Осторожно, все еще не бечено
Глава шестая. Кое-что, что вы еще не знаете о картинах. Что-то свинцовое внутри шептало.
«Уйди…иди…иди…иди…».
Оно тянуло куда-то вниз, ниже каменных плит, в самый холод.
И он шел. Вокруг было так темно, что мысль о люмосе пугала его.
«Быть может, вокруг и верно ничего нет…», - думал он сквозь шепот.
Голова не болела. Но слова в мыслях не складывались, да и сами мысли стали бесформенными и тяжелыми.
В той комнате, внутри, основательно покопались.
Полки с воспоминаниями были разорены.
Книги валялись повсюду жалкими черными пятнами. И ему, наконец, удалось подумать, что так же жалко, страшно и до холодного одиноко выглядели трупы ворон на снегу тогда…тогда…когда?...нет, воспоминание обрывалось – в этой книге не хватало страниц.
Он попытался вспомнить что-то еще, но наткнулся лишь на поток неясных образов.
Ступени вели вниз, и он сумел подумать про дорогу в ад. Но мысль исчезла так быстро, что он не успел насладиться ею.
Все смешалось – его друг не церемонился. Шепот тащил его вниз. Он шел, гадая, хватит ли сил дойти туда, куда бы он ни шел.
Книг было слишком много. Он не мог расставить их прямо сейчас.
Его друг…нет, его друг любил книги, он относился к ним бережно. Он никогда не опрокинул бы полки. Ведь он всегда мог попросить. Холод стен давал силы. Но шепот не уходил. Он и еще туман.
Туман.
Это из-за книг.
Книги упали.
Его друг… Он не брал их по одной как раньше. Он не гладил хрупкие корешки, не ласкал пальцами тонкие обложки…
«Тук-тук. Я только посмотрю, Северус. Я только посмотрю». Но сегодня все не так.
Его друг был зол.
Он рассердил его.
Книги упали…
Как трупы ворон на снегу. Где же он это видел? Страницы…страницы потерялись.
Его друг… Ведь так нельзя.
Нельзя так с книгами.
С ним так нельзя…
У него больше нет друга. ***
Дождь кончился, и небо стало замечательно ясным. Звезды проступили так ярко и отчетливо, что казались маленькими блестящими пуговицами на черной бархатной мантии. И Луна – самая большая, самая главная пуговица – игриво желтела за кронами деревьев. Но человек, чье внимание она старалась привлечь, безучастно проходил мимо окон, и Луна обиженно потускнела.
Профессор Снейп не видел Луны, как не видел и окон. Сам коридор, ступени по которым он спускался в подземелья – все было для него черным, расплывшимся и ненужным.
Его пустой, погасший взгляд неотрывно вглядывался в видную лишь ему темноту, так что пройди мимо в это время ночи легион гриффиндорцев, он, должно быть, и то не обратил бы внимания. Но коридоры были пустынны, безмолвны, и лишь сквозняк тихонько играл с пламенем факелов, от чего оно шипело, колебалось, но не гасло.
Северус Снейп шел быстро и уверено, как ходил всегда. Черная мантия развевалась позади него гигантской тенью, от чего казалось, что за профессором по пятам следует некий призрак, предвестник страшного и неизбежного.
Свернув в очередной коридор и проскользнув под аркой, Снейп вышел в длинную узкую галерею. Факелы здесь висели высоко, под самым сводом, поэтому сама галерея была темной и выглядела зловеще.
Именно в таких вот заброшенных галереях со множеством длинных стрельчатых окон, грязных, заросших пылью картин и выводком летучих мышей обычно любят скитаться приведения. Но приведений не было, как не было и мышей…ах нет же, нет, вон там под самым потолком притаилась одна - чертовка!
Снейп ухмыльнулся, глянув на мышь, и уже сделал шаг, чтобы продолжить путь, но вдруг остановился, напряженно вгляделся вперед и застыл, нахмурившись.
Галерея была незнакомой.
Он заблудился? Нет, какая, в сущности, глупость. Он не мог заблудиться.
Так что же это?
Нет, он все-таки заблудился.
Снейп тряхнул головой, разгоняя вихорь сумбурных мыслей, и уже было собрался покинуть злосчастную галерею, как вдруг там, за его спиной, откуда-то из самой тьмы раздался тонкий женский голос:
- Жорж? Жорж это вы?
Снейп замер у арки, а потом резко развернулся, выхватив палочку. Взгляд его прищуренных черных глаз цепко скользил по темным углам, впиваясь в выступы и неясные очертания. Но, увы… галерея была пуста.
На виске у мастера зелий тревожно забилась жилка.
- Жорж, ну что же вы? Подойдите, Жорж! – визгливо и с нетерпением раздалось откуда-то…откуда?
Снейп медленно, не опуская палочки, двинулся по галерее, осторожно ступая, и всякий раз как сделать шаг опасливо оглядывался по сторонам.
