сестру… Он приходил в ужас, когда представлял, что будет, если он похвалит задницу хаффлпафского ловца. Или присвистнет вслед слизеринской квиддичной команде. Потом все проходило, конечно, чтобы через некоторое время вернуться снова. Вечный вопрос — как оставаться собой, чтобы никому от этого не было плохо?
Решение пришло после пятого курса. Тогда Альбус все каникулы провел в Голландии — родине тюльпанов, алмазных стрекоз и свободного секса. Он до сих пор не мог решить, какой уголок заворожил его больше: магический Амстердам с русалками, сиренами, кентаврами, карликами и великанами или традиционный, маггловский — с доступными женщинами и мужчинами, в глазах которых горит огонь, будто охватывающий весь ночной город.
И, как ни странно, именно в квартале красных фонарей Альбус впервые понял, что ему нужно делать. Нет, его совсем не тянуло в Голландию — это был праздник, в котором нет смысла оставаться, иначе он превращается в унылые будни. Он понял, как сохранить себя и уберечь семью. Нужно просто шагнуть в маггловский мир. Целиком и полностью. Тогда же, вернувшись из Амстердама, он собрал всю информацию о колледжах Британии. Когда выяснилось, что он пропустил сроки подачи документов, долго думал, что же предпринять. Можно было уйти из Хогвартса, устроиться на работу, а потом подать документы заново. Но разум говорил: это нерационально, тогда уж стоит закончить Хогвартс, что сделают два лишних года? А внутренний голос шептал, что надо придерживаться принятого решения… Альбус колебался до последнего — до того самого разговора с отцом. И решил уступить. Отцу, разумным доводам, собственному страху перед новой жизнью…
Зря. Когда Алу удалось-таки погасить свой стихийный всплеск, профессор Малфой отправил его в Больничное крыло. Альбус честно сходил к мадам Помфри, покорно выпил какие-то омерзительно пахнущие зелья и улегся на кушетку восстанавливать силы.
— Ничего, милый, издержки переходного возраста, — улыбнулась Помфри, и лучики морщинок собрались в уголках ее глаз. — У всех по-разному проявляется.
Алу казалось, что Помфри все поняла. Так или иначе, в Больничном крыле у Ала появилось время подумать. Поразмышлять. Только, как ни крути, жизнь в одну секунду изменилась — теперь постоянно щемило сердце, а встреч на занятиях категорически не хватало.
Альбус прислушивался ко всему, что говорят про Малфоя-старшего, ловил крупицы сведений, откладывал в дальний уголок памяти, чтобы потом, долгими ночами, жадно перебирать, прикидывать — есть ли шансы?
Джеймс несколько раз пытался вызвать его на разговор, но Ал только отмахивался. Лишь признался, что влюбился, и попросил оставить в покое. Брат недоумевал, ходил вокруг да около, даже попытался познакомить с парочкой своих знакомых с седьмого курса — решил, что Альбуса грубо отшили, и ему срочно нужно зализать душевные раны. Тот и сам понимал, что ведет себя глупо, что Джеймс волнуется. Если бы это была девчонка — да что там, любой из преподавателей женского пола — Ал бы ему давно все рассказал.
А так… несмотря на осторожные маневры Альбуса, брат продолжал кипятиться при упоминании очередного «голубого вопроса», да и мистера Малфоя он недолюбливал: пару месяцев назад тот снял с Гриффиндора десять баллов, и Джеймс какое-то время считал профессора личным врагом, даже со Скорпиусом, с которым они, кажется, нашли общий язык, поругался и не разговаривал.
Но вместе с тем Ал был счастлив как никогда. Он летал, словно на крыльях, с радостью встречал новый день, потому что тот мог принести что-нибудь хорошее. Например, профессор мог опять прикоснуться к Альбусу при передаче ему учебных пособий, как это случилось на прошлой неделе. Или они перекинутся парой слов наедине, как было вчера, когда мистер Малфой рассказал, что на месте каменной неподвижной лестницы раньше была совсем старая, скрипучая, с проваливающейся ступенькой. Малышня постоянно попадалась в эту ловушку, чтобы на следующий год таинственно умолчать и проследить, как туда снова попадется неопытный и незадачливый первокурсник. А сегодня полуголый Альбус врезался в мистера Малфоя прямо в коридоре. Верно говорят — не строй хитрых планов, судьба сама придет.
Бассейн в Хогвартсе появился еще десять лет назад — не без помощи тети Гермионы, не любившей квиддич и считавшей его неженским видом спорта. Но при этом она была уверена, что физкультура нужна всем. В результате, с легкой руки Попечительского совета, главой которого тогда был отец, в Хогвартсе стали заниматься плаванием.
Альбус любил утренние часы — вода бодрила, к тому же, в это время в бассейне было малолюдно: cтуденты предпочитали поспать лишний часок. Одна проблема — Ал в этих случаях совсем не следил за временем. В итоге он так замечтался, что вспомнил о занятиях, когда воздух дрогнул от первого звонка на урок. Альбус кое-как натянул штаны и, как был, помчался в Гриффиндорскую башню — если повезет, он опоздает всего на пятнадцать минут. И за вторым поворотом врезался в мистера Малфоя. Сначала даже не осознал, что произошло — просто несколько секунд стоял, уткнувшись в плечо и вдыхая едва знакомый запах, от которого уносило крышу к соплохвостам. Потом поднял голову, встретился с прохладным взглядом серых глаз, хватая ртом воздух — и припустил прочь, крикнув «Извините, профессор Малфой!». На урок Альбус так и не пошел — потому что на полчаса заперся в туалете и дрочил, зажмурившись. Черт бы побрал все...
Сейчас, когда схлынули первый шок и возбуждение, вызванные этим глупым озарением-влюбленностью, голова у Ала начала, наконец, соображать. Джеймс заметил, что брат успокоился, и, шутливо закатывая глаза, попросил больше так не вляпываться. Альбус только улыбнулся в ответ. О том, что творилось в душе, он не собирался говорить даже брату.
Он и сам побаивался, но сил терпеть больше не было. Его тянуло к Малфою-старшему, вело от одного присутствия, он дурел от его запаха и мыслей о нем. Он собирался — как это однажды сказал Джеймс? — проявить инициативу. И плевать на последствия.
Если бы не подготовка к ТРИТОНам, Джеймс давно бы заметил, что с Альбусом творится нечто странное и не очень понятное. Но первый триместр выдался сложным: помимо повторения пройденного за все предыдущие шесть лет, семикурсников нагрузили огромным количеством самостоятельных работ, и Джеймс по полдня пропадал в библиотеке. Кроме того приходилось еще тренироваться. Джеймс ушел бы из команды, но заменить его было некем. В результате свободного времени не оставалось совсем, Джеймс даже в Хогсмид решил не ходить, во всяком случае, пока не разгребет первоочередные проблемы.
Только к концу первого месяца после начала занятий он обратил внимание на то, что Альбус сам на себя не похож. Впрочем, объяснение нашлось быстро — тот наконец-то влюбился. Джеймс по-братски порадовался и снова с головой ушел в подготовку к выпускным экзаменам. А еще через месяц выяснилось, что с любовью у Альбуса что-то не так. Джеймс пытался поговорить, но брат только отмахивался и грустно улыбался.
Джеймс никогда не был любопытным. Вернее, до этой осени у него не было необходимости проявлять любопытство: между братьями Поттерами не существовало секретов. Но теперь он не мог отделаться от тревожных мыслей. Альбус вел себя странно, заводил загадочные беседы о том, что любовь бывает разная…
Про «разную» любовь Джеймс прекрасно знал и считал это мерзостью. Естественно влюбиться в девушку, в женщину. Все остальное — блуд и извращение. На четвертом курсе Джеймс влюбился в мадам Розмерту, хотя она была старше его на добрых полсотни лет и помнила папу мальчишкой. Эта любовь очень быстро прошла, и Джеймс благополучно про нее забыл. Потом он увлекся на какое-то время Синтией Палей, потом Хлоей Забини, потом кем-то еще… Чувства были легкими, необременительными и не оставляли в душе заметного следа.
У Альбуса все было иначе, а непонятные разговоры заставляли Джеймса переживать за брата еще больше. Что-то здесь было неправильно, не так. Старший из братьев Поттеров никогда не унизился бы до тайной слежки, но Хогвартс не так велик, как кажется первокурсникам, впервые вступающим под величественные своды замка, так что Джеймс поневоле начал замечать то, на что не обращал внимания раньше. И с каждым днем увиденное все больше и больше повергало его в ужас и отчаяние.
Мифическая девушка Альбуса оказалась вовсе не девушкой. Профессор ЗОТС, мистер Малфой — вот с кого брат не сводил мечтательного взгляда, сидя за столом Гриффиндора. Узкое лицо, стянутые в хвост белые волосы, светлые неприятные глаза, тонкие губы — да Джеймс и на девушку с такой внешностью не посмотрел бы, не то, что на парня. А профессор Малфой даже не парень — он был ровесником отца, пожилым человеком. Нет, папе, конечно, до старости еще далеко, но все же!
Джеймс надеялся, что ошибается. Что Альбус просто мечтает о чем-то своем, а смотрит на профессора ЗОТС совершенно случайно. Не могло, не должно было с ним случиться такого несчастья. Потому что это же Ал — добрый, веселый, умный Ал, любимый братишка, с которым так здорово и гонять на метле, и азартно пытаться придумать новые заклинания, и просто молчать, сидя рядом на берегу озера и пуская по воде плоские камешки.
Пожалуй, Джеймс еще долго мучился бы сомнениями, если бы не Скорпиус. Нельзя сказать, что они подружились после той поездки в Хогвартс-экспрессе, но сблизились — точно. Джеймс со Скорпиусом не просто кивали друг другу, сталкиваясь в коридорах школы, но и нередко останавливались поговорить. Скорпиус, как выяснилось, очень неплохо разбирался в теоретической магии, в частности, в чарах. С ним было интересно болтать, и временами Джеймс даже удивлялся, как это он раньше не обнаружил в Малфое такого приятного и начитанного собеседника. Но в конце сентября они со Скорпиусом поругались. Положа руку на сердце, Джеймс тогда был не прав: мальки-первокурсники наказание заслужили. Профессор Макгонагалл за опоздание на урок тоже никогда и никого по голове не гладила. Но Макгонагалл это Макгонагалл, а Малфой — это Малфой.
Джеймс и сам не понимал, почему его так раздражает отец Скорпиуса. Педагогом он оказался неплохим, пожалуй, даже отличным: объяснял все четко, доступно, никогда не повышал на студентов голос, всегда был готов помочь и объяснить материал еще раз, даже после занятий. Любимчиков не заводил, откровенной неприязни ни к кому не питал. Да и знал свой предмет профессор Малфой намного лучше, чем миссис Корнуолл, преподававшая ЗОТС в прошлом году. Даже отец в ответе на одно из писем написал: «Профессор Драко Малфой? Думаю, вам повезло».
Свою неправоту Джеймс осознавал, но ничего не мог с собой поделать. Он много раз порывался подойти к Скорпиусу и помириться, однако в последний момент разворачивался и шел прочь.
Так что именно Скорпиус сделал первый шаг к примирению. Подкараулил в библиотеке, утащил за стеллажи и долго пыхтел, глядя в сторону.
— Ты чего? — Джеймс удивленно уставился на него. — Что-то случилось?
Скорпиус посмотрел ему в глаза, неожиданно покраснел и кивнул.
— По-моему, случилось. А если не случилось, то случится очень скоро. Ты ничего необычного не замечал в последнее время?
— В каком смысле? — насторожился Джеймс и почему-то подумал об Альбусе.
— Не знаю, в каком, — Скорпиус сунул руки в карманы и нахмурился. — Твой брат… С ним вообще все в порядке?
— То есть? — немедленно оскорбился Джеймс. — Ты на что намекаешь?
Рука немедленно потянулась ухватить Малфоя за ворот, но Джеймсу удалось перебороть себя.
— Ни на что я не намекаю, — огрызнулся Скорпиус. — Я прямым текстом тебе говорю — дело нечисто. С отцом что-то происходит. Ты не видишь, а у нас с Гриффиндором сдвоенные занятия почти по всем предметам. Так вот, я не знаю на наших двух факультетах студента, которому отец уделяет столько же внимания, сколько твоему брату. И я не знаю другого профессора в Хогвартсе, на которого бы твой брат смотрел с таким же обожанием.
— Врешь, — сказал Джеймс, прекрасно слыша неуверенность в собственном голосе. — Это же…
Он сполз по стенке на пол и посмотрел на Скорпиуса снизу вверх. Тот оглянулся и опустился рядом, обняв острые колени длинными руками.
— Я думал, что мне кажется, — пробормотал Джеймс, невидяще глядя на нижнюю полку стеллажа, маячившую перед глазами. — Альбус в последнее время ведет себя непонятно. Раньше мы болтали в гостиной перед сном, а теперь он то уходит к себе в спальню, то до отбоя болтается где-то в коридорах, то сидит, уткнувшись носом в книгу. И при этом не читает ничего, я же вижу, просто смотрит на открытые страницы.
— Ты думаешь, что это… — начал Скорпиус, но Джеймс с силой ударил кулаком об пол.
— Не хочу думать! — шепот вышел злым и срывающимся. — Потому что это гадость! Ты был в маггловском Лондоне? Видел эти… карнавалы? Я видел — идут по улицам, полуголые, размалеванные, в перьях каких-то! Некоторые вообще в бабских юбках! Обжимаются у всех на глазах, целуются взасос!
— Да видел я, не ори, — таким же злым шепотом оборвал его Скорпиус. — Слава Мерлину, в наш мир эта зараза еще не добралась. А если и добралась… В общем, хрен с ними, пусть живут, как хотят. Но я не желаю, чтобы отец…
Он замолчал и неожиданно шмыгнул носом. Потом добавил как-то совершенно по-детски обиженно:
— А мама как же? Вдруг узнает?
Джеймс тоже подумал — о маме, об отце, о Лили — и помотал головой.
— Погоди, Скорпи. Мы тут с тобой напридумывали, но может быть, и нет ничего. Ну мало ли, твой отец просто хорошо относится к Альбусу. И Альбус просто уважает профессора Малфоя. Или там… предмет нравится, я не знаю.
— Вот и поговори с ним, — Скорпиус развернулся к Джеймсу всем телом. — Я-то отца не могу спрашивать, сам понимаешь. А ты у брата можешь.
— Легко сказать, — Джеймс мотнул головой. — Как я должен спрашивать? Альбус, что у тебя с профессором Малфоем?
— Откуда я знаю? — снова разозлился Скорпиус. — Как хочешь, так и спрашивай — твой брат, а не мой.
Он встал с пола, отряхнул от пыли мантию и брюки, покосился на Джеймса.
— Слушай, Поттер. А если все это, ну… на самом деле? Что делать-то?
— Выясним все сначала, — Джеймс поднялся. — И знаешь… давай договоримся. Если я что узнаю — говорю тебе. А если ты — то сразу сообщаешь мне. И по факту уже будем решать, что делать дальше. Вместе. Идет?
Он протянул руку, и Скорпиус немедленно сжал его пальцы своими — сухими и горячими.
— Идет!
Нельзя сказать, что после этого разговора Джеймсу стало легче. Но теперь он хотя бы не чувствовал себя одиноким в своих подозрениях. В конце концов, Скорпиус в этой ситуации тоже оказался лицом заинтересованным. И, пожалуй, ему было еще хуже.
Решительный разговор Джеймс назначил на субботу, когда большинство студентов собирались в Хогсмид. Надвигалось Рождество, в лавках магической деревни вовсю шли распродажи, и толпы подростков ломились к прилавкам, звеня галеонами.
Джеймс тоже думал пойти, но в воскресенье. Потому что в воскресенье туда намеревался идти Альбус. А оставлять брата без присмотра Джеймс не собирался. Так что после завтрака, когда гостиная Гриффиндора опустела, он уселся на диванчик и принялся дожидаться Альбуса, убежавшего в библиотеку менять книги.
Разглядывая веселое пламя в камине, Джеймс пытался прикинуть — как разговаривать с братом. Вот прямо в лоб спросить — кто ему нравится, мальчики или девочки? Или начать разговор с чего-нибудь отвлеченного, в надежде, что Альбус проговорится? Или побеседовать о профессоре Малфое и попытаться понять, как брат к нему относится?
Ни один вариант Джеймс так и не успел продумать до конца, потому что дверь в гостиную открылась и вошел Альбус, нагруженный книгами так, что из-за верхнего учебника была видна только темная макушка. Отлевитировав тяжелую стопку на стол, он вздохнул, сел рядом с Джеймсом на диван и спросил — устало и безразлично:
— А ты почему не пошел со всеми в Хогсмид?
Все благоразумные слова как-то разом выскочили из головы. Джеймс посмотрел на брата — похудевшего, осунувшегося, но с каким-то непонятным светом в глазах. Взял за руку, сильно сжал.
— Ждал тебя. Ал, я хочу, чтобы ты, наконец, объяснил мне, что происходит. Ты похож на зомби. Учти, я тебя не отпущу, пока не расскажешь всю правду. Лучше, если ты расскажешь мне — потому что если мама увидит, на кого ты стал похож, она обязательно заставит тебя признаться. А вдвоем мы сможем что-нибудь придумать. Кто она?
— Она? — Альбус коротко посмотрел на Джеймса и снова отвернулся. — Джейми, не говори глупостей.
— Тогда в чем дело? — Джеймс сильно дернул брата за руку, заставив болезненно охнуть. — С отметками у тебя все прекрасно. Ты совершенно здоров. Не она? Хорошо, тогда я спрошу прямо — если не она, значит, он?
Альбус вдруг рассмеялся — еле слышно и как-то нехорошо. Словно на самом деле ему хотелось плакать, и он с трудом сдерживал себя. Джеймс не успел испугаться — брат повернулся к нему и выпалил прямо в лицо:
— А если это действительно он? Ты правды хотел — вот тебе правда, Джейми. Я голубой, понятно тебе? Да-да, из тех самых, размалеванных и разодетых, которых ты так ненавидишь. А теперь можешь плюнуть мне в глаза и сказать, что я тебе больше не брат!
Он вырвал ладонь из ослабевших пальцев оторопевшего Джеймса, судорожным движением сгреб со стола книги. И крикнул, шагнув к двери, ведущей в спальню шестикурсников, и даже не обернувшись:
— Можешь начинать придумывать, что сказать маме и отцу. Потому что я собираюсь остаться на каникулах в Хогвартсе.
Это был худший учебный год Скорпиуса Малфоя. Никогда еще он не испытывал такой опасной смеси эмоций: от едкой, разъедающей внутренности ненависти, до мучительного стыда — огромного, всепоглощающего и горького, как незрелый грейпфрут.
А начиналось все не так уж плохо. Быть сыном одного из школьных преподавателей оказалось вовсе не хлопотно, как виделось поначалу. Никто не смотрел на Скорпиуса как на привилегированного ученика, никто не подкатывал с просьбой замолвить словечко перед экзаменами, никто не шептался за спиной и не фыркал в лицо. Да и отец не делал никаких поблажек, спрашивая с сына наравне с другими учениками. И это было правильно. Жизнь казалась если не замечательной, то, по крайней мере, вполне сносной. Единственное, что раздражало — постоянное мелькание Альбуса Поттера в непосредственной близости от кабинета ЗОТС.
В первый раз увидев лохматую голову, сунувшуюся в открытую дверь, Скорпиус удивленно приподнял бровь. Уроки давно закончились, ужин тоже прошел, все школьники должны разойтись по своим гостиным. В такой час у аудиторий болтались только «счастливчики», приговоренные к отработками, но у профессора Малфоя никаких отработок на сегодня не имелось. Это был один из тихих вечеров после долгого дня, которым полагается называться семейными — неторопливый разговор отца с сыном за плотно прикрытыми дверями кабинета, обсуждение последнего маминого письма и новостей из дома. И вдруг — Поттер, нежданно-негаданно.
— Проходите, Альбус, — вежливо сказал отец, доставая из стола какую-то пыльную книгу, — Вот пособие, которым вы интересовались.
Младший Поттер улыбнулся так, словно ему предложили не учебник (наверняка скучный и написанный страшно нудным языком), а новый сорт карамельных тянучек из Сладкого Королевства. Он прижал книгу к груди, почему-то порозовел и уставился на отца со странным выражением на лице, с каким первокурсники смотрят на новую модель метлы, выставленную в витрине магазина.
— Постарайтесь вернуть его как можно скорее, — добавил отец, прерывая сбивчивый поток благодарностей, хлынувший из Поттера. — Если вам покажется интересной выбранная тема, я мог бы предоставить список литературы, которая поможет…
— Мне уже интересно, — быстро сказал Альбус. — А можно, я еще раз загляну, а? Ну, вдруг мне будет что-нибудь непонятно…
Отец, конечно же, согласился — можно, безусловно, можно, как же иначе. Скорпиус раздраженно пожал плечами, провожая Альбуса до дверей ревнивым взглядом. Странный парень, внезапно увлекся Защитой, с чего бы? Раньше Поттер не проявлял большого интереса к этой дисциплине, неужели подействовал тот разговор в купе?
Через неделю картина повторилась. Зайдя к отцу перед ужином, Скорпиус застал в кабинете Альбуса Поттера, не сводящего горящих глаз со своего учителя. В руках у него было несколько свитков, из сумки торчал корешок толстой книги. Он даже не обернулся, и Скорпиус, обидевшись, сел на заднюю парту, дожидаясь, пока отец и придурок Поттер закончат беседу о применении боевых заклинаний в мирное время.
Два дня спустя он увидел Альбуса и отца, бодро шагающих по коридору в сторону библиотеки. Поттер жестикулировал, видимо, в попытке что-то доказать, и старался попасть в такт быстрым шагам отца. Тот сдержанно отвечал, но иногда его ладонь взлетала вверх и рассекала воздух — явный знак, что разговор его сильно заинтересовал. Скорпиус зачем-то шмыгнул в первую же попавшуюся нишу и оттуда наблюдал, как отец и его ученик, не прекращая спора, скрылись за дверями библиотеки. Покинув свое убежище, он медленно побрел в сторону слизеринских подземелий, на ходу размышляя об увиденном. Больше всего его поразил и раздосадовал собственный порыв — получалось, что Скорпиус только что подсматривал за отцом, как какой-то шпион. Это было неправильно, недостойно и некрасиво. И в том, что Скорпиус пал так низко, был повинен Альбус Поттер.
Через пару дней он застал после отбоя нагруженного свитками Альбуса, скребущегося в дверь отцовского кабинета, и гордо прошествовал мимо. В конце концов, что такого, если Поттер хочет заниматься дополнительно? Может он, по примеру своего родителя, решил стать аврором, а отец считает, что не имеет права пренебрегать профессиональными обязанностями даже ночью? Не похоже на него, но мало ли…
Следующим вечером, проходя мимо тренировочного зала, Скорпиус услышал знакомый голос и осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Он увидел отца и — кто бы мог подумать! — Поттера. Очередной дополнительный урок оказался в самом разгаре. Порозовевший Поттер застыл в центре деревянного помоста, а отец, стоя у него за спиной, осторожно подталкивал негнущийся локоть, пытаясь поставить задеревеневшую руку ученика в верную позицию. В этом не было ничего особенного, обыкновенное практическое занятие. Но Скорпиус, проклиная свое любопытство и нехорошее предчувствие, не дававшее ему покоя с начала года, продолжал смотреть одним глазом в узкую щелку между створками дверей.
Отец сжал длинные пальцы на чужом локте, нахмурился и что-то сказал резким тоном, дергая руку Поттера вверх. Альбус упрямо мотнул головой, поджал губы, но все же развернул кисть под правильным углом, стараясь в точности повторить движение. Какое-то время он тренировался, размахивая палочкой из стороны в сторону, а потом разочарованно выдохнул и опустил руку.
— Плохо, — донесся до Скорпиуса голос отца. — Очень плохо. Кисть должна описывать полный эллипс и заканчивать петлей, а у вас получается то ли круг, то ли квадрат.
— Дерьмо, — негромко пробормотал Альбус, глядя на свою руку как на предателя рода человеческого. — Вот дерьмо же…
— Ругань не поможет, — отрезал отец, снова вставая за его спиной. — Мягче, без рывков, движение плавное, не выставляя локоть. Плечи опустить, спину не напрягать. Все понятно? Пробуем еще раз.
Поттер снова поднял палочку, сделал пару рваных взмахов и тяжело вздохнул.
— Уф… устал… — донеслось негромкое.
— В тренировке половина успеха, — менторским тоном заметил отец. — Пять минут отдыха и продолжим.
Альбус кивнул, а потом вдруг качнулся назад, будто ноги перестали его держать, и на какое-то мгновение прижался затылком к профессорской мантии. Прижался, видимо, совсем позабыв, что прижимается не к ровеснику, не к другу, а к взрослому человеку, учителю. Навалился, как смертельно усталый путник наваливается на ближайшую опору, чтобы перевести дух. Отец замер, словно его ударило Ступефаем, бледные пальцы на локте Альбуса судорожно сжались, комкая ткань рукава. Казалось, еще немного, и он подхватит Поттера под мышки, чтобы прижать к себе еще ближе, не давая упасть.
Так они стояли несколько секунд, слившись в странном, наверняка неудобном объятии. Потом отец побледнел и оттолкнул Альбуса, а тот отскочил в сторону, нелепо взмахнув руками, выронил палочку, и она закатилась под тренировочный помост. Скорпиус в сердцах плюнул и отошел от двери, донельзя смущенный увиденным. Поттер вел себя как девчонка, пытающаяся спровоцировать понравившегося парня на приставания. Тоже мне, знаток боевых заклинаний в мирных условиях. И отец хорош, надо было снять с негодяя десяток-другой баллов, чтобы не забывался, а он наоборот — поддержал игру, чуть обниматься не начал.
— Он очень прилежный ученик, — ответил отец вечером, когда Скорпиус, набравшись смелости, решился спросить, зачем он так много времени уделяет Альбусу. — Наверное, это наследственное. ЗОТС и квиддич Поттерам даются лучше всего.
И тут же добавил, увидев недоверчивую гримасу на лице сына:
— Кстати, что у тебя с Зельями? Ты написал эссе, или рассчитываешь, что к тебе проявят снисхождение?
Скорпиус, захваченный врасплох, забормотал какую-то оправдательную чушь, но момент был упущен: больше к разговору об Альбусе Поттере они не вернулись.
А ситуация, тем временем, развивалась с пугающей быстротой. На какое-то время Альбус перестал хвостом таскаться за профессором Малфоем, словно догадавшись, как это выглядит со стороны, и Скорпиус уже готов был забыть о слежке, списав дурное предчувствие на слишком разыгравшееся воображение. Действительно, что такого? У многих преподавателей есть любимчики среди учеников, которым достается больше внимания, чем остальным. Поттеру повезло с педагогом, вот и все. А то, что у отца как-то странно поблескивают глаза, а Альбус иногда смотрит на него как преданный фанат на звезду квиддича… Что ж, и такое бывает. И вероятно, Поттер тогда действительно смертельно устал, уж кто-то, а Скорпиус по себе знал, каким требовательным педагогом может быть отец.
Но червячок сомнения, поселившийся в душе, все грыз и грыз, не давая забыть о подозрениях. Скорпиус и сам не мог объяснить, что именно его настораживает в отношениях отца и Поттера. Было что-то во всем этом неправильное, болезненно-ненормальное, даже преступное, чему и слова-то не подобрать. Иногда Скорпиус замечал, как прямо посреди урока у Поттера сладкой пеленой заволакивает глаза. От вида мечтательной физиономии у Скорпиуса начинали чесаться кулаки — хотелось одним сильным ударом стереть с пухлых губ эту улыбочку. Пару раз он даже пытался спровоцировать Альбуса на драку, но тот никак не отреагировал на подначки.
В конце концов Скорпиус, измученный тяжкими мыслями, не выдержал и поступил так, как посчитал правильным — решился на непростой разговор с Джеймсом Поттером. После этой беседы он не спал всю ночь: вертелся в кровати, сто раз прокручивая в голове слова Джеймса, находил им тысячу опровержений и тысячу доказательств, жалел, что вообще обратился за помощью, а потом корил себя, что сделал это слишком поздно. И очень, очень стыдился собственного отца.
И в этом тоже был повинен Альбус Поттер. Скорпиусу казалось, что именно Поттер влез своими глупыми влюбленными взглядами туда, куда не следовало. Ввалился в запретную зону, взломал хитрые замки, перевернул все вверх дном, перетрогал руками то, что не имел права трогать, и заставил Скорпиуса испытывать то самое, отвратительное, стыдное чувство, которое испытываешь, осознавая, что родители вовсе не небожители, а обычные люди из крови и плоти. Это было очень больно, и Скорпиус по-настоящему ненавидел Альбуса Поттера.
— Здравствуй, Драко. Очень рада тебя видеть. Ты странно выглядишь. Хочешь мятных леденцов? Нет, я не забыла, ты не любишь, и все же у тебя очень несчастное лицо. Ты здоров?
— Я тоже рад, что ты нашла время приехать.
— Я выпью коричного эля. Он здесь есть? Подожди минуту.
Луна Скамандер бросила на столик увесистую потертую сумку и, откинув за спину тяжелые длинные волосы, устремилась к стойке. Драко снова вздохнул и нетерпеливо постучал пальцами по столешнице. Как ни странно, эта неповторимая и совершенно чокнутая женщина была одной из тех нескольких человек, которых он мог бы назвать если и не друзьями, то хорошими знакомыми. Впрочем, в интеллекте, своеобразной рассудительности и маниакальной увлеченности работой отказать Луне было нельзя.
Поначалу Драко страшно раздражала ее манера перескакивать с темы на тему, говорить в лицо то, что остальные предпочитали говорить за спиной, удивительно философский взгляд на вещи и детская восторженность. Да чего уж — в Луне его раздражало почти все. Первые полгода в Отделе он старался обходить ее стороной, радовался каждой ее экспедиции не меньше, чем собственному повышению, а потом вдруг понял, что причина не в Луне, а в нем. Миссис Скамандер олицетворяла собой то, что он вычеркнул из жизни еще в детстве, благодаря отцу или собственным сомнительным убеждениям. Возвращаться к истокам было тяжело, но общая работа требовала жертв, и Драко выдавливал из себя стойкую неприязнь, как когда-то давно выдавливал эмоции, зависть, жажду любви. На этот раз он тоже справился, да так успешно, что теперь и открытиями, и сомнениями делился в первую очередь именно с Луной, хотя работали они в разных направлениях.
— Я и тебе взяла, — Луна поставила перед Драко большую запотевшую кружку и села. — Аберфорт меня помнит.
— Меня тоже. Даже слишком хорошо.
— Драко Малфой — профессор в Хогвартсе. Это так грустно. Я иногда даже завидую моим мальчикам — мне тоже хочется вернуться. Но в Австралии снова видели призрачных кенгуру, и я должна ехать. Ты не представляешь, Драко, как они прекрасны. Особенно ночью. И главное, никто ничего о них не знает. Что у тебя случилось? Рольф говорит, что в камине ты выглядел ужасно. И сейчас тоже плохо. Ты что-то нашел? Или потерял? Наверняка второе — ты выглядишь подавленным.
— Меня всегда поражало твое умение отвечать на свои же вопросы, Лавгуд.
— Скамандер, Драко.
— Мне нравится так.
— Ну ладно. Ты очень любишь ходить мимо сути. У твоего сына все хорошо?
— Более чем, — Драко нахмурился, пригубил эля и поморщился — слишком сладкий. — Ты ведь помнишь Выручай-комнату?
— Конечно, — Когда Луна так улыбалась, Драко снова чувствовал себя школьником и отчетливо видел перед собой странную мечтательную девчонку с редисками в ушах. — Очень интересное место. Там было все и в то же время не было ничего. Я любила там бывать.
— Во время Битвы за Хогвартс в Выручай-комнате кое-что произошло. — Драко медленно растер пальцем мокрый круг на столе. Луна молчала и, собравшись с мыслями, он продолжил: — Адский огонь. Ты ведь знаешь, после него не остается ничего живого. И неживого тоже.
— Все, что было в комнате, погибло? Как жаль. Я помню, Гарри что-то говорил об этом.
— Да. Он был там, когда все случилось.
— И ты, — кивнула Луна. — Что с ней сейчас? Ты пробовал ее открыть?
— Нет. Я не смог. И именно поэтому ты здесь. В защитной магии Хогвартса есть брешь. Прорыв, черная дыра, называй, как хочешь. Там, на месте бывшей Выручай-комнаты. Адский огонь уничтожил древние заклятья. К моей работе это имеет очень косвенное отношение, но если я пойму, как ставили защиту основатели, возможно, мне удастся восстановить заклинания или найти аналог. И вернуть комнате ее волшебные свойства.
— Что думает Макгонагалл?
— Я с ней не говорил, — голос прозвучал резче, чем хотелось. — Сначала я должен убедиться, что это в принципе реально. О нарушении защиты она знает, там сейчас что-то вроде надежной заплатки, я бы ни за что не обнаружил, если бы специально не искал и, кстати, очень знакомый почерк.
— Наши зашивали?
— Скорее всего под руководством неуловимого начальства.
— Что ты собираешься делать?
— Насколько мне удалось выяснить, комната не откликается на призывы жаждущих, меня она тоже не впустила. Но я считаю, что после исчезновения защитных чар на месте комнаты должен был остаться временной карман, законсервированная реальность.
— Комната в том виде, в каком она осталась после того, как огонь, пожрал все, что мог, и поглотил сам себя.
— Да. И если создать вероятную проекцию...
— А потом воплотить ее с помощью воспоминаний всех, кто был в комнате в последний раз, и совместить это с твоими расчетами колебаний защитного поля Хогвартса...
— Мы получим примерный рисунок недостающего куска сети заклинаний.
Луна помолчала. Ее взгляд изменился, из рассеянного сделавшись цепким и пристальным. В такие моменты Драко казалось, что она совсем не такая, какой хочет казаться, какой все привыкли ее видеть, сразу вспоминалось, что училась Лавгуд в Равенкло и кажется, довольно успешно. Но Луна очень быстро снова становилась привычной.
— Драко, мне кажется, это может сработать. И я считаю, что это отличный план. Но ты не хочешь посоветоваться с начальством. Почему?
— Я предпочитаю ходить к нему не с воздушными замками, а с готовым проектом. К тому же, я еще не решил, стоит ли вообще этим заниматься.
— Решил, — качнула головой Луна. — Иначе бы меня здесь не было, верно? Тебе нужны воспоминания Гарри. Кого еще?
— Четы Уизли, — усмехнулся Драко. — Знаешь, Лавгуд, иногда ты меня пугаешь.
— А ты мне иногда очень нравишься, Драко Малфой.
— Только иногда?
— Иногда, — подтвердила Луна, по обыкновению не собираясь ничего объяснять. — У тебя получается быть профессором?
— Не знаю, — честно ответил Драко. — Я делаю все, что могу, но эти дети... — он устало закатил глаза.
Луна тихо рассмеялась.
— Они прекрасны, ты просто не хочешь к ним приглядываться, потому что думаешь только о своих исследованиях.
— Вот уж нет! — возмутился Драко и тут же отвел глаза, спасаясь от ставшего вдруг острым и пристальным взгляда Луны.
Она была права, он действительно не приглядывался. Вдаваться в житейские беды и радости подростков не входило в его обязанности, этим должны заниматься деканы факультетов. Ему с избытком хватало двух исключений. И если к одному из них — сыну — он давно привык, поэтому реагировал на него спокойно, то второе исключение в виде Альбуса Поттера путало планы и отрывало от дел.
— Видишь. Ты сам все знаешь. Но, наверное, мне пора. Меня ждут кенгуру, Гарри и Рон с Гермионой. Обязательно пришлю тебе их фотографии.
— Если можно, только кенгуру, — улыбнулся Драко. — Тебя проводить?
— Нет, конечно. Это всегда слишком печально. Но ты можешь меня встретить, когда я снова приду. Где ты будешь на Рождество?
— Дома, — пожал плечами Драко. — А потом вернусь в Хогвартс. У меня большие планы на эти каникулы.
— Ты уже пробовал создать копии?
— Как раз этим и собираюсь заняться. С каждым заклинанием приходится сидеть по несколько недель. И я не могу понять смысла даже половины тех, что обнаружил. Древняя магия плохо поддается расшифровке.
— У тебя все получится. До встречи, Драко.
— Спасибо.
Миссис Скамандер исчезла за дверью, и Драко остался один. Откинувшись на спинку стула, он посмотрел в окно. На мантии и волосы прохожих, на камни мостовой падал первый в этом году снег. Три месяца в Хогвартсе, и почти никакого заметного прогресса в работе. Те сведения, которые он успел получить, разумеется, бесценны, но их слишком мало, чтобы оправдать три месяца жизни, потраченных впустую. И дело было не в том, что большую часть времени отнимали уроки — несколько часов в день Драко мог посвящать им без ущерба для основной работы, а готовиться к занятиям почти не приходилось. Явившись на первые несколько лекций с подробными планами и конспектами и вдоволь налюбовавшись сонными глазами и тоскливыми лицами учеников, Драко решил, что категорически не хочет лавров профессора Биннса. И с тех пор только импровизировал. Возможно, учебный план и страдал от этого, но на его уроках никто не засыпал, а Макгонагалл молчала, так что менять тактику Драко не собирался. Но кроме уроков существовал еще младший Поттер.
Индивидуальные занятия с ним, которые начались спонтанно и все никак не заканчивались, отнимали много свободного времени. Но самое странное заключалось в том, что Драко нравилось его учить. Говорить с ним, отвечать на сто вопросов в минуту, которые парень, казалось, умудрялся генерировать прямо из воздуха. Нравилось видеть его неудачи и успехи, следить за тем, как меняется выражение его лица с расслабленного на упрямое и замкнутое, нравился искренний интерес к предмету, который Драко уже считал своим, и желание узнать как можно больше. Профессор Малфой покупался, терял бдительность, не снимал баллы за блуждания после отбоя, пару раз спасал злостного нарушителя от Филча, а потом утешал себя тем, что профессиональный подход может быть разным в зависимости от обстоятельств. Драко не собирался обзаводиться личными учениками, но раз уж так вышло, почему нет? В конце концов, профессора нередко выбирали самого одаренного студента и помогали ему двигаться дальше.
А еще... никто никогда не смотрел на Драко так восторженно и никто не слушал его с такой жадностью. Драко так и не смог избавиться от детского желания производить впечатление. Может, оно иногда и исполнялось, но никогда еще он настолько ясно не видел результат. Ему нравилось быть любимым учителем.
«Дурак, восхищения ему захотелось», — усмехнулся Драко и бросил на стол пару галеонов. Уже несколько дней он без видимых причин испытывал смутное беспокойство, и после разговора с Луной оно усилилось. Она спросила о чем-то важном… Он сначала отмахнулся, но потом… Скорпиус. Вот в чем дело. У него действительно все хорошо. Вроде бы. Но в последнее время что-то неуловимо изменилось. Скорпиус отводил взгляд, почти не говорил, только отвечал на вопросы, причем так, как сам Драко обычно отвечал отцу — односложно и без малейшего желания поддерживать беседу. Что с ним?
Драко нетерпеливо толкнул дверь и пошел по заметенной снегом улице так стремительно, будто от того, насколько быстро он доберется до Хогвартса, зависело что-то важное. Возможно, так оно и было.
Идея пришла к Альбусу неожиданно. Была она совершенно идиотской и, как все идиотские идеи, прочно поселилась в голове и грызла до тех пор, пока Ал не сдался. Это было действительно заманчиво — выпить оборотное зелье с волосом профессора Малфоя.
Драко стоял на ступеньках перед входом в Большой зал и о чем-то говорил с директором Макгонагалл. Уголки его губ чуть подрагивали, Ал знал, что обычно это означает проявление дружелюбиия и симпатии. Другой человек в таком настроении улыбался бы до ушей. А еще профессор задумчиво постукивал палочкой по раскрытой ладони, и эти удары отдавались у Альбуса в желудке, пробуждая совершенно неприличные ассоциации.
