Отправлено: 22.06.07 13:07. Заголовок: «О, дайте мне маску!», часть 4, макси, R, гет-слэш (продолжение от 7 января).
Автор: Rendomski (necromancer_renka (at) yahoo (dot) com) Бета: буду несказанно рада любой помощи. Но предупреждаю, что с моими бетами случаются странные вещи… Рейтинг: R Категория: гет-слэш. Жанр: драма / экшн. Главные герои: Гарри, Рон, Драко, Снейп и другие. Саммари: История об обычных хогвартских событиях глазами различных участников. Данная часть - PoV Гермионы. Маски… Мы все их носим. Иногда мы даже забываем и теряем ощущение, где кончается маска и начинается живая плоть, пока жизнь не даёт нам по морде, возвращая к неумолимой реальности… Иногда – забываем, что маску может носить и другой… Дисклеймер: все герои Дж. К. Роулинг принадлежат Дж. К. Роулинг и иже с ней. Хотя, полагаю, после моих измывательств можно было бы их уступить мне за пару процентов стоимости (правда, всё равно не потяну...). (Подробнее с дисклеймером можно ознакомиться здесь). Форма построения произведения, как взгляд разных персонажей на одни и те же события принадлежит великому Акутагаве. (Может и евангелистам... словом, я взяла у Акутагавы, а дальше пусть сами разбираются). А я что? Я просто маски примеряю... Отношение к критике: всячески причетствуется. Я подчёркиваю – всячески…
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: в нижеприведённом фике имеются сцены, содержащие гомо- и гетеросексуальные отношения, насилие, пре-инцест и прочие недетские вещи. АУ в отношении шестой и, как я догадываюсь, седьмой книги. Если вас уже тошнит – не портите себе здоровья дальше. Остальным – приятного чтения! В качестве канона я признаю книги, только книги и ничего кроме книг Дж. К. Роулинг. Совпадения с интервью, Лексиконом, официально признающим педофилию древом и проч. случаются, но не обязательны.
ПРИМЕЧАНИЕ автора: если будет проводиться конкурс на долгострой фэндома – предупредите ! Ну, а если серьёзно, то сердечно прошу прощения у всех, кому пришлось так долго ждать сего продолжения. Вам, ещё ждущим, вам, уже не ждавшим, а также тем, кто видит этот опус впервые – с любовью .
И если маскою черты утаены, То маску с чувств снимают смело. М. Ю. Лермонтов «Маскарад»
Маски… Мы все их носим. Иногда мы даже забываемся и теряем ощущение, где кончается маска и начинается живая плоть, пока жизнь не даёт нам по морде, возвращая к неумолимой реальности… Так что довольно масок! Скрывать мне больше нечего, да и незачем. Меня больше не волнует, что думает мадам Помфри, когда я каждый день прихожу сюда, в больничное крыло, помогаю ей по мере надобности, а затем провожу долгие часы подле Северуса, изредка, без особой на то необходимости, проверяя температуру, пульс. Меня не беспокоит реакция профессора МакГонагалл или Дамблдора, которые порой заглядывают сюда. Мне всё равно, как отнесутся к этому Рон или Гарри, которые непременно узнают, рано или поздно. Почти всё равно. Когда узнает Рон, это будет кошмар. Когда узнает Гарри, это будет конец. – Северус… – Северус, ты слышишь меня?.. – Северус, это я, Гермиона… – Я люблю тебя… Северус не реагирует. Мадам Помфри считает, что он ничего не слышит, а посему любые разговоры бессмысленны. Меня пугал его бред, но безмолвие: ни слова, ни стона – оказалось ещё тягостней. Вид у него изнемождённый и постаревший, лицо цветом отчего-то напоминает старую навощённую бумагу, брошенную на снег, и инеем тронула жёсткие тёмные волосы преждевременная седина. «Должно быть, жизнь в этой вашей школе очень похожа на сказку…», – заметила как-то мама. – «Интересно, а на какую?» Кажется, я тогда, насмешливо фыркнув, ляпнула: «Пряничный домик», – или что-то в этом роде. Тем не менее, с того раза я нет-нет и начинаю невольно проводить аналогии. Моему названному брату в сердце и в глаз попали осколки волшебного зеркала. Снежная королева околдовала его и поманила за собой, в царство вечного холода. А я