Дорогие читатели! Мне как начинающему фикрайтеру нужен совет зала. А не надо ли поднять рейтинг? А то у нас в седьмой главе уже народ голышом бегает... Но всё целомудренно и самое грубое слово в фике - "мерзавец" 
Посоветуйте? Проблема людей в том, что они не растения. Невилл Лонгботтом знал это совершенно точно.
Растения не воюют за идеи – только за место под солнцем. У растений нет желания покрасоваться перед девушкой в самый неподходящий момент. Деревьям нет нужды знать, какой они ценный ингредиент и в каких настойках следует использовать их кору, а в каких – плоды. Даже дьявольским силкам безразлично, что в соседней теплице куда красивее дверь.
Стоит ли удивляться, что Лонгботтом предпочитал всем наукам гербологию, а всем представителям Homo sapiens, независимо от возраста и пола, – растение семейства Mimbulaceae. Хотя нет, насчёт всех людей он погорячился. Вот профессор Спраут... о, профессор Спраут! Она всё видит! Она... да. Но у остальных явные проблемы.
Вот чего Невилл искренне не понимал – так это стремления сокурсников и соучеников обращаться за разрешением проблем к нему, Лонгботтому.
Ну хорошо, он руководил Надпотолочьем. Просто потому, что Гарри шлялся невесть где, и... в общем, кто-то же был должен проследить за порядком. И никакой он, Невилл, не лидер. Придумывают всякие глупости, а потом старательно делают вид, будто это правда. И разыгрывают друг друга, а затем в розыгрыши верят, даже смешно. Он вовсе не герой и ни в коем случае не «прирождённый руководитель», просто... так вышло, понимаете? Такое могло случиться с каждым!
Конечно, говорили однокурсники и улыбались, продолжая принимать всерьёз глупые выдумки и не желая слушать голос разума.
А затем Невилла поставили старостой Гриффиндора, и он потерял веру в человечество. Когда Малфой – вы вдумайтесь, Драко Малфой! – отсылает ему провинившихся гриффиндорцев для назначения им наказания... «Я всецело доверяю твоей объективности, Лонгботтом!» Паршивец слизеринский, вот он кто, этот Малфой!
Наказать, конечно, пришлось, потому что виноваты ребята были по самое не балуйся. Но загадочная улыбка Драко не давала Лонгботтому покоя целых два дня, пока новоназначенный гриффиндорский староста попросту не выкинул её из головы. Такое получалось часто во времена, когда его дружески-насмешливо называли «господин Верхний директор». В отличие от директора подземельного. От профессора Снейпа.
Да, тогда многое пришлось забывать. Не помнить о стеснительности, очистить мысли от воспоминаний о собственной неуклюжести, держать в голове только важное и нужное – запасы продуктов, графики патрулей, количество УпСов в Хогсмиде и их распределение по территории... Лекции по гербологии, которые он, Невилл, читал всем курсам, с первого по седьмой, едва находилось время. Трансфигурацию взял на себя Терри Бут, уход за магическими животными, теоретический аспект, рассказывала Ханна Эббот, чары тянули на себе равенкловцы по очереди. ЗОТИ осваивали на практике.
Всё это в прошлом. Можно расти и зеленеть, то есть, ночевать в теплицах, сортировать удобрения и выхаживать пострадавшую во время битвы за Хогвартс Mimbulus Mimbletonia. И забывать.
Почему люди не видят, насколько это здорово – забывать? Невилл даже забыл со всеми этими проблемами, как сильно он боится профессора Снейпа. Некогда было бояться. И когда Снейп умер и выяснилось, что он шпион профессора Дамблдора, страх не вернулся. Ему на смену пришла искренняя скорбь. Наверное, не такой уж плохой человек был Снейп, наверное, это он, Невилл, чего-то в зельеваре не разглядел...
Увы. Люди не видят пользы в забвении. Им по-прежнему нужен тот, выдуманный Лонгботтом, нагло подменивший настоящего. Им нужен крутой Невилл – убийца живого хоркрукса; господин Директор Надпотолочья. А желания самого Невилла – этого, настоящего – не волнуют никого.
Вот бежит Блейз Забини. Опять, наверное, Гриффиндор подрался со Слизерином. Этот пятый курс – вечное наказание...
- Лонгботтом, беда! Похоже, Браун пыталась спрыгнуть с Астрономической.
Часы щёлкнули. Ненужное было забыто, нужное властно заняло положенное место в голове.
Невилл Лонгботтом резко поднял голову. Парой движений очистил руки от земли. Спросил:
- Где она?
- Да на Астрономической же! Там Гойл...
- Расскажешь по дороге. Бежим!
Лаванда пролетела всего этаж, как вдруг что-то резко дёрнуло её – взорвалось болью плечо, – подтянуло и втащило в одно из окон башни.