Именно тогда подумалось, что было бы здорово увидеть профессора Малфоя широко улыбающимся — наверняка он это делает. Хотя бы наедине с собой. И, может быть, даже смеется. Во время индивидуальных занятий Альбус ловил профессора на более раскрепощенном поведении, изменения были едва заметными, но Алу хватало даже мелочей. Потому что как он точно знал — так Драко не относился ни к кому из студентов. И Альбус берег эти редкие моменты.
Но верно говорят: аппетит приходит во время еды. Когда Ал только осознал свое влечение, достаточно было пристального взгляда, чтобы сердце замерло от восторга. Потом захотелось войти в число лучших учеников и заслужить особенную похвалу, потом — добиться индивидуальных уроков, потом — получить возможность прикасаться, пусть и на правах ученика. А дальше начались изматывающие сны, в которых он видел, как мистер Малфой снимает мантию — и Альбус просыпался на мокрых простынях. Затем ему стало сниться, как тот расслабляет узел галстука — и Ал снова был вынужден менять постельное белье. Сны стали настолько частыми, что он всерьез озаботился магическим вмешательством — мало ли идиотов, способных пошутить. Но все проверки ничего не дали, а сны пошли еще откровеннее. Только теперь никак не удавалось рассмотреть профессора Малфоя вблизи. Голая грудь была, но обнаженная фигура расплывалась. Ал не знал, как тот выглядит без одежды, а фантазировать не хотелось — он никогда не любил самообмана. И горел от мучительной жажды увидеть профессора целиком, как он есть.
Оборотное зелье могло бы решить проблему. Полчаса в теле Драко Малфоя — и с дурацкой неизвестностью будет покончено. Сначала это казалось неумной шуткой измотанного воображения. Но когда Альбус поймал себя на том, как прикидывает, где купить оборотку, и что ему за это будет, если поймают, он понял, что шутки закончились.
Достать зелье оказалось легче легкого — в той же Голландии запрета на него не было. Правда, продавали там только облегченную формулу, с превращением на двадцать минут, — и не больше двух фиалов в руки. Но Альбусу этого вполне хватало. Портключ до Амстердама он сделал сам. Гораздо сложнее пришлось с получением частички тела Драко Малфоя. Как настоящий волшебник, тот бдительно следил за собой: найти волос или кусочек ногтя, а тем более каплю крови не представлялось возможным. И Альбусу пришлось неделю натаскивать Най на воровство волоса из личных комнат профессора Малфоя. Змея упиралась и всячески демонстрировала нежелание сотрудничать, пока Альбус не подкупил ее тремя живыми молодыми цыплятами. Ярко-желтые комочки пали от ее бросков, и только после этого Най согласилась.
Больше всего сил и нервов ушло на то, чтобы приучить змею к профессору Малфою — та должна была найти именно его волос. Альбуса совершенно не радовала возможность превратиться в какого-нибудь плешивого домовика, пусть даже всего на двадцать минут. Хотя сытая змея могла сидеть в комнатах Драко несколько суток подряд, выслеживая цель, так долго ждать не пришлось. Оброненный с черной бархатной ленты волос Най подхватила раньше, чем тот упал на пол, и, незамеченная, уползла через вентиляцию.
Змее Альбус торжественно вручил еще трех птенцов и, глядя, как она поглощает окровавленные тельца, подумал, что с Най ему повезло. Неутомимый, преданный фамилиар. Змее не сравниться с совой по дальности расстояний, зато она незаменимый шпион. Даже Патронусом Альбуса была черная мамба.
Отец только покачал головой, когда Ал притащил домой опасное пресмыкающееся. И сказал, что отныне только сын отвечает за своего зверя. Первый несчастный случай — и Альбус сам станет палачом для Най. Кажется, именно тогда Ал понял, что такое ответственность.
Место и время выпить оборотное зелье Альбус выбирал тщательно. Подумать только, в огромном Хогвартсе оказалось сложно уединиться. Раньше Ал не замечал и не обращал внимания на окружающих. Когда ему хотелось побыть одному, он нырял под полог и спокойно читал книгу или шел на озеро — всегда казалось, что там полно укромных местечек. Но на деле выяснилось, что укромность мнимая. Стоило лишь подумать об уединении, как оказывалось, что рядом маячит кто-то из студентов, обязательно кто-нибудь выскочит на тебя в последний момент, а в гостиной Гриффиндора все время околачиваются сокурсники. И даже в туалете, черт побери, не останешься один дольше, чем на десять минут.
Пить оборотное в комнате мальчиков — не вариант. В ванной старост — тоже, потому что вездесущие русалки обязательно разболтают всем подряд о том, что происходило. Ну и в подробностях распишут, что он там делал. Оставался общий душ, где стояли удобные скамьи и имелось зеркало в полный рост.
Момент, когда однокурсники покинули Башню, тем не менее, представился через два дня. Выбор нового ловца! Событие, которое не собирался пропускать никто — даже девочки. И у Ала наконец-то будет время на собственные дела.
Отговорившись головной болью, Альбус дождался, пока гриффиндорцы гурьбой не покинут гостиную. Потом, сжав зубы, терпеливо вынес череду возвращений — за шапкой, за шарфом, за колдокамерой… Это навело Альбуса на мысль. Колдокамера у него тоже была — и даже последней модели, максимальное совмещение с маггловскими технологиями. Она без проблем работала в Хогвартсе и с виду не отличалась от фотоаппарата. Альбус вытащил футляр и повесил на плечо.
Его уже начало потряхивать от возбуждения и предвкушения, а народ все никак не мог окончательно разойтись. Наконец, когда затих последний скрип закрываемого прохода, а буханье крови в ушах немного успокоилось, Альбус достал заранее приготовленную склянку с оборотным, флакон с волосом Драко Малфоя, сбросил одежду, облачившись в длинную, в пол, домашнюю мантию и отправился в ванную. В последний момент за ним вползла любопытная Най, и Ал, поколебавшись, не стал ее прогонять.
О безопасности он позаботился заранее: даже если кому-то приспичит помыться, взламывать чары придется ровно двадцать минут — именно такой запас сделал Альбус, хотя и вымотался при этом, как собака.
Оборотное зелье дрожало в фиале с толстыми стенками. Мерзость. Ал осторожно вытряхнул в него длинный тонкий белый волос. Тот осел кольцом на поверхности и медленно растворился в серо-бурой жиже. Через секунду зелье вскипело и опало холодной перламутровой массой. Какой ты на вкус, Драко Малфой?
Альбус сбросил мантию, взглянул на себя в зеркало. Придирчиво осмотрел фигуру — ничем не хуже тех, которыми любуется Лили в своих журналах. Да и сама сестра говорила, что с братьями ей повезло — на пляже все ревнивые и завистливые взгляды ее. Ал провел рукой по плоскому животу, напряг мышцы — под кожей обозначились квадратики пресса. Член крупный. Они с Джеймсом в шутку даже однажды измеряли, у Альбуса оказался на полдюйма больше. Правда, у Джеймса был толще.
Еще раз выдохнув, Ал одним глотком осушил фиал. Ледяная горечь прокатилась по нёбу, пролилась в горло, вышибая из глаз слезы и заставляя часто сглатывать. Ал хватал ртом теплый воздух, пытаясь прогнать онемение.
Зелье камнем прошло по пищеводу и провалилось в желудок. По телу начал расходиться жар: кожа горела, словно после долгой тренировки, мышцы ныли, мелкие судороги кололись раскаленными иглами. Альбуса скрутило тупой болью, бросая на колени. Он уронил пустой фиал, судорожно царапая ногтями гладкий пол и извиваясь. Перед глазами стало красно, суставы выламывало, легкие сдавило, по лицу тек пот.
Кисти и пальцы начали удлиняться, кожа посветлела, грудная клетка — стала вытягиваться. В последний раз обожгло огненной волной, тряхнуло, как при падении в воздушную яму, и отпустило.
Во рту осела пряная горечь. Альбус поднял глаза. Из зеркала на него смотрел Драко Малфой — голый, худой, длинные белые волосы рассыпались по плечам. На лице застыло беспомощное, беззащитное выражение, которое было настолько чужим, что Альбуса передернуло. Он сжал губы и прищурил глаза. Стало немного лучше. Поднялся, покачиваясь — ноги не держали — шагнул вперед, прижал ладонь к зеркалу. Холодное. И отвернулся. На лице Драко Малфоя были его, Альбуса глаза. Он больше не станет смеяться над поэтическим образом «Глаза — зеркало души». Тот, кто впервые сказал об этом, знал, что говорит.
Альбус провел рукой по животу — мягкий, но не дряблый. Похоже, мистер Малфой поддерживает форму… Сердце забилось в предвкушении — Ал опустил глаза. Он ждал чего угодно: разочарования, восторга, он допускал, что ему станет смешно смотреть на чужой безвольный член. Но ощущения, которые его охватили, оказались неожиданными. Как будто он понял то, что ускользало давно, а сейчас далось в руки — Драко Малфой мог бы стать идеальным партнером, во всех смыслах. Сейчас Ал осознавал, что все это он затеял с единственной целью — выжечь из себя странное и нездоровое влечение. Он надеялся, что тело Малфоя-старшего окажется дряблым и сморщенным, отросток маленького члена — убогим и нелепым. И тогда его отпустит желание невпопад потереться о руку с узкими тонкими пальцами или посидеть рядом у камина, положив голову на колени. И чтобы эти пальцы перебирали волосы.
Но Драко Малфой под одеждой оказался самим собой — Драко Малфоем, в которого Альбус был влюблен. Тихо зашелестела по каменным плиткам Най, и Ал присел, машинально погладив змею по спинке. Та настороженно подняла плоскую голову и высунула раздвоенный язык, словно обнюхивала.
Будет забавно, если Най его не узнает.
Альбус сел на скамью для переодевания и раздвинул ноги. Член дернулся, потяжелел, стал наливаться кровью. Ал накрыл непривычно-чужой ладонью яички, лаская заросшую светлыми волосками мошонку, сжал кулак и выдохнул — член начал вставать. Альбус просунул вторую руку между ягодиц, ткнулся пальцем в сжатое отверстие, покрытое шелковистыми волосками. На розовой головке выступила капля смазки. Анус у Драко был сухой и узкий, Ал поспешно облизал палец и снова протолкнул его в себя. И задвигал им, нащупывая простату. Удовольствие словно погладило мягкой лапой, Альбус начал дрочить. Крупный член казался на ощупь идеально гладким и ровным, он удобно лег в ладонь. Ал снова ткнулся в простату. Хорошо…
Он развернулся к зеркалу и чуть не кончил. Возбужденный Драко Малфой, приподнявшись над скамьей, стоял с раздвинутыми ногами и насаживался то на палец, то на кулак. Альбус мучительно застонал, отпуская плоть — и не удержался, лизнул ладонь, блестевшую смазкой. Вытащил из мантии палочку, активировал колдокамеру. Аппарат зажужжал, мигнул красным глазком и встал на запись. Он будет снимать все, что здесь произойдет, выбирая наилучший ракурс.
Ал снова начал дрочить. В ушах шумела кровь, возбуждение засело в поджавшихся яйцах. Он задвигал рукой быстрее, ловя в зеркале выражение своего лица — рот искривился, щеки раскраснелись, губы приоткрыты. Альбус протолкнул в задницу второй палец, сжал головку и обильно кончил, заливая спермой руку. Ноги подкосились, он опустился у зеркала, смаргивая пот. Осторожно вытащил пальцы. Анус немного саднило — совсем немного, и уже снова хотелось еще.
Он начал вытираться. И замер, проведя подушечками пальцев по внутренней стороне руки. Отчетливый контур шрамов сложился в узор, который он много раз видел в учебниках истории — Метку. Череп со змеей, символ ужаса и смерти. Альбуса охватила печаль. Най подползла и ткнулась головкой в коленку, словно извиняясь.
— Признала меня, да?
Голос оказался непохожим на голос Драко. Наверное, все дело было в интонациях. Ал сжал губы, продолжая исследовать Метку. Даже обидно, что Волдеморт выбрал своим знаком змею. Альбус любил змей.
На руке Драко были и другие шрамы – плотные, бугристые. Они окольцовывали руку в двух местах. Словно кто-то после становления Метки проводил еще один ритуал — только Альбус не мог понять, был ли он темномагическим. Аура от Метки забивала восприятие.
Най зашипела и поползла по руке, трогая языком кожу. В голове загудело, привкус железа осел в горле, и Ал задышал, широко открывая рот. Най обвилась вокруг запястья, устроившись привычно и уютно, снова зашипела. Звуки дробились в сознании, складываясь в непонятные слова, горло болело, как будто его сжимали стальные тиски, на Метке на руке начал проявляться розовато-серый контур. Он пульсировал, бугрясь венами, кожа вспучивалась, расцветая белыми прожилками.
— Что происходит… — изо рта вырвалось шипение.
Ледяной ковш страха словно опрокинулся за шиворот, а змея размотала кольца вокруг запястья и доверчиво поползла по предплечью, тревожно заглядывая глазами-бусинками Альбусу в лицо. В ее шипении слышалось что-то успокаивающее.
Желудок вдруг полыхнул огнем, стены душевой навалились, и Альбус с криком упал на пол. Судороги ломали тело, его выворачивало наизнанку, он скреб ногтями, расцарапывая себе горло.
Очнулся Альбус в луже собственной мочи и рвоты. С трудом удерживая палочку, убрал вокруг себя, вполз в душевую и открыл холодную воду, стараясь не смотреть на руку. Извиваясь под ледяными струями, он тщательно отмывался. И лишь когда понял, что у него не попадает зуб на зуб, окатил себя горячей водой.
Выйдя из душевой кабинки, Альбус прислушался к ощущениям. Ноги все еще дрожали, раскалывалась голова, болело горло. За дверью было тихо. Он сделал над собой усилие и перевел взгляд на руку — чистая. Потрогал место, где совсем недавно едва заметно пульсировала выцветшая Метка — ничего. Совсем ничего.
— Най, — изо рта вырвалось шипение, ноги снова подогнулись. Змея радостно обвилась вокруг щиколотки.
Альбус попробовал еще раз, сосредоточившись на своем отражении:
— Най.
На этот раз все прошло отлично. Обычная речь. Как будто ничего не произошло.
— Есть, — прошелестела змея. — Есть и спать. Холодно.
Под потолком душевой висела забытая колдокамера и подмигивала красным глазком. Ал вытащил палочку, деактивировал камеру. Ловко поймал и сунул в чехол.
В спальне он залез на кровать, закрылся пологом и уставился на собственные руки. Ему нужно было подумать.
Неделю после разговора Джеймс ходил даже не в задумчивости — в полной прострации. Умом он понимал, что Альбус имеет полное право строить жизнь без оглядки на старшего брата. Да и вообще — без оглядки на кого бы то ни было.
Сердцем… сердцем он этого принять не мог.
Конечно, за прошедшую с Последней Битвы четверть века магический мир шагнул далеко вперед по сравнению с теми временами, когда в Хогвартсе учились родители. Но до толерантности магглов было еще очень далеко. И если к цвету кожи маги всегда относились совершенно равнодушно — будь ты хоть желтый, хоть черный, хоть красный, хоть серо-буро-малиновый в цветочек, лишь бы магией владел — то однополые связи обществом не одобрялись категорически. И дело тут было не в нравственности, а в банальной малочисленности.
Маги жили долго. Во всяком случае, по сравнению с обычными людьми, если, разумеется, не воевали между собой из-за всяких глупых идей вроде мирового господства. В магический мир постоянно вливалась кровь магглорожденных — и это было здорово, действительно, здорово.
Но их все равно оставалось слишком мало. В сущности, две трети магических семей так или иначе оказывались родственниками — по дедам, прадедам, теткам и дядькам, кузенам, кузинам — и это еще больше сужало выбор для тех, кто собирался вступить в брак. В лучшем случае, у магов росло по двое детей — такие семьи, как плодовитые Уизли, оставались редкостью. А браки с магглами проблемы при всем желании не решали: не так-то просто обычному человеку смириться с тем, что его жена — ведьма. Или муж — колдун.
Ветвь генеалогического древа обязана дать новый росток и, желательно, не один. Мечтать можете о ком хотите, даже тайком встречаться. Но в остальном извольте вести себя как добропорядочные граждане.
Зная характер брата, Джеймс ни секунды не сомневался, что двойная жизнь — не его выбор. Скрытничать Альбус не станет, бегать на тайные свидания — тоже. Понятно, почему он сделал выбор в пользу маггловского мира.
Это желание Альбуса пугало до дрожи в коленях. Джеймс мог сколько угодно подтрунивать над братом, подкалывать, иногда довольно недобро шутить — но он любил Альбуса и не мог себе представить, что их разделит граница, проходящая по заднему двору «Дырявого котла». О границах в восприятии мира и отношении к жизни Джеймс даже думать не пытался — не хватало смелости.
В таком раздерганном состоянии он и получил письмо от отца с просьбой прислать колдографии хогвартского квиддичного поля. Дядя Джордж собирался в будущем году выпустить в продажу новую живую игрушку — модель Хогвартса — и ему позарез требовались всякие мелкие подробности. Тратить время на посещение замка дядя не мог, тем более, что вполне доверял своим племянникам.
Джеймс точно знал, что Альбус взял в школу колдокамеру. Поэтому без всякой задней мысли полез в его сумку — одолжить аппарат на пару часов. Шаря в специальном отделении в поисках зачарованной батареи, он наткнулся на смятый глянцевый лист. Колдография зацепилась за надорванную подкладку, и Джеймс ухмыльнулся — даже у Ала руки не доходят до всяких бытовой мелочей. Он выдернул застрявший снимок и собрался было сунуть его во внутренний карман сумки, как изображение заставило замереть. Джеймс присмотрелся.
Кровь бросилась в лицо, сердце бухнуло где-то в затылке, затем рухнуло в желудок. Трясущимися руками Джеймс затолкал колдографию обратно и сбежал из башни на улицу самым позорным образом.
Снег и холодный ветер в лицо привели его в чувство, но связности мыслям не прибавили. Перед глазами стояла похабная картинка. Джеймсу и в голову не могло придти, что профессор Малфой способен на… такое.
Замычав от отчаяния, он саданул кулаком по каменной стене, до крови разбив костяшки пальцев.
— Убью! Старый гиппогриф! Кентавр облезлый!
— Эй, ты что?
Джеймс обернулся. Скорпиус, до самого носа закутанный в теплый шарф, смотрел с недоумением. И Джеймс вдруг снова испугался. Он понятия не имел, как сказать приятелю, что отец того позировал его брату в голом виде и в недвусмысленной позе.
Необходимо было срочно придумать достоверную отговорку, и Джеймс нашелся почти сразу.
— Да профессор Биннс, чтоб ему! Каникулы на носу, а он задал такое эссе по истории магии к следующему триместру — хоть всю рождественскую неделю в библиотеке сиди.
— А, — с пониманием отозвался Скорпиус и усмехнулся. — Это да. Это он любит. Знает, что на его лекциях весь Хогвартс спит, вот и отыгрывается. Но у тебя же История магии в факультативных занятиях — и все равно надо писать?
— Угу, — мрачно ответил Джеймс, чувствуя себя отъявленным лжецом. — Надо. У меня же специализация — магия и чары. Вот и…
Скорпиус сочувственно цокнул языком, потуже затянул шарф и вдруг предложил, глядя на посветлевшее небо.
— Слушай, вроде распогодилось. Может, сходим в Хогсмид? Суббота же.
Мысль показалась Джеймсу здравой. Он вдруг подумал, что имеет смысл выпить пива и хоть немного отвлечься от того ужаса, который он имел несчастье увидеть. А еще — обмозговать, как сообщить Скорпиусу о своем открытии. Раз уж они решили бороться с развратом вместе и договорились ничего друг от друга не скрывать, сказать как-то надо. Скорпиус не виноват, что его отец — растлитель и извращенец. Скорпиус нормальный парень и тоже не выносит гомиков. У них общая трагедия, которую надо преодолеть.
— Пошли! — решительно сказал Джеймс. — В самом деле, я в этом году в Хогсмиде не был ни разу, некогда. Пора расслабиться.
По дороге они болтали обо всем подряд, старательно избегая главного. Квиддич, экзамены, фамилиары, новый курс по магическому менеджменту в Лондонской магистратуре — тем хватило до самого Хогсмида.
— В «Три метлы» или в «Кабанью голову»? — поинтересовался Джеймс, когда впереди замаячили красные черепицы домиков. — Или… тут вроде новый кабачок открылся. Парни говорили… как его…
Он щелкнул пальцами, пытаясь припомнить название, и Скорпиус согласно кивнул:
— «Единорог», ага. Я не был, но наши говорили, что неплохой. Только он в самом конце улицы. Минут двадцать еще идти, «Три метлы» ближе.
— Тогда пойдем в «Три метлы», — легко согласился Джеймс. — Там пиво тоже продают.
Скорпиус хмыкнул.
— Тебе продают. А мне еще семнадцати не исполнилось.
— Я возьму, — великодушно предложил Джеймс. — Ты только у стойки не маячь. Займи какой-нибудь дальний столик.
Нельзя сказать, что Джеймс так уж любил пиво — эль ему нравился гораздо больше. Или сидр. Но в Хогсмиде ни того, ни другого не водилось. А огневиски уже давно не продавали даже совершеннолетним студентам. Поэтому пришлось ограничиться двумя кружками пива и чашкой с солеными орешками и сырными шариками. Джеймс устроился так, чтобы загородить Скорпиуса от чужих взглядов, и подтолкнул к нему выпивку.
— Держи.
Скорпиус благодарно кивнул и отхлебнул из кружки. Кинул в рот сырный шарик, довольно прищурился и размотал шарф.
Джеймс покосился на него и вдруг подумал, что Скорпиус очень симпатичный. И что на месте Альбуса он предпочел бы… Мысли были неправильными и какими-то совершенно чумовыми, видимо, навеяло увиденной колдографией. Ничем иным такой финт сознания Джеймс объяснить не мог. Он покраснел, уткнулся в кружку с пивом и поблагодарил Мерлина за то, что в «Трех метлах» царит полумрак — и окошечки маленькие, и время уже далеко за полдень.
Но сосредоточиться на разговоре теперь совсем не получалось. Символическая белая мартышка, о которой нельзя думать, прочно поселилась в мозгах, сбивая с мыслей. Джеймс мычал, запинался, замолкал на полуслове и, в конце концов, не выдержал.
— Скорпиус, ты что-нибудь выяснил?
Малфой немедленно помрачнел и тоже уткнулся в кружку.
— Отец остается на каникулах в Хогвартсе. Говорит — хочет спокойно подумать над своей работой. По-моему, они с твоим братом сговорились.
Джеймс оперся подбородком о сложенные друг на друга кулаки и тяжело задумался. Неделю назад он сказал Скорпиусу, что Альбус не едет домой на каникулы, и предложил прощупать почву с той стороны. И вот — пожалуйста! Профессор Малфой тоже остается. Хотя чего удивляться? Конечно, остается. Только занятия, естественно, будут иного рода, чем предполагают остальные.
— Я считаю, и мы не должны уезжать, — хмуро продолжил Скорпиус. — Может быть, при нас они постесняются заниматься этим непотребством.
«Да если бы, им семь курсов не помеха и весь преподавательский состав», — хотел сказать Джеймс, но передумал. Вместо этого выпрямился, кинул взгляд в сторону стойки.
— Еще по пиву?
И поднялся, не дожидаясь согласия Скорпиуса.
В Хогвартс они возвращались под вечер, цепляясь друг за друга, чтобы не упасть на обледеневшей тропинке. Не такое оно было и хмельное, это пиво, просто его оказалось слишком много. Зато теперь разговор был связным и очень логичным — так, во всяком случае, считал Джеймс.
— Надо все время не выпускать их из вида на каникулах, — убеждал он Скорпиуса, размахивая свободной рукой. — Сложно, но реально. Ты, например, можешь предложить отцу помогать в исследованиях. А что? Нормально. И для учебы полезно. Так?
— Так, — кивал Скорпиус, и мокрые прядки, кое-где слегка заледеневшие, смешно прыгали вокруг узкого лица. — А ты сторожи брата. Куда он, туда и ты. На правах старшего.
— И в сортир? — поинтересовался Джеймс и тут же засмеялся, представив, как караулит Альбуса под дверью туалета.
Скорпиус тоже захихикал, но вдруг поскользнулся и упал в сугроб, увлекая за собой Джеймса. Они побарахтались в глубоком снегу, а потом Джеймс перевернулся на спину и уставился в небо, полное звезд.
— Красиво как. — Под черным куполом, испещренным миллиардами крохотных сияющих точек, веселиться вдруг расхотелось. — Представь — сколько людей родилось, прожило жизнь и умерло — а оно все такое же. Совсем не изменилось.
— Почему не изменилось? — возразил Скорпиус и тоже повернулся на спину. — И звезды умирают. Одни умирают, другие рождаются. — Он вздохнул. — Слушай, а может, ну его? Жизнь, она такая, совсем короткая. Особенно по сравнению с этим… Кто мы такие, чтобы вмешиваться?
— Эй, — Джеймс тут же сел и тревожно заглянул ему в глаза. — Ты что, Скорпиус? Мы же договорились.
Хмель выветривался поразительно быстро, оставляя вместо себя непонятную горечь и тоску. В глубине души Джеймс понимал, что Скорпиус прав, и они не должны лезть в чужие жизни, меняя их по своему разумению и желанию. Но и смириться с тем, что Альбус собственными руками поганит свою судьбу, тоже было невозможно. На профессора Малфоя Джеймсу было наплевать, но ведь и Скорпиуса заденет, если правда вдруг выплывет наружу. Почему-то Джеймсу казалось, что этого он тоже не имеет права допустить.
Он еще раз заглянул в печальные глаза друга — да, друга! — встал и протянул руку.
— Поднимайся. Давай отряхнемся и пойдем. Поздно уже — на ужин и так опоздали.
В холле Скорпиус остановился. Покусал губы, нахмурился, словно размышляя — говорить или нет. Затем все же решился.
— Змея твоего брата. Знаешь, мне кажется, она у них связная. Я один раз видел, как она вползла в комнаты отца. Письма я не видел, но, наверное, что-то было.
— Най? — от удивления Джеймс забыл закрыть рот. — Да ну, какой из нее связной? Тебе показалось, наверное.
— Не показалось, — упрямо мотнул головой Скорпиус. — Я покараулил у двери — ждал, когда она назад выползет, но не дождался. А к отцу заходить не рискнул. Так что ты за ней тоже последи.
— Толку-то, — пробормотал Джеймс. — Она только Альбуса слушается. Если что-то и носит — ни за что не отдаст в чужие руки.
— Жаль, — разочарованно ответил Скорпиус и отодрал с волос очередную ледышку. — Но ты все равно последи. Куда-то они записки должны складывать? Если найдем — тогда у нас будет настоящая улика.
Джеймс хотел сказать, что улика благополучно лежит в сумке Альбуса — полновесная такая, настоящая, страшная улика. Но представил стыд Скорпиуса — и промолчал. Опять подумал, что раз уж Альбуса угораздило влюбиться — лучше бы он выбрал Малфоя-младшего. Во всяком случае, Джеймсу казалось, что такой выбор он осуждал бы намного меньше.
— Не понимаю, что за странная идея, — отец отложил в сторону перо и устало потер переносицу. — Зачем тебе оставаться в Хогвартсе? А как же каникулы, гости? Ты что, совсем не соскучился по дому?
Скорпиус тяжело вздохнул. Уже полчаса он пытался уговорить отца оставить его в школе до конца Рождественских каникул и, честно говоря, оказался не готов к возражениям. Он был уверен, что вопрос не стоит выеденного яйца. Кому помешает, если он три недели проведет в пустой школе, под присмотром собственного отца?
Это пиво виновато. Надо быть идиотом, чтобы так расслабиться и забыть об отцовской подозрительности. Конечно, зачем ему на каникулах лишняя пара глаз и ушей, тем более что эти глаза и уши принадлежат родному сыну. Скорпиус, проснувшись, мог думать только об одном — он должен остаться вместе с Джеймсом, чтобы помешать Альбусу и дальше соблазнять отца. Эта мысль не отпускала его все утро, билась и перекатывалась в голове вместе с тяжелым шариком похмелья, требовала немедленных действий. Захваченный навязчивой идеей Скорпиус даже не потрудился придумать достойный аргумент, и теперь вынужден был сочинять на ходу. И, судя по морщинке на отцовской переносице, получалось у него неубедительно.
— Соскучился, — буркнул Скорпиус, — конечно, соскучился. Просто я хотел остаться с тобой, чтобы…
— Помочь в моей работе, — закончил за него отец. Он встал со стула и медленно прошелся по кабинету, потирая руки, словно они у него замерзли. — Это я уже слышал. Мне не нужны помощники, без дела болтающиеся под ногами. Чем ты можешь помочь?
— Я мог бы подбирать литературу для твоей работы.
— Мерлин, какую литературу? У тебя нет доступа в Запретную секцию, и я не вижу смысла его тебе давать.
— А для занятий? Я мог бы подбирать пособия…
Отец иронично приподнял бровь.
— Надеюсь, ты считаешь, что я недостаточно хорошо подкован в предмете, который преподаю?
— Нет! Но ты мог бы со мной дополнительно позаниматься. Мог бы подтянуть меня, показать парочку заклинаний, не входящих в программу, какие-нибудь приемчики, что-нибудь эдакое…
— Ты о непростительных, что ли? Интересная идея, если ты собрался упечь меня на Рождество в Азкабан, — усмехнулся отец. Он прищурился, словно прекрасно понимал все нелепые уловки сына, и под этим взглядом Скорпиус стушевался и замолчал.
— Какая внезапная тяга к моему предмету, не ожидал. Если ты так заинтересовался, обратись к дедушке — уверяю, он с радостью покажет парочку этих самых «приемчиков».
Скорпиус рассердился. Бестолковый разговор шел по кругу: любой довод отец с легкостью отметал, получая при этом явное удовольствие. Еще немного, и Скорпиусу не останется ничего другого, как покорно собрать вещи и отбыть домой, к рождественской ели, праздничному ужину и вынужденному бездействию на целых три недели. Или… или выложить все как есть. Про Альбуса Поттера, про подозрения, практически превратившиеся в уверенность, про стыд, страх и слежку. Представив, какая буря поднимется, если отец обо всем узнает, Скорпиус втянул голову в плечи. Нет, это совершенно невозможно, но и ехать домой нельзя. Надо срочно придумать достойную причину остаться в школе!
— В общем, ты отправляешься домой, это мое решение, и я менять его не собираюсь, — отец опять уселся за стол и потянул к себе старый потрепанный манускрипт, который изучал с самого начала беседы. — Иди. Я скажу дедушке, чтобы он с тобой позанимался дополнительно, раз каникулы тебе не нужны.
— Я остаюсь в школе, — упрямо возразил Скорпиус. — Мне… мне надо… Надо и все.
Несколько минут отец молча изучал свиток, словно не услышав последней фразы. Скорпиус тоже замолчал, исчерпав последние аргументы. Он чувствовал обиду и разочарование — никогда еще отец не вел себя так пренебрежительно по отношению к желаниям сына. Наоборот, обычно именно он поддерживал и даже потакал, часто вступая в конфликт с дедом. «Зачем мальчику третья метла? Драко, мне не жалко денег, но ты слишком балуешь Скорпиуса. Зачем ты разрешаешь ему смотреть это ужасное кино? Для чего ему телевизор, у нас даже электричества нет. Что значит «подключим к колдо-сети», только этого не хватало! А те кошмарные синие штаны, что ты позволил ему купить? Ты видел, как они обтягивают ноги?! Ах, под мантией не видно… Но это просто неприлично и недопустимо, чистокровный маг не должен носить джинсы, даже если все так ходят. Мы — не все!» Дедушка кипятился, грозно стучал тростью, призывал в свидетели предков, традиции и достоинство, но отец всегда был непреклонен: пусть смотрит, пусть покупает, пусть носит. Скорпиус настолько привык к существующему положению вещей, что даже не представлял себе иного развития событий. И вдруг…
— Надо. Тебе, значит, надо, — вздохнул отец. Манускрипт с шуршанием свернулся в трубку, подняв над столом облачко мелкой бумажной пыли. — Интересный разговор…
— Да, надо, — подтвердил Скорпиус, еле сдерживаясь, чтобы не чихнуть. — На все каникулы.
— И тебе плевать на мое решение, я правильно понял?
Отец развернулся на стуле, закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. Холодные светлые глаза уперлись Скорпиусу в переносицу, и он зябко поежился, сообразив, что, пожалуй, впервые в жизни пошел наперекор давно установленным правилам, принятым в их семье. Это отцу можно перечить деду, отстаивая право внука на ношение неприличной маггловской одежды, а сам Скорпиус должен слушаться и беспрекословно подчиняться решению старших. Разрешат телевизор — значит, будет телевизор. Разрешат новую метлу — будет метла, да еще самая дорогая. Велели ехать домой — значит, надо согласиться, вежливо попрощаться и тащиться в спальню собирать вещи. Или до конца отстаивать право на свое мнение, рискуя вдрызг разругаться с отцом, да еще и навлечь на себя недовольство деда.
Разговор повернул в опасное русло, но Скорпиус решил не сдаваться.
— Мне не наплевать, — осторожно сказал он, стараясь не отводить взгляда от нахмуренного лица напротив. — Просто мне действительно надо остаться. Я вообще не понимаю, почему ты упираешься. Можно подумать, я попросил в подарок дракона или гиппогрифа. Ну да, ты бы его и так купил, — добавил Скорпиус, заметив легкую усмешку отца, — только они мне не нужны. Я просто хочу три недели провести один, в школе. Ну какая тебе разница, здесь я буду или дома? Обещаю, я не буду мешать, ты меня вообще не увидишь.
Отец вдруг улыбнулся, словно Скорпиус сказал что-то смешное.
— Приведи хоть один достойный аргумент, чтобы я согласился, — сказал он. — Пока, все что я слышал — это не доводы, а жалкое хныканье ребенка, у которого отобрали леденец. Я не домашний тиран, но хочу знать, почему мой сын, еще месяц назад рвавшийся на каникулы, внезапно меняет решение и требует оставить его в школе. Что, есть что-то важное, или… кто-то важный, с кем тебе хочется побыть без толпы одноклассников за спиной?
— Да! — тут же схватился за протянутую соломинку Скорпиус. В конце концов, если отец хочет услышать именно такой довод, так почему бы не дать ему то, что он хочет? — Вот именно — я хочу кое с кем побыть наедине. В конце концов, не последнее Рождество же, еще успею дома попраздновать.
— А у этого загадочного «кого-то» оно последнее? — отец опять улыбнулся. Казалось, идея, которую он сам же предложил, ему очень понравилась. Он смотрел на Скорпиуса с тем выражением, с которым бабушка обращалась к дедушке, когда они вспоминали молодость. — Понятно, мой сын встречается с кем-то из семикурсниц. А имя у нее есть? Впрочем, погоди, я сам вспомню, кто у нас остается на каникулах. Джорджия Уилсон? Розалия Вейн? Пенелопа Пьюси? — принялся перечислять он, не замечая, как Скорпиус покрывается розовыми пятнами смущения. — Или она не из Слизерина? Эмма Голдштейн из Равенкло?
— Она вообще не из школы, — буркнул Скорпиус, быстро соображая, на кого бы свалить свою новоприобретенную страсть. — Она из… из Хогсмида.
— О… — отец удивленно вскинул брови и наклонился вперед. Казалось, разговор его действительно заинтересовал. — Только не говори, что это мадам Розмерта. Помню, когда-то мы все были в нее немного влюблены, неужели и нынешнее поколение роняет слюни в ее сторону?
— Что?! Нет! — опешил Скорпиус. — Мерлин, она же старая! Как тебе такое в голову взбрело? И ничего смешного не вижу! — с досадой воскликнул он, заметив, что улыбка отца стала еще шире. — Это девчонка из Хогсмида, не из школы. Мы с Джеймсом договорились сходить, выбрать для нее подарок. Пап, это действительно очень важно для меня. Так я могу остаться?
— Ну, раз это так важно, то конечно, можешь, — широко улыбнулся отец. Морщинки на его лбу разгладились, светлые глаза смотрели весело и ласково. — С этого и надо было начинать, а не выдумывать про помощь и учебу. Постарайся в следующий раз говорить правду, все равно лгун из тебя никудышный. Все, можешь идти выбирать подарок своей девушке, домой я сам напишу, — он махнул рукой, показывая, что разговор окончен, но вдруг снова поднял голову. — Погоди, ты собираешься в Хогсмид с Джеймсом? С Джеймсом Поттером?
— Да, с ним.
— Джеймс Поттер тоже остается в школе? И его брат? Вот как, любопытно… Насколько я помню, Поттеры и Уизли любители больших семейных сборищ, тем более на праздниках.
Скорпиус замялся, почувствовав себя еще более неловко. Он и за себя-то не смог соврать убедительно, а теперь ему придется сочинять еще и за Джеймса. И почему они не обсудили все заранее? Горе-заговорщики.
— Ну… У них родители собрались куда-то уезжать, кажется, — принялся выдумывать он, выискивая в памяти сведения о жизни Поттеров, почерпнутые от Джеймса. — К родственнику, в Румынию. Он у них то ли драконами занимается, то ли химерами, то ли вообще троллями… точно не помню…
— Да? Странно, что меня не предупредили, — отец повернулся к столу и недовольно зашуршал бумагами. — Не школа, а филиал «Дырявого котла». И не сидится же им на праздники дома… — неразборчиво проворчал он.
Вид у него был слегка раздосадованный, и Скорпиус на мгновение подумал, что они с Джеймсом попали пальцем в небо со своими подозрениями — кажется, отец впервые слышал, что Поттеры остаются в школе. А значит, никакого предварительного сговора у них с Альбусом не было. Тогда как понять все эти странные взгляды, совместные занятия допоздна за закрытыми дверями кабинета, поттеровский фамилиар…
— Что ж, раз они остаются, тогда я наконец-то смогу выделить время для дополнительных занятий… Спасибо, Скорпиус, что предупредил, а то я уже собирался отказать Альбусу Поттеру. Никак он у меня не вписывался в расписание. Все, можешь идти.
«А со мной заниматься не захотел», — ревниво подумал Скорпиус, почти бегом поднимаясь по ступеням Гриффиндорской башни. Разговор с отцом оставил после себя неприятный осадок и смутную тревогу. Отец был прав — лгать Скорпиус не умел и не привык, и теперь ему необходимо было переговорить с Джеймсом, чтобы уточнить некоторое детали своего неловкого вранья. А вдруг отец проверит, действительно ли Поттеры уезжают в Румынию? А вдруг он попросит познакомить его с несуществующей «девушкой из Хогсмида»? А вдруг он вздумает пригласить и ее на праздничный ужин в школе? Последнее предположение отдавало истеричным бредом — отец никогда бы не стал делать ничего подобного, но все равно на душе было очень тревожно. А тут еще его неподдельное удивление при известии, что оба Поттера остаются в школе.
Несмотря на последнюю фразу о дополнительных занятиях, Скорпиус не мог отделаться от ощущения, что все не так просто, как казалось сначала.
— Да ладно тебе, — отмахнулся Джеймс, когда запыхавшийся Скорпиус вывалил на него последние новости. — Ничего он не будет проверять, ему больше заняться нечем, что ли? А про Румынию ты здорово придумал, родители давно хотели дядю Чарли навестить, сейчас узнают, что мы остаемся, может и правда уедут. Да не дергайся ты! — он сильно хлопнул Скорпиуса по плечу. — Лучше придумай, кого будешь представлять папочке, когда он захочет познакомиться с твоей дамой сердца.
— Пошел ты, — огрызнулся Скорпиус, возвращая смеющемуся Джеймсу удар в плечо, ставший уже привычным жестом дружеской поддержки. — Побыл бы на моем месте, я бы посмотрел, как ты выкручиваешься. Из-за тебя я впервые наврал собственному отцу, а это, вообще-то, отвратительно.
— Зато для дела полезно. И почему из-за меня? Из-за обстоятельств, это совсем другое.
— Кстати, про обстоятельства. — Скорпиус с усилием выдохнул, прежде чем озвучить свои сомнения. — Я тут подумал… сложил два и два… в общем… я уже не уверен, что нам все не показалось. Понимаешь, — быстро добавил он, увидев, как Джеймс протестующее замотал головой, — отец, кажется, понятия не имел о том, что твой брат остается в школе. Смотри, — он загнул палец, — мы же ничего конкретного не увидели, это раз. Два — дополнительные занятия еще ни о чем не говорят. Может, папе просто неудобно отказать. И главное, раз он не знал, что твой брат остается, значит, никакого сговора между ними не было. Логично же? Может, папа тут вообще не при чем.