Что еще за чертовщина?... - Сюда, сюда! – сопрано был настолько невыносимым, что профессор совсем свел брови на переносице. А еще мешала эта странная, совершенно ненормальная мысль, что где-то, когда-то очень-очень давно он уже слышал этот сопрано и (Мерлин Великий!!!) ни один раз!
А затем…чуть ближе к стене, резкое «Люмос», возмущенно-истеричное «Ах негодяй! Вы не Жорж!», и все стало понятно. Все-все-все.
Кламзея Ляпсус (или тетушка Кламзея, как называла ее Грэйс) стояла у самой рамы своей роскошной картины и, театрально прижав левую руку к груди, кажется, готовилась упасть в обморок.
- Не самое мудрое решение, - впрочем, тут же заметил Снейп, отодвигая палочку от холста.
Ляпсус поднесла к лицу лорнет, пустила сквозь тонкие стеклышки возмущенный взгляд и пышно плюхнулась в стоящее рядом кресло.
- Негодяй! Узурпатор! Вампир! – вопила Ляпсус, а потом вдруг сделала страшные глаза, собралась с силами и закончила свою гневную триаду оглушительным «Развратник!».
- Послушайте, - Снейп раздраженно одернул манжет рубашки. – Вы сами приняли меня за невесть кого, а теперь…
- О! Эти волосы..., - тетушка Кламзея возвела очи к верхнему краю рамы. – Они с ума меня свели…
И зарыдала.
Лорнет безжизненно повис в ее белой, замечательно полной руке, поблескивая золотой оправой.
Снейп застыл перед картиной совершенно обескураженный, доблестно сражаясь с желанием бежать прочь, подальше от этой сумасшедшей картины.
Ляпсус рыдала, рыдала и рыдала, и, казалось, поток ее слез бесконечен, но вдруг со всех сторон стали раздаваться яростные шики, покряхтывания, сопения и пыхтения, и, наконец, всеобщее неудовольствие было выражено возмущенным:
- Ну сколько можно! Коли вам за окном тушью не намазано, так не зовитесь порядочной картиной! Третий час…сплошное издевательство!
Кламзея вздрогнула, стыдливо высморкалась и пробормотала извинения.
Картины затихли.
Снейп кинул нерешительный взгляд на чернеющую арку выхода, но все же остался на месте.
- Я приняла вас за Жоржа, - убито произнесла Ляпсус. – Когда вы стояли там, в темноте…ваши волосы и фигура…так похожи…
- Мне следует быть польщенным? – неприятно ухмыльнулся Снейп.
- Нет, - Ляпсус сморщилась. – Он был порядочной скотиной.
Профессор дернул уголком губ, но промолчал.
- Я совсем сошла с ума, - пробормотала тетушка Кламзея, горестно опустив глаза. – Ведь Жоржа давно нет…ошибка не достойная и капли краски. Ах…
Снейп вздохнул. Что он здесь делает? Почему стоит и не уходит? На эти вопросы мастер зелий мог лишь руками развести.
- А, между тем, и вы мне знакомы, - вдруг произнесла Ляпсус и, поднеся лорнет к глазам, приблизилась к самой раме.
Снейп вскинул брови, но снова промолчал.
- Но нет же, не могу припомнить, - тетушка Кламзея расстроено повела губами. – Хотя этот жест, - она вскинула одну бровь и указала на нее лорнетом, - мне, определенно, знаком.
Снейп напряженно отвел взгляд и безразлично произнес:
- Последний раз мы виделись с вами в том, другом, коридоре, мадам, - ударение на словах «тот» и «другой» возымели на Ляпсус эффект препотрясающий. Дама вновь вскочила со своего кресла, больше похожего на трон, подлетела к раме, как могла близко, и вперила в Снейпа свой невозможно любопытный взгляд.
Под столь яростным напором профессор неожиданно сделал шаг назад, но, мысленно обругав себя за глупость, трусость или что там им руководствовало в тот момент, вернулся на прежнее место, подойдя даже еще ближе.
- Тот самый мальчик, - медленно произнесла тетушка Кламзея, невозможно щурясь в свой лорнет. Потом она выпрямилась, гордо вскинула подбородок и, еще раз окинув Снейпа внимательным взглядом, вынесла вердикт. – Как подурнел.
Совершенно неожиданно для себя Снейп вспыхнул, сжал пальцы левой руки в кулак и прошипел так, как давно уже не шипел даже на студентов. – Зато вы все такая же.
Ляпсус, мгновенно побелев, поджала губы и даже набрала в грудь воздуха, но отчего-то промолчала и лишь снова гордо вскинула подбородок.
А Снейп вдруг почему-то сказал:
- Извините…, - и осекся, опустив взгляд.
Да, такого с ним давно не было. С той самой ночи двадцать лет назад, когда он, совсем еще мальчишка, прокрался в заброшенный коридор на втором этаже и там совершил поступок, по мнению профессора Снейпа совершенно недостойный, - горько и бесстыдно расплакался. Да-да, с той самой ночи, когда он впервые встретил Грэйс, тем самым навсегда связав себя с миром картин и красок.