Там, на твёрдом каменном подоконнике, её догнал страх. Липкий, невыносимый, животный страх смерти, наверное, ещё один подарочек от Фенрира, ведь не может человек бояться так сильно. Лаванду затрясло, она покачнулась, испугалась, что сейчас вывалится, и судорожно ухватилась за то большое и тёплое, которое поймало её. Большое и тёплое, кажется, поняло, потому что оттащило от окна и успокаивающе что-то заурчало. У большого и тёплого был густой бас, а само оно казалось сильным и надёжным. Поняв это, Лаванда разревелась в голос.
Её закачивали, гладили по голове. Изредка говорили что-то, она, захлёбывающаяся рыданиями, не разбирала слов. Выплакав всё, что в ней было, Лаванда понемногу успокоилась. Нос, правда, всё ещё предательски хлюпал, но это такие пустяки. Она жива, она ещё будет ходить, даже танцевать, наверное. Ну найдутся же на свете смельчаки?
Лаванда проморгалась. Её обнимал Гойл.
Попыталась отпрянуть, он не дал. Посмотрел на неё вопросительно:
- Ты чего, Браун?
- Это ты чего, Гойл? Ты следишь за мной, что ли? – голос предательски срывался, слишком недавно она плакала. Не хотелось ни с кем сейчас выяснять отношения, но это Гойл, не какой-нибудь Уизли, который просто так мог спасти... – Что вам надо от меня?
Кстати, а ведь он её спас. Может, спасибо сказать? Неудобно как-то.
- Да ничего... не надо, Браун, – Гойл ронял слова медленно и тяжело, будто камни. – Я не слежу. Просто... ты была... такая... Я решил, надо... присмотреть.
Лаванда чувствовала себя полной идиоткой. Гойл, кажется, тоже.
Присмотреть за ней... она что, настолько плоха? Рука сама дёрнулась проверить причёску. Ох, растрёпанная вся... Внезапно Браун осознала, что она делает, и главное – после
чего.
Интересно, Гойл понял, что она... ммм... не случайно пролетала по своим делам? Летучих волков не бывает. И даже анимаги в человеческой форме обычно не порхают.
- Я... ну... извини, Гойл... я тут мимо... – смех наконец-то вырвался, и Лаванда затряслась, методично стуча головой в большое тёплое плечо. Слизеринец тут же перехватил её поудобнее и принялся закачивать, время от времени неуверенно приговаривая что-то вроде: «Всё будет хорошо». Глупые слова, но девушка сейчас отчаянно в них нуждалась, повторяла их, будто заклинание – «всёбудетхорошовсёбудетхорошовсёбудетвсёбудет...» Непременно будет. Всё. И, наверное, даже хорошо. Если получится.
Слёзы снова пробили дорогу, но это были уже другие слёзы. Она не одна. С ней рядом большой и тёплый парень, если зажмуриться, можно представить, что она на свидании... с Гойлом? Ох.
Но слёзы всё не унимались, а вместе с ними пришли слова.
О том, как она сожалеет. О Фенрире Сивом, о нависшей над ней оскаленной пасти, о рычании и боли. О ночах одиночества, метании по кровати, горьком вкусе зелья, о том, каково это – быть человеком, и каково – не быть... О запахах, словах, кучеряшках на морде, глупом Гойле, торчащем в проходе, страхе своём и страхе чужом...
Гойл слушал. Лаванда могла разглядеть только кусок его мантии. Так непривычно выплакиваться, когда у тебя перед носом зелёное на чёрном и значок со змеёй... Какое у парня сейчас выражение лица, неясно, но молчание Браун вполне устраивало. Может, слизеринец и не понимал ни словечка, но он сочувствовал... или делал вид, будто сочувствует, какая, в сущности, разница, если он рядом, большой, тёплый, и только что прервал её самую плохую авантюру? Да никакой разницы. Можно говорить дальше. И даже хорошо, что он не отвечает, только кивает и закачивает. И от него не пахнет страхом. Совсем. Только беспокойством. Но, наверное, любой бы беспокоился, если бы прямо на него с Астрономической башни свалилась дура в кудряшках и начала изливать ему душу.
Она говорила, как страшно и больно, когда совсем одна, и только тогда он изумлённо переспросил: «Одна? Ты?». Она часто закивала и, давясь слезами, жаловалась, что Парвати уходит к сестре, Гермиона занята, а остальные девчонки её боятся.
- А парни? – спросил глупый Гойл, и Лаванда горько рассмеялась. Да, раньше вокруг неё было не протолкнуться от поклонников, но теперь совсем другое дело, теперь она не девушка, а опасное существо, и целоваться с ней
неразумно, поэтому никто не зовёт её на свидания, чтобы не попасть в
неловкое положение.