дерзнула отправиться следом, полная решимости вернуть моего названного брата… Снежная Королева. Король-Зима. Снег, иней и холод. Это похоже на очень страшную сказку, мама. И конец у неё совсем не такой, как положено в доброй детской книжке. Льдинки заплясали, складываясь в приговор: «Вечность». И чего бы там ни написал автор, я знаю: кому-то из героев не суждено было покинуть сверкающих чертогов. Каю. Или Герде. Или Снежный Король так и остался любоваться на вечность в ледяных гранях. В вязкой тишине больничного покоя складывается впечатление, будто жизнь застыла, замедлила свой ход, и время тянется, словно чинно проплывающие за окном поезда столбы электропередачи. Только всё это иллюзия: стоит лишь высунуться из уюта купе, и ты ощутишь, что поезд летит вперёд на всех парах и встречный ветер грубо и больно срывает с глаз набежавшие вдруг слёзы. Это невыносимо! Мне, что, сидеть, сложа руки, и смотреть, как он умирает, будучи не в состоянии ничем, совершенно ничем помочь? Не могу. Уйти, оставить? Тем более. Надеяться? На что мне надеяться? Надеяться не на что. Ни на что не надеяться? Ждать? Чего? Нечего ждать… – Гермиона? Гермиона, ты куда?.. Не знаю. Не знаю. Куда-нибудь, где распахнутая дверь окажется скинутым в борьбе с ночным кошмаром одеялом, окрик мадам Помфри плавно перейдёт в звонок будильника и, прислонившись лбом к холодной и твёрдой спинке кровати, можно будет, вяло улыбнувшись, сказать себе: «Это был всего лишь сон, Гермиона…»
*** – «Уважаемый мистер Уизли! Мы рады проинформировать Вас, что Вы назначаетесь на должность префекта седьмого курса…» – Ясно, Гарри, ничего новенького! – Рон вырывает у Гарри из рук пергамент. – Давай дальше! Беззаботно болтая ногами, они сидят на перилах – это на третьем этаже-то! Я даже просто подойти к краю лестничной площадки едва решаюсь. – И-и… «Уважаемая мисс Грейнджер! Мы рады проинформировать Вас, что Вы назначаетесь на должность… Главного префекта! – Урра! Трижды ура! Кто бы сомневался, конечно… – Ну я, между прочим, сомневалась. – Ой, Герми, Герми, скромность тебя погубит. – Да скромность тут не при чём. Вот Ханна, к примеру, ничуть не меньше этого заслуживала этой должности. Она как-то целый месяц… Но мальчишки уже не слушают. – Дай значок посмотреть. – Погоди, на свой пока полюбуйся. – Налюбуюсь ещё, Гарри, давай же! – Гермиона не разрешит. – Ладно тебе… Герми! – Особенно, если ты не перестанешь её «Герми» называть. Мальчишки в шутку борются, к моему ужасу, чуть не ежесекундно грозя сверзиться с перил. Здесь, в доме Гарри на Гриммолд Плейс двенадцать, царит кажущаяся безмятежность. Мы играем, болтаем ни о чём, шутим с Тонкс, безуспешно пытаемся уговорить Рема, чтобы нас хоть на пару часов куда-нибудь отпустили, смеёмся и просто бездельничаем. Очень хорошее слово – «кажущаяся»; эта безмятежность именно кажется, мерещится, морочит голову и отводит глаза, дурачит дрожащим маревом августовской жары, а мы охотно поддаёмся. Ведь, в конце концов, мы же обычные семнадцатилетние, единственно волей случая оказавшиеся в гуще событий этой войны. И мы цепляемся за эти пергаментные квадратики, кто в прямом, кто в переносном смысле, подсознательно желая, чтобы конец летних каникул был главной нашей заботой. На деле же, особенно для Гарри, каникулы наши с учёбой имеют мало общего и оборваться грозят не тридцать первого августа, нет, – в любую минуту. «Пусть их! Не беспокойся... Они играют в то, что они счастливы...» Гарри и Рон всё-таки сваливаются, под мой испуганный оклик, – к счастью, не по ту, а по эту сторону перил – и задорно смеются над моим обескураженным видом. Не остаётся ничего, кроме как присоединиться к ним… – Приятно видеть, что вашей драгоценной жизни ничто не угрожает, Поттер. Едким презрительным тоном брошеная реплика развевает марево нашего веселья, как порыв сквозняка. Снейп стоит внизу и явно уже некоторое время за нами наблюдает. Гарри от неожиданности