- Бедная девочка, - покачала головой тетушка Кламзея. – Так мучиться из-за…из-за…, - она неопределенно махнула рукой в сторону Снейпа и отвернулась.
Профессору стало горько и обидно. А еще почему-то стыдно.
Луна робко мигнула из-за деревьев. На этот раз он заметил, потому что смотрел в окно.
- Значит, вы вернулись, - тихо, но твердо произнесла Ляпсус спустя какое-то время, так и не обернувшись.
- Да, как видите, - хрипло ответил Снейп, не отрывая взгляда от Луны.
«Где-то теперь Люпин?..» - почему-то подумалось ему. Тряхнув головой, он прогнал эту мысль.
- Мисс Миллер ждала вас, - строго, будто делала выговор, произнесла Ляпсус. – Она плакала и страдала. Вы просто бесчувственный негодяй! Бедная девочка…
Снейпа слегка передернуло.
- Я виделся с мисс Миллер, и мы решили этот вопрос, который, между прочим, касается только нас дво…
- Так Грэйс еще жива? – изумленно воскликнула Ляпсус.
- Кончено, - изумился в свою очередь Снейп. – Да с чего вы вообще взяли, что с ней может что-то случиться, когда она всего лишь кар…
Но Ляпсус вновь не дала ему закончить, истерично топнув ножкой.
- Вы! – левой рукой с лорнетом она грозно уперлась в бок, а указательным пальцем правой тыкала в сторону Снейпа. – Вы… Вы… О, мужчины - коварное племя! Взгляните же! Взгляните же туда! – теперь ее толстый, мясистый палец указывал куда-то вправо, где, как заметил Снейп, повернувшись, не было ровным счетом ничего примечательного – лишь маленькая тусклая картина, такая пыльная и грязная, что рассмотреть на ней что-либо не представлялось возможным.
Профессор вежливо промолчал и лишь приподнял одну бровь.
- О! – Ляпсус закатила глаза. – Ну подойдите же ближе!
Снейп сделал еще пару шагов вперед и, остановившись прямо напротив грязной мазни, чуть наклонился.
Несмотря на толстый слой пыли, на картине можно было разглядеть гигантский черный рояль, крепкий стул с высокой спинкой, и блюдо замечательно красной черешни, стоящее на крышке инструмента.
Картина была совершенно не живой и словно бы даже мертвой.
Снейп невольно поежился и повернулся к Ляпсус, вопросительно приподняв обе брови.
- Он умер, - горестно вздохнула та и промокнула глаза платочком. – Умер от горя. Он слишком любил тот коридор, - она чуть всхлипнула и вновь уткнулась в свой кошмарный розовый платок.
Снейп так и застыл.
«Картина…картина может умереть?» - вихрем пронеслось в его голове и пылью осело на разбросанных книгах. Он медленно прикрыл глаза и осторожно поднял одну из них – черную, с зеленой закладкой. Книга открылась, и его накрыли воспоминания.
Вот Грэйс смеется, швыряя в него «убитым» лютиком, а вот она плачет, что не застала Рождество и снова смеется, когда он рассказывает ей, как Лонгботтом взрывал котел за котлом…Смешные рыжие косички подпрыгивают вместе с улыбкой, соломенная шляпка вечно съезжает на макушку, и веснушки…конечно, веснушки…
Сердце сладко сжалось и застучало совсем глухо.
Лютики, оладушек Луны, сахарные звезды и поле для Киддича – пирог, покрытый глазурью…да-да, все так, все так.
И в то же мгновенье, когда он вдруг понял,
от чего заставил себя отказаться, зеленая закладка выпала и книга раскрылась на
той самой странице.
И стало нестерпимо больно, а еще гадко и как-то по-особенному страшно.
Болван! Какой болван!
«Ну нет, Альбус, по-вашему не будет», - ухмыльнулся про себя Снейп и, аккуратно поставив книгу на полку, открыл глаза.
Луна все еще светила в окно своим нежным светом, но небо стало светлее. Скоро и новый день.
Ляпсус сидела в кресле на своей картине, непривычно тихая и осунувшаяся.
- Мне пора, - пробормотал Снейп, отчего-то не решаясь смотреть ей в глаза и, так же не глядя, двинулся к выходу.
Сзади раздалось тихое:
- Стойте.
Снейп остановился, но не обернулся.
Спустя недолгую паузу Ляпсус продолжила:
- Там, в другом конце галереи, вы найдете для себя кое-что, что, как мне кажется, вам очень дорого.
Снейп напрягся, но потом вдруг улыбнулся, хоть она и не видела, и не спеша прошел в другой конец галереи.
Так и есть. Она.
И будто ему не сорок.
И всё как тогда.
И это странное чувство. Глупое.
Он покачал головой, прогоняя наваждение, зачем-то оглянулся по сторонам, а потом быстро снял её со стены.
Тяжёлая.
Он не помнил этой тяжести.
Он не помнил, что снежинки были такими огромными.
Он всё забыл.
А поверхность стола всё такая же неровная…
Да что ей будет?
- участник сейчас на форуме