Джеймс внимательно слушал, больше не пытаясь перебивать, и вдохновленный такой реакцией Скорпиус продолжил:
— Может, твой брат… В общем, с чего мы решили, что отец здесь как-то замешан? В учителей часто влюбляются, ничего странного. Но это не значит, что мой отец тоже… То есть, я хочу сказать, вполне возможно, между ними ничего и нет. Может, твой брат влюблен безответно, а папа даже не догадывается…
Скорпиус говорил, продолжая перечислять доводы, и чем дальше, тем сильнее убеждался в своей правоте. Сейчас он был почти уверен, что во всем виноват только Альбус Поттер: это именно он испытывает противоестественную страсть к своему педагогу. Именно он пытается привлечь к себе внимание и всячески навязывается на общение с отцом. Именно он хочет навлечь позор на фамилию Малфоев, а несчастный профессор ЗОТС в этой ситуации лишь невинная жертва. И вообще, еще неизвестно, может это какая-то подлая каверза, чтобы дискредитировать нового преподавателя, выставив его не только извращенцем, но и преступником. За связь с учеником по головке не погладят, должен же Альбус это понимать.
Джеймс стоял с мрачным видом, смотрел исподлобья и играл желваками.
— Чушь, — наконец сказал он, прервав поток обвинений, льющийся из Скорпиуса. — Твой папаша так же виноват, как и Альбус. Тебя послушать, так мой брат прямо монстр какой-то, а мистер Малфой — ангел небесный, только крылышек не хватает.
— А что, не так? — вспылил Скорпиус. — Отец никогда бы себе не позволил такого, да еще на работе, да еще с несовершеннолетним. Он вообще-то маму любит, чтоб ты знал! — рявкнул он, позабыв об осторожности. — У нас нормальная семья, и мы все нормальные, а вот твой брат…
— Мой брат просто влюбился! — заорал в ответ Джеймс, но тут же осекся. Он быстро обернулся к дверям в гриффиндорскую гостиную, выглянул в пустой коридор, ведущий на лестницу, а потом довольно грубо впихнул Скорпиуса в ближайшую нишу, подальше от посторонних глаз и ушей. — Влюбился, понимаешь? — зашептал он, оглядываясь по сторонам. — А твой отец пользуется его влюбленностью. Да стой ты спокойно! — он вновь повысил голос, когда Скорпиус сделал попытку врезать ему в челюсть. — Я правду говорю, у меня доказательства есть!
Он вдруг побледнел, отступил назад и закусил губу, словно понял, что сболтнул лишнее. У Скорпиуса, уже убедившего себя, что ничего страшного не произошло, упало сердце.
— Какие доказательства? — хрипло спросил он. — Ты что-то узнал? Узнал и промолчал?
Джеймс мотнул головой и отвел взгляд.
— Черт бы тебя побрал, Скорпи, — тяжело вздохнул он, запуская пятерню в волосы, — Какая разница, кто виноват? Какого тролля мы ссоримся из-за ерунды? В одной же лодке сидим.
— Что ты узнал? — мертвым голосом спросил Скорпиус, пропустив мимо ушей фамильярное обращение. — Давай, выкладывай. И не дай Мерлин, если соврешь!
Джеймс долго молчал, глядя на Скорпиуса больными, потемневшими глазами, а потом, решившись на что-то, в отчаянии махнул рукой и скрылся за дверью в гриффиндорскую гостиную. Отсутствовал он довольно долго, а когда появился, в его руках был сложенный вдвое прямоугольник. Скорпиус несколько раз моргнул, не совсем понимая, что держит в руках, а потом почувствовал, как земля уходит у него из-под ног…
Это случилось после встречи с Луной, когда Драко почти добрался до Хогвартса. Левое запястье обожгло болью, острой и чудовищно сильной. Он плохо помнил, как снова оказался в лесу, хотя до ворот оставалось всего несколько ярдов, как рухнул на колени в кучу подмороженной листвы и привалился к дереву. Зато отчетливо помнил, как в панике ломал ногти, срывая застежку с манжеты, и, сжав зубы, тянул вверх несколько слоев ткани, обнажая руку.
Метка набухла, наливалась чернотой и пульсировала. Кожа в пустых глазницах черепа была воспаленной, покрасневшей, а змея извивалась и дергалась как живая. Драко схватил в горсть холодные слежавшиеся листья с ошметками земли, прижал к руке и закрыл глаза. Такой жар не мог стихнуть от внешнего воздействия, на него не действовали даже заклинания. Драко слишком хорошо это помнил. Вот только боль была другой. Она не требовала выхватить палочку и немедленно аппарировать на зов, не раздирала тело на части от секундного промедления. Она… просто была. Странно.
Драко отшвырнул комок листьев, морщась стряхнул с предплечья грязь и снова уставился на Метку. Она гасла. Очень медленно, так же, как отступала боль, а вот другие шрамы, наоборот, на глазах становились ярче. Этим шрамам было чуть больше двух лет, Драко отлично помнил все, что чувствовал, пытаясь понять, почему он не способен на то, что без труда удавалось Лорду — обуздать дикую магию, подчинить ее, да просто пробудить по собственному желанию, в конце концов.
Пробудить в итоге все же удалось. Драко потом еще долго не мог понять, как не лишился руки. Магия хлынула таким мощным потоком, что палочка раскалилась и обуглилась на глазах, а сила текла прямо с пальцев, пронзая Метку насквозь. От боли Драко тогда потерял сознание. Больше таких экспериментов Драко не ставил, а на руке — как напоминание о собственном идиотизме — теперь, кроме Метки, красовались еще и толстые шрамы, браслетом охватывающие предплечье.
Из-за трусливого бегства с дороги подальше в чащу — бессознательное «как бы кто не заметил» и «я же Пожиратель» — и панической дурацкой мысли, что Лорд опять воскрес, на душе стало мерзко. Потом вместо страха и растерянности нахлынула злость. Какого гоблина это вообще было? Что еще за приветы из прошлого?
Драко поднялся, почистил перепачканную мантию и руки, приладил на место выдранную с мясом застежку и торопливо двинулся к Хогвартсу. Нет никакого Лорда. Сдох и уже тысячу раз изжарился на сковородке в каком-нибудь маггловском аду. А что есть? Есть дикая магия. О да, это была именно она, Драко не сомневался. Ничто больше не способно пробудить Метку и вызвать боль в старых шрамах, нанесенных именно таким магическим воздействием. Только откуда она взялась? Кто ее пробудил? И как она связана с ним? Почему он ее чувствует?
Первая мысль была о Скорпиусе — кровное родство, родительские узы, наследие… К главному входу Драко почти бежал, не глядя по сторонам. В холле пришлось сбавить шаг, чтобы не сбить с ног каких-нибудь первоклашек. В подземельях было тихо и как-то очень мирно. Драко стало легче: все-таки имелось в этих стенах что-то особенное. Он добрался до своих комнат и вызвал домовика. Эльф исчез, а через пару секунд сообщил, что мистер Малфой занимается в слизеринской гостиной и выглядит вполне здоровым.
Дальше Драко действовал уже абсолютно спокойно. Бросил в камин горсть пороха и сунул голову в пламя. С матерью и Асторией, как он выяснил, все тоже было в порядке. А судя по тому, что отец в очередной раз вознамерился «серьезно поговорить», он тоже был вполне здоров, и никакие Метки его не беспокоили. Больше Драко ни о ком не волновался.
Выбравшись из камина, он сел к рабочему столу, вытащил толстую папку в черной обложке, расплел запутанную сеть охранных чар и разложил перед собой пергаменты. После эксперимента, чуть не закончившегося для него катастрофой, Драко тщательно записал все — от собственных мыслей в тот момент до самых незначительных ощущений. Сейчас это могло оказаться полезным, также как и думосбор, которым Драко оправдал свое внезапное появление в камине Мэнора. Воспоминания двухлетней давности были все еще свежи, но они были слишком предвзятыми, значит, требовалось посмотреть на все со стороны.
Этой же ночью Драко тщательно обследовал подземелья. Всплеск дикой магии можно было отследить, хотя в замке, в избытке населенном юными волшебниками, которые еще учатся обуздывать свою силу, сделать это было крайне сложно. Но трудности Драко сейчас волновали меньше всего. В том, что виновник дневного происшествия находится именно в Хогвартсе, он отчего-то не сомневался, к тому же, его догадки подтвердились — магический фон замка волновался, по гладкой поверхности до сих пор расходилась рябь, это не могло быть случайным совпадением. Начать с подземелий Драко решил по самой простой причине — от слизеринцев можно ждать чего угодно, будь они хоть трижды юными, к тому же он сам был слизеринцем, это, хотя и с большой натяжкой, могло объяснить связь. Но в подземельях ему не удалось обнаружить никаких следов. В этой части замка защита оставалась надежной, целой, не потревоженной никакими неожиданными всплесками.
Весь следующий день прошел как в тумане — сказывались нервное напряжение, усталость и недосып. Радовало только отсутствие занятий по случаю субботы. Весь день Драко провел над записями, так что к ночи вообще плохо соображал, и дальнейшие поиски пришлось отложить.
В понедельник после отбоя Драко отправился в Гриффиндорскую башню. От львят тоже можно было ожидать чего угодно, а разумности у них все же гораздо меньше, чем у равенкловцев, так что следующими подозреваемыми оказались именно они. Дальше Драко планировал идти в Равенкло и заканчивать — Хаффлпафом. Но этого не понадобилось. След Драко обнаружил сразу. Гриффиндорская гостиная резонировала до сих пор. Полная Дама ежилась под прицелом палочки, смотрела с подозрением, но молчала — видимо, если Драко и внушал ей опасения, то они были не слишком серьезными.
Значит, Гриффиндор.
Возвращаясь в подземелья, Драко снова и снова думал о том, что может связывать его с Гриффиндором. И, как ни печально, ответ был только один — Поттер. Может быть, Долг Жизни распространяется не только на спасителя, но и на его отпрысков? Драко никогда не слышал ни о чем подобном, но других объяснений не находил.
С отца семейства мысли плавно перетекли на детей. Если всерьез допустить, что это Поттеры, кто из них мог пробудить дикую магию? Мисс Поттер можно было исключить — сильная волшебница, но совсем без изюминки. Старший — Джеймс — пожалуй, мог бы, но, разумеется, больше всего опасений вызывал Альбус. Особенно из-за своего внезапного увлечения Защитой и восхищения профессором. Почему-то сразу вспомнилось, что сегодня Альбуса он не видел. А ведь прошло уже три дня, и за эти три дня Поттер-младший ни разу не попался на глаза. Учитывая, что с начала учебного года он постоянно путался под ногами, это было очень странно. Что же произошло? Судя по тому, что профессора не бегают с траурными лицами, а Помфри вполне довольна жизнью, в лазарет он не попал, в Мунго тоже. Уже хорошо. Но последствия пробуждения дикой магии, тем более в первый раз, тем более для человека, который не умеет ею управлять и вообще не представляет, с чем имеет дело, — могут быть самыми неприятными.
Еще отчетливо вспомнилось, как смотрел на него сегодня на занятии Джеймс Поттер. Драко затруднялся сказать, чего в его взгляде было больше — неприязни или злости. Старшему сыну Поттера, в отличие от младшего, профессор Малфой не нравился, это давно не было новостью, но никогда еще его эмоции так не бросались в глаза. Драко это немного удивило, но сейчас все легко объяснялось. Если с Альбусом что-то произошло, Джеймс обязан это знать. Насколько Драко заметил, братья были довольно близки. Тогда профессор ЗОТС и впрямь должен выглядеть виноватым в увлечении Альбуса и, как результат, — в происшествии. Драко не представлял, что именно могло произойти, прав ли он и дело действительно в Альбусе, или ему просто хочется поскорее во всем разобраться и подогнать под ответ более-менее разумную версию. Было ли пробуждение дикой магии случайностью или же Альбус Поттер действовал осознанно и целенаправленно, а Драко что-то упустил и не заметил в нем увлечения таинственными областями? Или это все же вообще не Альбус…
Распахнув дверь спальни, Драко замер на пороге и вдруг до боли сжал кулаки. Неожиданная мысль о странном и вроде бы незначительном случае, произошедшем на днях, вдруг потрясла настолько, что пришлось добраться до стола и наколдовать себе воды. Жадно выпив, Драко стер проступившую на висках испарину и бросился ставить дополнительные охранные чары на свои комнаты, чтобы больше ни одна живая душа, ни одна… гадина не смогла попасть сюда без его ведома.
Черная мамба младшего Поттера, которую Драко несколько вечеров назад обнаружил безмятежно спящей на ковре в собственной спальне, не вызвала ничего кроме удивления и отстраненного интереса. Драко склонился над ней и осторожно шикнул. Змея лениво повернула к нему голову и почти сразу уползла в вентиляцию. Тогда Драко только устало закатил глаза и подумал, что, кажется, притягивает не только хозяина, но и его совсем не гриффиндорского фамилиара, хотя знал, что эта змея почти никогда не расстается с Альбусом. Во время уроков мамба обычно дремала, обернувшись вокруг руки или повиснув на шее Поттера, на дополнительных занятиях смирно сворачивалась где-нибудь неподалеку и наблюдала, с явным интересом приподнимая голову. Поттер, кажется, даже в Большой зал являлся с ней. И если допустить, что в личные комнаты профессора Малфоя ее отправил именно любимый хозяин, то…
«То можно стать параноиком и дойти до Мунго», — мрачно подумал Драко.
На самом деле все это могло оказаться правдой. Доверять он так и не научился. Никому. И тем более — гриффиндорцам. Даже таким юным, как младший сын Поттера. Но времени выжидать, наблюдать, строить ложные предположения не оставалось. Драко как можно быстрее должен был понять, что на самом деле происходит, поэтому вариант развития событий имелся только один.
Как ни странно, на завтрак в Большой зал младший Поттер явился. Драко счел, что это очень кстати — не придется снова идти в башню Гриффиндора. Поесть он мальчишке не дал. Подошел под вопросительными взглядами и, глядя сначала на темный взлохмаченный затылок, а потом и в непривычно осунувшееся лицо, ровно сказал:
— Поднимайтесь, мистер Поттер. Мне нужно с вами поговорить.
В подземелья он несся так стремительно, что сам себе напомнил Снейпа в его лучшие годы — мантия хлопала по ногам и первоклашки испуганно жались к стенам. К Поттеру Драко не оборачивался — был уверен, что тот не затерялся в коридорах и честно торопится следом. Только закрыв за Альбусом дверь своего кабинета и кивнув на кресло, Драко встал посреди комнаты, скрестив руки на груди, и холодно сказал:
Альбус часто думал, что он скажет профессору Малфою, когда будет признаваться в любви. То, что будет, он ни капли не сомневался — рано или поздно, но это произошло бы. Слишком тяжело оказалось носить в себе чувства, слишком хотелось контакта, хоть какого-нибудь, хоть «Пойдите к черту, мистер Поттер». Чего-нибудь, кроме официальной стены «учитель — ученик», разделяющей их.
Иногда он не отказывал себе в удовольствии помечтать, что Драко тоже в него влюблен. И все это время скрывал свои чувства. Альбусу порой нравилось тешить себя иллюзиями — представлять, что за взглядами, которыми его одаривает учитель, кроется большее. Приятно думать, что какой-нибудь жест — например, когда Ал неверно держит палочку — особенный и бережный, потому что профессору нравится прикасаться к Альбусу.
Правда, иногда он прокручивал более реалистичные сценарии — и в них обычно фигурировало признание на расстоянии. Во-первых, Ал не был уверен, что сможет поговорить с профессором о чем-то таком, особенно таком особенном, лично — проще признаться отцу, что гей. Нет, правда, проще. При отце он бы, по крайней мере, не мямлил и не заикался. А вот при мистере Малфое, скорее всего, Ал показал бы себя не с лучшей стороны. Богатое воображение подсовывало картину собственных дрожащих рук и ощущения заплетающегося языка, и они были такие яркие, что от волнения начинал болеть живот. Кроме того, письменное признание позволяло бы какое-то время надеяться на ответ, а при личном он этот ответ получил бы сию секунду — и хорошо, если просто по морде.
Все изменилось после истории с обороткой. Говорить больше не хотелось, то есть, хотелось, но не так сильно. Сейчас Альбус мечтал прикоснуться. Зажать в углу — ростом он уступал Драко совсем немного — прижать к стене, сжать крупный мягкий член, почувствовать, как он твердеет в пальцах. Рассматривая фотографии самого себя в облике Малфоя-старшего, Альбус отчаянно дрочил, снова и снова представляя, как прикасается к этому телу.
Воспоминания о пробужденной Метке и странных шрамах Ал загонял подальше, уговаривая себя, что ничего страшного не произошло. Подумаешь, стал понимать серпентарго. Ерунда какая — отец тоже понимает, Ал это знал точно. Просто, как это говорят обычно, не афишировал. Вот и Альбус не станет афишировать, а там будет видно… Но холодок страха сжимал внутренности. Альбусу все время казалось: сейчас вот-вот все откроется, его найдут и расскажут миру о случившемся. Ал старался не попадаться мистеру Малфою на глаза, потому что каждый раз сердце екало от страха: ему казалось, что как только тот увидит лицо Ала, то обо всем догадается. О чем, «обо всем», Альбус не думал, включая в это понятие все беды, в каких он только был виноват.
Вздрагивал от шагов за спиной, почти не говорил с Джеймсом… Брат смотрел на него с испугом и жалостью. Тоже догадался? Не может быть, он бы не стал молчать. Джеймс искренне не любил темную магию и не упустил бы случая вправить Алу мозги — да и не удержался бы от любопытства. Значит, что-то другое. Ну да ладно. Уж с родным братом он всегда успеет объясниться. Хотя Ал с трудом представлял, как ему все рассказывать. Вряд ли тот поймет. Отвернется. Плохо. И врать близким людям он не привык. Было тяжело и одиноко. Най участливо оплетала руку, Ал рассеянно гладил плоскую головку. Но и змея ничем помочь не могла, на душе лишь становилось тоскливее.
Утром в спальню к шестикурсникам ввалился Джеймс и преувеличенно оптимистично заявил, что кое-кому нужно пожрать, а то его скоро из-за собственной змеи видно не будет. Альбус согласился, усмехаясь, хотя есть не хотелось. Но надо же было с чего-то начинать. Если уж мистер Малфой ничего не заметил, то, может, и пронесло.
Он сел и поискал взглядом светловолосую голову. Профессора Малфоя за учительским столом не было. Сердце тревожно сжалось.
От запаха еды подташнивало, но Ал вяло сунул ложку в тарелку с кашей, собрался с духом, чтобы съесть хоть немного — тогда Джеймс наверняка отстанет — но поесть ему не дали. Знакомый запах, который он узнал бы из тысячи, знакомый голос, который нельзя спутать ни с кем. За спиной стоял профессор Малфой.
— Поднимайтесь, мистер Поттер. Мне нужно с вами поговорить.
Сердце провалилось куда-то в живот и затрепыхалось. Вдоль стола пробежал тревожный шепоток, Джеймс вскочил, cжимая кулаки, и тут же сел, кинув беспокойный взгляд куда-то в сторону.
Ал медленно поднялся, а профессор быстро пошел вперед. Широкий шаг, плечи напряжены, весь как струна. Зол как черт — понял Альбус с какой-то странной нежностью. Имеет право. Наверное. Он бездумно зашагал следом.
И только когда за ними захлопнулась дверь личного кабинета, Ал задумался, что же происходит. Он посмотрел на мистера Малфоя, впитывая слабый румянец на щеках, потемневшие от ярости глаза, сжатые на палочке пальцы. Драко Малфою, оказывается, шло злиться. Ярость делала его настоящим, живым, таким объемным, что хотелось потрогать, чтобы убедиться — все правда.
Голос профессора Малфоя разбил тишину:
— Отвечайте, мистер Поттер. Что вы сделали?
И Альбуса вдруг отпустило. Ему показалась бредовой мысль что-то скрывать — зачем? Плодить новую ложь, когда он так устал от старой? Это ведь просто — сказать правду. Он не думал, что разговор начнется так, он не хотел, он не готов. Но если не сейчас, то когда? Сделанное жгло душу, резало по живому, было стыдно и сладко, и только теперь Альбус понял, какая тяжесть лежала на его плечах. От принятого решения — рассказать — захотелось взлететь, словно тяжесть, весом с целый Хогвартс, перестала давить на душу.
Он смотрел в глаза Драко Малфою, навсегда запоминая их выражение — больше его там не будет. Поселится что-нибудь другое — отвращение, презрение, гнев… Неважно. Альбуса накрыла апатия.
— Я воспользовался оборотным зельем, чтобы превратиться в вас, — Альбус смотрел в лицо Драко.
Тот нахмурился, в глазах проступило недоумение, потом изумление…
— Мерлин, зачем? Что за детский сад? И как вы приготовили запрещенное зелье?
О господи, он не понимал. Он правда не понимал, зачем это могло понадобиться. Драко Малфой, оказывается, даже предположить не мог, что может быть интересен Алу как… как мужчина. Альбус начал хихикать. Нет, это и правда было смешно. Он пытался сдерживаться, но смех рвался наружу. Ал кусал ребро ладони, это не помогало — он начал хохотать, хватая воздух. Как разговаривать с таким человеком, он же невинен как дитя.
— Прекратите истерику! — Драко толкнул Альбуса в мягкое кресло, присел, вцепившись в плечи, и хорошенько встряхнул.
Смех постепенно уходил, он перестал всхлипывать и окончательно успокоился. Лицо Драко оказалось совсем близко.
— Альбус, — Ал вздрогнул, — скажите, что вы сделали. Это важно.
Тепло от ладоней Драко словно лилось потоком, и Ал купался в нем. Навалилась усталость, рука, где когда-то совсем недолго была Метка, нагрелась. В глазах Драко отражалось лицо Альбуса, черные зрачки стали огромными и закрыли радужку — как жаль, у него ведь такие красивые глаза.
— Что вы несете? — руки на плечах сжались сильнее, и Альбус понял, что он проговорил последние мысли вслух.
На лоб легла ладонь — странно, руки такие горячие, а ладонь кажется прохладной. Он потянулся навстречу этому прикосновению — так хорошо. Тело сотрясала дрожь. Ал дышал часто и глубоко, чтобы унять стук зубов, но у него ничего не получалось.
Вдруг позвоночник омыла щекотка, и Ал выдохнул. Он уткнулся в плечо Драко и втянул знакомый запах, к которому примешивался страх. Почему страх? Ал с трудом поднял голову. Вокруг них с Драко плясали золотистые точки спонтанной магии — закручиваясь в спирали и вспыхивая крошечными фейерверками. Почему он боится? Ведь это так красиво. Ал снова прижался к плечу Драко и закрыл глаза.
— Альбус, не спите, нельзя спать… ты меня слышишь? — Драко встряхнул его, и Ал недовольно открыл глаза — зачем? Он потянулся вперед, уже не скрываясь, прижался к Драко. Впитывая всем телом его тепло, чувствуя, как тот дрожит. Ну вот, опять. Ал высвободил руки, обнял Драко за плечи.
Тот застыл — Ал слышал, как бешено колотится его сердце. Альбус осторожно погладил напряженную спину.
— Что произошло, когда вы воспользовались оборотным зельем? — тихий шепот Драко проник в сознание не сразу. Вот же упрямый. Зачем все эти вопросы? Альбус встряхнулся.
— Ваша метка… я ее потрогал.
—И?
— Потом ее обшипела Най, — Альбус встряхнул головой — сознание начало проясняться, хотя голова все еще гудела. Драко тяжело дышал.
— Дальше.
— Метка потемнела. Я заговорил, но получилось, что зашипел…
— Серпентарго… — потянул Драко ему в ухо. От этого звука ладони у Альбуса похолодели. — Ты раньше говорил на серпентарго?
— Нет, но отец…
— Про способности твоего отца я знаю. Что еще было?
— Начал понимать Най.
— И теперь тоже?
— Да.
— Пробуждение способностей, — пробормотал Драко, — судя по всему — устойчивое, передающееся от отца… Но что их вызвало? И почему такая странная реакция на чары?
Ал вдруг осознал, в какой они сидят позе — крепко обнявшись, Драко на коленях перед креслом… От его запаха кружилась голова. Когда он попытался высвободиться, Ал только крепче сжал руки.
— Еще немного, пожалуйста…
Серые глаза снова потемнели — словно Драко пытался понять, что происходит.
— Альбус, зачем вы воспользовались оборотным зельем? Скажите мне. Пожалуйста.
— Я в вас влюблен и хотел изучить ваше тело, — как в большое озеро с головой нырнул Ал. Все. Он это сказал. Медленно разомкнул сцепленные в замок ладони, отпустил Драко, который осторожно встал с колен, поднял на него глаза.
Он смотрел на Ала с абсолютно нечитаемым лицом. Такие лица были у золотых статуй в министерстве. Непонятно, о чем думали позировавшие скульптору существа. Стало страшно.
— Повторите, пожалуйста, что вы сказали.
— Вы слышали, — Альбус вскинул подбородок, глядя в лицо Драко. Растерянное, утомленное, сосредоточенное — как, интересно, можно быть одновременно таким разным?
— Вашу мать, мистер Поттер. Что за шутки?
— Я бы извинился, мистер Малфой. Но я ни о чем не жалею. Поэтому извиняться было бы лицемерием. Так говорит папа.
В бешенстве Драко Малфой был прекрасен. Альбус любовался, не отрываясь, как сверкают глаза, как сжимаются кулаки.
— Вы псих.
— Точно. Я вас люблю.
— Хватит! — Драко рухнул в кресло, и в сердцах стукнул ладонью по подлокотнику, — хватит валять дурака, это чушь.
Алу снова стало смешно.
— Вы считаете, что я вру.
— Разумеется. Не понимаю, зачем вы выдумали такой бред, но хотел бы знать.
— У вас красивый член. Он так удобно ложится в руку. Возбужденный и нет. Как будто для меня. У вас есть родинка на мошонке, внизу. Там очень чувствительное место.
От удара Ал мог бы уклониться. Наверное. Но не стал. Поймал челюстью летящий в нее кулак, голову отбросило назад, в глазах рассыпались звездочки. Заслужил.
Альбус потрогал лицо. Больно.
Драко словно окаменел.
— Вы любите стейк и молоко, терпеть не можете тыквенный сок и соленую рыбу, предпочитаете вставать рано, вам даже нравится преподавать…
— Перестаньте.
— Я сейчас уйду.
— Подожите!
Альбус вскинул глаза. Драко сидел, чуть наклонившись вперед, и напряженно смотрел на него.
— Мне нужно знать, как вы пробудили свои способности.
— Я все рассказал.
— Не все. Мне нужна каждая деталь, каждая подробность — вплоть до того, что вы ели на завтрак.
— Но…
— Глупый мальчишка! Походя, разбудил такие силы, над которыми бьются лучшие маги, и сейчас сидишь тут, и…
Драко вскочил, взволнованно заходил по кабинету.
— Черт тебя подери, Поттер, — почти жалобно сказал он.
Альбус смотрел на лицо Драко и постепенно осознавал — вот он, шанс. Единственный шанс, который нужно не провалить, не продолбать, как иногда говорит Лили, шанс стать чем-то большим. Черт с ней, с любовью, будет тяжело, Ал как-нибудь переживет невзаимность — но шанс работать вместе может больше не выпасть.
— Мистер Поттер, мне не нравится выражение вашего лица.
Ал поднял глаза. Драко смотрел насмешливо и ехидно — как будто знал все мысли, которые бродят в голове у Альбуса. А, плевать! Его охватило безбашенное веселье.
— Я помогу вам, профессор, — Альбус выделил обращение, — все, что угодно — думосбор, эксперименты на мне.
— Взамен? — казалось, что Драко пришел в себя и теперь развлекается.
— Взамен я хочу быть рядом с вами, — просто ответил Альбус. — Вот и все.
Драко долго смотрел на Ала, и у того по всему телу бежали мурашки — все зависело от того, насколько важны эти исследования. Если не очень важны, то одна щепотка пороха, разговор с директором Макгонагалл, и здравствуй, магловский мир, ты меня не ждал так рано. Его просто исключат — в лучшем случае. Если же очень важны, то…
— Я согласен.
Альбус вздрогнул.
— Не смотрите так на меня, мистер Поттер. Я согласен взять вас в ученики, не более того. Если вас это не устраивает…
— Устраивает! — слово вылетело раньше, чем Ал задумался. — Устраивает, — уже тише повторил он.
— Вот и отлично, — Драко повернулся к нему спиной, — убирайтесь, мне нужно подумать.
Ал поднялся с кресла.
— И, профессор…
— Да? — обернулся тот, подняв бровь.
— Вы не пожалеете.
— Хм, вы уверены, что правильно выбрали факультет? Я уже согласился. Уходите.
— Профессор, насчет огласки… я готов дать нерушимую клятву…
Джеймс всегда считал, что выражение «белый как снег» придумано досужими поэтами исключительно ради красного словца. Но глядя на Скорпиуса, он вдруг понял, что поэты были правы.
А потом Скорпиус выронил колдографию, закатил глаза — страшно сверкнули белки с бледной сеточкой розовых сосудов — и упал. Вернее, почти упал, потому что Джеймс успел схватить его за плечи и мягко опустить на пол.
— Скорпиус.
Тишина, тем более страшная, что Джеймс не слышал даже дыхания друга.
— Скорпиус!
Ни единого движения, только на щеках бледные тени от ресниц.
— Скорпиус!!!
Шелест забытой колдографии под коленом.
От страха из головы Джеймса вылетели все заклинания, которые могли бы привести Скорпиуса в чувство. Вертелось только странное маггловское «рот в рот». Джеймс не помнил — к чему это, для чего — но ему неожиданно показалось, что Малфой не дышит. И уже не думая ни о чем, он набрал в грудь воздуха, прижался к побелевшим губам Скорпиуса и изо всей силы выдохнул.
Малфой закашлялся, дернулся и открыл глаза.
— Ты… чего?
От облегчения Джеймс сел на пол рядом и только сейчас понял, что рубашка на спине взмокла от холодного пота.
— Мне показалось, что ты не дышишь, — сказал он дрожащим голосом. — Я с перепугу все заклинания забыл.
Скорпиус тоже сел, нащупал колдографию, покосился на нее и тут же скомкал.
— Где ты взял… это?
— У Альбуса в сумке нашел, — выдавил Джеймс. — Сначала запихал назад. А потом решил сделать копию. Тебе собирался показать.
Скорпиус дрожащими пальцами вытащил палочку.
— Инсендио!
Бледно-желтый огонь вспыхнул на мгновение и тут же пожрал снимок, оставив кучку невесомого пепла, которую Скорпиус разметал по полу ладонью. Затем Малфой снова сел, посмотрел на Джеймса больными глазами.
— Не верю! Этого не может быть, Джеймс! Не может!
Он вдруг уткнул лицо в испачканные ладони и заплакал. Вздрагивая острыми плечами, тихо, горько и безутешно, как плачут маленькие дети. Джеймс обхватил его, прижал к себе, чувствуя, как в горле застревает колючий неприятный комок. И думая, что было бы, если бы его отец — вот так. Даже представить такое оказалось жутко, Джеймс затряс головой и неожиданно для себя сказал:
— Может, это подстава, Скорпиус? Может быть, это кто-то под обороткой? Всякое же бывает, сам знаешь.
Он ни на секунду не поверил в то, что говорил, но самым важным сейчас казалось успокоить Скорпиуса. Невозможно было видеть, как тот сотрясается от рыданий. Понимать, что вот сейчас, в эту минуту, рушится чужой мир, в котором мама — самая красивая, а папа — самый умный и самый сильный, и все вместе они — любящая семья.
И поэтому Джеймс все бормотал и бормотал, гладя Скорпиуса по худой спине, уткнувшись носом в его растрепанные светлые волосы, вдыхая еле заметный запах какого-то травяного шампуня и чувствуя странную нежность и жгучее желание оградить друга от гнусности и подлости окружающей действительности. Пожалуй, сейчас Джеймс испытывал чистую яркую ненависть к обоим: и к Альбусу, посмевшему хранить у себя похабные колдографии, и к профессору Малфою, то ли самолично позволившему себя снимать, то ли не уследившему за своим волосом или обрезком ногтя, которые потом попали в оборотное зелье. Но если поступок Альбуса Джеймс еще мог списать на подростковую глупость, то профессор не заслуживал ни прощения, ни снисхождения за ту боль, которую причинил своему сыну.
В конце концов, они ушли из Башни в квиддичные раздевалки, подальше от чужих ушей и глаз. И там шептались до темноты, рассказывая друг другу о своих семьях. Совсем незаметно перейдя от обсуждения и осуждения своих близких к восхвалению их достоинств.
— Папа очень добрый, — блестя глазами, говорил Скорпиус. — Он старается этого не показывать, но я же знаю. К нам в имение как-то пришла собака. Бродячая. Пряталась по кустам сначала, а потом вышла прямо к дому. Дедушка хотел, чтобы ее эльфы выгнали или убили. А папа не дал. Сказал — нельзя, у нее же щенки, она за едой для них пришла. И велел вынести с кухни обрезков мяса. Она потом к нам каждый день приходила, сидела и ждала, пока не накормят. А потом щенков привела своих, двух сразу. Смешные, толстые, мохнатые. Они у нас до сих пор живут, здоровущие такие выросли, серые, как волки.
— А Альбус, знаешь, какой? — шептал, перебивая друга, Джеймс. — Я слышал, тетя Гермиона с мамой разговаривала. Альбусу, говорит, надо обязательно после Хогвартса поступать в Академию высшей магии. У него, говорит, очень большой потенциал, ни в коем случае не давайте ему бросить школу.
— Он хотел бросить школу? — Скорпиус изумленно уставился на Джеймса. — Почему?
— Не знаю, — Джеймс помрачнел. — Хотел закончить пять курсов и уйти. Мы его уговорили все-таки, но отец, кажется, до сих пор опасается, что Альбус не доучится.
— Теперь доучится, — выдохнул Малфой. — Если у них… отношения. Доучится теперь.
Разговор оборвался. Каждый из них думал о своем, и мысли были далеко не радостные.
— Может, нам их испугать? — неуверенно предложил Джеймс. — Намекнем, что нам все известно. И потребуем, чтобы они расстались.
— Мечтай, — язвительно сказал Скорпиус и заправил за ухо выбившуюся прядку. — Отец тебе мозги так отрихтует — ты сообразить не успеешь, как забудешь все, что про них знаешь. И мне заодно.
— А мы письмо напишем, — Джеймс повернулся к другу, захваченный идеей. — Обоим напишем по анонимному письму. Просунем одно твоему отцу под дверь, а второе я спрячу в вещах Альбуса так, чтобы он нашел. Или… нет, сделаем еще лучше: отправим им письма почтовыми совами из Хогсмида.
— По почерку узнают, — Скорпиус помотал головой. — Если только…
— Прытко пишущее перо, — подхватил Джеймс, и Малфой согласно кивнул. — У них у всех почерк одинаковый. Купить, написать письма, отправить, а перо уничтожить.
— Точно! — от избытка чувств Скорпиус ухватил Джеймса за запястье горячими пальцами, и ему показалось, что на руку пролили кипяток, даже сердце вдруг зашлось. — Во-первых, они испугаются. Во-вторых… снова испугаются. Это ведь не шутки — педагог и ученик. Тем более, твой брат несовершеннолетний еще.
Поднявшись, они торжественно пожали друг другу руки, скрепляя очередной заговор. Но тут Скорпиус неожиданно смутился.
— Ты не думай… Я вообще-то не девчонка, по любому поводу не рыдаю.
— Я знаю, — торопливо ответил Джеймс. — Я же видел. Ты и с метлы падал, и бладжером тебя сшибало на тренировках. Я знаю, Скорпиус. Это шок, я понимаю. Я и сам…
Нет, рассказывать, как он сам тем вечером в кровь разбил костяшки, запершись в туалете и упершись лбом в холодную кафельную стенку, Джеймс не стал. Просто задержал пальцы Скорпиуса в своих и чуть сжал, чтобы друг чувствовал — он не один. И Малфой благодарно взглянул на него. Глаза у него были серые, прозрачные — и все же совсем не отцовские.
Почему-то Джеймс вспомнил об этом поздно вечером, лежа в постели и размышляя, где купить прытко пишущее перо, чтобы никто не узнал. Оптимальным вариантом было бы заказать его в Лондоне, в Косом переулке. И чтобы доставили почтовой совой. Но, к сожалению, такие заказы из Хогвартса лавки не выполняли. Профессорам перья были ни к чему, а студентам запрещалось пользоваться самописками.
Раздумывая, не попросить ли кого-то из знакомых купить и выслать ему перо — да хотя бы Тедди, с которым Джеймс был очень дружен — он незаметно для себя вернулся мыслями к той минуте, когда пытался «оживить» Скорпиуса.
Конечно, это нельзя было назвать поцелуем — Джеймс тогда и не думал об этом. Но в темноте общей спальни воспоминание вдруг оказалось неожиданно ярким и острым. Джеймс даже облизнулся, совершенно реально ощутив своими губами влажные и мягкие губы Скорпиуса. Наверное, Малфой перед встречей ел мятные леденцы — Джеймс до сих пор ощущал на языке сладковатый холодок, и почему-то странно перехватывало горло.
«Херня какая, — почти испуганно подумал он. — Да ерунда. Я же знаю, что это не может быть заразно».
Джеймс сунул руку в пижамные штаны, старательно представляя себе Китти Уоррингтон со Слизерина, глупенькую и очень красивую девушку, на которую тайком дрочила половина старшекурсников. Но вместо Китти в голову упорно лез Скорпиус — почему-то точь-в-точь как на той колдографии, которую Малфой сжег. Решив не бороться с собственным разумом, раз уж тому вздумалось сыграть такую дурацкую шутку, Джеймс обхватил член, погонял мягкую кожицу по головке, сжал сильнее, провел пальцем по уздечке. Воздух за задернутым пологом стал жарким и невыносимо душным. Закусив губы, Джеймс начал ритмично дрочить, тыкаясь налившейся головкой в ткань пижамы и подаваясь бедрами вверх. Под закрытыми веками мельтешили светлые точки, стало трудно дышать — и очень скоро Джеймс кончил с еле слышным шипением, выгнувшись дугой и судорожно стиснув головку вспотевшими пальцами. Сперма просочилась между ними, закапала на живот, потекла теплой струйкой по боку.
Отдышавшись, Джеймс шепотом произнес заклятие, очищая постель и белье, затем скинул одеяло и немного отдернул полог, давая свежему воздуху проникнуть внутрь. В спальне стояла привычная ночная тишина, нарушаемая только негромким сопением соседей по комнате. Не хотелось ни спать, ни думать — хотелось просто лежать, глядя в ночь за узорной решеткой окна. На решетке блестела изморозь, мимо стекла время от времени пролетали крупные снежинки.
Джеймс сам не заметил, как уснул. Без привычных беспокойных снов, ставших в последнее время сущим наказанием. А утром профессор Малфой вызвал Альбуса прямо с завтрака.
Скорпиус сорвался из-за стола раньше Джеймса. Удалось нагнать его только на лестнице, ведущей в подземелья.
— Думаешь, они там? — задыхаясь, спросил Джеймс.
— А где еще? — Скорпиус поджал губы. — Только у отца. Где им еще разговаривать?
Но подслушать ничего не удалось. Дверь была закрыта слишком плотно, да и наверняка запечатана заклятием. Промаявшись минут пять под неодобрительными взглядами портретов, Джеймс все же утянул друга за ближайший поворот.
— Донесут, что мы тут были, надо отмазку придумать.
Скорпиус опять задумался. Потом стукнул себя ладонью по лбу.
— Я же уговорил отца оставить меня в школе на каникулы. Попросимся в одну спальню — чтобы не скучно было и все такое. Заодно за Альбусом сможем приглядывать.
— Точно! — обрадовался Джеймс. — Пошли назад.