выпускает моё письмо из рук, и листки, вертясь и кувыркаясь в воздухе, планируют вниз. – Добрый день, профессор. Снейп на приветствие не отвечает. Отвернувшись, он пристально изучает что-то в прихожей, затем, вытянув руку, отводит портьеру и обнажает дыру в стене, где раньше висел портрет миссис Блэк. – Поттер, а вам, случаем, не приходило в голову, что так и дом развалить недолго? – Вообще-то это сделал я, – спокойно отвечает ему появившийся Рем, – и эта стена не несущая. Здравствуй, Северус. Снейп лишь коротко кивает в ответ. – Ах, да, – замечает он вполголоса. – Я и забыл, что здесь проживает не один скорбящий склонный к безрассудству гриффиндорец. Я хватаю Рона за руку, удерживая его, а заодно и себя от какой-либо непоправимой глупости. Гарри бледнеет, даже невозмутимый обычно Рем, кажется, вздрагивает. Несомненно довольный произведённым эффектом Снейп, как ни в чём не бывало, переводит разговор на другую тему. – Что ж, о мерах безопасности в этом доме, пожалуй, поговорим позже, а сейчас я хотел бы обсудить кое-что с вами, Поттер. Наедине. – Конечно, профессор, – процеживает Гарри сквозь зубы. – Давайте пройдём в гостиную. – Во гад, – выдыхает Рон, когда они уходят. – Эй, Герми, ты чего? – Ничего, – я только что замечаю, что всё ещё держу его за руку и поспешно отпускаю. – Нормально. Пойду… подберу свои бумаги. Я спускаюсь вниз, оставляя немного растерянного Рона, по дороге едва не забывая, что мне понадобилось внизу, просто желая как можно быстрее оказаться в одиночестве, прийти в себя, зализать грубо разбереженную рану и без слёз оплакать конец наших каникул.
Дверь на кухню закрылась с неприятным хлопком, заставившим меня вздрогнуть. Хлопать дверью я, вообще-то, не собиралась. Просто так вышло. – Чёрт, – тихо сказала я. Прозвучало несмело и натянуто. Что поделаешь, не умею я ругаться. Невыплеснутые эмоции свернулись в мерзкий сгусток под сердцем, дыхание перехватило от тупой боли. Я немного постояла на месте, прижав к груди руки, затем подошла к шкафу и достала с одной из полочек жестяную коробку из-под чая, в которой хранила смесь трав для лечебного настоя. Когда боль проявилась впервые, прошлым летом, я испугалась, что это последствие едва не убившего меня проклятия, и отправилась с мамой в лечебницу святого Мунго. Однако целитель, внимательно выслушав всю историю и осмотрев меня, лишь покачал головой. «Должно быть, просто от переживаний. От нервов. Попробуйте успокаивающий настой». От боли травки помогали. От «переживаний» – не слишком, и время от времени всё начиналось заново. Коробочка была полной доверху; я открыла её слишком резко, и измельчённые душистые травы: валериана, мелисса, полынь – просыпались на стол. Смахнув их на письмо из Хогвартса, я вытряхнула сор в раковину. Затем, закрыв, решительно вернула коробочку на место. Вот так, обойдусь и без лекарств. Села за стол, с ногами забравшись на деревянный стул, положила подбородок на колени, сжалась в комочек, принялась убаюкивать боль. На кухне стояла тишина, даже мухи, утром настырно доводившие своим жужжанием до исступления, угомонились и лишь лениво ползали по пыльному окну. Тени их смешно передвигались по столу, по небрежно брошенным листам. От рук и пергамента горьковато пахло травами. – Гермиона? Что с тобой? – Рем прикрыл дверь так же аккуратно, бесшумно, как и открыл её перед этим. Называть его Ремом, не профессором или мистером Люпиным, оказалось на удивление легко. Какой месяц назад меня подобная фамильярность, пожалуй, шокировала бы; всё-таки Рем Люпин намного старше нас. Сириус тоже был старше, но Сириус, Сириус – это совсем другое… Рем, при всей своей сердечности, не пытался казаться ни свойским, ни легкомысленным, напротив, мягко, но непреклонно блюл дистанцию. Всё как-то вышло само собой: когда прибыли мы с Роном, Гарри с Ремом жили здесь уже с середины июля и обращались друг к другу исключительно по именам. Нам не