- Глупые, – сказал Гойл, презрительно фыркнув, и прижал её к себе, продолжая закачивать, а она ткнулась носом ему в подбородок и замолчала, почувствовав, как под губами бьётся жилка. Он не просто дурной, как флоббер-червь, этот Гойл. Он сумасшедший. Подставляет горло оборотню, после полнолуния ещё не до конца пришедшему в себя.
- Не боишься, что укушу? – спросила прямо в шею.
Слизеринец помотал головой. Подумал. Сказал:
- Ты что, соплохвост какой? Люди не кусаются.
- Оборотни кусаются, – возразила Лаванда скорее из вредности, чем от желания поспорить.
- Ну, это... они ж в полнолуние... если без зелья... Они ж себя не помнят. Они звери тогда. А ты человек.
Ей казалось, что Гойл говорит через силу, будто на экзамене. После каждой фразы он останавливался, словно раздумывая, сказать ли следующую.
Отвечать Лаванда не стала. Сопела ему в шею и грелась. Он горячий был, Гойл. Горячий и смешной. И совсем не боялся. О чём Лаванда ему незамедлительно и поведала.
- А чего тебя бояться? – кажется, искренне изумился Гойл. Опять подумал. – Ну да, горячий. Помру, буду холодный.
Лаванда снова захихикала. А потом, сверкнув глазами, ехидно сообщила:
- Не боишься, значит... Тогда давай ещё встретимся? Тут же. Завтра. После занятий и работы – скажем, в восемь!
Сказала – и заныло в груди. Девушка вдруг остро почувствовала: сейчас откажет. Почему-то стало обидно. Гойл даже руки опустил, лицо приняло обычное туповатое выражение. Обида захлестнула с головой.
- Успокойся, я не настаиваю. Если не хочешь...
- Хочу, – выпалил парень. Именно выпалил, явно не думая. Затем смутился, добавил: - Ну... ты... не передумаешь?
- Я? Смотри сам не передумай!
- Не, - Гойл для убедительности даже головой помотал. Браун снова захихикала. Вспомнилось, как слизеринец вот так же убеждал профессора Макгонагалл на трансфигурации. Что он там тогда отрицал? А, и не вспомнить уже. Да и неважно это. Солнце светит... ой, уже не светит. Но деревья ещё зелёные, трава ещё шелестит, а у неё, Лаванды, завтра свидание! Настоящее свидание, почти романтическое!
Как назло, именно в этот момент сквозь насморк пробился ещё один знакомый запах. И снова – мерзкий хорёк! Фу!
- Только выстирай мантию, хорошо? От тебя сильно пахнет Малфоем, не люблю. Договорились?
Парень неуверенно кивнул. Хотел что-то сказать, но смолчал и кивнул ещё раз. Видимо, на всякий случай.
Озорно чмокнув Гойла в щёчку, гриффиндорка побежала вниз. И на выходе из Астрономической башни столкнулась с делегацией старост. Невилл, Гермиона, Малфой и Забини. О, и Паркинсон, вон, выглядывает из-за спин мальчишек!
- Паркинсон, а тебе идёт заколка! Настоящие изумруды? Впрочем, неважно, всё равно идёт! – Лаванда полетела дальше, игнорируя растерянную реплику слизеринской старосты: «А у меня фальшивых нет, Браун».
Кажется, парни за её спиной недоумённо зашептались. Кажется, Малфой предложил расспросить Гойла. Кажется, гриффиндорцы отнеслись к этому скептически. Лаванда хихикнула: она их понимала.
Вернувшись в свою комнату, девушка порылась в тумбочке. Ага, вот он, заветный ежедневник! Расписание свиданий, небольшие пометки вроде «надеть под мантию голубое, Терри будет приятно», или «Рончик
очень любит шоколадных лягушек!» На миг накатила тоска. Как давно... Лаванда строго себя одёрнула. Жизнь продолжается. Жизнь удивительна. Вот завтра свидание с Гойлом – ну не удивительно ли?
Похоже, о таком кавалере лучше подружкам не рассказывать...
А ну, встряхнись, Браун! Посмотри на дело иначе. Разве ты не красива – ну, кроме полнолуния, и когда причёсанная, естественно. Твоя красота по-прежнему с тобой, а если что-то не так, то косметика придумана специально для подобных случаев! Разве ты не вскружишь голову Гойлу?
Ха!
Обмакнув перо в чернильницу, Лаванда вывела в ежедневнике:
«1. Узнать, как зовут Гойла.
2. Удивить его завтра, назвав по имени.
3. Посмотреть, какая пудра подойдёт к случаю. Обычная, похоже, не годится».
Жизнь определённо налаживалась.
Продолжение, как обычно, во вторник.
Но она - здорово стукнутая жизнью блондинка 
И кое-какие выводы для себя сделает, просто потому, что куда ж ей, бедолаге, деваться? 
- участник сейчас на форуме