Но до комнаты профессора Малфоя они не дошли. Дверь открылась, и в коридор вышел Альбус. Он рассеянным взглядом окинул оторопевших приятелей, как-то странно улыбнулся и пошел к лестнице.
Получить у отца разрешение пожить в общей спальне оказалось просто. Кажется, он даже не понял просьбы — рассеянно кивнул и опять погрузился в размышления. Он вообще в последнее время вел себя так, словно весь мир, вместе с Рождеством, каникулами, школой и Скорпиусом, перестал для него существовать.
Они устроились в дальнем конце Библиотеки, у самого узкого окна, отгороженные шкафами с литературой для младших курсов.
— Посмотрим, что будет, когда письмо получит, — сказал Джеймс, наблюдая, как прытко пишущее перо резво скачет по пергаменту, оставляя за собой убористые строчки текста. — Слушай, а может он уже того, сам понял, что не прав, и все прекратил? — без особой надежды спросил он.
— Ну да, поэтому твой брат уже который день не вылезает из кабинета ЗОТС, — мрачно ответил Скорпиус. — Пиши-пиши и молись, чтобы отец не догадался, кто это у нас такой умный.
Джеймс хмыкнул, не отрывая глаз от пергамента. Они уже написали и забраковали несколько вариантов анонимки, и подоконник украсился несколькими кучками пепла. С письмом для Альбуса не было никаких проблем, а вот с посланием отцу возникли трудности.
— Убери слово «извращенец», — потребовал Скорпиус, в очередной раз пробегая глазами текст. — Никаких моральных оценок, иначе это не анонимка, а возмущенный вопль. И у тебя вот здесь ошибка, исправь. И вообще, видно, что это дело рук ученика.
— Тогда сам сочиняй, грамотей, — буркнул Джеймс, рассматривая кончик пера. — Седьмой раз переписываем.
— Надо будет — перепишем в восьмой, но так, чтобы комар носа не подточил, иначе смысла нет. Не указывай ничего конкретного, лучше намекнуть, что про их связь стало известно, и все.
Джеймс кивнул и вновь склонился над пергаментом. Скорпиус вздохнул, прижимаясь виском к холодному оконному переплету. За морозными стеклами выла метель, жестяной флюгер на соседней башне вертелся вокруг своей оси, не зная, какую сторону выбрать. Казалось, ветер дует сразу отовсюду, а зима, непривычно снежная и морозная, решила замести замок по самые шпили, утопив его в ледяном безмолвии. Слушая скрип пера и сопение Джеймса, корпящего над новым вариантом письма, Скорпиус с тоской подумал, что он сам похож на этот флюгер — растерянный, потерявший верное направление, ни в чем не уверенный. Воспоминания об ужасной колдографиии и собственном позоре, когда он не смог сдержать эмоций и по-девчоночьи расплакался, ни на минуту не выходили из головы. Как и Поттер, вытирающий ему слезы, гладящий по спине и тычущийся носом в макушку в желании успокоить и поддержать. После того разговора Скорпиус чувствовал себя голым моллюском без раковины, выброшенным штормом на пляж. Хочется прикрыться, спрятать беззащитное мягкое тельце под привычный, дающий ощущение уверенности и безопасности панцирь, а не выходит. Нет больше ни панциря, ни уверенности, только колючий песок под чувствительной кожицей, обрывки водорослей и холодный ветер.
Рядом раздался шумный вздох, и Скорпиус обернулся, отвлекшись от своих невеселых мыслей. Джеймс перечитывал написанное, задумчиво почесывая лоб кончиком пера. Его волосы были растрепанны, словно он сегодня забыл причесаться, под глазами залегли тени, а над переносицей появилась еле заметная морщинка, которой еще недавно не было. Видимо, другу тоже было нелегко.
Поняв, что впервые всерьез назвал Джеймса Поттера другом, пусть и мысленно, Скорпиус почему-то смутился.
— Написал, что ли? — грубовато спросил он, старательно отводя взгляд. — Дай, посмотрю.
— Никогда не думал, что прытко пишущее перо может писать с ошибками, — пробурчал Джеймс. — Только попробуй сказать, что опять плохо.
Но больше ничего сочинять не пришлось. Джеймс превзошел сам себя — текст письма был сжатым, лаконичным, без помарок. Скорпиус внимательно перечитывал короткие строчки, беззвучно шевеля губами.
— У магглов есть такой старый фильм, называется «Я знаю, что вы сделали прошлым летом», — ухмыльнулся Джеймс. Он сел на подоконник рядом со Скорпиусом и принялся оттирать полой рубашки чернильное пятно с указательного пальца. — Я когда совсем маленьким был, перетрусил жутко.
Скорпиус представил, что бы он испытал на месте отца, получив такое послание, и зябко передернул плечами. Он бы тоже испугался, точнее, сразу умер бы перед страхом разоблачения. И от стыда. И уж конечно, он тут же оборвал бы позорную связь, но то Скорпиус, а как поступит отец — неизвестно.
— Ты чего притих? — Джеймс легонько толкнул его в бок. — Да не бойся, все будет нормально, он не догадается.
— Я не боюсь.
— Да я вижу…
Джеймс придвинулся ближе, приобнял Скорпиуса и замолчал. От этого жеста дружеской поддержки показалось, что невидимый груз, последнее время давивший на плечи, если и не исчез совсем, то стал намного легче. Ладонь медленно прошлась вниз по позвоночнику, чуть задержалась у поясницы и отправилась в обратный путь, слегка надавливая и поглаживая. Скорпиус тихонько вздохнул, все больше расслабляясь и успокаиваясь. Кто бы знал, что Джеймс Поттер окажется таким понимающим? И в какой момент он из приятеля и соучастника превратился в друга?
— Я вот что подумал, — вяло сказал Скорпиус, удобно привалившись к теплому плечу. Вдруг захотелось спать, и он с трудом подавил зевок. — Предлагаю разделиться: я смотаюсь в Хогсмид, у меня там вроде как девушка, договорюсь насчет совы. А на тебе остается твой брат. Подкинешь ему пергамент и заодно посмотришь на реакцию.
— Может, лучше подождать, когда твой отец свое письмо получит?
— А зачем? Все равно им придется обсудить сложившуюся ситуацию. Тогда и посмотрим, вышло у нас что-нибудь или нет.
— Угу, — выдохнул Джеймс прямо в макушку, и от его горячего дыхания стало щекотно.
Скорпиус невольно улыбнулся, почувствовав, как напряжение окончательно покидает его. Удивительно, что раньше Поттер казался ему не слишком умным и совершенно бестактным парнем. Сейчас выяснилось, что он понимает Скорпиуса, как никто другой, словно они дружат с самого детства, знает, когда необходимы слова поддержки, а когда следует промолчать. И молчание между ними получается такое же правильное: теплое, дружеское, без напряженности.
— Ты любишь мятные леденцы? — почему-то шепотом спросил Джеймс. Горячий ветерок снова прошелся по шее, заставив мелкие волоски встать дыбом, и Скорпиус невольно поднял руку, чтобы пригладить прическу.
— Не очень, я вообще к сладкому равнодушен, — ответил он. — Или намекаешь, чтобы я купил тебе конфет, раз в Хогсмид иду?
— Лучше пива.
— А что так мелко? Тогда бы уж сразу попросил огневиски — и Рождество отметить, и горе залить.
— Фу, гадость. — Джеймс скорчил гримасу отвращения. — На прошлом дне рождения у дяди Рона я так напился, что до сих пор на огневиски смотреть не могу. Представляешь, не помнил, как меня отец домой доволок. Свалил вазу с цветами, весь тортом перемазался и уснул на заднем дворе. Целый день потом в постели провалялся, все антипохмельное выпил, а потом еще и от родителей на орехи получил.
— А я как-то раз выпил целый графин дедушкиного вина, — улыбнулся Скорпиус. — Выпил и уснул в кресле. Меня домовик нашел, позвал родителей, они стали меня будить, а я проснуться не могу. Такая паника поднялась…
— А сколько тебе было?
— Лет пять, или шесть, не помню точно.
— Врешь.
— Не вру. Вино старое, сладкое как нектар, все пальцы слиплись. Я даже не понял, что выпил.
— Так вот почему ты к сладкому равнодушен, — широко улыбнулся Джеймс. Он придвинулся еще ближе, обнимая Скорпиуса за шею. — А вот у меня был еще один случай…
Но договорить он так и не успел. В узком проходе между шкафами появился Альбус Поттер. Его лицо раскраснелось, как после бега, глаза лихорадочно блестели. Увидев брата, сидящего на подоконнике в компании Скорпиуса, Альбус удивленно поднял брови, а потом, потеряв к ним всякий интерес, двинулся к одному из стеллажей и принялся сосредоточенно изучать корешки книг.
Хорошее настроение моментально рухнуло до отметки «отвратительно». Скорпиус застыл в напряженной позе, внимательно разглядывая напряженную спину младшего Поттера и подмечая детали, от которых настроение портилось еще больше: растрепанные сильнее обычного волосы, горячий румянец, заливающий щеку и шею, яркие, чуть припухшие губы, перекошенный ворот слегка мятой рубашки, словно ее обладатель одевался в сильной спешке, застегивая пуговицы через одну. В другое время подобная небрежность не вызвала бы подозрения, но сейчас казалось, что весь вид Поттера кричал об успешно прошедшем свидании. Вот же мерзость.
— Чего вы тут сидите? — неприветливо спросил Альбус, выуживая из ряда разнокалиберных книг потрепанный фолиант. — В Большом зале елку ставят, шли бы посмотрели.
— Занимаемся, — Джеймс кивнул в сторону предусмотрительно открытого учебника. — Объясняю Скорпиусу задачи по трансфигурации.
— А, ну-ну… — неопределенно хмыкнул Альбус. Он потер руки и добавил: — Холодрыга в Подземельях, и как только слизеринцы в ледяные статуи не превращаются? Чуть всю задницу не отморозил.
— Так ты не ходи туда, и ничего с твоей задницей не сделается, — не выдержал Скорпиус. — Можно подумать, тебя заклинанием туда тянут. Сиди себе в башне и не болтайся там, куда не звали.
Рука Джеймса на его плече предупреждающе сжалась, но он не обратил внимания. Очень хотелось спрыгнуть с окна, схватить Альбуса за грудки, впечатать спиной в шкаф и выбить из него всю правду. Или ударить Ступефаем. А еще лучше — врезав в челюсть, повалить на пол и долго пинать, с наслаждением вымещая на негодяе стыд и боль последних месяцев. Желание было таким сильным, что Скорпиус впился ладонями в край подоконника, чтобы не сорваться и не загубить весь тщательно продуманный план.
Альбус непонимающе посмотрел на него, а потом передернул плечами и отвернулся. Или не понял намека, или сделал вид, что не понял.
— Не твое дело, Малфой, куда я хожу, — наконец ответил он. — Можно подумать, Подземелья — исключительно твоя территория. Может, мне еще и разрешения у тебя спросить?
— Может, и спросить!
— Ты школу с Мэнором не перепутал? У себя дома командовать будешь.
— Слушай, ты…
— Хватит! — вдруг рявкнул Джеймс. — Подземелья не поделили, нашли из-за чего лаяться. Ал, ты за книгой пришел? Бери ее и топай дальше, не мешай заниматься.
— Ага, потопаю, — усмехнулся Альбус. Он смотрел все тем же, слегка отсутствующим взглядом, так напоминающим взгляд отца, когда тот был поглощен интересными исследованиями. Казалось, спор его совершенно не взволновал, скорее позабавил. — Не кипятись, Малфой, — добавил он, разворачиваясь. — Я же понимаю, ты завелся, потому что я испортил тебе свидание с моим братом. Вы так мило смотритесь вместе, в обнимочку, прям дух захватывает. С Рождеством, девчонки.
Он взмахнул рукой, и над головой у Скорпиуса раздался мелодичный звон. Посмотрев вверх, тот почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо — арочный проем окна зазеленел веточками омелы, украшенными серебряными колокольчиками. Такого оскорбления снести было нельзя.
— Стой, гад! — заорал Скорпиус, спрыгивая на пол и выхватывая палочку. — Убью, сволочь, я тебе покажу, кто тут девчонка!
Он рванулся за Альбусом, но был перехвачен твердой рукой. Джеймс поймал извивающегося Скорпиуса поперек туловища, развернул к себе лицом и вдруг сильно надавил ладонью на затылок, прижимая его голову к своей груди.
— Пусти, мразь! — глухо замычал Скорпиус в синюю толстовку, пытаясь вырваться из захвата. — Пусти, убью, обоих убью, я ему эту омелу в жопу затолкаю, уроду!
— Тихо, не ори, мадам Пинс нас четвертует, — прошипел Джеймс, не опуская рук. — Какого черта ты истеришь? Эй, все, успокоился? — уже в полный голос спросил он, когда Скорпиус постепенно затих. — Ну ты и псих. Зачем ты вообще с Алом ругаться начал, нашел время и место.
— Пусти. Все, пусти уже, я в порядке, — хрипло сказал Скорпиус. Он почти не соврал — глаза больше не заволакивало бордовой пеленой, и желания немедленно кого-нибудь ударить тоже поубавилось. А вот горячие ладони, мягко, но настойчиво прижимающиеся к лопаткам, жгли даже через одежду, словно клеймо. Скорпиус внезапно представил, как они с Джеймсом должны были выглядеть со стороны — в ранних сумерках полупустой Библиотеки, в объятиях друг друга, словно двое влюбленных — и его затошнило.
— Я уверен, что Ал не хотел сказать ничего такого, — еще раз повторил Джеймс. Судя по покрасневшему лицу, ему тоже было неловко. — Подумаешь, наколдовал омелу, Рождество же. Он же не заставил нас под ней целоваться, так чего ты…
— Заткнись, — устало буркнул Скорпиус. — Просто заткнись.
Он тяжело перевел дух и пошел прочь, даже не оглянувшись. Обсуждать случившееся не хотелось. И видеть Джеймса Поттера — тоже.
Воспоминания от Луны Драко получил накануне Рождества и посвятил им почти весь свободный вечер. В последний раз вынырнув из думосбора, он отправил их обратно в фиал, запечатал чарами и только потом вытер покрытый испариной лоб. Главный аврор подошел к делу обстоятельно, в отличие от своих друзей. Чета Уизли тоже старалась, но их мысли были отрывочными и слишком эмоциональными. Паника, страх, надежда. Огонь, лицо Винса, метлы. Картинки сменялись слишком быстро. Зато Поттер слил все — от своего прихода в комнату, до приземления в коридоре вместе с Драко, и его эмоции не мешали восприятию. Драко не знал, что сказала Поттеру и Уизли Луна, но никто из трио с ним не связывался, а значит, странное желание Малфоя не показалось им подозрительным. Отлично. Теперь нужно слить собственные воспоминания и попробовать создать макет, пока только основу — стены, пол, потолок, а дальше… Драко вздохнул и потер виски. Еще бы на несколько часов растянуть сутки, и можно считать, что жизнь удалась. Глаза слипались, но до отбоя оставалось еще три часа, а значит, через тридцать минут должно начаться очередное занятие с младшим Поттером.
Эта история с пробуждением дикой магии захватывала все больше, а нравилась все меньше. Сам факт сделки, которую он заключил с шестнадцатилетним мальчишкой, был опасен. Если Поттер узнает, что Драко сделал из его сына подопытного кролика, проблем не оберешься. Дикая магия — это не безобидное разведение клобкопухов и даже не углубленные занятия по ЗОТС. Это крайне плохо изученная область магии, игры с которой могут закончиться чем угодно. Другое дело, что Драко вовсе не собирался играть. Он почти четыре года работал в этом направлении и добился значительных успехов. И все же не был уверен, что сможет помочь Альбусу, если магия выйдет из-под контроля и обрушится на него всей своей огромной мощью.
Видит Мерлин, Драко был очень осторожен. Он не собирался рисковать ни парнем, ни собственной безопасностью. Поэтому прежде чем начать эксперименты, пошел к Макгонагалл. Разговор с ней оказался не более тяжелым, чем Драко себе представлял, но все же в свои комнаты он вернулся выжатым и раздраженным. Старуха не возражала против личного ученика и дополнительных занятий, но под ее пронзительным взглядом Драко чувствовал себя первокурсником, заработавшим первое в жизни взыскание. Это было нелепо. В конце концов, Драко сделал ей одолжение, согласившись на требование временно переквалифицироваться из сотрудника Отдела тайн в профессора Защиты. С другой стороны, взамен он получил беспрепятственный доступ в Запретную секцию и хранилище библиотеки Хогвартса. Взаимовыгодный обмен состоялся, и обе стороны остались довольны друг другом. Но теперь Драко снова вынужден был просить содействия. Хотя в случае успеха исследований Макгонагалл бы только выиграла, Драко подозревал, что она потребует чего-нибудь еще. Но она не потребовала.
Разумеется, ей было отлично известно о дыре в защитном поле замка, но о дикой магии Макгонагалл имела лишь отдаленное представление, впрочем, как и подавляющее большинство волшебников. И впервые Драко даже порадовался этому. Не то, чтобы он опасался навредить замку или его обитателям. Но доказывать это директрисе не было никакого желания, как и полностью посвящать ее в свои планы. Тем более четких планов пока не имелось, все зависело от Луны, от младшего Поттера и в меньшей степени от него самого.
Получив высочайшее добро и на исследования, и на ассистента, Драко, наконец, мог задуматься, что же на самом деле собирается делать и с чего начать. А еще о признании Альбуса Поттера, которое до сих пор не укладывалось в голове. Глупость, чушь, нелепость высшей степени — именно так Драко предпочел бы считать. Но тогда непонятно, что на самом деле двигало Поттером. Стоило узнать, каковы были настоящие мотивы его поступка. И здесь размышления Драко неизменно заходили в тупик. Потому что он не мог придумать ни одной причины, которая оправдывала бы такое безрассудство. Драко мог преспокойно слить свои воспоминания о разговоре с Альбусом и отправить их Поттеру-старшему, а потом отправиться к Макгонагалл. Чем все это закончилось бы для Альбуса, он не знал, но подозревал, что простым наставлением от отца тот бы не отделался. Ну и зачем младшему сыну героя искать неприятностей на свою задницу? Какой смысл? Был бы на его месте кто-нибудь из приснопамятных близнецов Уизли, Драко решил бы, что это просто дурацкая шутка. Но, насколько он успел понять, Альбус не был склонен к такому идиотизму. В целом он оказался очень рассудительным и серьезным. Безумная затея с обороткой никак не вписывалась в образ, сложившийся у Драко за несколько месяцев общения.
И все же поверить в то, что парень действительно влюблен, было сложно. Хотя в глубине души хотелось. Эгоистичное, гаденькое желание знать, что ты все еще способен вызывать какие-то чувства, кроме неприязни или равнодушия. Что все еще интересен сам по себе, без фамилии и счета в Гринготтсе. Такой, какой есть, уверенно разменявший пятый десяток, не слишком удачливый и не слишком популярный маг, муж и отец. Драко гнал от себя подобные мысли, отмахивался от них, но понимал, что наряду со злостью от того, что мальчишка беззастенчиво влез в его жизнь и в его шкуру, что он… смотрел, видел, трогал, не имея на это никакого права, чувствует странное, почти болезненное удовлетворение. Сын Поттера… Кто бы мог подумать?
Драко начал с того, что тщательно просканировал магическую ауру и измерил уровень магии Альбуса. Даже в спокойном состоянии он был значительно выше среднего. Теперь требовалось узнать, как он меняется в зависимости от проявления тех или иных эмоций. Раздражение, радость, страх...
Дальше Драко начал ставить опыты. От Альбуса требовалось не так уж много. Сконцентрироваться на силе, дремлющей внутри него, и разбить, например, чашку, не прикасаясь к палочке. Сеть защитных чар, которой Драко опутал стены своих комнат, натягивалась, пружинила, но Альбус будто бессознательно контролировал силу, хотя все еще не слишком хорошо осознавал, с чем имеет дело. Драко не понимал, как ему это удается, но намеревался рано или поздно выяснить. Разрушительная сторона дикой магии давалась Поттеру легко. Когда стоящий у противоположной стены аквариум разлетелся в пыль, Драко решил, что с завтрашнего дня пора переходить к более сложному.
— Созидание, мистер Поттер — это процесс, который требует полной концентрации и сильного желания, — Драко по привычке стоял в нескольких ярдах от Альбуса, замершего посреди предусмотрительно опустошенной гостиной. Без мебели она выглядела непривычно просторной и неуютной. — Разрушить, сломать, испортить можно с закрытыми глазами, но вы никогда ничего не создадите, если не будете знать, что именно хотите сделать и не окажетесь к этому готовы. Вы готовы?
— Думаю, да, — все-таки ответил Альбус после чересчур затянувшейся паузы.
— Я тоже так считаю, — кивнул Драко и взмахнул палочкой. На пол перед Альбусом легла сухая ветка, настоящая, принесенная этим утром из Запретного леса.
— И что я должен сделать?
— Заставить ее зазеленеть. Создайте жизнь. Не трансфигурируйте, а оживите ее, без палочки, конечно. Сможете?
— Не знаю, — Альбус нахмурился, взглянул настороженно и как-то беспомощно. — Попробую.
— Пробуйте.
Он пробовал минут десять, прожигал ветку взглядом, ходил вокруг нее, растирал ладони, прижимал их к щекам, а потом взял ветку в руки, прикрыв глаза, гладил кончиками пальцев сухую кору и беззвучно шевелил губами. Драко пристально наблюдал, а потом, решившись, подошел ближе.
— Что вы делаете? — спросил тихо, наклоняясь к Поттеру и следя за мягкими движениями его рук. Альбус вздрогнул, вскинул голову и посмотрел так странно, что Драко растерялся. С того утра откровений прошло уже больше недели, и Альбус ни разу не пытался что-то доказать, повторить, напомнить. Драко не был слепым, и порой ловил на себе жадные пристальные взгляды. Но сейчас Поттер смотрел иначе, спокойно и требовательно.
— Можно? — спросил он. Драко нахмурился, не совсем понимая, о чем речь. — Мне нужно, — твердо сказал Альбус, и Драко неуверенно накрыл его протянутую ладонь своей.
Пальцы сжались так крепко, что Драко поморщился. Альбус отбросил ветку и зажмурился.
Драко почувствовал, как сгущается вокруг воздух, услышал слабое потрескивание, заметил разноцветные искры, а потом посмотрел на ветку. Из нее лезли во все стороны жесткие зеленые листья, отрастали новые молодые побеги, стремительно вытягивались, набухали бутонами и распускались пышными неведомыми цветами. За несколько секунд зеленая сеть расползлась по всему полу, ткнулась в плинтус и потянулась вверх. Когда Драко пришел в себя от изумления, цветы распускались уже на стенах, а побеги опутывали потолок. Защитные чары вибрировали. От напора магии у Драко развевались волосы и мантия.
— Хватит! — он попытался выдернуть руку, но пальцы только сильнее впились в кожу. — Альбус, хватит! Остановись! Все! Ты справился. Остановись сейчас же.
Поттера трясло, он мотал головой и только тихо что-то шептал. Почти прижавшись ухом к его губам, Драко разобрал, что именно: «Не могу».
— Лысый гоблин! — Драко взмахнул палочкой, пытаясь не поддаться панике и хоть как-то затормозить процесс озеленения. Но его заклинания не действовали. Защитная сеть лопалась, и Драко уже отчетливо видел трещины на штукатурке — ветки лезли в зазоры между камнями, пропихивались в вентиляцию. Отшвырнув бесполезную палочку, Драко изо всех сил дернул руку, чуть не вывихнув плечо. Он не знал, что было сильнее — страх за Альбуса или злость на себя. Но эмоции были такими яркими, что Драко чувствовал, как вскипает в груди его собственная магия, как покалывает кончики пальцев, и кровь начинает быстрее бежать по венам.
Когда рука выскользнула из захвата, он схватил Альбуса за плечи и встряхнул. А потом ударил. Ладонь вспыхнула от пощечины, голова Поттера мотнулась, и на щеке моментально расцвело алое пятно.
— Открой глаза! Альбус! Посмотри на меня! Ну!
Когда Поттер поднял веки, Драко всей кожей ощутил, как уходит из комнаты магия, и почувствовал невероятное облегчение. Альбус вдруг обмяк, и Драко едва успел подхватить его, надежно удерживая обеими руками. От пережитого напряжения и от веса шестнадцатилетнего подростка подрагивали колени, но Драко не представлял, как смог бы дотянуться до палочки и призвать кресло. Чувствуя себя последним идиотом, он стоял посреди комнаты, которая теперь больше напоминала приют спятившего ботаника, прижимал к себе почти бездыханного сына Гарри Поттера и понятия не имел, что делать дальше. Впрочем, сын Гарри Поттера оказался не таким уж бездыханным. Драко не сразу осознал, что Альбус уже не висит у него на руках, а обнимает за шею и тихо и часто дышит, прижимаясь губами к ключице.
— Живой, — констатировал Драко и вздохнул, почему-то не торопясь отстранять от себя озабоченного подростка. Наверное, он просто слишком устал. — Как вы себя чувствуете?
— Х-хорошо, — неуверенно сказал Альбус.
— Могу предложить вам бодрящее зелье. Другого средства нет. Просто нужно отдохнуть после слишком большого выброса силы. Посидите немного в кабинете, потом отправитесь спать. Утром окончательно придете в себя. О том, что случилось, поговорим завтра. А я пока уберу этот… розарий.
Альбус наконец отцепился и потрясенно оглядел гостиную.
— Это я?
— Нет, это ясень, который у вас почему-то зацвел розовыми подсолнухами, или что там это есть? Можете оторвать один и отнести Лонгботтому, если интересно.
Поттер фыркнул, взглянул весело и пошел в соседнюю комнату. Мальчишка. Драко покачал головой, проводил его глазами и взялся за приведение гостиной в цивилизованный вид. Ветку, с которой все началось, Драко решил оставить в качестве опытного образца и, сунув ее в вазу, водрузил на стол. Огромные цветы покачивали головками и даже пахли.
Разбудив Поттера, который безмятежно уснул в кресле, и убедившись, что с ним на самом деле все в порядке, Драко отправил его туда, где ему было самое место — в Гриффиндорскую башню. Только тогда он позволил себе откупорить бутылку огневиски и залпом опустошить бокал. Все произошедшее нужно было тщательно обдумать, и Драко собирался отложить дополнительные занятия, может быть, перенести их на время каникул, раз Поттер решил остаться в Хогвартсе.
Тогда он не подозревал, что Альбус понадобится ему в самое ближайшее время.
Совы прилетели как обычно — за завтраком. Драко с удивлением оглядел опустившуюся перед ним встрепанную незнакомую сипуху, отвязал конверт, сунул сове в клюв кусок печенья и развернул пергамент.
— Все в порядке? — спросил сидящий слева Слагхорн, и Драко только тогда понял, что уже не первую минуту смотрит на ровные строчки, не различая букв.
— Разумеется, — ответил он, небрежно сунув пергамент в карман.
Он заставил себя допить кофе, доесть омлет, обсудить со Слагхорном успехи слизеринцев, и только когда Большой зал почти опустел, поднялся из-за стола.
Сбросив мантию, в которой сейчас было невыносимо жарко, Драко сел за стол в своем кабинете, разгладил злополучное письмо и снова перечитал. Бред. Но откуда могли взяться даже подозрения? Он сомневался, что Альбус болтал о своей так называемой влюбленности на каждом углу. Тогда откуда же… Если только… Драко так и не попросил у Поттера воспоминания о применении оборотного. Оттягивал, оправдывая себя тем, что Альбус и так рассказал все в подробностях. Но что если не все? Что если кто-то мог видеть его тогда? Драко хлопнул по столу ладонью и попытался успокоиться. Он давно уже взрослый разумный человек. И в состоянии адекватно реагировать на самые идиотские письма в свой адрес.
— Пригласи ко мне Альбуса Поттера. Немедленно! Пусть поторопится.
Вызванный домовик исчез, а Драко невидящим взглядом уставился в стену. Предстоял неприятный откровенный разговор. Нужно было сосредоточиться.
Альбус проснулся от голода — есть хотелось до дрожи в руках. Хотя, если честно, он не отказался бы от завтрака в постель: чтобы проглотить и спать дальше. Мышцы были, как кисель, сознание окутывала дымка утомления, словно он всю ночь играл в квиддич в решающем матче за кубок школы.
Да еще и снилась всякая ерунда — даже не снилась, а так, грезилась. Как будто Альбус прижимается к Драко, а тот, замирая ненадолго, все время ускользает. Тоска-а-а. В животе опять заурчало, и Ал сполз с кровати. Может быть, на завтрак будет ветчина. Или отбивная. Ладно, отбивная, это, конечно, вряд ли, но бекон-то может быть? Во рту скопились слюни.
В душе спросонья Альбус перепутал горячую воду с холодной. Ледяной поток обрушился на голову, немедленно прочистив мозги. В памяти всплыли эксперименты с Драко, тепло его руки, от которого закружилась голова, а сердце подпрыгнуло к горлу. А потом — слепящее, головокружительное ощущение магии, которая выходила толчками, волнами, несла в водовороте, таком сильном и прекрасном, что Альбус просто отдался ему. Он даже не успел испугаться, что его сейчас размажет в лепешку — так здорово было случившееся. Хотя сейчас, судорожно приплясывая под теплеющими струями воды, он понимал, в какой опасности оказался. Ал слышал о магах, которых разрывало собственной силой: они не могли справиться с магией, теряли над ней контроль и погибали. Тогда магглы находили взорвавшиеся или сожженные изнутри тела и ломали голову, что же произошло с человеком. А вместе с ними ломал голову отдел по обеспечению секретности.
Воспоминания о том, как Драко разрешил себя обнимать, Альбус хотел оставить на потом. Когда отступит голод, и можно будет снова почувствовать запах кожи и стук сердца, а еще руки, поддерживающие его так бережно и крепко, что не осталось никаких сомнений — они могут защитить от чего угодно.
Альбус втянул воздух, трогая возбужденный член. Вот же черт. Память услужливо подкинула воспоминание о теле Драко, и Ал сдался. Упершись лбом в прохладную стену душевой, расставил ноги и принялся дрочить. Он даже не успел пофантазировать толком — просто представил, как обнаженный Драко выгибается, стоя на коленях.
Кончая, Ал сжал член, размазал сперму по паху, отходя от послеоргазменной неги, и присел на корточки. Голова кружилась, зато сразу полегчало. Альбус домылся, тщательно осмотрел душевую кабинку — не осталось ли подозрительных следов — и заторопился одеваться.
В Большом зале все почти поели. Джеймса за столом не оказалось, Скорпиуса — Альбус кинул взгляд на слизеринский стол — тоже. Зря он с ними так, конечно. Джеймс был стопроцентным натуралом, Скорпиус, насколько мог судить Ал, тоже. Шутка про «девчонок» выскочила сама, он и не думал, что они обидятся, точнее, обидится Скорпиус. Джеймсу-то было все равно, это Альбус знал совершенно точно. А вот чего взвился Малфой-младший, было непонятно. Тот вообще в последнее время смотрел на Альбуса зверем. Надо, наверное, поговорить с Джейми. Хотя все-таки они смотрелись вдвоем очень мило.
Альбус нашел взглядом Драко. Тот аккуратно ел, не глядя по сторонам, и Ал смущенно уткнулся в тарелку с кашей — бекона, конечно, не оказалось. Интересно, когда он снова понадобится профессору? Хорошо бы поскорее. Мысли перескочили на вчерашние эксперименты. Ал понимал, что Драко Малфой — очень сильный маг. Не такой, конечно, как отец. Но сильный. И вчера он в этом убедился, когда следил за его действиями. Хотя никак не мог понять, зачем Драко эти эксперименты. Внутри начал тлеть легкий огонек любопытства. Наверное, это очень важно, раз он согласился стать преподавателем. Если бы Драко рассказал, в чем дело, Ал, возможно, мог бы помочь. Все-таки чары — его любимый предмет. Вряд ли бы он подсказал что-то дельное — но мог бы попытаться. Когда Драко вчера шептал заклинания, Альбус видел, что он пользуется немного устаревшими формулами. Его нельзя в этом упрекнуть, потому что почти все маги так делали — зачем изобретать новое, когда есть отличные старые добрые заклинания. Но они с Джеймсом давно пользовались новыми — если будет не лень, можно даже запатентовать. Не то чтобы в этом был какой-то прок, но усовершенствования помогали сэкономить время и силы. Ненамного, но все же. И вообще, Ал терпеть не мог лишней траты ресурсов. Но тогда он не рискнул учить профессора — да и не до того было. Обычно маги предпочитали не менять привычный уклад. Даже когда ввели заблаговременную регистрацию приглашенных на Чемпионат мира по квиддичу и разрешили отправляться на стадион прямо из своих домов, все равно нашлись недовольные. Они говорили — из-за всех этих нововведений исчез дух авантюризма, и сейчас в посещении Чемпионата нет ничего особенного, не то, что когда-то: надо было выйти пораньше, отыскать портключ, не попасться на глаза магглам… Мама закрывала лицо рукой, когда слышала все это. Но Альбус видел, что Драко Малфой не такой. А еще с ним было по-настоящему интересно. И Ала потряхивало от предвкушения — что они смогут отыскать, чем займутся дальше? Сейчас он ни капли не жалел о решении закончить Хогвартс.
Он доел кашу, облизал ложку и постучал по столу, требуя добавки. Перед ним появилась дымящаяся миска, и Ал с удовольствием продолжил завтрак. Правда, если эксперименты отнимают столько сил, надолго его не хватит. С другой стороны, в следующий раз он будет аккуратнее и постарается обуздать эту силу. Сейчас Альбус понимал, что предвкушение новых исследований было вызвано не только тем, что Драко согласился держать его рядом с собой. И да — честно признался себе Альбус — его привело в восторг то, как Драко справился с неконтролируемой магией. Ал отдавал себе отчет, что профессору пришлось не так уж просто. Но справился же.
Над головой захлопали крылья, вдоль столов полетели совы, роняя тугие свертки писем. Еще одно подтверждение незыблемости традиций — в магическом мире сейчас столько способов передавать сообщения, но совиная почта по-прежнему востребована. Альбус оживился — одна из сов зависла перед Драко, немного помедлила и опустилась на стол. Ал надеялся, что никаких дурных вестей письмо не принесло — это было бы очень некстати. Драко неторопливо отвязал сверток, выдал сове печенье из серебряной вазочки и развернул пергамент.
Альбус похолодел. Лицо профессора Малфоя превратилось в неподвижную маску, через которую не пробивалось ни единой эмоции. Он смотрел на пергамент, а сердце Альба сжималось от дурного предчувствия. Хотелось рвануть вперед, к столу, вытрясти, что случилось. Старик Слагхорн что-то спрашивал у Драко, но тот явно не слышал. Пока, наконец, не очнулся и не спрятал письмо в карман.
Аппетит пропал. Альбус бдительно следил за выражением лица Драко, подмечая, каких усилий тому стоило ответить Слагхорну. Хотя — Ал в очередной раз восхитился — профессору отлично удалось сделать вид, что ничего не произошло. Значит, плохие новости не связаны с семьей. Наверняка это что-то личное. Или касается его исследований. Что же делать?
Альбус начал вспоминать расписание — сейчас у него двойная травология, можно прогулять. Профессор Лонгботтом к пропускам относился спокойно, только на экзаменах и практических работах драл три шкуры. Поэтому студенты предпочитали ходить на занятия. Ну да ладно, отработает. Надо только предупредить. Альбус черканул записку на клочке пергамента и тихонько позвал Най. Змея заскользила между посудой, приплюснутая голова была перепачкана в молоке. Ныряла она в него, что ли? Он прикрепил записку на спину Най, и та уползла, деловито шурша чешуйками. Альбус слышал, как она шипит на немногочисленных студентов. О серпентарго он никому, кроме Драко, не рассказывал. Даже Джеймсу. Мучила вина — раньше он не скрывал от брата настолько важных вещей. Но пришлось бы говорить обо всем, и тогда… Нет, Джейми хорошо воспринял новости об ориентации брата. Но Ал был уверен, что в случае с профессором Малфоем тот его не поймет. И хорошо, если просто даст по морде.
Вздохнув, Альбус поднялся и кинул взгляд на преподавательский стол: Драко делал вид, что увлеченно слушает Слагхорна. Пусть только не переиграет — обычно мистер Малфой редко уделял столько внимания коллеге. Надо дождаться, когда закончится завтрак, и пойти к Драко.
В комнате шестикурсников было тихо — все ушли. Альбус сбросил мантию и натянул свитер. Все равно на занятия только через три часа. Преподавательский состав и примкнувший к нему Попечительский совет были суровы — студенты по-прежнему носили ученические мантии, и за этим строго следили. Только студентам шестого и седьмого курса сделали поблажку — обязали ходить в мантиях только на учебу.
Домовик появился неожиданно, и Ал вздрогнул — обычно они не показывались студентам.
— Мистер Поттер, сэр, — полупрозрачные ушки трепетали — домовик был совсем молодой, — профессор Малфой, сэр, просил вас прийти к нему в кабинет как можно быстрее.
Ал вздрогнул. Точно, наверняка это было что-то, связанное с исследованиями. Неужели Министерство отзывает Драко? Альбус вытер повлажневшие ладони о штаны и постарался успокоиться.
— Спасибо. Передай, пожалуйста, профессору Малфою, что я уже иду.
Домовик поклонился и исчез, а Альбус глубоко вдохнул и бросился в Подземелья. В опустевших коридорах было тихо, даже портреты дремали в рамах. Альбус проскочил мимо двух ведьм на поляне, нырнул в узкий проход с галереей рыцарей-чародеев и помчался дальше, вниз по винтовой лестнице.
Перед кабинетом Драко он затормозил, одернул свитер и резко выдохнул, успокаиваясь после бега. Толкнул тяжелую дверь и вошел. Позади тихо щелкнул замок, Альбус удивленно обернулся.
— Проходите, мистер Поттер.
Ал проанализовал голос профессора — усталость, немного раздражения, гнев… Гнев был основной эмоцией. Что он натворил? Альбус постарался припомнить свои прегрешения — ну да, транфигурировал Слагхорну коробку с леденцами в шкатулку с галькой. Но это вроде не повод. А о его главном преступлении Драко знает.
Пожав плечами, Альбус прошел в гостиную. Профессор сидел за столом и, сцепив руки замком под подбородком, задумчиво изучал какой-то пергамент. Ал вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что там написано. Драко поднял взгляд, хмыкнул и произнес:
— Мистер Поттер, у меня есть пара вопросов, которые я решил вам не задавать в свое время — посчитал их неважными. Обстоятельства изменились.
Альбус тревожно переступил с ноги на ногу.
— Да, сэр, я готов ответить.
— Я надеюсь. Итак, — Драко поднялся и прошелся по комнате, — я хочу знать, у кого вы заказывали оборотное зелье. И кто мог быть в курсе вашей… самодеятельности.
Сердце бухнуло и замерло. Не может быть — не может быть, чтобы кто-то узнал о его экспериментах. Не может быть.
— Никто, сэр. Я уверен, что никто!
— По порядку. Откуда зелье?
— Я купил его в Амстердаме, сэр. Лично. Там это разрешенный препарат, облегченная версия…
— Понятно. Как вы туда добирались?
— Портключ сделал сам, у меня есть лицензия, сэр.
— Мерлин, — Драко снова сел за стол и закрыл лицо руками, — Поттер и его детки. Продолжайте.
— Я приобрел зелье, адрес лавки могу сказать, если нужно. Портключ был заряжен на два перемещения и самоуничтожился. Вот и все, сэр.
— Кто-нибудь мог вас видеть, когда вы… экспериментировали с моей внешностью?
Ал про себя усмехнулся элегантности формулировки и твердо ответил:
— Нет, сэр. Это исключено. Подобный… эксперимент ставил под угрозу вашу репутацию, и я позаботился о том, чтобы о нем никто не узнал.
— Понятно, — Драко откинулся на спинку кресла, потянулся, закидывая руги за голову, — понятно. Спасибо за заботу. Тем не менее, ваших усилий оказалось явно недостаточно.
Он взмахнул палочкой, пергамент взмыл со стола и спланировал прямо в руки Альбусу.
— Ознакомьтесь.