оставалось ничего другого, как последовать примеру. – Ничего, – я расправила листки пергамента, прижала их подвернувшимся под руку стаканом. Под донышком немедленно расползлось пятно. Опять кто-то оставил на столе грязную посуду… – Нам будут нужны новые учебники, кое-какие вещи. Тонкс… – …обо всём позаботится, не беспокойся. – Хорошо. Мне просто неловко доставлять ей столько лишних хлопот… – Гермиона. – Да, я понимаю, если мы сами отправимся на Диагон-алею, то не исключено, что это выльется в гораздо большие неприятности. Рем вздохнул; отодвинув стул, сел напротив. – Гермиона, что тебя так расстроило? – Меня? Да ничего, вроде. А ты не в курсе, что у профессора Снейпа за дело к Гарри? Он неловко заёрзал. – Извини. Это опять что-то секретное? – Отчасти, – кивнул Рем. – Знаешь, лучше будет, если Гарри сам расскажет вам, сколько сочтёт нужным. – Конечно. Мы надолго замолчали. Я тупо глазела в письмо. Только не думать о… нет, не думать… вот, какая у профессора МакГонагалл примечательная «М» на подписи: чёткая, остроконечная, ни намёка на какие-либо завитушки и, в то же время, полная изящества… – Гермиона, с моей стороны, конечно, не слишком тактично задавать подобный вопрос, но тем не менее: не увлечена ли ты, случайно, профессором Снейпом? – Что?! – я подскочила и вскрикнула, пребольно ударившись локтём о край столешницы. – Мерлин правый, извини! Сильно ударилась? – А-ага… на самый нерв попала. Рем, как тебе только в голову могло прийти подобное? Ой… – Гермиона, прости, – Рем успокаивающе вытянул перед собой руки, – я вовсе не хотел тебя шокировать. Мне всего лишь бросилась в глаза твоя резкая реакция на слова профессора Снейпа. Ну, я и подумал… Знаешь, – он чуть отвёл взгляд, – в учителей нередко влюбляются. – Не в него, – процедила я, растирая ушибленный локоть. Неловкость вырвавшейся фразы я осознала не сразу. Рем выжидающе молчал, и волей-неволей мне пришлось продолжить, силой вытолкнуть изо рта слова: – В Сириуса. К щекам прихлынула кровь, застучала в висках, на миг мне показалось, что после подобного усилия я по крайней мере месяц не смогу произнести ни слова. Рем кивнул, чересчур спокойно, и тут я запоздало поняла, что именно этого ответа он от меня и добивался. Слава Богу, не другого. – Должно быть, на четвёртом курсе? – осторожно уточнил Рем. – Да не на третьем уж, – буркнула я, немного дуясь на него за подвох. Первая наша встреча с Сириусом Блэком к возникновению нежных чувств, что и говорить, не располагала. Раненый, бледный как смерть Рон, взбешённый Гарри, готовый броситься на противника с голыми руками, и я – трое детей в заброшенном доме против коварного оборотня-предателя и тёмного мага, правой руки Того-Кого-Нельзя-Называть. Однако… Оказывается, можно думать о Сириусе и улыбаться. – Конечно, на четвёртом. Он же был такой… казался… просто невероятным! Безвинно осуждённый, беглец, верный друг, умный, загадочный, не сдающийся… …а ещё эти мальчишки, такие ротозеи. «Гермиона, ты же тоже девочка!» – господи, ведь я думала, что никогда не прощу Рону этой глупости. Другие мальчишки, глазевшие на меня во время бала. И Виктор. Виктор Крум, надменная знаменитость, а на самом деле – исключительно деликатный и немного стеснительный неуклюжий Виктор. Бедный, я бы, безусловно, влюбилась в него без памяти, не окажись поблизости Сириуса. Сириуса, который затмевал всех. – Так тогда казалось. И ещё – что он всё подмечает: и мой ум, и… словом, всё. Что симпатизирует, флиртует. Я думала, это лишь Гарри с Роном не замечают, а я-то всё вижу. А потом был этот ужасный дом. И он, совсем другой: поникший, почерневший, озлобленный. Я отказывалась верить своим глазам, злилась, искала объяснения, пусть даже и самые нелепые… По щекам текли слёзы, расплывались на столе, на брюках большими мокрыми пятнами. Нет, я не плакала, они просто текли сами, безо всякого усилия с моей стороны, изливались вместе с воспоминаниями. – …отказывалась