Ал удивленно расправил скрученный листок и начал читать: «Мистер Малфой, Ваша связь с Альбусом Поттером безобразна и предосудительна. Вы обязаны ее прекратить, в противном случае мы позаботимся о том, чтобы о ней узнали все заинтересованные стороны, в первую очередь — мистер Г.Дж. Поттер».
Ноги подкосились. Альбус поднял глаза на Драко. Тот сидел, закинув ногу на ногу, и чему-то усмехался.
— Я… я не знаю, откуда это могло взяться. Это чья-то дурная шутка, мы проводим много времени за занятиями, кто-то просто решил посмеяться.
— Для обычной шутки слишком тщательно заметены следы. Я — я! — не смог обнаружить ни малейших признаков того, кто это писал. Ни остаточной магии, ни серийного номера прытко пишущего пера — ничего. Ни единой зацепки.
— Но, мистер Малфой, профессор… Это чепуха. Шантажируют ради денег или еще ради чего-то такого. А это какая-то глупость — между нами ничего не было, кроме моих чувств. И это легко доказать — веритасерум, думосбор, что угодно. Если бы этот человек был действительно в курсе, он бы знал, что вы тут ни при чем.
— Вот именно, мистер Поттер, — Драко устало потер лицо, — вот именно. Поэтому я думаю, что этот человек обладает отрывочной неполной информацией, на основании которой и сделал свои смехотворные выводы. Подумайте еще. Кто-нибудь мог видеть вас в моем облике? Оставались свидетельства вашей деятельности? И кому не наплевать на вас настолько, что он предпочел написать анонимку, а не растрезвонить всей школе?
Свидетельства деятельности… Свидетельства! Краска бросилась в лицо, и Ал отчаянно застонал.
— Что? Что вы вспомнили, мистер Поттер? — Драко вскочил со своего места, почти сразу оказался рядом и встряхнул Альбуса. — Что вы еще натворили?
— Колдографии, — прошептал Ал, — я делал колдографии.
— Блядь…
Ругательство, такое непривычное в устах Драко, словно сняло Альбуса с ручного тормоза. Он начал судорожно вспоминать, кто мог увидеть снимки, где и, главное, когда? Они были в относительно легком доступе совсем недолго, пока Ал не нашел хранилище получше. Значит, кто-то рылся в его вещах. Единственным, кто мог это сделать, был Джеймс — от него на сундуке не стояло никакой защиты, как это водилось у братьев. Он мог залезть за чем угодно, хоть за колдокамерой, и увидеть… Алу захотелось стучаться головной об стену. Если это Джеймс… если это Джеймс… Какого черта? Почему он не пришел и не спросил? Альбус вспомнил, как вел себя брат в последнее время, как следил за ним, пристально, иногда украдкой. Но списывал все на их тяжелый разговор об ориентации. Альбус-то и не лез к Джеймсу, потому что знал — тому нужно время, чтобы все обдумать, привыкнуть.
— Ты знаешь, кто это сделал, — удовлетворенно констатировал Драко.
— Нет, сэр, — твердо ответил Альбус, — я… я догадываюсь. Но сначала мне нужно поговорить с этим человеком. Если это, конечно, он. Позвольте мне.
Драко тяжело вздохнул.
— Я не могу вас заставить выложить имя вашего товарища. Но, пожалуйста, без мелодрамы. Нужно обсудить это, как подобает взрослым людям.
— Да, сэр. Конечно, сэр. Я могу идти? — кулаки чесались припереть Джейми к стенке и вытрясти из него правду.
— Идите. И да, мистер Поттер…
Альбус, уже бросившийся к двери, замер.
— Да, профессор?
— Уничтожьте эти снимки, мать вашу! — рявкнул Драко, на столе что-то подпрыгнуло и грохнулось на пол, зазвенев.
— Да, сэр!
Вылетая за дверь, Альбус выхватил взглядом разъяренное лицо профессора Малфоя, белые волосы, рассыпавшиеся по плечам и беспорядок на столе. Ну, Джейми, если это ты, держись.
На завтрак Джеймс не пошел: пропал аппетит. Весь вечер накануне Скорпиус избегал его, и это было обидно, потому что Джеймс ничем такого не заслужил. Да и глупая шутка с омелой оставила неприятное послевкусие. А при воспоминании о том, как он держал дрожащего от ярости Скорпиуса, в животе у Джеймса что-то сладко обрывалось, словно при пикировании на метле. Анонимка с вечера лежала в школьной сумке Альбуса.
Вообще в последние учебные дни перед каникулами ничего не хотелось делать. Вечером в Хогвартсе должны были объявить о традиционном Рождественском бале, которого большинство студентов ждало с нетерпением. Джеймсу было все равно, он даже не думал, кого из девчонок пригласить. Поводов для веселья Джеймс определенно не видел, более того, его всю ночь мучили сомнения — правильно ли они со Скорпиусом делают, что позволяют себе лезть в чужую жизнь. Почему-то затея с анонимными письмами перестала казаться отличной идеей сразу же после того, как они привели ее в исполнение.
К счастью, сегодня у него не стояла в расписании ЗОТС. Против предмета Джеймс ничего не имел, но вот видеть профессора Малфоя было выше его сил. Вопреки собственному желанию, в голову начинали лезть всевозможные непристойности, которые отец Скорпиуса проделывал с Альбусом. От злости темнело в глазах, нужные заклятия немедленно забывались, зато накатывало неконтролируемое возбуждение. Джеймс до сих пор не мог понять: возбуждают его возникающие в голове похабные картинки или мысль о возмездии развратному профессору.
Взглянув на часы, Джеймс со вздохом поднялся и поплелся в душ. Наскоро сполоснувшись, он высушил мокрые волосы, вытерся, оделся, проверил сумку. Еще раз безразлично посмотрел на себя в зеркало, закинул сумку на плечо и вышел.
Чары сегодня почему-то нагоняли тоску. Иллюзии, любимый вид маскировочных заклятий, выходили какими-то мрачными: то Джеймс наколдовал вокруг парты зловещие темные скалы, о которые бился штормовой океан, то угрюмый лес, сквозь листву которого не проникало ни единого луча солнца. Профессор Флитвик восхищался достоверностью, ставил Джеймса в пример остальным, но восторги преподавателя только добавляли плохого настроения.
Минут через двадцать после начала урока в дверь кабинета постучали, Джеймс обернулся и увидел Альбуса.
— Извините, профессор Флитвик. Мне срочно нужен Джеймс…
— Конечно-конечно! — маленький профессор замахал руками. — Мистер Поттер, двадцать баллов за прекрасную работу. Можете идти.
Недоумевая, почему Ал не на занятиях и что случилось, Джеймс покидал в сумку перо и пергаменты и торопливо направился к выходу. Мелькнула мысль — что-то дома, может быть, с родителями — и последние футы он буквально бежал, вне себя от беспокойства.
— Что? — выдохнул он, захлопывая дверь. — Что-то дома?
Вместо ответа Альбус схватил Джеймса за отвороты мантии и с такой силой впечатал спиной в стену, что у того перехватило дыхание, а пальцы разжались, выпуская ремень сумки.
— Как ты посмел? — прошипел Альбус и еще раз ударил Джеймса о стену. — Кто дал тебе право рыться в моих вещах, угрожать профессору Малфою? Кто вообще позволил тебе оскорблять человека, который этого ничем не заслужил?
Первым чувством Джеймса была паника. Он понятия не имел, как Альбус догадался, и не знал, что теперь делать. Зато потом накатила злость. Пронизывающая, ослепительная, нерассуждающая.
Он вцепился Алу в запястья, оторвал его пальцы от своей мантии и резко оттолкнул. Тот пошатнулся и отступил на пару шагов.
— Нет! — шепотом крикнул Джеймс. — Кто тебе позволил позорить нашу семью? Как ты мог связаться со старым уродом? С преподавателем! Чем ты расплачиваешься за непристойные колдографии — лижешь его грязный член? Подставляешь задницу?
От летящего в лицо кулака Джеймс почти увернулся — костяшки мазнули по скуле, задели ухо. Они с Альбусом даже в детстве никогда всерьез не дрались, и на секунду Джеймс оторопел. Но тут Ал кинулся на него, они повалились на пол, задев алебарду рядом с какими-то доспехами, сторожившими вход в кабинет, рыцарь покачнулся и рухнул — по коридору разнесся грохот железа.
Дверь отворилась практически сразу, выскочил профессор Флитвик.
— Прекратить! — тонким голосом закричал он. — Немедленно прекратить!
Джеймс поднялся с пола, чувствуя невыносимый стыд. Драка, да еще такая безобразная, на глазах у преподавателя и появившихся за ним следом студентов. Позорище — братья Поттеры выясняют отношения, как какие-то бродяги из Лютного переулка.
— В чем дело? — уже спокойнее спросил профессор. — Я вас спрашиваю, в чем дело?
Джеймс угрюмо молчал, глядя в пол. Он не ответил бы под страхом заключения в Азкабан, да что там Азкабан — он и отцу бы ничего не ответил. Потому что угрозы угрозами, но представить Альбуса, молча собирающего сумку и уходящего куда-то в закат, к магглам и неизвестной жизни, Джеймс просто не мог. А именно это последовало бы после ответа на вопрос: «В чем дело?»
— Двадцать баллов с Гриффиндора, — сухо сказал Флитвик, и по рядам сокурсников прокатился жалобный стон. — Вопрос о наказании я согласую с директором Макгонагалл. Прошу всех студентов вернуться в класс. Мистер Поттер, на сегодня вы свободны.
Когда коридор опустел, Джеймс прислонился к стене и медленно съехал по ней на пол. Альбус молча сел рядом.
— Как ты можешь… с ним? — тоскливо пробормотал Джеймс. — Я бы еще понял, если бы ты трахался с молодым здоровым парнем. Честно, понял бы. Но с профессором Малфоем?
— Дурак ты, — тихо ответил Альбус. — Ни с кем я не трахаюсь. Мы изучаем древнюю магию. Пытаемся научиться ею управлять.
— А колдография? — Джеймс повернулся к брату. — Я же видел эту... Эту гадость. Это тоже входит в изучение древней магии?
— А это уже я дурак, — вздохнул Альбус. — Я выпил оборотное зелье с волосом профессора. Очень хотелось узнать, какой он.
— То есть ты все-таки в него влюблен? — уточнил Джеймс на всякий случай, хотя и так все было ясно.
— Влюблен-не влюблен, — проворчал Альбус и встал. — Какая теперь разница? Из-за твоего дурацкого письма все может пойти прахом. А у нас только начало получаться. Ты же не представляешь, как это сложно — управлять древней магией.
— Ты в него влюблен, — упрямо повторил Джеймс, тоже поднялся, ухватил брата за плечо и развернул к себе. — Альбус, ты должен это прекратить!
— Да нечего прекращать! — рявкнул тот прямо ему в лицо. — Ты что, не понимаешь? Не-че-го! И будет просто чудесно, если ты оставишь и меня, и его в покое со своими идиотскими подозрениями, понятно?
Джеймс не сомневался, что двадцатью баллами и отработкой дело не ограничится. Интуиция редко его обманывала, а сейчас просто-таки вопила на разные голоса: ты влип в большие неприятности, Джеймс Поттер!
На всякий случай надо было предупредить Скорпиуса, что анонимность наполовину перестала быть анонимностью. Так что после гордого ухода Ала в сторону Гриффиндорской башни изгнанный с урока Джеймс поплелся к оранжереям, где профессор Лонгботтом проводил урок травологии у Слизерина и Хаффлпафа.
Здесь не было кабинета, в который пришлось бы стучаться, так что Джеймс просто приоткрыл прозрачную дверь, скользнул внутрь, осторожно протиснулся между студентами и дернул Скорпиуса за рукав.
— Поговорить надо, — шепнул на ухо. — Важно. Выйди на пару минут.
На улице Скорпиус зябко поежился и недовольно посмотрел на тучи, закрывавшие небо. Сыпался мелкий снег, было холодно и неуютно, но Джеймс понимал: эти неприятные ощущения отнюдь не из-за погоды. Он опять мимолетно подумал, что если бы Альбус влюбился в Cкорпиуса, это можно было бы понять. Но на этот раз мысль вызвала непонятное раздражение. Щеки Малфоя порозовели от мороза, в волосах путались и таяли снежинки, губы казались ярко-красными, потому что Скорпиус все время их облизывал. Нет, Альбус не заслуживал Скорпиуса Малфоя ни в качестве друга, ни в качестве возлюбленного. Раз польстился на его папашу — не заслуживал.
— Что? — нетерпеливо спросил Скорпиус и потер ладони. — Говори быстрее, холодно.
Джеймс вздохнул.
— Скорпи… В общем… Все не так, как мы думали.
— Что не так? — Малфой перестал приплясывать и замер. Потом оглянулся на дверь, схватил Джеймса за запястье и потащил куда-то за деревья.
Когда оранжерея осталась далеко позади, Скорпиус резко остановился, развернулся к Джеймсу и ткнул его пальцем в грудь.
— Говори!
Рассказ получился путаным и невнятным, но главное Малфой уловил. Пожалуй, за облегчение на его лице, Джеймс пожертвовал бы всеми ТРИТОНами за седьмой курс. Но облегчение тут же сменилось озабоченностью.
— А отец… Он знает, кто написал эти… ну, письма?
— Понятия не имею, — вздохнул Джеймс. — Альбус не выдаст, ты не бойся. И в любом случае, он уверен, что я все делал один. А про тебя я ни за что не скажу. Мне с братом все же легче разобраться, чем тебе с отцом.
— Значит, он просто стащил волос, — задумчиво пробормотал Скорпиус. — Ну да, точно — я же видел его змеюку. Слушай, ну твой брат вообще-е-е…
Он помолчал немного и добавил — словно поставил жирную точку:
— Идиот!
В кои-то веки Джеймсу не хотелось с ним спорить.
К сожалению, как он и предчувствовал, неприятности только начинались. Сразу после обеда в сторону Джеймса прошаркал Филч. Сквиб был очень старым, но с годами в нем не убавилось ни вредности, ни злобы. Глядя на Джеймса с противной улыбкой на тонких серых губах, он велел:
— Идите за мной, мистер Поттер.
Джеймс кинул тоскливый взгляд в сторону Скорпиуса, поднялся, прихватил со скамейки мантию и обреченно пошел следом за завхозом. Как он и предполагал, Филч притащил его в подземелья, к комнатам профессора Малфоя. Постучал, сунулся в приоткрывшуюся дверь, угодливо прогнув спину.
— Я его привел, профессор.
Развернулся, пихнул Джеймса в бок, захихикал:
— Идите-идите.
Джеймс сглотнул, переступил порог. Дверь за спиной захлопнулась, и он почувствовал себя в западне. В комнатах было тепло, в камине уютно потрескивали дрова. На полу лежал толстый пушистый ковер, а вдоль стен расположились стеллажи, битком набитые книгами и пергаментами.
Профессор Малфой сидел в кресле у стола, вертел в руках перо и хмурился. Джеймс сделал несколько шагов вперед и остановился, сжимая в руках мантию. Казалось, профессор не сделал ни единого движения, но пергамент, лежавший перед ним, вспорхнул со стола и подлетел к Джеймсу.
— Ваша работа, мистер Поттер? — осведомился профессор Малфой.
Джеймс молчал, стиснув челюсти так, что заныли зубы. Значит, письмо первым прочитал отец Скорпиуса. Наверняка — учитывая рассказанное Альбусом — вызвал того для разбирательства. Альбус догадался и побежал разыскивать Джеймса. Они подрались — а уж о драке немедленно стало известно всем заинтересованным лицам. Вот и вся конспирация — до чего же глупо.
— Судя по всему, — сухо сказал профессор и поднялся, — вы самый трусливый из всех Поттеров, с которыми я знаком. Во всяком случае, вам не хватает смелости признаться в сделанной гадости.
— Я заблуждался, — сквозь зубы ответил Джеймс. — И прошу у вас прощения, профессор.
Ему хотелось провалиться сквозь землю, нырнуть в озеро, затеряться в Запретном лесу — лишь бы только не видеть, с каким сожалением и еле заметной брезгливостью смотрит на него профессор Малфой. Но в этот момент за спиной хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, и кто-то схватил Джеймса за руку.
— Мы оба виноваты, отец! — твердо и звонко заявил Скорпиус, переплетая свои пальцы с пальцами Джеймса. — Несправедливо было бы наказывать его одного!
Неуверенность и страх, преследовавшие Скорпиуса несколько месяцев, исчезли без следа. Он стоял, стискивая руку Джеймса, и спокойно смотрел, как меняется выражение на лице отца — от удивления к недоверию, а потом и к гневу. Несмотря на опасную смену эмоций, Скорпиус почему-то был уверен, что его признание не повлечет за собой никакого наказания. Да и за что наказывать? За то, что он всеми силами пытался отстоять честь семьи, старался не позволить запачкать родовое имя? Отец поймет, просто обязан понять.
Пальцы в его руке дрогнули, Джеймс замотал головой и попытался что-то сказать. Его лицо покраснело, во взгляде плескалось плохо скрытое волнение, он явно собирался все отрицать и настаивать, что идею с анонимными письмами придумал и исполнил в одиночку. Но Скорпиус решил не давать ему шанса.
— Я сделал это вместе с Джеймсом, — повторил он, внимательно глядя отцу в глаза. — Если уж наказывать, то нас обоих. Я думал… — он немного замялся, подбирая правильные слова, — я посчитал, что на мне лежит ответственность за честь семьи, и так будет правильно, — твердо закончил он.
Отец, услышав последнюю фразу, молча опустился в кресло и закрыл глаза рукой. Его лицо словно постарело — уголки губ опустились, лоб прочертили глубокие морщины.
— Час от часу не легче, — глухо проговорил он после долгой паузы. — Никогда бы не подумал, что мой собственный сын способен на такие глупые поступки. Скажи-ка мне, поборник семейной чести, — он поднял голову и уставился на Скорпиуса тяжелым взглядом, — как ты мог подумать, что я совратил ученика? Кто дал тебе право следить за мной? Как ты отважился на столь низкий поступок? Я сильно разочарован в тебе, сын.
Скорпиус почувствовал, как щеки обожгло прилившей к лицу кровью, но не опустил глаз. К подобной отповеди он был готов. Да, он повел себя недостойно, он нарушил все правила и запреты, существующие в их семье, он вторгся в область, вход в которую был для него заказан. Но разве отец на его месте предпочел бы закрыть глаза и сделать вид, что ничего особенно не происходит?
— Возможно, я разочаровал тебя, папа, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал как можно более спокойно. — Но все равно считаю, что поступил правильно.
Отец замолчал и отвернулся. Длинные пальцы начали отбивать нервную дробь по полированной столешнице, но в лице больше не было досады, скорее, он размышлял о том, как наказать преступников. Еще несколько дней назад Скорпиусу стало бы тоскливо от того, что он видел, но только не сегодня. Его не пугала ни складка, залегшая между светлых бровей, ни поджатые губы, ни нахмуренный лоб. Теперь он не боялся, он все еще переживал тот момент, когда узнал, что их подозрения оказались ложными. Невероятное облегчение, почти счастье — наверное, нечто подобное испытывает приговоренный к смерти, получивший внезапную амнистию. Ни отцовский гнев, ни предчувствие неминуемой кары не могли заглушить это необыкновенное чувство эйфории.
Над ухом шумно выдохнул Джеймс, и этот звук отвлек отца от его мыслей.
— Вы еще здесь, мистер Поттер? — неприязненно поинтересовался он. — Я разберусь с вами позже, а сейчас будьте любезны покинуть помещение, мне необходимо переговорить с сыном без свидетелей.
— Вы еще не сказали, какое нам положено наказание.
Его пальцы с неожиданной силой стиснули ладонь Скорпиуса, обещая негласную поддержку, и тот ответил таким же крепким пожатием.
— Ах да, гриффиндорское благородство, как же я мог забыть, — усмехнулся отец, и добавил, взглянув на Скорпиуса: — Никогда бы не подумал, что оно может быть заразно. Ступайте, мистер Поттер, вы мне мешаете. Насчет наказания можете не переживать, я считаю, что за каждую сделанную глупость надо отвечать. Идите, — он чуть повысил голос, — не испытывайте мое терпение.
Джеймс недовольно насупился и посмотрел на Скорпиуса. В его взгляде читался вопрос: правильно ли он сделает, если послушается приказа и оставит друга одного перед лицом неминуемой расправы.
— Я скоро, — шепнул Скорпиус, немного поморщившись от того, что пальцы Джеймса все сильнее сжимались. — Все нормально, иди.
Он осторожно улыбнулся, показывая, что ему ничего не угрожает, и кивнул в сторону двери. Эта пантомима и перешептывания не остались незамеченными — отец скрестил руки на груди и закатил глаза.
— Да уходите же! — рявкнул он. — Я приказываю вам покинуть мой кабинет. Что за неуважение, в конце концов! И отпустите, ради Мерлина, руку моего сына, иначе вы ее сломаете.
Джеймс наградил его неприязненным взглядом, шагнул назад и взялся за дверную ручку.
— Еще раз приношу свои извинения, мистер Малфой, — сказал он с порога. — Я был неправ и готов понести любое наказание. Я подожду в коридоре, — добавил он, обращаясь к Скорпиусу.
Дверь за ним закрылась, и в кабинете повисла томительная пауза. Скорпиус терпеливо ждал продолжения разговора, то и дело отвлекаясь на собственные мысли. Наказания он не боялся, гораздо сильнее тревожило непонятное волнение, которое он испытал, когда рука Джеймса отпустила его ладонь. Кожа еще помнила прикосновение, на пальцах остались розовые пятна от мертвой хватки Поттера. Наверное, вот так, схватившись за руки, они смотрелись забавно — как два ребенка, потерявшихся в лесу. Он слишком привык к этим прикосновениям, даже научился получать от них удовольствие, словно подпитываясь поддержкой и уверенностью. А сейчас вдруг ощутил пустоту и неясное разочарование, будто лишился чего-то важного. От рукава мантии исходил едва заметный запах одеколона Джеймса — прохладный ментол с бергамотом — и Скорпиус почувствовал желание поднести руку к лицу и вдохнуть поглубже.
— Ты расстроил меня, сын, — резко сказал отец, заставив Скорпиуса вздрогнуть от неожиданности. — Я понимаю, что Джеймс Поттер твой друг, но я не ожидал, что ты так быстро переймешь гриффиндорские повадки. Зачем ты решил его выгораживать? Неужели полагал, что наказание, разделенное на двоих, будет менее суровым? Твое самопожертвование было напрасным, мистер Поттер все равно получит по заслугам, будь уверен.
— Что? — опешил Скорпиус. На мгновение ему показалось, что он ослышался. — Ты думаешь, я соврал?
— А я должен думать, что мой сын счел меня извращенцем и плел интриги против меня?
— Но ведь я сказал правду!
— Вот как… — отец тяжело вздохнул и покачал головой. — Я дал тебе возможность уверить меня, что ты здесь не замешан. Жаль, что ты не воспользовался этим щедрым предложением.
— Прости, папа, но я не буду врать, даже если тебе неприятна правда, — твердо сказал Скорпиус. Он чувствовал себя все более уверенно, дурея от собственной решительности. Кто бы мог подумать, что он станет так смело разговаривать с отцом, что он будет смотреть ему прямо в лицо, не опуская взгляд, что он бросится защищать друга. Это было ново и прекрасно.
Отец, задумчиво ходивший по комнате, остановился и внимательно посмотрел на Скорпиуса, склонив голову к плечу — так, словно видел его впервые в жизни.
— А ты здорово повзрослел… — негромко сказал он. — Не думал, что это случится так скоро… Я полагал, что мистер Поттер, как более старший, обманом втянул тебя в это дело, но теперь вижу, что вы оба заслуживаете равноценного наказания. Вы узнаете о нем позже. — Он решительно отодвинул кресло, уселся за стол и поставил на него локти. — А теперь я хочу во всех подробностях узнать, как получилось, что мой сын перестал мне доверять. И советую продолжать говорить только правду.
* * *
Разговор затянулся на час. Когда Скорпиус вышел из кабинета, он чувствовал себя пьяным, словно выпил сразу несколько пинт пива. Отец выпытал у него все, начиная с первых подозрений и заканчивая враньем о неведомой девушке из Хогсмида. Слова лились из Скорпиуса сплошным потоком, как будто его напоили веритасерумом. Удивительно, но он совершенно не испытывал стыда, скорее облегчение, что больше не нужно врать и изворачиваться, не нужно следить и бояться. Отец слушал, не перебивая, иногда задавая вопросы, и на лице его не было и намека на гнев. Скорее он был удивлен и раздосадован открытиями сына, но не пытался оправдываться, когда Скорпиус задавал встречные вопросы — наоборот, охотно и подробно отвечал на каждый. Этот разговор напоминал игру в покер, когда игроки вскрываются, выкладывая карты на стол. Единственная тема, которую они затронули лишь поверхностно, было отношение отца к Альбусу Поттеру. Скорпиус попросту не решился спросить об этом в лоб. Немного подумав, он решил, что не желает знать подробности: всего остального было достаточно, чтобы сделать успокаивающий вывод — ни в каких предосудительных вещах отец не замешан. Он и сам, кажется, был смущен этой историей. В какой-то момент Скорпиус даже пожалел Альбуса, попытавшись поставить себя на его место. Это ужасно, быть влюбленным в человека, который никогда не ответит тебе взаимностью. Одна надежда, что Альбус вскоре придет в себя, встретит симпатичную девушку и навсегда забудет свое детское увлечение.
Полный подобных мыслей, Скорпиус медленно шел по коридору и даже не заметил, как позади возникла чья-то тень.
— Фух, я уж боялся, что он тебя испепелил, — шепнул в ухо знакомый голос. — Ты чего так долго, я чуть с ума не сошел.
— Все отлично, — сказал Скорпиус, оборачиваясь к Джеймсу и еле сдерживая улыбку. — Я поговорил с отцом, между ним и твоим братом действительно ничего нет, а мы с тобой просто идиоты, что могли его заподозрить. Да ладно, расслабься, — он хлопнул Джеймса по плечу, — отец сердится, но скоро отойдет. Хотя накажет, конечно.
Джеймс нахмурился, сунул руки в карманы и закусил губу.
— Макгонагалл расскажет? Вот черт… Да ладно, пусть рассказывает, лишь бы родителям не написал.
— А что так?
— Стыдно… — он взял Скорпиуса за руку и повел дальше по коридору, к выходу из подземелий. — Не хочется Альбуса подставлять. Да и самому как-то… Получается, что сам дурак, надо было следы лучше заметать, попался на ерунде какой-то.
— Нет, не расскажет, отец же слизеринец, стал бы он размениваться на такое. Он другое наказание придумал, — увидев, как вытянулось лицо Джеймса, Скорпиус не выдержал и рассмеялся: — У тебя такой вид, словно ты уже в Азкабан собрался. Расслабься. Скучно будет — хоть вешайся, зато отцу удобно.
— Да? — с недоверием протянул Джеймс. — Никакой чистки драконьх стойл? Никакого мытья полов во всем замке? Я уж думал, он мной русалок в озере угостит, с него бы сталось.
Скорпиус пожал плечами, продолжая улыбаться. На душе было легко и свободно, как будто посреди морозной зимы выглянуло весеннее солнце. Если бы он не был взрослым студентом, да еще сыном преподавателя, то на радостях устроил бы с Джеймсом шуточную потасовку прямо посреди коридора.
— А ты молодец, — продолжал Джеймс. — Я в общем-то не ждал, что ты тоже признаешься… Это… Спасибо.
Его речь вдруг утратила привычную уверенность, и Скорпиус поспешил успокоить приятеля:
— Не за что. Не мог же я позволить, чтобы ты отдувался за нас двоих. Ты же мой друг, как я мог поступить иначе?
— Друг, — подтвердил Джеймс. Он замедлил шаг, придерживая Скорпиуса за локоть. — Лучший друг. Слушай, так как нас наказали? Он… профессор Малфой сказал?
— Сказал, — Скорпиус вздохнул, вспомнив непреклонный тон отца. — В общем, нам с тобой все каникулы придется ему помогать. Им с Альбусом, точнее. Я не знаю… записи экспериментов вести, всякие старые пергаменты разбирать. Короче, он пообещал завалить нас работой так, чтобы на идиотские фантазии времени не оставалось.
Джеймс окончательно остановился.
— Ну что, — задумчиво сказал он. — Это же отлично. Не позволим Альбусу наделать глупостей. Отец твой ни в чем не виноват, но у меня очень упорный братец. И если он решил чего-то добиться... Или кого-то… Будет лучше, если мы лишим Ала такой возможности.
Время после разговора со Скорпиусом тянулось невыносимо медленно, занятия казались бесконечными, а вечером с Драко произошло то, чего не происходило уже двадцать лет — он напился. При закрытых дверях, вспоминая свою последнюю, такую же одинокую попойку — накануне свадьбы с Асторией. Правда, тогда было невыносимо стыдно, потому что в чувство его приводил отец. Люциус, насильно вливавший в глотку невменяемого сына протрезвляющее зелье, был в бешенстве. Через несколько часов в Мэноре должны были появиться первые гости, домовики сбивались с ног, мать бдительно контролировала последние приготовления к торжеству, а наследник Малфоев валялся посреди собственной спальни и больше всего на свете хотел сдохнуть. Даже когда отец напоил его наконец антипохмельным, голова гудела, как чугунный котел, руки тряслись, а в зеркале отражалась незнакомая сине-зеленая физиономия, которую Драко искренне ненавидел.
Сейчас воспоминания не вызывали ничего, кроме ностальгической улыбки. Зато произошедшее сегодня будило сильнейшие эмоции, и Драко глушил их, как мог, щедро заливая виски.
Драко думал о том, когда и где ошибся настолько, что собственный сын решил, будто бы он способен… Растлить шестнадцатилетнего мальчишку. Трахаться с учеником прямо в стенах школы. Маскировать свои домогательства дополнительными занятиями. Эти предположения не только пугали и причиняли боль, но еще и тянули за собой ненужные вопросы. Например, что бы он чувствовал и что делал, если бы юные сыщики действовали менее осторожно? Или какую смерть выбрал бы для него Поттер-старший — быструю и безболезненную или медленную и мучительную? Он бы разбираться не стал. Драко полагал, что медленную, и это отчего-то вызывало смех. Впрочем, когда смех стало вызывать даже разгневанное лицо Поттера, которое представлялось очень ясно, Драко решил, что пора остановиться. Уничтожил свидетельства попойки в виде двух пустых бутылок, поразмыслив, отправил вслед за ними бокал и на нетвердых ногах переместился в спальню.
Кровать раскачивалась, потолок кружился, а перед глазами мелькали гигантские розовые подсолнухи, черные змеи, летающие письма, горячие пальцы Альбуса на запястье, и наверняка такие же горячие и настойчивые пальцы Джеймса на руке Скорпиуса. Сейчас это почему-то казалось неправильным. И странная дружба, проявления которой он сегодня видел, раздражала и злила. Драко собирался встать, разбудить Скорпиуса и потребовать, чтобы тот немедленно прекратил. Объяснить, что братья Поттеры — неподходящая компания для Малфоев. Что он сам прекрасно прожил без всяких подозрительных дружб и еще проживет. Что Скорпиус вернется в Хогвартс на каникулах и будет торчать здесь в компании Джеймса только через его, Драко, труп. Он, в конце концов, отец и имеет право запрещать, даже если редко таким правом пользуется.
Проснулся Драко с предсказуемой головной болью, зато с полным ощущением того, что все намного лучше, чем представлялось вчера. Недоразумения разъяснились, сын поступил так, как считал правильным. И отчасти Драко даже понимал его. Окажись он в свое время на месте Скорпиуса, неизвестно, как бы себя повел. Может, поступил бы так же. Или наоборот, предпочел бы ничего не заметить, позволяя Люциусу делать, что угодно. Потребовалось немало лет и событий, чтобы Драко Малфой научился противостоять отцу.
Конечно, его все еще расстраивало, что Скорпиус не пришел со своими подозрениями к нему, не отважился на прямой вопрос. Но возможно, он слишком многого хочет от сына — у любой откровенности есть пределы.
А что касается Джеймса Поттера… Что ж, Скорпиус сам способен выбирать себе друзей. К тому же, у этого выбора немало плюсов. Правда, Драко сомневался, что Скорпиус об этом думал — слишком уж пылко бросился вчера на защиту — но со временем… Хотя пока не имело смысла загадывать.
О том, чтобы запереть Скорпиуса в Мэноре или перевести в другую школу — подальше от Поттеров — разумеется, не могло быть и речи. Драко вообще не понимал, откуда взялся этот пьяный бред. Может, так странно проявились ревность и злость — как же, единственный сын доверился постороннему мальчишке, да еще и обсуждал с ним интимную жизнь отца! А может, ему просто противопоказано виски в таких количествах.
Но самым главным приятным обстоятельством было то, что он неожиданно обзавелся двумя помощниками. Практика с Альбусом отнимала много времени, и на теорию его почти не оставалось. Джеймс был одним из лучших учеников Хогвартса, и у него имелся допуск в Запретную секцию — Флитвик в свое время постарался. А Скорпиус пусть разбирает рукописи времен Основателей, до которых у Драко пока так и не дошли руки. Свободного времени у новоявленных сыщиков в ближайшие дни будет предостаточно.
Правда, причина, по которой оба собирались остаться на каникулах в Хогвартсе, исчезла, но Драко это не волновало. Хотели остаться? Вот и отлично. И будут приносить пользу обществу в лице профессора Малфоя, вместо того, чтобы проявлять аврорские таланты. Следить и наблюдать они собирались, ну надо же!
Как Драко и ожидал, ни один, ни второй, выслушав оглашение приговора, возражать не стали. Подробности он оставил на каникулы — сейчас было не до того. Заканчивался первый семестр, и стол Драко был завален свитками с контрольными работами всех курсов. А старшим предстояли еще и практические зачеты.
Занятия с Альбусом Драко тоже перенес на каникулы и, к явному неудовольствию последнего, виделся с ним только на уроках. Он не знал, как общаются братья после инцидента и безобразной драки, которую еще несколько дней обсуждали все, кому не лень, но попытки Альбуса заговорить о злополучном письме и его последствиях, пресек сразу. Оставалось только надеяться, что ничего подобного больше не произойдет и что колдографии действительно уничтожены, все до одной. Альбус, похоже, считал, что Драко все еще злится. Даже не на Джеймса, а на него лично, и приостановил занятия именно поэтому. Отчасти он был прав. Мысль о том, что из-за безрассудства мальчишки эти колдографии легко могли попасть в руки Поттера-старшего, а то и в десятки других рук, не будь Джеймс так заинтересован в благополучии брата, приводила в ярость. Но была и другая причина, не менее веская. Прежде чем продолжить занятия, Драко хотел понять, что произошло на последнем, и есть ли способ избежать повторения.
Драко мог бы поклясться, что Альбус в состоянии контролировать дикую магию. Он делал это каждый раз, отмеряя на любое задание почти верное количество силы. Разрушить действительно значительно легче, чем создать, поэтому такой эффект и настолько мощный поток магии невозможно было объяснить. Подсолнухи Драко подверг тщательному исследованию и с удовлетворением отметил, что несчастная ветка ясеня вполне могла бы стать полноценным артефактом, если бы Альбус знал, что делает. Но он не знал, поэтому магия, сконцентрированная внутри, искала выход, то накрывая гостиную волной тепла, то капая с лепестков непонятным соком, разложить который на компоненты не смогли ни сам Драко, ни Слагхорн.
Впрочем, Лонгботтом, после долгих раздумий все же привлеченный к консультации, тоже ничего неожиданного не сказал. Таращился на цветы, как на чудо света, минут сорок тыкал в них палочкой со всех сторон, хмурился, крякал, а потом с виноватым видом заявил, что ни одного похожего магического растения не знает. Но это абсолютно точно живая особь, не способная к размножению. О том, что эта самая «особь» несколько дней назад со страшной скоростью размножалась на его глазах, Драко, разумеется, говорить не стал. Вручил Лонгботтому в качестве трофея и объекта исследований несколько лепестков и продолжил скрупулезно изучать магическую начинку ветки.
Не давала покоя мысль, что тактильный контакт, которого буквально потребовал в ходе эксперимента Поттер, был важным фактором. Но Драко не мог этого обосновать. Единственная версия, которая приходила в голову — заем силы — не выдерживала никакой критики. Да, он тоже в состоянии пробудить дикую магию, да и уровень обычной у него довольно высок. Но Альбус не нуждался в дополнительной силе, у него своя била через край. Тогда в чем причина? В обстоятельствах, при которых дикая магия была пробуждена? В метке Лорда, с которой все началось? Или в теле Драко, которое было в тот момент телом Альбуса? Ни о чем подобном Драко никогда не слышал и не читал. Впрочем, наверняка не многие из тех, кто осознанно использовал дикую магию, в процессе экспериментировали с оборотным зельем. Вполне возможно, это вообще единичный случай. С одной стороны, это все усложняло, но с другой — хотелось докопаться до истины. Пробуя, ошибаясь и начиная сначала. Что ж, даже если ему, в конце концов, предстоит погибнуть от руки разъяренного Гарри Поттера, он, пожалуй, рискнет и пойдет дальше. На ощупь.
Полный магический макет Выручай-комнаты был готов и занял большую часть кабинета. Драко отложил палочку и устало опустился на стул. Утром предстояло перемещение в Мэнор вместе со Скорпиусом. Встречать Рождество дома, с семьей, было традицией, но никогда еще Драко так сильно не хотелось ее нарушить. Целые сутки потерянного времени. Отец, с его навязчивой идеей образумить, полезные гости и наверняка очень важные запланированные визиты. От всего этого Драко бы с радостью отказался, но четыре месяца вдали от дома накладывали некоторые обязательства.
Вздохнув, он взглянул на часы. До начала Рождественского бала оставалось тридцать минут. Еще одно бесполезное мероприятие, которого тоже нельзя избежать. Макгонагалл осталась непреклонной, Драко должен участвовать в педагогической жизни Хогвартса наравне со всеми. Наблюдать за толпой разгоряченных танцами подростков, по мнению Драко, было удовольствием сомнительным. Радовало только то, что его дежурство занимало первые три часа. Лонгботтому, который должен был его сменить, предстояло контролировать веселящихся студентов до отбоя.
Елку в большом зале установили такую огромную, что в ее ветвистых лапах можно было заблудиться. Этим пользовались старшекурсники, пугая малышей историями о детях, чьи тела находили среди ветвей после уборки елки. Мальчишки визжали и рвались на подвиги, размахивая волшебными палочками, девочки жались в сторонке, ученики постарше смотрели на все это снисходительно — у некоторых это было второе или даже третье Рождество в школе. Только семикурсники буйствовали. И Альбус их в чем-то понимал. Последняя елка.
Ал искренне собирался наслаждаться праздником, но ничего не вышло. Утром он проснулся со страшной головной болью и понял, что сегодня будет не до развлечений. Голова у Альбуса болела редко, но так сильно, что вышибала из нормальной жизни, как минимум, на день.
Мадам Помфри вручила ему три склянки со специальным обезболивающим зельем, погладила по щеке и отправила восвояси. Боль отступила, но, как это всегда бывало, накатили вялость и апатия. Хорошо, что его партнершей по танцам была Лили, которая поссорилась со своим дружком. Сестра, во-первых, отлично понимала состояние Альбуса, во-вторых, за ней не нужно было ухаживать, как пришлось бы ухаживать за кем-нибудь из девочек. Как только торжественная часть закончится, Лили наверняка побежит мириться со своим парнем.
Альбус поискал глазами Джеймса — тот озабоченно пробирался сквозь праздничную толпу, таща на буксире Скорпиуса.
Лили дернула Ала за рукав.
— Ты как?
— Нормально.
— А я?
— Ты очень красивая, — ответил Альбус совершенно искренне.
Лили нервно наколдовала большое зеркало и начала поправлять прическу.
— Отлично выглядишь, детка, — Джеймс изобразил простого парня и подмигнул.
Лили поджала губы.
— Тронешь прическу — прокляну. Привет, Малфой.
— Здравствуй.
Лили внимательно посмотрела на Джеймса и вновь вернулась к зеркалу.
— Может, мне наколдовать зеленые глаза?
— Угу, — ухмыльнулся Ал, — а потом пойдем пугать портрет Снейпа.
Джеймс засмеялся. Лили вздохнула и развеяла зеркало.
— Придурки.
— Кстати, Лили, — Джеймс понизил голос, — это не Малфой, а Скорпиус. Мой друг.
— Правда? Ну, привет еще раз, Скорпиус, — усмехнулась сестра. — Тебе еще не надоели мои братцы?
— Когда это случится, они узнают первыми, — Малфой поправил бабочку и откашлялся. — Кстати, вести светскую беседу со мной не обязательно.
Лили посмотрела немного удивленно, а потом широко улыбнулась.
— Ясно, Малфой. А ты ничего.
Джеймс и Альбус одновременно закатили глаза, Малфой недоуменно смотрел на всех троих, а потом тоже широко улыбнулся и тоже закатил глаза.
— Поттеры.
— Да-а-а, мы такие, — пропела Лили.
— Слушайте, — Альбус почувствовал, что устал, — вы тут оставайтесь, а я пойду, посижу в уголке.
— Голова все-таки болит? — забеспокоилась Лили.
— Все нормально, — отмахнулся Ал и начал пробираться сквозь толпу.
Можно где-нибудь присесть, потом сделать обязательный круг вальса и потихоньку свалить. Драко наверняка занят в лаборатории… И Ал тут же наткнулся на напряженный взгляд серых глаз.
— Мистер Поттер.
— Профессор.
Драко кивнул и пошел дальше, легко продвигаясь сквозь толпу. Его что, назначили дежурить? Альбус повеселел. Осмотрелся, где можно устроиться — в Большом зале полно местечек, куда можно залезть и наблюдать за кем-нибудь. Сейчас, когда все дышит магией, мелкое хулиганство пройдет незамеченным. Альбус воровато оглянулся, прошептал заклинание левитации, и сразу после него — заклинание отвода глаз. Поднялся на пару метров и удобно устроился на большом выступе в стене. Там оказалось на удивление чисто. Видимо, домовики перед праздником не ленились. Альбус прислонился спиной к стене и начал высматривать светловолосую голову.
Профессор о чем-то говорил с директором Макгонагалл, и Ал лениво подумал, что было бы неплохо освоить сильные подслушивающие чары. Конечно, они неважно работают в таком месте, как Хогвартс, но можно ведь попробовать. Вообще Алу в последнее время легко давались сложные заклинания. Даже не так. Не сложные, а энергоемкие. Как будто он черпал силу из неведомого источника. Поначалу его это немного беспокоило — Ал хорошо знал, чем грозит магическое истощение. Он, разумеется, сказал об этом Драко — но дополнительные замеры уровня магии ничего тревожного не показали. Напротив, магический потенциал Альбуса рос — понемногу, но стабильно и уверенно.
Альбус посмотрел вниз — захотелось попить и перекусить. Он прицелился в сторону стола, выбрал кусочек поаппетитнее и «потащил» тарелку на себя. Покачиваясь, она опустилась рядом с ним. Следом Ал притянул к себе кувшин со сливочным пивом. Голова уже почти не болела, пиво оказалось холодным, а жаркое — очень вкусным. И можно было сказать, что праздник удался.
В занятиях с Драко Альбуса удивляло то, что профессор до сих пор не вывел закономерность всплесков силы с прикосновениями к себе. Ал-то это заметил давно, еще после третьего занятия. Чем ближе он находился к Драко, тем лучше у него получалось контролировать выброс собственной силы. И было жутко интересно, что получится, если позволить себе что-нибудь большее. Он давно набирался храбрости рассказать об этом профессору, просто ждал удобного момента. Чтобы ему со стороны не показалось, будто Ал выдумывает предлоги, чтобы трогать объект влюбленности.
Альбус грустно усмехнулся. Еще совсем недавно он и мечтать не мог о такой близости, а сейчас серьезно задумывался о том, чтобы предложить — ну, черт, предложить что-нибудь посерьезней прикосновений. И все во имя науки, ха-ха. Кому расскажешь — засмеют. Особенно Джеймс. Да уж, Джеймсу об этом лучше не говорить, хотя если они со Скорпиусом будут помогать в разработках, то им придется смириться. Альбус сжал губы.
Джейми все-таки страшный идиот. Вместо того, чтобы поговорить, он начал выдумывать всякие нелепицы. После драки — известие о которой облетело, кажется, весь магический мир — они довольно долго разговаривали. Ал не мог злиться на брата: тот выглядел одновременно злым, смущенным, раскаивающимся и упрямым. Альбус решил не давить. Они разобрались с главным — что у профессора Малфоя и Альбуса ничего, кроме занятий, нет. А идею о том, что Ал не собирается отступаться от своей цели, можно донести до Джейми как-нибудь позже. На него, беднягу, и так много свалилось. Да еще пришлось беседовать с отцом, который тоже узнал о драке. Ал представил, какие слухи гуляли, если тот решился связаться с ними по каминной сети. К счастью, они с Джейми тогда уже поговорили нормально, и особенно врать не пришлось. Отец посмеялся, велел передавать привет Лили и отключился.
Ал вытянул затекшие ноги и посмотрел на часы. Еще немного — и можно будет спускаться. Он отыскал взглядом Драко. Тот стоял рядом со столом преподавателей и разговаривал с дядей Невиллом. Вот Невилл засмеялся и кивнул в сторону выхода. Драко отпил из высокого бокала, протянул руку. Они обменялись рукопожатиями, и Драко решительно зашагал к дверям. Альбус аккуратно сложил посуду — эльфы уберут — а потом тихо спланировал следом. Голова закружилась, он покачнулся.
— Альбус, — если бы он мог, то прижал бы уши — хотя голос директора Макгонагалл прозвучал мягко, — что за номера вы выкидываете со своей больной головой?
— Я уже хорошо себя чувствую, профессор, — Альбус проклинал свою невнимательность и болтливость мадам Помфри — наверняка она рассказала про его самочувствие.
— Я собирался заглянуть к профессору Малфою, — честно ответил Альбус. Краем глаза он выхватил огненно-рыжие волосы сестры, которая пронеслась в танце со своим ухажером. Помирились, слава Мерлину. — Толку от меня нет, но я могу ассистировать. Кроме того, я вчера не взял свое задание.
— Профессор очень доволен вами, — Альбус зарделся. Он сам не ожидал, что ему будет настолько приятно узнать, как Драко хвалил директору его способности. — Но помните, до отбоя вы должны быть у себя в башне.
— Да, профессор!
Альбус развернулся и поискал взглядом Джеймса — обычно его либо видно, либо слышно за милю. Брат любил шумные развлечения. Не найдя его, Ал пожал плечами — большой мальчик, сам разберется — сгреб со стола блюдо с фруктами, положил холодного мяса и направился в подземелья.
Картины в коридоре пустовали: все, кто мог, перебрались в Большой зал. Из большой золоченой рамы тявкнула собачка, и Ал показал ей язык. Собачка залилась истошным лаем, от которого едва не заложило уши. И пока Ал шагал вниз по лестнице, его преследовало звонкое эхо.
Драко работал. В простой мантии, засучив рукава, он колдовал вокруг большого макета Выручай-комнаты. Альбус поставил свою ношу на стол и тихонько пристроился в кресле.
— Директор сказала, что вы заболели, — Драко сосредоточенно потер переносицу, и Ал сжал кулаки, борясь с желанием подойти и разгладить пальцем морщинку.
— Все в порядке, я выпилил зелье.
Драко оторвался от изучения макета и посмотрел, наконец, на Альбуса.
— Что за зелье?
Пришлось объяснять:
— У меня мигрени, это такая магловская головная боль. Редко, но сильные. Мадам Помфри и Слаг… профессор Слагхорн подобрали мне зелье, но от него у меня слабость и вялость. А так все нормально.
— Ясно.
— Я могу ассистировать, — торопливо продолжил Альбус. — Записывать результаты измерений, и вообще…
Он закусил губу — не просить же. Как маленькому, побыть чуточку рядом? Смешно же.
Драко думал недолго.
— Ладно, предупрежу директора…
— Она знает, я ей сказал.
— Хорошо. Тогда берите палочку, садитесь рядом — и записывайте все изменения параметров, которые зафиксируете.
— Хорошо, — повеселел Альбус.
Закончили они только через два часа — Драко прочесал и перебрал макет вдоль всех, самых мельчайших магических плетений, кипа пергамента высилась рядом с Альбусом, у него болела рука от той скорости, с какой он делал записи.
— Пожалуй, хватит, — заключил Драко, оглядывая свое творение. — Спасибо, отличная работа. Как ваша голова?
— Порядок. А можно мне немного посидеть? — Драко открыл было рот, и Альбус тихо попросил: — Пожалуйста.
Драко сжал губы, посмотрел на стол с едой, потом на Альбуса и вдруг кивнул.
— Оставайтесь, мистер Поттер.
Они сидели у камина и пили вино. Драко разбавил порцию Ала водой, но все равно оказалось вкусно. Он рассказывал о том, какой была Выручай-комната двадцать лет назад. Альбус знал, что чудеса Хогвартса неисчерпаемы, но Выручай-комната поражала воображение. Дело в том, что Ал всегда считал ее особенностью умение производить высококачественные иллюзии. Но Драко уверял, что это совсем не так. Все, созданное ею было реальным — и, скорее всего, это означало, что комната представляла собой источник стихийной трансфигурации, тесно спаянной с ментальной магией. Это было совсем другое дело. Альбус себе даже вообразить не мог, какие силы способны были создать артефакт такой мощности. Говорящие зеркала или мыслящие подсвечники — вот тот максимум, который выжимали волшебники из сплава трансфигурации и ментальной магии.
Если бы удалось научиться воздействовать на крупные объекты… Альбус представил себе оживший самолет.
— Вы сможете это сделать, — убежденно сказал Драко, — у вас есть потенциал.
— Наделить Выручай-комнату сознанием? Не уверен…
— Зря, — Драко отпил немного вина и поболтал остатки в бокале. Отблески пламени ложились на лицо яркими пятнами. — Если бы мне удалось разобраться, от чего зависят приливы ваших сил… они увеличиваются постоянно, но понять бы источник.
— Я знаю, — Альбусу вдруг стало все равно — какой смысл ходить вокруг да около?
Драко резко развернулся.
— И вы молчали? Почему? — он настороженно смотрел на Альбуса, крылья носа вздрагивали, и сам он стал похож на гончую, взявшую след.
— Я не был уверен, — Ал одним глотком допил вино из своего бокала. — К тому же, вам моя версия не понравится.
— Что за версия? Говорите.
— Вы можете оценить мой магический уровень?
— Конечно.
— Давайте.
Драко привычно взмахнул палочкой, считывая данные о магическом состоянии Альбуса. По телу прошла легкая щекотка.
— Готово.
Альбус набрал побольше воздуха, медленно выдохнул и предупредил, глядя Драко в глаза:
— Помните, это эксперимент.
Он подобрался ближе, сел, почти соприкасаясь коленями, и положил ладонь Драко на грудь.
Пальцами Ал отчетливо чувствовал стук сердца, тепло тела отчаянно жгло кожу сквозь тонкую ткань рубашки. Драко не двигался. Сейчас Альбус либо получит по морде, либо одно из двух, как говорил дядя Рон.
Драко пошевелился, и Альбус зажмурился. Но ничего не происходило, а потом по телу пробежала щекотка диагностического заклятья.
— Уровень магии повысился на пять процентов, — задумчиво поговорил Драко, — а вот ее напор — на пятьдесят. Как вы себя чувствуете?
Альбус задыхался, его вело. Хотелось провести рукой ниже, по животу, огладить ноги.
За шиворот тонкой струйкой потекла холодная вода, и Ал очнулся.
— Простите, — покраснел он, убирая руку, — извините.
Драко смотрел задумчиво и немного раздраженно, как будто он только что решил сложную задачу, но ответ ему категорически не понравился.
— Напор магии увеличился в два раза, — сказал он. — И вы опять чуть не потеряли над ней контроль. С этим надо что-то делать…
Перед ним в воздухе парили три диаграммы — анализ состояния Альбуса.
— У меня стало получаться лучше контролировать ее, — сказал Альбус хрипло. — Сейчас просто я не ожидал…
— Идите сюда, — резко сказал Драко.
— Что?
— Идите ко мне, — повторил он и даже раскрыл объятья. — Живо.
Альбус не заставил себя больше упрашивать — прижался к худому сильному телу и замер, наслаждаясь.
Драко за его спиной водил палочкой и шептал заклинания. Ал прислушался — профессор выводил формулу анализа текущего состояния. Дошло, наконец-то.
— Положите руку мне на грудь — как вы только что делали.
Альбус осторожно прижал ладонь. Нащупал пальцами напрягшийся сосок, и Ала словно подбросило от возбуждения.
Драко продолжал шептать заклинания, выписывая палочкой вязь определительных чар.
Альбус честно старался сдерживаться — а потом просто махнул рукой и отключил разум. Прижался к Драко теснее и начал через рубашку гладить его тело.
— Тихо, тихо, я еще не закончил, — прошептал Драко, — подождите.
— А потом будет можно? — Альбус хотел спросить, нормально спросить, но собственный голос показался жалобным хныканьем.
— Да, потом будет можно. Потерпите немного… Послушайте меня, Альбус.
— Да.
— Сейчас вы должны сосредоточиться. Слышите меня?
Альбус слышал, конечно, он слышал. Вдыхал запах чистого тела, волос, кожи и дрожал. Потом осторожно лизнул ключицу, виднеющуюся в расстегнутом вороте рубашки.
— Альбус, пожалуйста, — Драко начал гладить его по спине, спускаясь все ниже. — Сосредоточьтесь.
В штанах было тесно до головокружения. Каменный член натягивал ширинку, и Ал пошевелился, устраиваясь так, чтобы упираться им Драко в живот. Сосредоточиться, он обещал.
— Вот так, молодец, — шепот Драко согрел ухо, от него побежали мурашки по всему телу. Альбуса начала бить дрожь.
— Пожалуйста, преврати бокал на столе в пикси. Ты слышишь меня? В настоящую, живую пикси. Ты ведь встречался с ними?
Конечно, для Драко — все, что угодно. Альбус сосредоточился, вызывая в памяти образ маленького существа. Пикси смешливые и вредные, капризные и веселые. Они лукаво выглядывают из-за штор и любят цветы. Если повезет, с ними можно даже поговорить. Но лучше не нужно. Альбус повернулся в сторону стола и протянул руку к бокалу.
Заклинание трансфигурации сорвалось с языка, бокал покачнулся и начал трансформироваться: закручивался вокруг тонкой ножки, ужимался, темнел, истончался, потом расправил крылья, закрутился и вспорхнул под потолок крошечной и очень злой феей. Пикси тонким высоким голосом обругала их и аппарировала прочь.
Драко сжал Альбуса в объятьях так, что у того закружилась голова.
— Получилось, получилось!
Голова кружилась все сильнее, хотелось спать. В штанах расплывалось предательское пятно, все тело дрожало то ли от оргазма, то ли от выброса силы во время трансфигурации.
Альбус затряс головой.
— Правда?
— Да.
Соображалось Альбусу медленно.
— Значит… мы продолжим эксперименты?
Драко, закусив губу, пристально смотрел на Ала.
— Продолжим.
Альбус счастливо вздохнул: единственное, что он сейчас понимал, это то, что ему будет разрешено прикасаться к Драко — а, может, и нечто большее. А об остальном он подумает завтра. Ал отчаянно зевнул, и Драко сказал:
— Я провожу вас в Гриффиндорскую башню.
Альбус сонно кивнул: он смертельно хотел спать.
Драко помог ему подняться. Потом долго рылся у себя в шкафу, пока не отыскал какое-то зелье.
— Выпьете половину перед сном, вторую половину — с утра. Сейчас вы истощены, поэтому такая слабость. Но все будет в порядке. Я на всякий случай скажу мадам Помфри, чтобы присмотрела за вами.
Альбус не помнил, как добрел до спальни. Наверное, со стороны казалось, что преподаватель гонит спать подвыпившего студента. А, плевать. Главное, что у него все получилось. И впереди много хорошего.
На радостях, что все обошлось и устроилось как нельзя лучше, Джеймс и Скорпиус решили оторваться на Балу. После всех тревог, переживаний и страхов последних недель нелегальный визит в Хогсмид за спиртным казался не злостным нарушением правил, а невинной забавой.
Над маскировочными чарами колдовали вдвоем, не дойдя до деревни где-то полмили. В итоге огневиски, старательно скрывая неловкую ухмылку, покупал солидный толстяк с усами до подбородка. Джеймс сильно подозревал, что их ухищрения не остались тайной для старого Аберфорта, но трактирщик равнодушно сгреб галлеоны в денежный ящик и со стуком поставил на стойку пыльную бутылку темного стекла.
В Хогвартс они вернулись почти к самому началу Рождественского бала, торопливо разбежались по гостиным приводить себя в порядок. Джеймс небрежно пригладил волосы расческой, с минуту размышлял, стоит ли украшать себя еще и галстуком, затем махнул рукой и затолкал его в сумку. Уменьшив бутылку до размеров чернильного пузырька, он сунул ее в карман праздничной мантии.
Скорпиус уже ждал его у входа в Большой зал, откуда доносились смех, музыка и грохот десятков взрывающихся магических хлопушек. Джеймс огляделся, нашел в толпе Альбуса, облегченно вздохнул. Брат не пытался подобраться поближе к профессору Малфою и был, казалось, увлечен разговором с сестрой.
Наскоро представив друга Лили, Джеймс выбрал на ближайшем столике два самых больших кубка, до краев наполнил их пуншем и развернулся к Скорпиусу.
— Ну что, смотаемся или ты хочешь потанцевать?
Тот скривился.
— Да ну, толкаться среди этой малышни? Каждый год одно и то же — писк, визг и конфетти в лимонаде. Пошли отсюда, найдем место поспокойнее.
Место нашлось в темном коридоре восьмого этажа. В праздничный вечер сюда точно не доберутся ни учителя, ни жаждущие уединения студенты. Коридор пользовался дурной славой: после приснопамятного пожара, случившегося много лет назад, здесь иногда происходили странные вещи. То появлялись неизвестные призракам-старожилам привидения, то слышался шум далекой битвы и непонятно кому принадлежащие голоса.
Скорпиус огляделся, провел ладонью по стене.
— Отец занимается магией этого места, он мне рассказал в общих чертах. Ты здесь собираешься сидеть?
— Ага, — Джеймс сунул другу свой кубок, вытащил из кармана мантии уменьшенную бутылку, а саму мантию снял и бросил на пол. — Садись.
Скорпиус осторожно уселся, с сомнением посмотрел на него.
— Я бы еще и отводящие чары наложил, но отец говорил, тут магия слегка… навыворот.
— Все! — решительно заявил Джеймс, плюхаясь рядом. — Не желаю ничего слышать про профессора Малфоя, Альбуса, магию, Хогвартс и прочее! Я хочу выпить и забыть все, как ночной кошмар!
Сначала они выпили пунша — слабенького, больше напоминающего лимонад. На Рождественском балу студентам шестого и седьмого курсов позволялось пить такой алкоголь, но, как верно заметил в свое время отец, с тем же успехом можно было бы напиваться йогуртом. Разумеется, говорил он это не для того, чтобы Джеймс или Альбус напивались. Сомнения высказала мама — еще в прошлом году, когда Джеймс рассказывал на каникулах про Бал. Лили тогда мечтательно закатила глаза, мама нахмурилась и засомневалась, правильно ли поступают педагоги — вот отец и сказал про йогурт. Джеймс был с ним полностью согласен, поэтому свинтил черную крышечку с горлышка купленной бутылки, подмигнул Скорпиусу и щедро плеснул огневиски в наполовину опустевшие кубки.
Малфой порылся в кармане и вытащил бумажный пакетик с пирожками.
— Со столов взял. А то есть хочется.
Коктейль из пунша и огневиски получился замечательным. Через полчаса Джеймс и Скорпиус уже хохотали во все горло, вспоминая свои детективные похождения, и эхо их смеха гулко прокатывалось по коридору.
Пламя одинокого светильника металось из стороны в сторону, так что Джеймсу время от времени казалось, что огонь двоится или даже троится. Они со Скорпиусом говорили и говорили, перебивая друг друга, прихлебывая из кубков и ломая на неровные части пирожки. В какой-то момент обе руки у Скорпиуса оказались заняты — в одной был кубок, в другой волшебная палочка, которой тот пытался сделать какой-то особо сложный пасс. Слова лились из него непрерывным потоком, и Джеймс сунул в губы Скорпиуса остаток своего пирожка.
Малфой закрыл рот, прихватив зубами еще и пальцы Джеймса, и в животе у того вдруг стало горячо и удивительно приятно. Джеймс смотрел на розовые губы друга, словно видел их в первый раз. Красивые, влажные от выпивки и с прилипшими крошками. Джеймс вытащил прикушенный палец и осторожно провел по четкому контуру губ Скорпиуса.
Малфой облизнулся, возбужденно блеснул глазами.
— Знаешь, я думал тут… Что за удовольствие они получают, когда целуются друг с другом?
— Кто? — не понял Джеймс.
— Ну, они… Я понимаю — целуешься с девчонкой, это приятно, хочется ее потрогать… везде, — Скорпиуса понесло в откровения, он раскраснелся и все чаще облизывался. — А что трогать у парня, если у тебя все то же самое есть?
— Не знаю, — озадачился проблемой Джеймс. — Я об этом как-то ни разу не думал. Наверное, им нравится.
— Что там может нравиться? — Скорпиус взмахнул рукой, потерял равновесие и привалился боком к Джеймсу. Выпрямился, поставил кубок на пол. — Ерунда, самообман. Они это себе придумали, вот и все.
— Можем попробовать и проверить, — решительно сказал Джеймс. Пристроил свой кубок подальше, чтобы случайно не опрокинуть. Но предварительно как следует отхлебнул пунша, который с каждой новой порцией, доливаемой из бутылки, становился все крепче. — Хотя я считаю, что ты прав, и этим… Им просто нравится злить остальных.
— Точно! — Скорпиус ткнул пальцем в потолок. — Я с тобой ассо…абсо… в общем, согласен я. Сейчас проверим.
Проверять следовало немедленно, пока не выветрился азарт эксперимента, и Джеймс обхватил друга за плечи, притянул к себе. Скорпиус с готовностью обнял его за шею, стараясь не упасть, и Джеймс решительно ткнулся своими губами в губы друга.
В первое мгновение он ничего не почувствовал. Поцелуй получился мокрый, горячий — такой же, как с любой девчонкой. Джеймс тут же решил, что они со Скорпиусом просто неправильно все делают — как-то раз ему довелось увидеть в маггловском Лондоне увлеченно целовавшихся парней, которые буквально впивались друг в друга — и он решительно просунул язык в рот Скорпиуса.
Эффект от такого поцелуя оказался неожиданным: по телу прокатилась горячая волна, стало жарко и одновременно холодно, в затылке странно защекотало, и Джеймс запоздало сообразил, что это Скорпиус гладит шею, забирается пальцами под волосы. Он и сам был горячий, словно печка, это чувствовалось даже сквозь мантию, а еще у Скорпиуса подрагивали губы и язык, которого касался Джеймс, а во рту скопилась чуть сладковатая слюна, и это было не противно, совсем нет, наоборот — удивительно приятно и возбуждающе.
Если бы Джеймс был с девчонкой, он бы сейчас без раздумий запустил ей ладонь под юбку. Но на Скорпиусе были тонкие брюки, и все, что оставалось — просунуть ему ладонь между бедер, сжимая пальцами член, который лег в них удобно и ощутимо, и Джеймс почувствовал необъяснимый восторг от того, что и Скорпиуса поцелуй не оставил равнодушным.
Конечно, во всем было виновато дрянное огневиски Аберфорта. Это из-за него они, в конце концов, завалились на мантию, все еще не отпуская друг друга, касаясь — торопливо и неловко — сквозь одежду — там, где на трезвую голову ни за что бы не позволили. Это огневиски было виновато в том, что Джеймса ужасно заинтересовала небольшая родинка на шее Скорпиуса — ее надо было обязательно потрогать губами. А Скорпиус, в свою очередь, нашел чуть ниже кромки волос на затылке Джеймса место, от прикосновения к которому хотелось вжать голову в плечи и кусаться, оставляя на светлой коже Скорпиуса розовые пятнышки. И уж точно только огневиски было причиной тому, что ремень на брюках Скорпиуса расстегнулся сам собой, и так же легко расстегнулись небольшие пуговички на рубашке, полы разошлись в стороны, и Джеймс увидел крохотные соски с еле заметными золотистыми волосками вокруг. Их тоже хотелось целовать, трогать языком, придавливать пальцами, и Джеймс не видел причины этого не делать.
Впрочем, и Скорпиус не собирался отказывать себе в возможности углубить эксперимент. В другое время Джеймс бы возмутился тем, что его хватают за задницу, но сейчас, когда над ними пьяно раскачивался потолок, а свет факела отражался в глазах Малфоя двумя дрожащими огненными всполохами, бесстыдные прикосновения только усиливали непонятное возбуждение, заставляя все сильнее прижиматься к Скорпиусу животом и бедрами.
Все закончилось неожиданно быстро. Малфой вдруг тихо заскулил, дернулся, у Джеймса от этих звуков потемнело в глазах, внизу живота сладко потянуло, напряглось и лопнуло. Охнув, он прижал ладонь к брюкам, чувствуя мокрое и горячее пятно, расплывающееся в трусах. Скорпиус тяжело дышал, закрыв глаза. Щеки его горели, и Джеймс не сомневался, что собственное лицо тоже мало отличается цветом от спелого помидора.
Он сел, чувствуя головокружение. От выпитого мутило, на языке ощущался странный вкус. Джеймс потрогал пальцем треснувшую губу и в изумлении уставился на запачканный кровью палец.
— Вот блядь, — пробормотал он и растерянно посмотрел на Скорпиуса. — Не может быть!
Голос прозвучал жалко, почти умоляюще, но стыдиться этого после случившегося было смешно.
Скорпиус с трудом разлепил слезящиеся глаза, увидел над головой люстру, мелодично позвякивающую подвесками, и со стоном перевернулся на живот, еле сдерживая рвотный позыв. Уже второй вечер подряд он трусливо сбегал сразу после ужина, оставляя семью за столом в глубоком недоумении. Под кроватью его ждала бутылка виски, похищенная послушным эльфом из дедовского бара, и кувшин чистой воды. Скорпиус накладывал на двери запирающее и заглушающее заклинания, садился на пол перед камином и напивался вдрызг, пытаясь хмельными парами заглушить воспоминания о последнем вечере в школе. Хотя это и воспоминаниями не назовешь. Под закрытыми веками вспыхивали и гасли мутные картинки, больше похожие на горячечный бред: вот пальцы Джеймса подносят ко рту разломанный пополам пирожок, вот они же уверенно расстегивают Скорпиусу брюки, забираясь внутрь. Мнут, сжимают, тянут волосы в паху, и от этих бесцеремонных прикосновений становится до невозможности хорошо и стыдно. Коктейль, который они пили, казался сладким и горьким одновременно, а в глянцевом боку бутылки отражалось лицо Скорпиуса — распаренное, раскрасневшееся, с похотливо приоткрытыми губами, перекошенное отчаянным беззвучным криком.
Деталей было мало, но достаточно, чтобы напиться до бесчувствия. Джеймс Поттер ему отдрочил. Они тискались, забыв про стыд, как два законченных пидора, как последние извращенцы, которых сами же осуждали.
Очень хотелось обвинить во всем Джеймса, свалить на него ответственность, оправдать себя, нескромно лезущего под мантию друга. Но не получалось. Уж очень яркими были воспоминания о полученном удовольствии — остром, быстрым и терпком, как огневиски. Ничего подобного Скорпиус никогда не испытывал, это не шло ни в какое сравнение с удовлетворением, получаемым от собственной руки. Возможно, ему было бы легче, будь у него побольше опыта. Но о том, чтобы притиснуть к стенке какую-нибудь девушку, задрать на ней мантию и тереться об нее, пока не наступит долгожданная разрядка, не могло быть и речи. А вот с Джеймсом…
Виски и постоянно мелькающие в памяти картинки морального падения приводили к одному и тому же результату: Скопиус ложился на ковер, расстегивал брюки и дрочил, стыдясь себя самого и проклиная Джеймса, за один вечер превратившего его в грязного извращенца. Болезненное наслаждение спиралью скручивалось в животе и выплескивалось на руку белыми струйками, казавшимися оранжевыми в свете каминного пламени. Скорпиус еще какое-то время лежал, переводя дыхание и опустошенно глядя на огонь, потом поднимался, наскоро приводил себя в порядок, падал в постель. И забывался тревожным пьяным сном, стараясь не думать о том, что ему вот-вот предстоит вернуться в школу и увидеться с Джеймсом. О чем с ним говорить, как себя вести, как сделать вид, что ничего не случилось, он просто не представлял.
***
— Будь внимательнее, сын, — сказал Драко, недовольно морщась. — Мне не жаль пергаментов, но ты постоянно нас отвлекаешь.
Скорпиус вздрогнул, покраснел и закусил губу, когда капля чернил упала с его пера на только что написанные строчки и украсила текст жирной кляксой. Он портил уже третью запись и начал сомневаться, что сможет продолжать. Надо было заранее принять успокоительное, а еще лучше — остаться дома до конца каникул и плевать, что это сильно смахивает на трусливое бегство.
Сегодня отец допустил его в святая святых — в комнату, где происходили загадочные занятия с Альбусом Поттером. Наверное, Скорпиусу следовало гордиться доверием и внимательно наблюдать за происходящим, но не получалось: Джеймс Поттер сидел на стуле у дверей, иногда поводя в воздухе палочкой, проверяя охранные и заглушающие заклинания. Отец придумал очень интересное «наказание»: один провинившийся изображал секретаря, фиксирующего на пергаменте ход эксперимента, а второй исполнял роль привратника. И, кажется, Джеймс тоже постоянно отвлекался от своей работы, то и дело кидая на Скорпиуса осторожные взгляды. Но стоило поднять голову и посмотреть в упор, как тот отворачивался и с преувеличенным вниманием начинал разглядывать то пол, то потолок, то стены, словно там было что-то интересное. Эти взгляды и нарочитое безразличие бесили.
— Джеймс, соберитесь! — раздраженно рявкнул отец, выходя в центр комнаты. — Я отсюда чувствую, что напряжение магического барьера ослабло, а вы сидите прямо у входа. Я был уверен, что несложные чары сокрытия должны быть доступны даже младшекурснику, я ошибся?
— Можно было просто дверь запереть, а не городить огород с барьерами, — негромко огрызнулся Джеймс, взмахивая палочкой. Мерцающая сетка чар вспыхнула сильнее, оплетая дверной косяк витиеватым узором.
— Когда мы начнем эксперимент, мистер Поттер, вы сами поймете, что простого замка может быть недостаточно. В любом случае, вы на отработке, так что перестаньте пререкаться и держите барьер как следует, иначе ваше наказание увеличится еще на несколько дней.
— Все-все, — Джеймс шумно выдохнул, от чего его челка взлетела вверх, а Скорпиус почувствовал приступ неуместного возбуждения, — уже собрался, держу.
— Благодарю, — отец отвесил ему саркастический поклон и обернулся к Альбусу. — Итак, сегодня попробуем создать не предмет, а пространство. Давайте, попробуйте что-нибудь… простое для начала, что первое придет в голову, хоть Большой зал.
Альбус с готовностью кивнул, вышел в центр комнаты и сосредоточился. Казалось, он единственный совершенно не испытывал нервозности. Его не раздражало ни скрипение пера по пергаменту, ни постоянно падающая защита на входе. Он был собран и внимателен и глаз не спускал со своего учителя — видимо хотел заслужить похвалу. А может и правда не замечал того, что происходит под самым носом. Скорпиусу казалось, что у него на лбу горит огненное клеймо, обличающее его состояние, и было удивительно, почему никто этого не видит.
— Молодец, еще… — еле слышно произнес отец, когда посреди комнаты появилась голубоватая дымка. — Что это, море? Небо? Отпустите фантазию на волю, покажите, на что способны.
Скорпиус взял новый лист и приготовился записывать. Джеймс выпрямился на стуле и вытянул шею, чтобы ничего не пропустить. Воротник свитера оттянулся, демонстрируя горло и крупный кадык, и Скорпиус невольно провел языком по пересохшим губам, некстати вспомнив, как совсем недавно присасывался к этому горлу вампирским поцелуем. Джеймс дернулся, словно почувствовал укус, потер шею ладонью и удивленно повернул голову. Скорпиус тут же уткнулся носом в заляпанный чернилами пергамент. Черт побери, это становилось невыносимым! После возвращения в замок они не сказали друг другу и дюжины фраз. «Привет, Малфой», «С Рождеством, Поттер», «Как дома?», «Нормально, а у тебя?», «Тоже». Вот и все общение. Хотелось подойти, схватить Джеймса за грудки, ударить спиной о стену и потребовать объяснений, спросить, что это было, как Поттер посмел и почему, тролль его побери, теперь он делает вид, что они едва знакомы? А с другой стороны, он панически боялся этих объяснений. И еще боялся постоянных приступов возбуждения, которые испытывал в присутствии Джеймса — то ли заболел, то ли попал под заклятие.
— Смелее, смелее… — прозвучал голос отца. — Сын, ты записываешь?
Скорпиус очнулся от своих мыслей и удивленно заморгал, только сейчас заметив, как преобразилось пространство вокруг. Теперь они были не в комнате, а на песчаном пляже. Там, где была каменная кладка потолка, раскинулся бесконечный купол неба, вместо лампы ослепительно сияло солнце. Стена с камином превратилась в морское побережье, высокие пальмы качались на ветру. Под ногами что-то хрустнуло, и шокированный Скорпиус увидел под каблуком ботинка расколотую пополам ракушку, совсем как настоящую. Иллюзия была такой правдоподобной, что на какой-то миг показалось, будто вместо сырого воздуха подземелий в лицо дует настоящий морской бриз — свежий, прохладный, пахнущий йодом и водорослями.
— Я не понял, это так надо? — вдруг сказал Джеймс, подаваясь вперед. В его голосе было столько возмущения и негодования, что Скорпиус мигом позабыл и о ракушке, и о ветре, и о солнечных зайчиках, скачущих по поверхности волн.
Отец с запрокинутой головой стоял посреди песчаного бархана и смотрел прямо в белый диск солнца, легкий ветер трепал светлые волосы. Скорпиус никогда не видел у него такого лица — на нем сияло выражение неподдельного восторга, как у ребенка, впервые увидевшего настоящее волшебство. Он словно помолодел, разом сбросив десяток лет. Альбус стоял рядом, обхватив своего учителя обеими руками за талию, и что-то быстро говорил, улыбаясь во весь рот. Казалось, эти двое совершенно забыли, что помимо них в комнате находится кто-то еще, и Скорпиусу стало очень неловко, словно он подсматривал за сценой, совсем не предназначенной для посторонних глаз.
Вдруг Альбус положил одну руку на плечо отцу, другой притягивая его ближе, привстал на мыски и закрыл глаза, как будто тянулся за поцелуем. Отец сделал встречное движение, но в последний момент остановился, отпрянув назад, и Альбус уткнулся лицом в худое плечо, обтянутое черной мантией.
Они чуть не поцеловались, с ужасом понял Скорпиус. Еще немного, и его отец соприкоснулся бы губами со своим учеником прямо на глазах сына. Это уже вообще никуда не годилось! На секунду ему отчаянно захотелось, чтобы ничего не было, чтобы дурацкий пляж с его ярким солнцем, морем и картинными пальмами, напоминающий рекламный проспект, исчез навсегда. Оттолкнув от себя изуродованный пергамент, Скорпиус вскочил на ноги и уже приготовился крикнуть что-нибудь злое и обидное, что могло бы остановить разворачивающееся на его глазах непотребство, но тут над морем раздался оглушительный треск, и сверкнула яркая вспышка молнии. Грохот был такой, словно потолок, прикрытый иллюзорным небом, треснул по всему периметру и сейчас упадет на головы забывшимся экспериментаторам, погребая их под руинами обрушившегося замка.
— Что это? Это не я… — раздался изумленный и испуганный возглас Альбуса. — Я вовсе не так хотел…
— Скорпиус, назад! — крикнул отец, выхватывая палочку и направляя ее вверх, туда, где вместо солнца набухала огромная черная туча, совсем не похожая на иллюзию и оттого еще более страшная в своей реальности. Море заволновалось, вода отлила от берега, оставляя за собой оголившийся пляж с пучками свалявшихся водорослей, напоминающих отрубленные головы. — Мистер Поттер, все! Хватит, на сегодня хватит!
— Но это не я! — заорал Альбус, бросаясь к своей палочке, забытой на столе, — Оно само, я вообще не понимаю, что случилось!
— Смотрите! — воскликнул Джеймс, показывая на стену, где когда-то был камин, а теперь расстилалась морская ширь, — Это что за хрень такая?
Над горизонтом, или тем, что казалось горизонтом, собиралась мгла, изредка стреляющая во все стороны всполохами молний. Холодный ветер, совсем как настоящий, нес хлопья пены и обрывки травы, пальмы гнулись и стонали от сильных порывов. Море отступило, и казалось, что где-то там, очень далеко поднимается огромная стена воды. Скорпиус смотрел на эту стену, открыв рот и не замечая, как ветер бросает в лицо горсти песка и рвет мантию с плеч. Он даже представить не мог, что в мире существует настолько ужасное и одновременно с этим прекрасное зрелище, как эта гигантская волна, медленно и неотвратимо надвигающаяся на берег.
— Назад, Скорпиус, назад! — раздался отчаянный крик, но Скорпиус не слышал. Он не мог сдвинуться с места, наблюдая, как над волшебным пляжем нависает огромный водяной гребень, снизу кажущийся неправдоподобно зеленым. На лицо упал клочок пены, оставивший на губах соленый привкус, небо над головой оглушительно ухнуло. Чьи-то руки грубо схватили Скорпиуса поперек туловища и дернули назад. Пространство вокруг вздрогнуло, пошло рябью, как ткань, сминаемая в невидимом кулаке, и последнее, что мелькнуло перед глазами — обрушившийся сверху поток воды, сопровождаемый невыносимым ревом.
Скорпиус инстинктивно зажмурился и вскинул руки вверх, защищая голову, но ничего не произошло. Никакой бездонной пучины, готовой поглотить его, никакого грохота и молний. Он лежал на ковре в отцовской гостиной, упираясь макушкой в ножку стола. Рядом валялись измятые пергаментные листы и опрокинутая чернильница — вокруг нее разлилась широкая лиловая лужа, быстро впитывающаяся в высокий ворс.
— Ничего себе… — раздался рядом голос Джеймса. — Не, я не против приключений, но… А можно обычную отработку, а? Полы помыть, например, или кубки в Трофейном зале почистить?
Только сейчас Скорпиус понял, что практически лежит в объятьях Джеймса. Он неловко дернулся, попытавшись перевернуться и отползти в сторону, но добился только того, что руки, все еще обнимающие его за талию, сжались крепче.
— Можно, — хрипло ответил отец, поднимаясь с пола с другой стороны стола. Он выглядел так, словно усмирял, по меньшей мере, единорога: волосы растрепаны, одежда измята, один рукав мантии почти полностью оторван. — Однако, мистер Поттер, вы превзошли самого себя, — добавил он, оборачиваясь через плечо, и Скорпиус вспыхнул, догадавшись, что Альбус все это время держал его отца в объятиях, спасая от разбушевавшейся магии, точно как Джеймс держит сейчас самого Скорпиуса. — Хотелось бы еще понять, как у вас получился такой странный результат. Так и было задумано?
— Это не я, — мрачно сказал Альбус. Он сидел на ковре и тряс головой, как будто пытался вытряхнуть из волос песок и водоросли. — Я даже не понял, что произошло. Думал, это вы…
Отец не ответил. Он задумчиво теребил оторванный рукав, словно надеясь прикрепить его обратно к мантии. На лице его застыло выражение крайнего замешательства и недоумения.
— Странно… — наконец сказал он. — Я все время контролировал магический поток, и он ни разу не изменился. Но в какой-то момент мне почудилось чужое присутствие, словно рядом появился еще кто-то… — он быстро окинул взглядом Скорпиуса, задержавшись на руках Джеймса, все еще сцепленных в замок. — Очень странно…
— Чужого присутствия быть не могло, — снова встрял Альбус. — Нас тут четверо, если это не я и не вы, то кто же тогда?