принимать его таким: опустившимся, сломленным. А потом его… – я шмыгнула носом. Слезам стало тесно, не все пробивались наружу, встали в горле, мешая говорить… – Он… Рем прикрыл глаза ладонями, тяжело вздохнул. – Он ушёл, – глухо произнёс оборотень. – Повтори это. – Он ушёл, – покорно повторила я. И мир не перевернулся. И сердце продолжало биться. И я сидела себе и дальше на стуле, поджав ноги, как ни в чём не бывало. А в груди, как ни странно, больше не болело. Рем осторожно коснулся моего плеча. – Теперь легче? – Да. Рем… ты замечательный, – слёзы продолжали бежать – откуда они только брались? – но умиротворённо, словно летний дождь, пролившийся после долгого и грозного бурчания грома. Он смущённо пожал плечами. – Чужие беды – не собственные, с ними справиться проще. И всё же, послушай старика, не цепляйся за прошлое, отпусти своих призраков и живи дальше. Я и не подозревала, насколько скоро я пожалею об этом разговоре. Пожалею, что перестала прятаться за призраков прошлого, ревниво хранить обрывки выцветающих чувств. Пожалею о том, что снова решилась на любовь, и снова проиграла. Чем дальше, тем большую власть над нами обретает прошлое; ведь там остаётся всё больше событий, переживаний, и вес их всё сильнее тянет нас за собой.
Отмазка: «Пусть их! Не беспокойся... Они играют в то, что они счастливы...» - М. Метерлинк
Пост N: 2525
Зарегистрирован: 17.05.05
Откуда: Подмосковье
Отправлено: 23.06.07 23:01. Заголовок: Re:
Rendomski
Ого! Ух ты! Офигеть!!!
Очень прошу простить меня за такое бурное проявление эмоций, но по-другому не получается. Это один из тех фиков, которые начинаешь считать завершенными, если они долго не получают продолжения, а когда все-таки это происходит, то...
...ходишь и своим глазам не веришь.
По-прежнему очень и очень. Этого действительно стоило ждать ;)
О. Еще одну сказку вытаскиваем из папки прекрасных незавершенок... Отличная новость. Спасибо, Rendomski, за продолжение. Я очень рада, правда. Жаль бывает, когда хорошие истории оказываются брошенными, а мне очень хотелось бы узнать, чем завершится именно эта история.
Rendomski Да! Я так ждала, я знала, я верила, что Вы его допишете!! Отправлюсь сейчас перечитывать заново остальные маски, чтобы освежить впечатления, а потом обратно в темку.
XSha Буду ждать отзыва, прохлаждаясь в Красном уголке
Lecter jr У меня не менее бурный восторг от долножданных отзывов. Я уже успела соскучиться. Спасибо :).
Египетская Мау Я надеюсь, что она завершится тем, что я её допишу. И даже пораньше, чем к концу пятилетки .
Voice Сердечно благодарю за веру в продолжение! А освежить воспоминания мне самой уже приходится зачастую, хотя, казалось бы, каждая строчка выстрадана…
*** – Ну, никак я не пойму, почему именно он… – процедил Рон. Я деликатно умолчала о том, что назначение Драко Малфоя Главным префектом навряд ли оказалось для меня досаднее, чем очередное назначение Рона. Ещё и часу не прошло с тех пор, как он горячо заверял меня, что должность квиддитчного капитана никоим образом не помешает выполнению им обязанностей префекта, однако уже на собрании Рон украдкой чертил что-то, подозрительно напоминающее схему квиддитчной атаки, и, когда Ханна раз обратилась к нему, рассеянно выпалил: «Я согласен с Гермионой». Мне оставалось лишь вздохнуть и морально приготовиться к уже ставшему привычным двойному грузу префектских дел. Надо признать, Малфой отнёсся к своим обязанностям более чем ответственно, не позволяя себе в наш с Роном адрес ничего серьёзнее чуть подчёркнутой холодности в голосе. Когда же между нашими и слизеринскими пятикурсниками разгорелся спор явно не по теме, от Малфоя равно досталось представителям обоих факультетов. И всё же, выйдя по окончании собрания из кабинета и оказавшись в окружении слизеринской компании, испытывать, насколько новоприобретённая объективность Малфоя распространяется за пределы собрания префектов, я не