Они посмотрели друг на друга, словно между ними было нечто, понятное только двоим, а потом одновременно обернулись к Скорпиусу и Джеймсу.
— Ну-ка, давайте, — подозрительно спокойным голосом сказал отец, — попробуйте что-нибудь... вот! — он указал на чернильницу, валявшуюся на ковре. — Превратите ее во что-нибудь.
— Во что?
— Во что угодно, на ваш выбор. Только без палочки, просто сконцентрируйтесь. Сиди! — прикрикнул он, заметив, что Скорпиус попытался вывернуться из объятий Джеймса. — Сиди, как сидишь, не двигайся. Пробуйте.
Он отошел в сторону и скрестил руки на груди. Скорпиус вдруг почувствовал приступ тошноты. Сидеть в обнимку с Джеймсом, когда отец стоит в двух шагах, было страшно неловко. Джеймс был слишком близко, он дышал прямо в затылок, ероша волосы, его длинные ноги обхватывали бедра Скорпиуса, а сцепленные в замок пальцы слишком сильно давили на живот. И он был горячим, таким горячим, что даже в дрожь бросало.
— Начинайте, — велел отец.
Скорпиус мутным взглядом нашел чернильницу и уставился на нее, стараясь не обращать внимания на острый подбородок Джеймса, упиравшийся в плечо. Попытался сконцентрироваться, представив, как пузатая черная склянка превращается в крошечную модель бригантины, но Джеймс громко пыхтел прямо над ухом, не давая сосредоточиться.
— Да отпусти ты! — рявкнул Скорпиус, в раздражении ударив Джеймса по руке, — Задушишь же.
Джеймс не ответил и рук не убрал, но хватка ослабла. Теперь дело пошло лучше — горлышко чернильницы начало медленно удлиняться, формируя нос корабля, выпуклый бок покрылся крошечными шипами, постепенно вытягивающимися в подобии мачт. Скорпиус закрыл глаза, пытаясь как можно лучше представить модель старинного парусника, стоящего в кабинете деда. Ладно, раз отец хочет, чтобы он постарался, он это сделает. Хотя Скорпиус все равно не понимал, зачем это нужно.
— Получилось, — выдох в ухо.
Скорпиус открыл глаза и удивленно моргнул. Крохотная копия бригантины из дедушкиного кабинета покачивалась на воде. А вода была налита в странный фаянсовый сосуд с завитушками по краям, напоминающий раковину. На дне его виднелась белая пробка с медной цепочкой. Бригантина, как настоящее морское судно, то ходила от одного края до другого, горделиво надувая паруса, то вертелась на месте, то шла вдоль бортика, обходя раковину по кругу.
Альбус громко прыснул.
— Ванная тети Гермионы? — спросил он, подходя ближе и садясь на корточки. — Мы там в детстве кораблики пускали, и как ты только вспомнил.
Джеймс за спиной хмыкнул и опять уперся подбородком Скорпиусу в плечо.
— Не знаю, оно как-то само, — пробасил он. — Кто-то же должен был море сделать, почему не я?
Озарение снизошло на Драко внезапно и по-настоящему испугало. Он сидел на полу посреди гостиной в окружении рассыпавшихся свитков, перьев и трех растерянных подростков и не представлял, что делать с новым знанием. Взгляд снова и снова возвращался к Джеймсу со Скорпиусом. Верить в то, что их связывает не только дружба, не хотелось, но Драко знал, что догадка верна. Эти двое сделали невозможное — вмешались в созданную Альбусом реальность и чуть не устроили катастрофу. Кто именно, Драко не знал. Скорпиус весь вечер вел себя странно. Джеймс почти не отставал от него. Тщательно скрываемые взгляды исподтишка, задумчивое, отрешенное выражение лиц — все сразу встало на свои места и поддалось самому простому объяснению. А уж после эксперимента с «ванной тети Гермионы» и бригантиной Люциуса сомнений не осталось.
Сексуальное возбуждение — отличный катализатор для дикой магии. Драко смирился с этим фактом еще до Рождества, когда Альбус дрожал в его руках, прижимался тесно, касался шеи жадными губами и с легкостью обращал неживое в живое. Не то чтобы Драко устраивало такое положение вещей, но он был на пороге открытия, которое не посчастливилось сделать ни одному из прежде живущих магов. Может быть, они и догадывались о природе своих возможностей, но ни один не пожелал поделиться этим знанием с потомками.
Подозрения появились позже, после долгих размышлений. Драко отмахивался от них, но окончательно выкинуть из головы не мог. Слишком уж примитивным казался вариант с сексуальным влечением. Нет, дело было не в этом. Причина лежала глубже, и возбуждение было лишь следствием.
Самое глубокое чувство, сила, не поддающаяся изучению, предмет зависти одних и непосильное бремя для других. Любовь мужчины к женщине, матери к ребенку, любовь безответная или взаимная, любовь проходящая и вечная, в которую сам Драко никогда не верил. Влюбленность — начало любви, и кто знает, где заканчивается одно и начинается другое. Признание Альбуса, которому Драко поначалу не придал особого значения, списав все на гормоны и половое созревание, теперь вдруг стало по-настоящему важным. Драко как-то сразу поверил в то, во что отказывался верить, и принял эту влюбленность со странной смесью страха и благодарности. Сам он, видимо, не умел ни любить, ни влюбляться. Даже чувства к сыну были какими-то приглушенными, раз он так и не смог самостоятельно обуздать дикую магию. Но теперь многое изменилось.
Сегодняшний эксперимент заставил Драко поверить, что он все же кое на что способен. Альбус создавал свой пляж, а Драко чувствовал, что с каждой секундой возрастает его собственная сила. Все, на что он отважился — аккуратно, жестко контролируя магию, прорастил прямо из песка лохматую пальму. Живую пальму, такую же настоящую, как белое жаркое солнце, вода и ветер. Ощущения были потрясающими. Драко тщательно фиксировал каждое, чтобы ничего не пропустить. Магия не бурлила внутри, не стремилась вырваться и все разрушить, а ласково и тепло колыхалась, дожидаясь малейшего движения или желания, чтобы создать что-нибудь еще. Что-нибудь неповторимое и совершенное. Драко поймал себя на мысли, что абсолютно счастлив. Прямо сейчас, сию секунду, стоя в центре живой иллюзии, слушая восторженный торопливый шепот, глядя в яркие, солнечные глаза Альбуса, чувствуя его руки, обвившие талию.
Оглушительный раскат грома вырвал Драко из этой странной счастливой невесомости. Вместо нее появился страх, а потом и паника, которую с трудом удавалось сдерживать. И теперь, глядя на сына, Драко тоже испытывал страх и бессилие. А ведь он подозревал, что между этими двумя что-то не так. Только был слишком занят, чтобы разобраться и заметить то, что сейчас само бросалось в глаза. И что же делать? От понимающего взгляда Альбуса становилось не по себе, и Драко сдался, ухватившись за самое простое решение.
— Расходитесь по спальням. Хватит на сегодня. Ничего здесь не трогайте, я сам, — сухо сказал он и ушел в кабинет.
Они ждали объяснений. Драко понимал, что их в любом случае не избежать. Любая ложь в этой дикой ситуации могла привести к самым непредсказуемым последствиям, он не имел права рисковать ни безопасностью сына, ни своей работой. Но сначала нужно было решить, что делать с Джеймсом. Оставить все, как есть Драко не мог. Пора было вытаскивать Скорпиуса из этих зарождающихся отношений. Может и впрямь отправить в другую школу? Но для начала — поговорить.
— Пап… — Скорпиус приоткрыл дверь, когда по расчетам Драко все уже должны были разойтись. — Может, все-таки скажешь, в чем дело?
— Не сейчас, — Драко нервно побарабанил пальцами по столу и пристально посмотрел на сына. Тот выглядел бледным, усталым и раздраженным. Неужели он всерьез что-то чувствует к этому… Поттеру? Неужели они действительно… Драко помотал головой. Что за бред? Один влюбился в Малфоя, второй влюбился в Малфоя… У сыновей Поттера просто вирус какой-то. Нервно фыркнув, он поднялся, пересек комнату и крепко прижал сына к себе. Осторожно, будто стыдясь собственных чувств, пригладил взъерошенные волосы на макушке и вздохнул. — Это долгий разговор. Он напрямую касается дикой магии, тебя и Джеймса.
— Что ты имеешь в виду?
Скорпиус вывернулся из рук, смотрел настороженно и казался сейчас младше чем был. У Драко заныло сердце. Он не мог позволить. Это не было безобидным увлечением, каким могла бы стать связь с девушкой. Это было совсем другое, неправильное, вовсе не то, что он мог бы пожелать единственному сыну. Но для серьезного разговора требовались силы, которых сейчас Драко в себе не чувствовал.
— Завтра поговорим. Сейчас нам всем надо отдохнуть. И никаких полуночных бдений и прогулок по школе. Зайду — проверю, — пригрозил он, выдавив слабую улыбку.
Скорпиус дернул плечом и исчез. Драко еще какое-то время смотрел на закрывшуюся за ним дверь и прислушивался. Когда голоса в гостиной стихли, он прошел в опустевшую комнату, убрал рассыпавшиеся бумаги, почистил ковер от чернильных пятен и, опустившись на колени, провел ладонью по краю раковины, которая выглядела здесь до крайности неуместно. Бригантина дрейфовала по центру. Драко задумчиво смотрел на слегка покачивающуюся поверхность воды и постепенно успокаивался. Он может вмешаться в любой момент, с легкостью разрушить отношения с сыном, нарваться на непонимание или на открытый протест. И ради чего? Ради перспективы удачного, «правильного» брака в будущем? Ради полноценной семьи, такой же, как у него самого? Да, забавно. Столько лет пытаться быть как можно меньше похожим на отца, а потом понять, что сходство это запрятано где-то очень глубоко, но при первом подходящем случае готово напомнить о себе.
Нет, никаких решений, пока он не выяснит, что думает об этом сам Скорпиус. Сегодня они с Джеймсом были похожи на кого угодно, только не на счастливую парочку.
Когда рядом опустился Альбус, Драко почти не удивился. Как будто знал заранее, что тот вернется, и ждал.
— Давно это у них? — спросил он, не слишком надеясь на ответ. Но Альбус ответил сразу, а Драко сразу ему поверил.
— Не знаю. Я не замечал. Не ожидал от Джеймса. Хотя пока вас не было, он вел себя… странно. Что вы собираетесь делать?
— Неважно. Почему ты до сих пор не в спальне? — Драко только сейчас заметил, что так и не снял испорченную мантию, и с внезапной злостью дернул болтающийся рукав, отрывая его окончательно. — Иди немедленно!
— Я уйду, — спокойно сказал Альбус, и стало даже немного неловко за эмоции, которые не получалось скрыть. — Но сначала… — Драко уже почти привык к прикосновениям. Приучил себя к ним, как к необходимому условию успешной работы, но сейчас они воспринимались совсем иначе. Альбус подался вперед, его ладонь уверенно прошлась по спине, и Драко напряженно замер, вцепившись в край раковины. — Не вмешивайтесь. Не надо. Они сами разберутся. Джеймс, в отличие от меня, никогда не думал о парнях. И если он влюбился в Скорпиуса, значит, все по-настоящему. Дайте им шанс.
— Да какой, к боггартам, шанс? Что ты несешь?! — Драко попытался отстраниться, но вместо этого попал в крепкий захват и счел за лучшее не дергаться. Ну что за ерунда в самом деле? — Скорпиус — мой сын, — веско сказал он и обернулся, выразительно глядя на Альбуса. — И я против этих отношений.
— Хотите виски? — вдруг очень серьезно спросил Альбус, и у Драко появилось странное ощущение, что все это происходит не с ним и не на самом деле. Мальчишка, ученик, младший сын Поттера сидит непростительно близко, держит чересчур крепко и всерьез спрашивает, не желает ли профессор Малфой напиться по случаю того, что его сын, кажется, влюблен в парня.
— Хочу, — честно ответил Драко. — Но не думаю, что это хорошая идея. Ты уйдешь или нет?
— Нет, — Альбус смотрел прямо, широко и нахально улыбаясь. — Если вы позволяете мне выбирать, то нет.
— Не позволяю, — устало сказал Драко, разворачиваясь и с наслаждением вытягивая затекшие ноги. Наглый Поттер, видимо, решил, что это приглашение, потому что в следующую секунду Альбус сидел на нем верхом, с силой сжимая бедра коленями, тянул за волосы, путаясь в них пальцами, и прижимался губами к шее, целуя настойчиво и торопливо.
Пользуется моментом, пока не прогнали, отстраненно подумал Драко. И вдруг, повинуясь внезапному порыву, запрокинул голову. Кожа как будто горела. Бессвязные мысли растекались в голове. Драко помнил, что должен немедленно прекратить это безобразие, отправить Поттера в Гриффиндорскую башню, сказать что-то важное про Скорпиуса и Джеймса. Убедить его, что так нельзя. Но почему-то молчал, чувствуя, как проворные пальцы забираются под рубашку, и жаркое, стыдное возбуждение разливается в животе, в паху, стремительно охватывает все тело, стучит в висках.
— Альбус, — позвал он, не узнавая собственного голоса. — Альбус, остановись. Прекрати сейчас же. Ну! — Он обхватил ладонями голову мальчишки, с усилием выдохнул, глядя в расширившиеся зрачки, а потом — на приоткрытые губы. Вдруг нестерпимо захотелось почувствовать их вкус, всего на мгновение, провести языком, ощущая чужую дрожь как свою, вспомнить, что так тоже бывает: безумно, запретно и чертовски хорошо. Пусть не с ним, не в этой жизни, но бывает. Драко закрыл глаза, чтобы не видеть или чтобы не выдать себя — не важно, все равно оказалось слишком поздно. Альбус, в отличие от него, не сомневался ни секунды.
Это было как оседлать волну. Они тогда всей семьей отдыхали на Тенерифе. Инструктор по серфингу был магглом — и в то же время настоящим волшебником. Под его ногами оживала доска, а сам он вытворял такое, что Альбус и Джеймс смотрели с открытыми ртами. Инструктор говорил, что мало знать технику и уметь держать равновесие. Надо чувствовать волну, слышать ее сердцем и атаковать, когда приходит момент. У Ала такое получилось один раз — в их последний вечер, когда они с Джеймсом пошли на пляж. Тогда море словно прощалось, подарив им небывалые волны, от которых захватывало дух. Край доски врезался в стену воды так, что Альбус сразу почувствовал — вот оно. Он несся вдоль волны, казалось — летел, и орал от восторга, то взлетая над морем, то проваливаясь в сумрачный коридор волны. А потом все сорвалось, стена воды коварно ударила по спине, накрыла с головой и выкинула на берег. Альбус лежал без сил на твердом влажном песке, привязанная к ноге доска тянула в море, в ушах стоял шум… Подбежавший инструктор сказал, что Альбус на самом гребне потерял контроль, и волна его наказала. Надо всегда, всегда твердо осознавать, где ты есть, иначе море не простит. Но Ал запомнил то головокружительное чувство полета и власти, когда сердце замирает у горла, потом проваливается вниз — и искры перед глазами.
Когда Драко откинул голову назад, Альбуса словно прошила огненная игла. Он прижался губами к шее, впился яростным, злым поцелуем. Это — его. Его-его-его. Он никому не отдаст, он не уступит этого человека никому и ничему. Драко едва слышно застонал.
Альбус целовал беззащитное открытое горло, чувствуя губами биение пульса. Сильное, размеренное, яростное. Оно так не вязалось со спокойным, почти отрешенным выражением лица Драко. Альбус касался кончиком языка солоноватой кожи, кружил им, а у самого все сжималось от страсти, нежности, доступности.
На шее осталось припухшее пятнышко засоса. Альбус бережно лизнул его и снова приник губами к горячей коже. Обнял Драко, запустил руки в волосы, пропуская сквозь пальцы мягкие пряди. И оторвался, когда закончился воздух, отстранился, чтобы вдохнуть и замер: Драко смотрел на него, широко распахнув глаза. Альбус провел пальцем по его губам и поймал едва заметный ответ, слабую дрожь. Потом немного отстранился и непослушными пальцами начал расстегивать пуговицы на мантии.
Но не выдержал, рванул ткань, выдирая пуговицы, и прижал ладони к животу.
На спину Альбусу легли ладони. Драко обнял его, притянул к себе… Ал вспомнил ослепительный солнечный день, стену воды с белыми шапочками пены, ветер в лицо — и ринулся в эту страсть, наплевав на все.
Он прижался поцелуем к губам, задыхаясь и елозя пахом о бедра Драко, целовал, стягивая мантию и рубашку, жадно гладил по груди. Горошины сосков под пальцами затвердели, и Альбус сжал их, ловя ртом и глотая стон Драко. Тот был возбужден, член упирался через штаны Альбусу в промежность, и Ал потерся об него, удерживая Драко, продолжая его целовать.
Собственная одежда мешала, хотелось, чтобы горячие руки легли на голую кожу. Альбус оторвался от поцелуя — это было как разорвать связь, как потерять что-то важное, и он снова быстро поцеловал Драко. А потом принялся сдирать с себя одежду. Рубашка — к черту, майка — туда же. Ал расстегнул ширинку, с облегчением выпуская член. Терпения на то, чтобы снять с себя брюки, уже не оставалось. А еще он боялся, очень боялся, что Драко передумает, стоит Альбусу оторваться от него хотя бы на минуту.
Ладони Драко обжигали — он гладил Альбуса по спине, вел пальцами вдоль позвоночника, спускаясь к копчику и замирая у самого пояса брюк, а потом возвращался к шее. Ал осторожно приподнялся и принялся расстегивать брюки Драко. В яйцах уже потягивало от желания разрядки, голова пошла кругом, когда Альбус сунул руку в ширинку и сквозь тонкую ткань трусов прикоснулся к напряженной плоти. Розовая головка выглядывала из-под плотной резинки, которую Альбус потянул вниз, дрожащими руками освобождая член.
Поднял голову и посмотрел Драко в лицо. Тяжелые волны возбуждения толкали в спину, рвали на части — схватить, обрушиться, овладеть. Стена воды — непослушная стихия, которая сомнет, если потерять голову. Ал медленно — очень медленно — поднял руку и погладил Драко по щеке. Он не сорвется. Он не сойдет с ума. Волна в сознании бурлила, отдавалась вспышками возбуждения в паху, вилась вдоль позвоночника огненной лентой. Тело, натянутое как струна, пело.
Альбус смотрел на Драко во все глаза: он хотел его запомнить таким — растерянным, возбужденным, таким близким и желанным, что от нежности кружилась голова. Любимым. Он взял в руку тяжелый, налитый кровью член. Трусы мешали, и Альбус с досадой дернул их ниже. Но Драко вдруг приподнялся и одним движением спустил с бедер брюки вместе с бельем, а затем с такой силой обнял Ала, прижав к себе, что у того перехватило дыхание.
Альбус стащил с Драко остатки одежды и отбросил в сторону. Их обнаженные тела соприкоснулись, показалось, будто между ними проскочил разряд. Драко дрожал. Он раздвинул ноги, и сейчас Ал видел толстый член, плотный мешочек мошонки, заросшей светлыми волосами. Он протянул руку и взял в руки яички. Тяжелые… Немного сжал кулак, и Драко выгнулся, подаваясь вперед. На головке выступила капля смазки. Альбус сдерживался из последних сил: возбуждение слепило, судорогами прошивало мышцы, в глазах потемнело.
Ал навалился на Драко, беспорядочно целуя его плечи, грудь, живот, подмял под себя и завалил на пол. Драко стонал и, закрыв руками лицо, дрожал всем телом и тяжело дышал.
— Мерлин, Мерлин, пожалуйста!..
Альбус сполз ниже и лизнул член Драко. Горячая плоть под языком дернулась, а Драко вцепился ему в волосы, прижимая лицом к паху. Альбус обхватил головку губами, слизывая смазку, втягивая член в рот целиком. Плоть толкнулась в небо, и Ал едва не подавился. Отдышавшись, он уперся одной рукой в пол, а второй обхватил яички - твердые, поджавшиеся. Они пульсировали в ладони, а Драко еще шире разбросал ноги, подаваясь навстречу ласке. Собственное возбуждение затопило сознание так, что Ал уже не различал, где верх, а где низ. Для него существовала только плоть, заполнившая рот, стоны Драко и гладкая кожа его бедер.
Альбус сосал, сглатывая жадно и торопливо. Член пульсировал во рту, горьковатый вкус смазки оседал на языке. Альбус ласкал яички, массировал промежность, подбираясь все ближе к тугому входу. И когда палец лег на колечко ануса, оглушительный оргазм сбросил Альбуса в пропасть. Кажется, он что-то кричал. Кажется, он терся лицом о скользкий от слюны член Драко, прижимался к его телу, а сознание пронзали белые вспышки чистого удовольствия. Замерев, он рухнул на Драко, дрожа всем телом, и провалился в черноту.
Сильные руки обняли, подхватили — стало тепло и сладко. Ал с трудом открыл глаза: Драко нес его, прижимая к себе, комната плыла и покачивалась. Стены ее были увиты плющом, глянцевые листья матово отражались в свете ламп. Драко поудобнее перехватил Альбуса и ногой открыл дверь. Спальня.
Ал дернулся.
— Я нормально, — голос был хриплый.
Драко только сильнее прижал его к себе, а потом молча уложил на мягкое покрывало. Ал с удовольствием вытянулся, раскинув руки и ноги. Драко возвышался над ним, светлые волосы рассыпались по плечам, возбужденный член прижимался к животу. На бедрах подсыхали разводы спермы.
Ал приподнялся, цапнул Драко за руку и дернул на себя. Они завалились вместе, Альбус обхватил Драко за талию, чувствуя, как возвращается возбуждение.
— Отдохнем, — шепнул он в ухо, — обязательно отдохнем. — И потерся пахом о член.
Драко как-то беспомощно застонал, напрягся, словно собрался вырываться — а потом обмяк, навалившись на Ала. Тот лежал, придавленный тяжестью, и всей кожей впитывал присутствие Драко — его желание, его стыд, его смущение.
— Я люблю тебя, — Альбус потянул за длинную прядь, вынуждая Драко подставить шею. — Люблю, — поцеловал беззащитное горло. — Люблю, — прикусил кожу, втянул ее в рот. — Люблю, — положил ладонь на ягодицы Драко и сжал.
— Это неправильно, — Драко говорил глухо. — Мерлин, я преподаватель, что я делаю. Мерлин…
— Тсс, — Альбус погладил напряженную спину. — Давай забудем? Давай просто побудем вместе. Пожалуйста, — он жарко шептал это в плечо Драко, касаясь губами покрасневшей кожи. — Пожалуйста, — просунул палец Драко между ягодицами и погладил анус. — Пожалуйста.
Драко вздохнул и неловко раздвинул ноги.
— Хорошо, да? Так хорошо?
Обняв Драко, Альбус перевернул его на спину и навис над ним. Уже уверенно положил руку на промежность, сжал яички, провел ладонью по члену, натягивая на головку крайнюю плоть.
— Ты там чумовой, знаешь?
Драко застонал.
— Я хочу жить с твоим членом во рту.
Драко тяжело дышал, приподнимая и опуская бедра. Альбуса несло.
— Я хочу, чтобы ты кончил мне в рот.
От длинного протяжного стона потемнело в глазах. Альбус сжал в кулаке член и сделал несколько движений. Драко беспомощно прикусил костяшки пальцев и зажмурился.
Альбус сел у него между ног, согнул их в коленях, припал губами к члену. Провел языком вдоль ствола, ощущая пульс в вене, потянул губами мошонку, вобрал в рот одно яичко, ощущая его плотность, помассировал кожу вокруг ануса, лизнул его, смачивая — а потом осторожно надавил указательным пальцем.
Драко напрягся — Альбус, не глядя, мог представить, как гневно сдвинулись его брови — и тут же расслабился, разжимая мышцы, впуская в себя.
Тесно. Узко. Жарко. Невыносимо. Ал поднял голову и замер, глядя на Драко. Тот кусал губы, цеплялся за скомканное покрывало. Альбус повел пальцем внутрь и наружу, расслабляя и успокаивая. По вискам катился пот, собственный член ныл — сладко и тягуче, кожа казалась одним воспаленным нервом, тронешь — взорвется. Драко неожиданно вцепился Алу в запястье, и тот, ахнув, втолкнул палец до конца. Мышцы сжались вокруг, Альбус согнул и разогнул палец, чтобы их немного расслабить.
Он быстро наклонился к Драко, поцеловал его в живот, провел языком по коже, снова спустился к члену и лизнул головку.
— Альбус! — просьба и приказ одновременно.
Ал вытащил палец и прижался ртом к анусу. Втянул тонкую кожу, толкнулся языком в сжатую дырочку, принялся ее вылизывать. Кружилась голова, по всему телу словно пролетали снопы искр, покалывая кожу изнутри. Драко ласкал его затылок, теребя волосы, и тихо, непрерывно стонал. Ал проникал языком все глубже, лаская упругие мышцы. Альбус хотел туда — войти внутрь, толкнуться до самых яиц, чтобы горячая плоть сжала не язык, а член.
Им нужна была смазка. Ал сосредоточился, собираясь транфигурировать часть одеяла. Главное, не кончить раньше. Он смахнул с лица пот и начал вспоминать, как выглядит смазка. Обычный флакон, пластиковый, прозрачный, серебристая наклейка. Такой стоит у него дома, в тумбочке у кровати. Магия собралась в груди, словно кобра перед прыжком, покрывало смялось — флакон появился с тихим стуком. Точно такой, как надо. Альбус схватил его и выдавил на ладонь чуть ли не половину.
У Драко это первый раз, первый, черт побери! Ал отстранился, погладил Драко по бедру.
— Перевернись на бок… Согни ноги, вот так, да. Хорошо.
Альбус задохнулся, провел скользкой ладонью между ягодиц. Смазка заблестела на коже, волоски потемнели и слиплись, а Альбус протолкнул внутрь Драко сразу два пальца. Они прошли легко, Драко совсем не сопротивлялся. Просто тяжело дышал, рукой сжимая член, большой палец мял и давил покрасневшую головку.
Ал развел пальцы, растягивая мышцы, смазывая внутри, разогревая. Зажмурился. Пот заливал глаза, возбуждение плясало огненными точками под веками. Он выдавил дорожку прозрачного геля себе на член.
Жидкость потекла, капая на покрывало. Но Алу было все равно. Он пристроился сзади, приставил головку к блестящему от смазки анусу и нажал. Сердце колотилось как сумасшедшее. Драко задержал дыхание, выдохнул.
— Дальше, — прошептал он, и Альбус чуть не кончил. Уткнулся Драко в затылок, пережидая тягучую волну возбуждения.
А потом снова нажал. Горячие упругие стенки расходились медленно. Драко заскреб пальцами по покрывалу, скомкал в кулаке с такой силой, что костяшки пальцев побелели — ему было больно.
— Тш-ш-ш, расслабься, пожалуйста. Ты такой узкий, я сойду с ума, расслабься, как же хорошо. Ну же. Да. Вот так. Хорошо, хорошо.
Он шептал, как безумный, свое «хорошо», входя все дальше. Драко дрожал, его член обмяк и свешивался набок. Ал погладил Драко по согнутой ноге.
— Сейчас все пройдет, сейчас не будет больно, — он уговаривал его, как маленького, Альбуса потряхивало, тугие мышцы облегали член и сжимали его так сладко, что Ал не решался двинуться: еще немного, и он кончит.
— Хорошо, хорошо, хорошо. Пожалуйста.
Ал гладил Драко, целовал плечо, скулу, шею, ласкал втянувшийся живот, пока мышцы, сжавшие член, не начали расслабляться. Неожиданно Драко шумно выдохнул и обмяк. Альбус подался назад. Член выскользнул из ануса, Ал коснулся его пальцами, чувствуя, как не спешит смыкаться сфинктер. И осторожно толкнулся снова. Драко начал медленно дрочить себе, и тогда Альбус вошел одним плавным толчком. По телу Драко прошла дрожь — и Ал сорвался. Он рывком вышел, потом вбился одним ударом — не жалея ни себя, ни любовника. Потом еще раз. И еще. Он трахал Драко, вскрикивая, с каждым толчком вбиваясь все глубже, дальше, сильнее. Размашисто выходил — чтобы снова вонзиться в узкую горячую глубину. Драко извивался, дергал бедрами, дрочил себе одной рукой, второй царапая покрывало. Это был водоворот, безумие, бешеная страсть — до головокружения. В глазах темнело, Ал не чувствовал ничего, кроме всепоглощающего жара, пожиравшего тело. Драко вдруг судорожно сжался, и Альбус с отчаянным воплем кончил, откинувшись назад, а потом засадив с размаху и извергаясь внутрь.
Драко стонал, его блестящий от смазки кулак ходил по члену вверх-вниз. Альбус перевернул его на спину, прижал к постели и накрыл головку ртом. Теплая жидкость брызнула в рот, Альбус глотал ее, чувствуя, как внутри что-то переворачивается. Ощущая, как сходятся и расходятся планеты, как синие искры под кожей перекидываются на Драко и наоборот, как пылает его Метка и горит кожа у Альбуса на руке, как трещат и прогибаются стены.
Он проглотил все до капли, не открывая глаз. Выпустил изо рта обмякший член и на дрожащих руках подтянулся вверх, к лицу Драко. Тело было тяжелым и неповоротливым, хотелось спать. Драко с трудом приподнялся на локте, его губы шевельнулись, и покрывало вдруг взлетело и мягко накрыло их обоих. Обняв Альбуса, Драко прижал его к себе. Руку — там, где когда-то проступила чужая Метка, — пекло, но не больно, а так, словно Альбус подставил ее под летнее солнце в полдень. Он поцеловал Драко в уголок рта, чувствуя его прерывистое дыхание, не имея больше сил сопротивляться накатившей усталости.
Спать. Что-то сейчас произошло, что-то важное. Важнее секса, важнее любых экспериментов. Альбус закрыл глаза, чувствуя, как уносит в сон высокая синяя волна. В каплях брызг преломлялись солнечные лучи.
О случившемся Джеймс старался не вспоминать — становилось страшно. Он сам не понимал, что испугало больше: собственная ярость на Альбуса и профессора Малфоя, выплеснувшаяся неуправляемой магией, вспухшей под потолком черной грозовой тучей, гигантская волна — реальная, с клочьями белой пены — почти обрушившаяся на замершего Скорпиуса, или сам Джеймс, с огромным трудом разжавший пальцы, намертво вцепившиеся в мантию друга.
Впрочем, положа руку на сердце, это были не самые страшные страхи. И не самые ужасные ужасы.
Рождество в кругу семьи Джеймс как-то пережил — невпопад отвечая на расспросы родителей, вяло отшучиваясь на подколки Лили и без интереса ковыряя рождественский пудинг. Мыслями он уже снова был в Хогвартсе, в одной спальне со Скорпиусом.
Если родителей и удивило желание сыновей провести каникулы в школе, они никак этого показали. Только мама вздохнула немного грустно и потрепала Ала по голове. А отец, протягивая Джеймсу коробку с летучим порохом, негромко сказал:
— Если что, не бойся вызвать меня по каминной связи, Джейми.
— Если? — пробормотал тот, чувствуя, как краснеет.
— Если, — улыбнулся отец. — Вдруг решишь что-то обсудить или о чем-то посоветоваться. Вы с Альбусом, конечно, уже взрослые, но толковый совет ведь не помешает, правда?
И вот теперь, сидя на своей кровати в спальне, Джеймс мучительно думал — а не воспользоваться ли предложением отца, пока не стало поздно.
Хлопнула дверь, и Джеймс поднял голову. Недовольный встрепанный Скорпиус плюхнулся на кровать, которую занял на время каникул, покосился на Джеймса и вызывающе задрал нос.
— Отец обещал завтра все объяснить. Но если тебе интересно, можем подумать об этом здесь и сейчас. Чтобы завтра не выглядеть идиотами.
— Не хочу, — неожиданно для себя сказал Джеймс, вставая. — Не хочу думать, хочу поговорить о нас — здесь и сейчас.
Будь Скорпиус анимагом, он немедленно превратился бы во взбешенного дикобраза, встопорщил бы все иглы — и у Джеймса не осталось бы никаких шансов. Но Малфой был обычным студентом-шестикурсником. Так что Джеймс сделал два шага до его кровати, ухватил Скорпиуса за плечи, рывком приподнял и прижал к себе.
— Я испугался, — тихо сказал он, касаясь губами прохладного виска. — Я дома все время думал о тебе, представлял, как мы встретимся, что я тебе скажу, что ты мне ответишь. А увидел тебя в Хоге — и испугался.
Скорпиус дернулся, но Джеймс не собирался его отпускать. Напротив, стиснул так, что тот еле слышно охнул.
— Дурак, да? Не знал, чего надо бояться на самом деле.
— Чего? — глухо спросил Скорпиус куда-то в плечо, и Джеймс чуть отстранился.
Обхватил ладонями узкое лицо с настороженными серыми глазами, погладил большими пальцами розовеющие скулы.
— Потерять, — просто сказал он. — Самое страшное — потерять.
Поцелуй был долгим и неспешным. Каких-то остатков соображения у Джеймса еще хватало, чтобы удивляться собственной слепоте и стыдиться собственной глупости. Но все захлестывало удивительное ощущение свободы и иррациональное ощущение, что сейчас все правильно. Все так, как должно быть: не спьяну, не из любопытства, а по взаимному желанию.
— Альбус, — дернулся Скорпиус. — Нам же отец разрешил ночевать в одной спальне…
— Он не придет, — уверенно сказал Джеймс, сам не зная, откуда в нем эта уверенность. — Он не придет, не бойся, Скорпи.
***
Солнце светило прямо в лицо, и Джеймс сквозь сон удивился этому. Его кровать стояла так, чтобы свет из окна не падал в изголовье. Открыл глаза, уставился в полог, насквозь прошитый солнечными лучами. Рядом завозились, забормотали сквозь сон — и Джеймс тут же вспомнил все, что случилось ночью.
Они целовались так долго, что заболели губы. От нетерпения Джеймса трясло, и он не сразу смог расстегнуть застежку на мантии Скорпиуса. А тот вдруг сам вцепился в Джеймса, повалил, начал дергать за одежду, и Джеймса накрыло таким болезненным возбуждением, что он чуть не заорал на весь Хогвартс.
Им не хватило ни смелости, ни выдержки ни на что, кроме жадного торопливого тисканья — со всхлипами, стонами, неумелыми касаниями в тех местах, что для обоих до сих пор оставались табу. Но одного только сознания того, что они это делают, оказалось достаточно для оргазма. Джеймс кончил первым, судорожно тыкаясь головкой в твердый лобок Скорпиуса и сжимая его член ладонью, мокрой от смазки. И почти сразу почувствовал, как по пальцам течет чужая сперма.
Они так и уснули — обнявшись — липкие и потные. Эмоций оказалось слишком много для одного вечера, а сил идти в душ, мыться, переодеваться и укладываться по разным постелям не было. Честно говоря, не очень-то и хотелось.
Наверное, прошлый Джеймс покраснел бы и не знал, куда деваться, но Джеймс-сегодняшний, Джеймс-новый только счастливо задохнулся восторгом, перехватившим горло, повернулся на бок и обнял Скорпиуса, сонно хлопавшего глазами.
— Доброе утро, — прошептал он и осторожно провел пальцами по голому плечу Малфоя.
К счастью, во время каникул никто не заставлял оставшихся студентов спускаться на завтрак ровно в восемь. Впрочем, и студентов-то не было — остались только братья Поттеры и Скорпиус. А преподаватели на каникулах предпочитали завтракать в своих комнатах. Так что за большим столом Джеймс и Скорпиус оказались в счастливом одиночестве. Джеймс пододвинул большое блюдо с блинами, выложил горячую стопку на тарелку Малфоя, обильно полил сверху кленовым и шоколадным сиропами.
— Ты за мной прямо как за девушкой ухаживаешь, — сердито сказал тот, но с готовностью взял верхний блинчик. — Не хватает только цветов и подарков.
— Как честный человек… — начал Джеймс, но Скорпиус стукнул его в плечо. — Все, молчу!
Малфой прищурился, оглянулся на пустые столы, и вдруг быстро затолкал Джеймсу в рот кусок блинчика. А потом сразу поцеловал в жирные от масла губы — торопливо и неловко.
— Ого! — весело прозвучало от дверей. — У меня галлюцинации или Земля стала вращаться в обратную сторону?
Джеймс мучительно закашлялся, чувствуя, как Скорпиус прячется за его плечо. Бодрый и жизнерадостный Альбус разглядывал их и чему-то улыбался.
— Доброе утро, — наконец выдавил Джеймс. — Ешь, все еще горячее.
— Я уже, — ответил Альбус. — Надо поговорить. Серьезно. Только не тут, — он огляделся. — Здесь эльфы, да и учителей вечно приносит не вовремя. Поедите — и поднимемся наверх, на восьмой этаж. Там лишних глаз и ушей нет.
На восьмом этаже было все так же сыро, темно и неуютно. Джеймсу даже показалось, что тьма по углам стала гуще. Или ее стало больше. Они как раз проходили мимо того места, где несколько дней назад они со Скорпиусом пили пунш, разбавленный огневиски, и Джеймс почувствовал, как в паху остро кольнуло вожделение. Наверное, Скорпи тоже это вспомнил, потому что тайком погладил его ладонь.
Альбус чуть неуверенно двинулся дальше — туда, где за поворотом пылились какие-то старые доспехи, а из высокого окна лился тусклый, совсем не рождественский свет.
— Странное место, — задумчиво сказал Ал. — Неуютное, да? И за окном здесь всегда поздняя осень. С дождем и ветром.
— Магия, — пожал плечами до этого момента молчавший Скорпиус.
— Здесь была дверь в Выручай-комнату, — сказал Джеймс. — Помнишь, отец рассказывал? Там все сгорело. Столько лет прошло, а до сих пор гарью откуда-то несет.
— Помню, — кивнул Альбус и повернулся к Скорпиусу. — Ты знаешь, чем занимается твой отец? Ладно, Джеймс все равно не в курсе, я расскажу. Когда здесь была битва и пожар, оказался нарушенным естественный ток магии школы. Что-то произошло, и в магических полях Хогвартса появились дыры. Профессор Малфой пытается восстановить защиту с помощью дикой магии.
— И что? — мрачно поинтересовался Скорпиус. — Почему об этом нужно говорить здесь?
— Дикая магия подчиняется сильным чувствам, — твердо сказал Альбус. — То, что произошло вчера в комнатах профессора — это ее классическое проявление, он мне это объяснял утром. Мы с профессором Малфоем вчера с помощью дикой магии создали океан и коралловый риф. А вы с Джеймсом — ураган и цунами.
— И злость может быть сильным чувством, — неуверенно начал Джеймс, но Альбус перебил его:
— А бригантину в ванной без всяких палочек вы тоже от злости сделали? Я хочу тебя огорчить, Джейми, дикая магия действительно способна демонстрировать разрушительные иллюзии, очень близкие к реальности. Но создать что-то можно только с помощью любви, — он немного помолчал и добавил: — Или влюбленности.
Джеймс ждал возмущенного вопля Скорпиуса, может быть, даже попытки начать потасовку, но Малфой только тихо вздохнул и уткнулся носом куда-то Джеймсу в плечо. Тот осторожно нашарил холодные пальцы друга и тихонечко сжал, ободряя и поддерживая. Отрицать очевидное было глупо и, наверное, оскорбительно.
Не дождавшись видимой реакции, Альбус тоже вздохнул.
— Я вчера на одном только желании вытащил кое-что прямо из дома. Без всяких Акцио — просто захотел и тут же получил. То ли дубликат создал, то ли перенес за несколько секунд на сотни миль. Это тоже дикая магия, только мы еще такое проявление не встречали.
— И что дальше? — все так же мрачно спросил Скорпиус.
— А дальше мы пойдем вниз, в подземелья, — ответил Ал, но посмотрел почему-то на Джеймса. — И будем продолжать ее изучать. И я вас очень прошу — что бы ни происходило — держите эмоции при себе. Потому что выпустить дикую магию на свободу легко. А справиться с ней…
— Холодно, — вдруг сказал Скорпиус. — Джеймс, ты чувствуешь, как тут холодно?
Действительно, липкая сырость наползала на них со всех сторон, клубилась по углам, поднималась вверх по каменным стенам.
— Никогда такого не видел, — Джеймс почувствовал, как тело покрывается неприятными мурашками, будто за воротник сунули мохнатого паука. — Слушайте, может, пойдем отсюда?
Спускались торопливо, словно убегая от неведомой опасности. Джеймсу все время хотелось оглянуться — казалось, что в спину смотрят чьи-то недобрые глаза. Это ощущение преследовало его до тех пор, пока они не добрались до лестницы, ведущей в подземелья. Только тогда он запрокинул голову и посмотрел вверх. На уровне восьмого этажа медленно клубился еле заметный серый туман.
Наст хрустел под ногами, между яблоневых стволов, темных от влаги, плыли снежинки. Зимний сад был похож на старинную гравюру, линии веток, острые и изломанные, словно прочерченные иглой, тонули в морозной дымке. Потолок скрыли низкие тучи, камин превратился в каменную глыбу, покрытую лишайником.
Скорпиус зябко поежился и обернулся к отцу. Тот сидел на краешке письменного стола, казавшегося неуместной деталью среди зимнего пейзажа, дышал в озябшие ладони и с явным интересом ожидал продолжения. Пошел второй час занятия, а Скорпиус так до конца и не понял, как работает эта загадочная дикая магия. Разве можно внимательно слушать, если к бедру то и дело прижимается горячая рука Джеймса? Как можно что-то проанализировать, если Джемс поглядывает на него из-под растрепанной челки, и от этих взглядов лицо заливает краской смущения, а в брюках становится тесно? В общем, из рассказа Альбуса Поттера и дальнейших объяснений отца Скорпиус понял одно — выброс дикой магии провоцируется сильными эмоциями волшебника, его самыми яркими чувствами. Как там сказал Альбус — создать что-то можно только с помощью любви. Они с Джеймсом влюблены друг в друга? Идея казалась настолько странной, что Скорпиус решил осмыслить ее как-нибудь потом, после занятий, когда останется один. А сейчас и Джеймс, и Скорпиус отчаянно выпендривались друг перед другом, строя и разрушая невероятные миры и пространства. В итоге недовольный отец, в очередной раз едва не оказавшись в жерле извергающегося вулкана, потребовал создать что-нибудь попроще.
— Это не моя иллюзия, — развел руками Скорпиус, чувствуя желание оправдаться, хотя оправдываться было не за что. — Я делал обыкновенный яблоневый сад, без всякой зимы. Чтобы лето, зелень, птички, все такое…
— Не нравится что ли? — буркнул Джеймс. Он наблюдал, как яблоневая ветка прямо на глазах покрывалась сверкающей изморозью. — Смотри как красиво, прямо хрусталь.
— И холодно, — Скорпиус сунул руки под мышки и вздохнул, выпустив изо рта облачко пара. — Нравится, только мозги замерзают.
Не успел он договорить, как почувствовал магическую волну, щекотной дрожью прокатившуюся по телу. В тот же миг легкая шелковая рубашка, надетая с утра, превратилась в шерстяной свитер — вызывающе салатового цвета, мягкий, толстый и умопомрачительно теплый. Скорпиус осторожно провел ладонью по пушистому рукаву, в который раз поражаясь реальности иллюзии. И не только этому — он никак не мог привыкнуть к постоянному проявлению заботы со стороны Джеймса, словно тот и впрямь считал Скорпиуса кем-то вроде своей дамы сердца. Милые, ни к чему не обязывающие мелочи, вроде вот этого свитера, но от этих мелочей на лице расплывалась глупая и счастливая улыбка.
— Так, кто из вас изобразил зиму, вы, мистер Поттер? — спросил отец. Теперь он стоял под яблоней и с любопытством наблюдал, как маленький снегопад, вызванный Джеймсом, превращает деревце в небольшой сугроб. — Честно говоря, я боялся, что вы способны лишь на ураганы и тайфуны.
— Могу устроить еще одно цунами, хотите? — мрачно спросил Джеймс. Медленно падающий снег тут же сменился колючей ледяной крупкой, больше похожей на град.
— Нет уж, благодарю, и потрудитесь вернуть обычный снег, с ним проще работать. Скорпиус, может, попробуешь еще раз? Только без разрушений.
Скорпиус закусил губу. Никаких цунами он не хотел, наоборот, хотелось чего-нибудь эдакого, воздушного и радостного, более соответствующего сегодняшнему настроению. Он слегка толкнул Джеймса в плечо — тот рассеянно кивнул, не отрывая взгляда от снежного дерева, и притянул Скорпиуса к себе. Оказавшись в надежных крепких объятиях, Скорпиус закрыл глаза, погружаясь в воспоминания о прошедшей ночи. Он всегда был уверен, что его первый секс будет совсем не таким. Воображение рисовало широкую кровать, зажженные свечи и прекрасную обнаженную девушку среди вороха шелковых простыней. Можно и без всего этого романтического антуража, но девушка должна быть обязательно. Реальность мало напоминала фантазии: роль любовного ложа с шелковыми простынями сыграла скрипучая кровать в студенческой спальне, слишком узкая, чтобы двое могли на ней вольготно растянуться. Вместо свечей — тусклый лунный свет за замерзшими окнами. А вместо обнаженной красавицы —Джеймс Поттер. Горячий, нетерпеливый, торопливо скидывающий одежду Джеймс Поттер, внезапно оказавшийся лучше самой смелой эротической мечты. Да и сам Скорпиус вел себя не так, как фантазировал. Никакого намека на ласки, он набросился на Джеймса с поцелуями-укусами, сам повалил его на спину, сам рвал и дергал неподдающуюся пряжку ремня, рыча и всхлипывая от нетерпения.
Смущение, накатившее утром, было похоже на похмелье. Скорпиус лежал, смотрел в потолок, слушал тихое похрапывание Джеймса и вспоминал подробности своего грехопадения. Не понятно, почему он продолжает валяться голым под одним одеялом с другим парнем, а не пытается немедленно выброситься в окно. Страх и стыд накатили подобно тому самому цунами, рискуя захлестнуть с головой, но тут Джеймс зашевелился во сне, подгреб Скорпиуса под себя, закидывая на него ногу, и удушливая волна паники отступила, а потом совсем испарилась вместе с неверным утренним полумраком. Скорпиус уснул, убаюканный мирным сопением в ухо, а через два часа проснулся от голода и желания немедленно все повторить. Сейчас непривычная нежность и радость бурлили в груди, щекотали под кожей, мелькали под закрытыми веками разноцветным конфетти. Хотелось поделиться, чтобы все кругом узнали, что такое настоящее, полное, абсолютное счастье.
— Ну, лучше так, чем еще один потоп, — вздохнул над плечом Джеймс, и Скорпиус открыл глаза.
Теперь яблонька, только что засыпанная снегом, приобрела совсем другой вид. Коричневые почки прямо на глазах проламывали прозрачную ледяную корку, набухали и лопались, выпуская бархатные листья. Розетки крупных цветоножек покачивали бледно-розовыми бутонами, каждый размером с ноготь. Они распрямлялись, разворачивали душистые чашечки цветков, топорщили булавки тычинок. По саду поплыл сладкий весенний аромат, смешиваясь с морозным воздухом. Где-то над головой, в мешанине цветов и веток, раздалась птичья трель.
Джеймс тихонько хмыкнул и вдруг уткнулся лицом Скорпиусу в макушку.
— Не думал, что ты такой романтик, — прошептал он прямо в волосы, от чего по спине у Скорпиуса пронеслась волна мурашек, — Весна, цветы, птички… Еще бы пчелы полетели.
— Они кусаются, — парировал немного уязвленный Скорпиус. — Не нравится, придумай свое.
— А я и придумал.
— Тебе на улице снега мало?
— Просто первое, что в голову пришло. Помнишь, как в сугробе валялись, когда из Хогсмида шли?
Конечно, Скорпиус помнил: и привкус пива на губах, и скрип снега под ногами, и пустую дорогу, и крупные звезды над головой, похожие на серебряные бусины из разорванного ожерелья. Это нечаянное воспоминание привело к тому, что только что распустившиеся бутоны опять начали покрываться инеем, на сад обрушились сумерки, словно где-то разом погасили весь свет, а вместо туч раскинулось ночное небо.
— Достаточно, иначе мы все замерзнем, верните все, как было, — раздался голос отца. Он оборвал листочек с ветки, растер его в пальцах и поднес к носу, словно проверяя на реальность. — Теперь попробуем мы. Альбус?
Альбус встал с ним рядом, смело, никого не стесняясь, взял за руку и посмотрел на яблоню. Цветочные розетки вздрогнули, качнулись, и как по команде выстрелили во все стороны розовым облаком облетевших лепестков. Скорпиус звонко чихнул, получив в лицо пригоршню пахучих легких чешуек, Джеймс расхохотался, словно не было на свете ничего забавнее вытряхивания яблоневого цвета из волос. Отец оставался серьезным — он стоял посреди плывущего бледно-розового марева и внимательно смотрел, как на месте цветочных бутонов формируются круглые горошины завязи. Через мгновение ветви яблони уже гнулись под весом крупных красно-золотых плодов. На изменение первоначальной иллюзии у Альбуса ушло меньше минуты, и Скорпиус почувствовал раздражение.
— Ничего оригинального, — сказал он, наблюдая за стремительно желтеющими листьями. — За зимой идет весна, за весной лето и осень. У тебя не хватает воображения на что-то интересное?
Казалось, Альбус совсем не обиделся.
— А ты хотел, чтобы вместо яблок выросли драконьи головы? — спросил он, продолжая стоять слишком близко к своему профессору. — Я могу, но зачем? Это же эксперимент, а не цирковое представление.
Он говорил уверенным спокойным тоном, словно всю жизнь только тем и занимался, что ассистировал в сложных и опасных опытах. Плоды на ветвях наливались соком, листья сворачивались коричневыми сухими трубочками и с шорохом падали на пожухлую траву. Альбус удовлетворенно вздохнул и вдруг качнулся назад, спиной приваливаясь к груди отца — яблоки дождем посыпались в корзины, появившиеся у подножья дерева. Скорпиус скрипнул зубами, поняв, что не готов смотреть на это зрелище. Себя принять оказалось намного проще, да он почти и не переживал, с головой нырнув в водоворот новых отношений и чувств. А вот отец…
Джеймс присел на корточки перед корзиной, выудил яблоко покрупнее, обтер его о свитер и с хрустом надкусил. И сразу же с отвращением выплюнул, швырнув огрызок куда-то за черные стволы.
— Тьфу, дрянь какая, оно червивое! — возмущенно воскликнул он, отплевываясь. — Целая корзина гнилья, а выглядели как настоящие.
Горки яблок стремительно покрывались темными пятнами гнили и плесени, в воздухе разлился сладковатый запах тлена. Отец, видимо поняв, что происходит, осторожно отодвинул от себя притихшего Альбуса, с подозрением посмотрел на сына и покачал головой. Скорпиус ответил ему пожатием плеч, мол, не знаю, что произошло, наверное, твой ученик ошибся, хотя в груди все клокотало от возмущения. Магия магией, но всему же есть предел! Не хватало еще стоять и смотреть, как Альбус Поттер трется об отца. И вообще, раз они с Джеймсом составляют пару, взаимодействующую с дикой магией, то Альбус Поттер может быть свободен. Теперь его «любовь или влюбленность» не нужна для эксперимента.
Из корзин потекла зловонная жидкость, над коричневым смрадным месивом, еще недавно бывшим красивыми плодами, кружились стаи мошек, тучи сгустились и из них повалили крупные хлопья снега.
— Если бы я мог, то твой факультет сейчас остался бы без единого балла. Но будем считать, что ты не нарочно,— негромко сказал отец. — Убери это безобразие, и начнем сначала.
— Кто устроил, тот пусть и убирает, — опять пожал плечами Скорпиус. Раздражение на отца и Альбуса поднималось, как шапка пены над стаканом сливочного пива, и сопротивляться ему не было никакого желания. — Он не может сделать нормальную иллюзию, причем тут я?
Альбус открыл рот, чтобы возразить, но Скорпиус быстро схватил за руку растерявшегося Джеймса — последнее яблоко сорвалось с ветки и упало прямо в грязную лужу под ногами Альбуса, обдав его коричневыми брызгами.
— Глупо, — сказал тот, даже не пытаясь отряхнуться. — У меня иногда впечатление, Малфой, что тебе не шестнадцать лет, а пять. Хотя, если так хочется силами померяться…
Неизвестно откуда появившийся снежок со свистом пролетел над головой. Скорпиус еле успел пригнуться и тут же послал в соперника гнилой яблочный огрызок. В ответ прилетела маленькая корзинка — она врезалась в прозрачный щит, моментально выставленный Джеймсом, перевернулась в воздухе и высыпала на Скорпиуса ворох сухих осенних листьев.
— Нечестно! — рявкнул Джеймс, посылая в брата еще один снежок, больше похожий на грязевой ком, — Это снаряд с начинкой, мы так не договаривались!
— Ничего не знаю! — крикнул Альбус, ловко уклоняясь от летящих в него снарядов, — Двое на одного — вот это и правда нечестно!
— Может, хватит? — ледяным голосом спросил отец, наблюдая за разворачивающимися боевыми действиями. — Я рад, что вам весело, но время не ждет, а у нас еще…
— Профессор Малфой, профессор Малфой! — вдруг раздался откуда-то из-за яблонь голос Филча. — Вы здесь? Откройте, случилась катастрофа, директор велела всем преподавателям немедленно собраться в Большом зале!
— Уберите здесь все. Быстро! — бросил Драко, торопливо снимая маскировочные, защитные и запирающие чары. — Никому не выходить. Ждите меня.
Царапающее чувство тревоги, не оставлявшее с утра, сменилось осознанием случившейся беды. Не зря его так насторожило упоминание о странном тумане на восьмом этаже. Стоило выйти за дверь — и сразу стало понятно: происходит что-то действительно серьезное. Не было привычного ощущения цельности. Ровная магическая составляющая Хогвартса рвалась в лохмотья, то здесь, то там вспыхивали все новые и новые очаги силы — Драко не видел их, но чувствовал всем своим существом. Опоздал. Не разобрался вовремя, не бросился выяснять, что происходит.
Драко почти не слушал сбивчивые объяснения завхоза о тумане, вдруг расплывшемся по школе. В коридоре сразу навалилась усталость. Воздух будто уплотнился, приходилось прилагать усилия, чтобы идти сквозь него. Филч дышал тяжело, шел, выставив перед собой руки, силился отодвинуть невидимую преграду. Драко обогнал его, взбежал по лестнице и заморгал. Серое холодное марево наползало со всех сторон, липло влагой к лицу и рукам. Драко вскинул палочку, на ходу перебирая заклинания. Чары высушивания, рассеивания, нейтрализации. Слабые вспышки гасли в тумане, ничего не менялось. Из-под закрытых дверей в Большой зал сочились едва заметные темные струи. Драко толкнул тяжелую створку и дернулся, случайно соприкоснувшись с одной из них. Что-то первобытное скрывалось в этой непонятной субстанции. Холод, страх, боль.
— Мистер Малфой! Наконец-то! — Макгонагалл стояла в центре зала, вытянувшись в струну и вскинув обе руки. Над ней матово мерцал черный текучий сгусток в огненной сети. — Быстрее! Мне его не удержать.
У стены Драко заметил лежащего Слагхорна и склонившуюся над ним Помфри. Лонгботтом воевал с еще одни сгустком — совсем маленьким, пытаясь рассеять его солнечным светом. Успешно или нет — выяснять было некогда. Драко рванулся к Минерве, сразу вливая в сеть мощный поток магии, творя удерживающие чары. Аккуратно перетянул заклятье, освобождая Макгонагалл, связал себя с неведомой субстанцией и сразу почувствовал, как стремительно уходят силы.
— Это ненадолго, — Драко отлично знал свои пределы. Времени, конечно, пройдет прилично, прежде чем это образование вытянет из него магию, но потом понадобится помощь. Он подставил локоть, и Макгонагалл, опустив руки, тяжело оперлась на него. На бледном лице отчетливо проступали глубокие морщины.
— Я знаю. Невилл?
— В порядке, — пропыхтел Лонгботтом, — почти рассеял.
— В школе больше никого нет. Филч должен был увести мадам Пинс. Поттеры и ваш сын…
— Они пока в безопасности. На моих комнатах усиленная защита. Вы знаете, что происходит?
— Прорыв в защитном поле. Вы говорили, что видели шов на восьмом этаже. Похоже, именно там…
— Директор! — Резко оборвал ее Драко, сжимая удивительно тонкое, будто высохшее запястье. — Сейчас не время для тайн. Это не просто прорыв в защитном поле! Это не нападение извне! Это что-то другое. Эта субстанция — в замке, она принадлежит ему! Что вы знаете? — Почти ничего, — Макгонагалл поджала губы и выдернула руку. — Только то, что Выручай-комната исчезла не случайно. Хогвартс исцелил себя, уничтожив ее.
— Не уничтожив, — медленно сказал Драко. — Сработал защитный механизм. Комната все еще там и, видимо, то, что оставалось в ней, прорывается наружу. С годами блок мог ослабнуть. Любой защите нужна подпитка. Почему вы до сих пор молчали?
— У этого замка много тайн, мистер Малфой. Можно прожить здесь всю жизнь и ничего не узнать. Я не в состоянии предугадать все. Когда вы пришли ко мне, я подумала, что это не случайно, что вы найдете ответ.
— А о том, что может быть слишком поздно, не подумали?
— Сейчас не время это обсуждать. — Макгонагалл смерила его ледяным взглядом, и Драко опомнился. Что с ним, в самом деле? Нужно срочно выяснить, насколько быстро эта зараза расползается по замку. Нужно вызвать кого-то из отдела. Но кого? Не хватало еще погибнуть на пороге таких открытий…
Рука взметнулась заученным движением, раньше, чем Драко понял, что именно собирается делать. Через секунду Патронус растаял в воздухе, унося сообщение для Лавгуд. Она уже должна была вернуться от своих кенгуру, значит, сможет связаться с таинственным начальством и срочно вызвать его сюда.
— Я должен понять природу этого явления . Мне нужно время. Оно у меня есть?
Вместо Макгонагалл Драко ответил ввалившийся в зал Филч.
— Там стены! Новые стены! — вопил он, страшно выкатив глаза. — Пятый этаж. Четвертый. Библиотека. Я не прошел. Все перекрыто!
Драко взглянул на директрису. Понимает ли она, что происходит? Хогвартс перестраивается, пытаясь отсечь пораженные участки, но туман растекается слишком стремительно. Нужно действовать как можно быстрее!
— Идите, — твердо сказала Макгонагалл. — Я гарантирую вам полчаса. Этого хватит? В любом случае — сделайте все возможное.
Драко кивнул, вскинул палочку и потянул на себя сеть. Сгусток дернулся, забился, пытаясь вырваться. Нити натянулись. Драко сжал зубы, пережидая приступ самой настоящей, физической боли и двинулся к выходу. Показалось, что в подземелья он добирался очень долго. Приходилось ступать аккуратно, напрягая все силы, чтобы удерживать сеть и не давать ей ни ослабнуть, ни прорваться.
— Что это? — Альбус вынырнул из тумана, и Драко, привалившись к стене, глубоко вздохнул, позволяя себе секундную передышку.
— Вопросы потом. Лучше помоги мне. Держи его. Аккуратно! Никаких резких движений! Вот так.
Недалеко от дверей в кабинет их ждали Скорпиус и Джеймс. Конечно, не стоило надеяться, что эти трое будут терпеливо сидеть на месте, как было велено. Общими усилиями удалось надежно закрепить сеть под потолком. Драко тяжело опустился на стул. Боль в затылке усиливалась с каждой секундой, силы уходили, но дышалось здесь гораздо легче.
— Что происходит?
— Отец!
Драко обрисовал ситуацию всего в нескольких словах. Но подробности и не потребовались. Видимо, его вид говорил сам за себя. Альбус стоял рядом, задрав голову, и пристально изучал сгусток. Джеймс нависал над Скорпиусом, словно защищая, и Драко чувствовал на себе его мрачный, обвиняющий взгляд.
— Мы уже отрезаны от верхних этажей. Замок пытается восстановиться, появляются новые стены, но туман проник уже везде. Вам нужно уйти. Я не знаю, что это, но оно опасно.
Конец фразы потонул в негодующих возгласах, Драко поморщился и тут же почувствовал, как сжимаются на плече пальцы.
— Я останусь, — голос Альбуса пробился сквозь нарастающий гул в ушах. Драко взмахнул палочкой, призывая склянку с бодрящим зельем, и одним глотком выпил все до капли.
— Это не мне решать. Джеймс, немедленно свяжитесь с отцом. Отправьте ему Патронуса. Скажите, что нам нужна помощь и что специалисты из Отдела тайн уже в курсе. Скорпиус. Ты останешься в этих комнатах, пока я не решу, что можно безопасно добраться до кабинета директора и переместиться оттуда в Мэнор, — Драко вскинул руку, останавливая явно собиравшегося возражать сына. — Я отлевитирую тебя туда насильно, если придется. Это понятно?
— Я могу помочь!
Драко закрыл глаза. Решение было непростым, но сын действительно мог помочь. Прямо сейчас.
— Хорошо. Альбус, создай пространство-ловушку и помести туда сгусток вместе с сетью. Мне нужно выяснить, что он такое, а я не в состоянии этого сделать, пока он пьет из меня магию. Сможешь?
Альбус смог. Драко смотрел, как схлопываются полупрозрачные створки, чувствовал, как рвется его связь с тьмой, как стремительно возвращаются силы. Пальцы на плече сжались крепче. Еще одно усилие, и посреди комнаты проявилась прочная перламутровая «раковина» с живой черной сердцевиной.
— Так?
— Да, — Драко поднялся. — Очень хорошо. Теперь попробуем разобраться в его структуре.
— Что мне делать?
Обернувшись, Драко встретил серьезный и очень спокойный взгляд. То, что произошло ночью, все еще не укладывалось в голове, но воспоминания были слишком свежими, а эмоции — слишком яркими, чтобы воспринимать их рационально. Да что там яркими, Драко казалось, что он еще ни разу в жизни не испытывал ничего более сильного. И даже не предполагал, что может испытать подобное. Врать себе было бы глупо, так что приходилось принимать все, как есть. Весь день Драко ждал от Альбуса какого-нибудь порыва, который бы напомнил о том, что случилось. Но тот не делал ничего, не выходил за привычные рамки, прикасался только при необходимости и даже сдержаннее, чем обычно. Драко подозревал, что это дается ему нелегко, и чувствовал что-то вроде благодарности вместе с недоумением.
— Пока я буду работать, вы вместе со Скорпиусом контролируйте ловушку. В этой субстанции сконцентрировано огромное количество энергии, и мы не знаем, на что она способна. Накиньте сеть, питайте ее, не давайте тьме выбраться.
Скорпиус и Альбус шагнули ближе. Яркие тонкие нити чистого света опутали «раковину», и Драко опустился перед ней на колени.
Одно заклинание сменялось другим. Вспыхивали и гасли опознавательные руны, вычерчивались графики и таблицы, сияние вокруг «раковины» то угасало, то наполнялось новыми красками. Тьма то сжималась до едва различимой точки, то разрасталась, вспухала, рвалась наружу. Отчаянно цеплялась за жизнь, искала источник подпитки.
Опустив, наконец, палочку, Драко поднял голову и сразу увидел Лавгуд. Она стояла рядом с Альбусом, задумчиво рассматривая «раковину».
— Ты была в Большом зале?
— Да. Там Джон и Рольф. Джеймс вызвал Гарри. В Хогвартс сейчас можно попасть только через камин в кабинете Минервы. Нет ни дверей, ни окон, ничего. И он дышит, Драко. Ты слышишь? Дышит и перестраивается. Но оно очень сильно. Он может не справиться. Мы должны ему помочь. Ты понял, что это?
— Магия. Первобытная и очень голодная. Она пьет всех, кто в замке. Ей нужны силы. Она принадлежит Хогвартсу, Лавгуд. Она — его часть, но что-то произошло с балансом сил. Не знаю, когда и почему, но думаю, что ползет она из Выручай-комнаты, именно там, на месте старого шва. Помнишь, я говорил?
Лавгуд кивнула.
— Я подозревала что-то подобное. Хогвартс спрятал ее, потом помог нам затянуть разошедшиеся края, все выглядело довольно прочным, и я успокоились.
— Ты? — Драко смотрел на нее, будто видел впервые. И все смутные подозрения, все расплывчатые догадки, все странности, накопившиеся за два года работы бок о бок, складывались как кусочки головоломки: каждый ложился на свое место. — И когда ты собиралась мне рассказать?
— Драко, моя должность в Отделе неважна. Важными были твои исследования. Я это чувствовала с самого начала. Джеймс успел рассказать мне о дикой магии. Это правда? Она подчиняется ребятам?
— Лавгуд! — Драко сжал палочку с такой силой, что заломило пальцы. — Хотя подожди. Как тебя теперь называть? Может, наш неуловимый мистер Икс? Или господин…
— Драко, перестань! Твоя голова сейчас нужна для другого.
— Папа!
Драко вздрогнул, вскочил на ноги. Скорпиус был бледен и напуган. Они с Альбусом продолжали удерживать сеть, но магия вокруг «раковины» вибрировала, стены вздрагивали, а по полу текли те самые темные струи.
— Джеймс и Альбус могут контролировать дикую магию, — быстро сказала Луна. — То, что творится в Хогвартсе — проявление дикой магии. Это так?
— Да. А еще мой сын. И я. На такой размах, как они, я не способен, но могу поддержать и направить поток. Но они дети, Луна, их нужно немедленно вывести из замка!
— Боюсь, это невозможно. Ты же чувствуешь, как все изменилось. Они сейчас не смогут выбраться. И нам нужна их помощь. Сосредоточься, Драко! Найди решение! А мы постараемся… постараемся закрыть Хогвартс. Его сейчас видно — отовсюду. Всем.
Драко взмахнул палочкой, одним движением сотворив маленькую копию Хогвартса. Внутри взвивались черные и белые смерчи, сталкивались потоки силы, взмывали вверх фонтаны освобожденной, никому не подчиняющейся магии. Свет, тьма. Вместо упорядоченного, привычного сплетения — хаос. Как помочь? Как вмешаться? Он должен. Должен понять!
Миссис Скамандер — Луна — была бы хорошей парой Драко. Они красиво смотрелись вместе. Они понимали друг друга. Альбуса кольнула неуместная ревность. Когда Луна выбежала, Альбус рванулся к Драко. К черту Джеймса и Скорпиуса. Он сделает то, о чем мечтал весь день.
Ал сжал Драко в объятьях, уткнулся носом в шею, вдыхая знакомых замах и замер. Секунда. Вторая. Третья. Хватит. Времени нет.
— Прости, но, — он взлохматил себе волосы, — мне было надо.
Драко смотрел непроницаемо, от этого взгляда сосало под ложечкой.
— Предлагаю решать проблемы по мере поступления, — негромко предложил он.
Ал прикрыл глаза. Все правильно. Надо сосредоточиться.
С той самой минуты, когда прибежал взволнованный Филч, у него кружилась голова. Потоки магии сталкивались в воздухе, проходили сквозь тело и рассыпались невидимыми искрами. Стены и потолок замка давили на сознание, хотелось что-нибудь сделать, хоть что-нибудь — убежать, броситься вперед, разнести Хогвартс по камешку — только не стоять столбом, не понимая, что происходит.
Туманная «жемчужина» выстрелила в Драко длинным протуберанцем, Ал рванулся навстречу, но тот уже увернулся. Хлопнули полы рассеченной мантии.
Злость поднялась горячей красной волной, затопила сознание, заплескалась, готовая вырваться и сокрушить все вокруг. Стены затрещали, запахло крапивой и смолой, по ногам потекла сырость. Сейчас он уничтожит эту чепуху, раздавит — Альбус видел, как это можно сделать. Замкнутая сила сжалась до размера снитча, словно попятилась, заметалась, ища выход. Альбус глубоко вздохнул и поднял руку — перед уничтожением надо осмотреться, не ловушка ли это. Не засел ли где-нибудь отпрыск неизвестной твари.
— Успокойся, — тише сказал Драко, — не суетись и не делай глупостей. Для начала проанализируй обстановку. Нельзя предпринимать никаких действий, пока не обладаешь всей полнотой информации.
Драко говорил размеренно, как на уроке, и это успокаивало.
Ал сглотнул, сжал кулак и выпустил магическую сеть. Она веером разлетелась по комнате, осела на стенах, потолке — и понеслась дальше. Он чувствовал, как сеть отзывается на изменения магического фона, как метит застывшие портреты, обрисовывает заросшие камнем проходы, как бьется в ослепшие магические окна. И везде, везде чувствовал засевшие лохмотья первобытной силы. В стенах. В портретах. В книгах.
Альбус резко развернулся — даже дверная ручка была покрыта липким черным туманом, в котором вязли лучи света.
— Мистер Поттер… Альбус… Ал… — голос Драко доносился словно издалека, — что случилось? Что ты обнаружил? Не молчи, рассказывай.
Темные змеевидные струйки потекли со стен. В местах, откуда они уходили, разливался яркий белый свет. Островки сияли так ярко, что глазам было больно. Альбус вытянул руку и коснулся белой шевелящейся массы. Электрический разряд ударил синей дугой, тело прошила боль, и Альбус закричал.
Он очнулся на полу, под головой был мягкий валик. Ал чувствовал очень слабое покалывание целительной магии — Драко, расстегнув ему мантию, водил над грудью палочкой. С его пальцев сыпались мелкие искры..
Монотонный грохот бил по ушам. В нем смешивался рычание Джеймса, ругань Скорпиуса, тяжелое дыхание Драко, стон портретов, вой привидений.
Альбус открыл рот — губы запеклись, и пришлось сначала облизнуться и откашляться. Лицо Драко с плотно сжатыми губами было неподвижно. Только на виске билась тонкая голубая вена. Ал зачарованно смотрел на эту тихую пульсацию, представляя, как течет темная кровь.
Он думал, если уничтожить непонятный сгусток, то все будет в порядке. Сейчас он вспомнил все, что читал о дикой магии. У нее нет полюсов — нет хорошего и плохого, света и тьмы. Это слепая сила природы, заложенная в самую суть вещей. Обычно она спит, но иногда — пробуждается. В вещах или людях. Будить дикую магию было опасно.
Его трясло. Он смотрел в потолок и видел мириады тончайших нитей, переплетенных между собой. Дикая магия пронизывала структуру Хогвартса, вплеталась в его пол, потолок и стены, питала привидения и давала жизнь полтергейстам. Она защищала замок — потому что была самим замком.
— Расскажи, что происходит, — Драко пошевелился, и Альбус поймал его за руку.
— Хогвартс перестраивается. Я не знаю, что делать, — прошептал Альбус. Он чувствовал себя беспомощной бабочкой, наколотой на мириады магических нитей. Он не мог сняться с места, даже если бы захотел. Потоки бурлящей силы перетирали его суть, его разум, бились о сознание.
Какая-то мысль все время царапалась засохшим ивовым прутиком, зудела, словно хлебная крошка под боком, мешая сосредоточиться. Хогвартс пострадал во время штурма тогда, четверть века назад. Затянул раны, как смог. И сейчас пробудился, чтобы завершить дело до конца. Или они его разбудили.
Над Альбусом кружился каменный свод. Тонкая нить, тянущаяся к Драко, вибрировала, в груди ворочались тяжелые камни, под веками пульсировали алые полосы. Он устал. Ему все осточертело. Он хотел вырваться, разорвать к дьяволу эту клетку, в которой оказался.
— Мы больше не сможем держать! — искаженный голос Скорпиуса отразился от стен и рассеялся.
«Держать, держать, держать», — эхо дробило слова на бессмысленные звуки. Глаза слезились. Альбус попытался встать, но ноги лишь беспомощно заскребли по полу. Теплая сила с ледяными прожилками вздернула его в воздух и поставила на ноги. Альбус с трудом разлепил ресницы — с них осыпались какие-то крошки. Мир замедлился. Лицо брата начало медленно изменяться — рот приоткрывался, распахивались глаза. Подумать только, сколько привычных эмоций можно отследить, если только присмотреться. Альбус смотрел на Джеймса и проваливался в его сознание. Он видел себя его глазами — серьезный малыш на метле, вспоминал его чувства — Джеймс все равно старше и опытнее, впитывал эмоции — смешной любимый братик. Альбус летел сквозь чужое сознание, изо всех сил цепляясь за реальность. Горячая рука держала его, не давая потеряться между двух разумов. Пол ходил ходуном, с потолка тянулись головы-змеи, переплетаясь с белыми жалящими молниями. Альбусу казалось, что его тело — одна сплошная рана. Он сжал чужую ладонь, сосредоточившись — это было важно, это поможет, надо только вытерпеть.
И вдруг все закончилось. Мир ринулся на него с огромной скоростью, и вот уже встревоженный Джейми склонился над ним. Рядом ругался Скорпиус.
Скорпиус закончил строить защиту, и сейчас она мигала под напором разбушевавшейся магии. Джеймс шагнул к нему и положил руку на плечо. «Сбросит», — подумалось Алу. Но Скорпиус только мотнул головой, его плечи вдруг поникли и он с отчаянием посмотрел на отца.
— Что нам делать?
— Лавгуд не возвращалась?
— Нет, но я не думаю, что надо ее ждать, — Скорпиус говорил быстро и нервно. Сейчас он ничем не напоминал привычного надменно-ехидного Малфоя — и выглядел до одури живым. Наверное, таким был Драко в его возрасте. Может, этим он зацепил Джеймса. Альбус стиснул чужую ладонь.
— Плохо, — Драко, наконец, разжал магический захват, и Альбус почувствовал, что его больше ничего не поддерживает.
— Мы собираемся оставаться здесь? — резко спросил Скорпиус, гнев в его голосе резанул по ушам, продрал дрожью по позвоночнику.
— Да! — когда хотел, Джеймс мог быть очень убедительным. Альбус хмыкнул, глядя, как остекленевший взгляд Скорпиуса, в котором застыла ярость, постепенно оживает.
Магический щит подрагивал под натиском расползавшегося хаоса. Тот клубился в воздухе, принимая все более причудливые формы. Альбус подошел к стене. Если создать иллюзию, что все в порядке, может, все действительно станет хорошо? Он обернулся — Драко стоял прямой и бледный, шнурок, забиравший волосы в хвост, развязался, и теперь светлые пряди закрывали один глаз. Красиво. У стены переплетались крошечные протуберанцы — черный и белый. Сыпали искрами, терлись друг о друга. Ал вытянул руки и накрыл двухцветный шарик ладонями. Под пальцами запульсировал огонь, холод кольнул подушечки — а потом шар рассыпался разноцветными искрами, впитался в стену.
Замок ощутимо тряхнуло.
Альбус медленно подошел к заключенному в «раковине» сгустку. Теперь пол дрожал без остановки, над головами грохотали камни, стены покрылись трещинами. Бело-черные всполохи разрывали плоть Хогвартса, и Альбус корчился вместе с ним от фантомных болей в груди, от рева и свиста ветра закладывало уши.
— Я не знаю, что происходит. Не знаю! — стало страшно. Альбус вдруг понял, что сейчас все может закончиться — для них. Их сожрет неведомое нечто, затаившееся в стенах Хогвартса, раскатает тонким слоем и выбросит за ненадобностью.
— Почему это происходит? — Скорпиус говорил быстро, стремительно укрепляя защиту. — Зачем оно разрушает Хогвартс?
Что-то было неправильно. Альбус прислушался к своим ощущениям. Вот оно!
— Оно не разрушает, — растерянно проговорил он.
— Это — не разрушает?!
— Нет. Оно просто есть.
Шепот Драко Ал расслышал не сразу:
— Воплощение дикой магии. Мы нарушили равновесие — и Хогвартс проснулся.
— Не щекочи спящего дракона, — зло фыркнул Скорпиус и одним взмахом палочки запечатал очередной протуберанец.
— Он не может перестроиться, — медленно проговорил Драко. Его палочка снова взлетела, вычерчивая сложные линии, осыпавшиеся красными искрами. Он сбросил мантию, на ходу засучивая рукава. — Конечно же!
В воздухе заплясали очередные знаки.
— Нам нужен проводник, — Драко говорил быстро, его палочка летала еще быстрее. — Тот, кто сможет пропустить через себя магию Хогвартса и направить ее в нужное русло. Если этого не сделать, те, кто находится внутри, погибнут. Естественный процесс восстановления будет долгим: годы, может, десятки лет. Смотрите, абсолютная полярность зарядов. Сейчас мы дождемся Поттера — ваш отец лучшая кандидатура, он сможет выстоять.
Теперь Альбус видел. Понимал. Разнополюсные потоки магии вращались друг вокруг друга, безуспешно пытаясь слиться.
— Нам всем подчиняется дикая магия, — Драко кивнул скорее самому себе, — Поттер станет проводником, вы трое будете отводить излишки магии, чтобы его не разорвало, а я — вектором силы. Попробуем на этой комнате — если сработает, решим, что делать с остальным замком.
— Мы все можем стать сквибами, — прошептал Джеймс. — Дикая магия выжигает…
— Не обязательно, — заспорил Скорпиус, Драко развернулся к нему, устало потер лицо...
Нет, они не могут ждать отца. Они не могу стоять — и ждать! Ал сделал глубокий вдох, развеял иллюзию, удерживающую сгусток тьмы, и отчаянно, словно ныряя в холодную воду, врезался в туманную сферу.
Крик Джеймса оборвался на грани слышимости, прикосновение к туману обожгло. Альбус отмечал свое состояние отстраненно, как будто он не принадлежал сам себе. В груди раскручивалось торнадо, от локтей вверх бежали голубые молнии, щекоча подбородок. Альбус захлебывался. Магия пронизывала все тело, шла мощным, непрерывным потоком, истончая сознание. Ал плясал пылинкой в солнечных лучах света. Хогвартс шумно дышал и грохотал обломками лестниц. Провальная чернота и белая яркость переплетались в нем и лились непрерывным потоком. Альбус пытался удержаться на месте, почувствовать под ногами твердый пол — но у него не выходило. Дикая магия полностью завладела им, превратив в один большой приемник. Вдруг из пустоты возникли руки. Они легли на плечи, обняли, прижали куда-то… к кому-то… Ладони стиснуло чье-то сильное пожатие… Джейми… Скорпиус… Драко надежно удерживал его в объятьях, а Скорпиус и Джеймс, ухватив Альбуса за руки, перетягивали на себя часть магического канала.
— Давай, Поттер! — звонкий голос Скорпиуса отдался то ли в ушах, то ли в сознании. — Рискни! А мы тебя прикроем — или сдохнем вместе!
У стен плясали плоские змеиные головы, переплетаясь шеями. Альбус зашипел и широко бросил поисковую сеть, раскрываясь навстречу магическому потоку. Парселтанг эхом отразился от дрожащих стен, Хогвартс вздохнул, отзываясь. Дикая магия ринулась сквозь Альбуса, как бурный поток хлещет в единственный отвод. Ал захлебнулся, заметался, попытался оттолкнуть от себя эту силу. Но она напирала и напирала, как огромная волна, которую невозможно удержать руками, которую можно только оседлать. Альбус закричал, когда начало выворачивать кости из суставов. Магия захлестнула сознание, завертела в водовороте обжигающей силы и хлынула сквозь него. Сознание больше не управляло телом, оно разбилось на тысячи осколков-глаз, и каждым он видел Хогвартс.
Стены вставали на место, окна распахивались, провалившиеся полы поднимались. Его распирала сила, такая огромная, что хотелось умереть. Альбус, отчаянно цепляясь за Драко, завыл.
Грохот камней обрушился грозным стаккато, от него заложило уши и заныли зубы. Наступившая тишина была страшной. Альбус тихо сполз на пол и закрыл глаза. Он чувствовал себя пустым. Волна дикой магии схлынула, оставив после себя пологий берег, усыпанный галькой и ракушками. На лоб легла чья-то прохладная рука. Альбус улыбнулся и потерял сознание.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 593
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