решилась. По привычке вскинув голову, я постаралась как можно незаметнее проскользнуть мимо, но едва не столкнулась с неожиданно заступившим дорогу Ноттом. Смерив меня полным презрения взглядом (сердце заколотилось, мысли отчаянно закружились вокруг так неудачно спрятанной в кармашек сумки палочки…), он уставился поверх моей головы на остальных и насмешливо бросил: – Что, Малфой, унизили до нечистокровки? Я помянула про себя недобрым словом Рона, исчезнувшего сразу после собрания. Спину только что не жгло от неприязненных взглядов. Обернуться? Но не хотелось оставлять за спиной Нотта. Чушь, вообще, я что, просто обойти его не могу? – Кого унизили, – вальяжно протянул Малфой, – а кого и повысили. За спиной засмеялись. Кто-то недоумённо начал: «Эй, ты кого…». Усмешка на лице Нотта сменилась злостью, он покосился на меня и отвёл руку, явно намереваясь то ли толкнуть, то ли ударить. Я резко дёрнула вверх сумку и запустила руку внутрь, уже не заботясь о скрытности. – А ты чё тут встала, как… – Эй, что здесь происходит? Нотт сунул руки в карманы. Я обернулась. В дверях кабинета стояли Энтони Гольдштейн из Рейвенкло и Сид Огден, префект шестого курса Хаффлпаффа. – Разговариваем, – не задумываясь, пояснил Малфой, глядя на обоих с лёгкой снисходительностью, как на слабоумных. – Ладно, идёмте отсюда. Слизеринцы, переглянувшись, отправились следом, даже Нотт, хотя и с видимой неохотой. Энтони подошёл ко мне. – Всё в порядке? Может, тебя лучше проводить? – Не беспокойся, – отрезала я, ещё не прийдя в себя после стычки. Мне стало неудобно за резкий тон, но и извиняться, вроде бы, было не за что, поэтому я просто отвернулась и отправилась восвояси. Энтони, однако, не отставал. – Что-то новенькое, а? Малфой, защищающий магглорождённых, – он хитро подмигнул мне. Я фыркнула. – А в лицо Малфою сказать было бы слабо? – А смысл? – парировал Энтони. – Я, что, похож на гриффиндорца? – Ни капельки, – честно заявила я, невольно улыбаясь в ответ. Он деланно хлопнул себя по лбу. – Мерлин правый! Угораздило же меня спросить девушку, в устах которой это – не комплимент. – Положительный ответ, я полагаю, тоже не комплимент? Да уж, тут изначальный вопрос был не слишком достоин факультета Рейвенкло. В тёмно-карих глазах заплясали озорные искорки. – Зато ответ – достоин. А вот это был комплимент… Я взбежала вверх по лестнице легко, словно тело лишилось вдруг веса, и лишь в самом конце её подумала, что неплохо было бы и выдохнуть. И вообще, людям обычно свойственно дышать. Уже пройдя половину ведущего в Гриффиндорскую башню коридора, вдруг рассмеялась своей мысли. Боже, ну что за глупости! Разволновалась как последняя дура, а ничего особенного-то и не произошло, Энтони всегда нормальным парнем был, да и пошутить любит… – Ну и долго ты тут стоять собираешься, милочка? Или уже дожились до того, что префекты пароль забывают? – Пароль? Ах, да, «златоглазка». Толстая Леди открыла проход, бурча под нос что-то вроде «…спят на ходу». Ухватившись за перила, я перескочила сразу две ступеньки и побежала к себе, чтобы выяснить пару жизненно важных на данный момент вещей. Какое счастье, что я так и не собралась снять со стены это зеркало, оставшееся от предыдущей обитательницы! Только как можно было назначить Главным Префектом человека, догадавшегося повесить зеркало в самом тёмном углу комнаты? Accio свечи, Incendio! Так и знала, с левой стороны волосы опять торчат дыбом. Хоть нос чернилами не запачкала, как водится… А… – Ой… Привет, Гарри. Гарри сидел у окна с объёмистым фолиантом на коленях и выглядел немного сбитым с толку. Хотя, готова была поклясться, на какую-то секунду он улыбнулся. – Привет. Извини, не хотел тебя напугать, но ты ведь сама разрешила мне заниматься у тебя в комнате… И правда, разрешила. Не в библиотеке же ему, и тем более не в гостиной со снейповыми книгами работать. В первых числах июля Волдеморту стало известно полное содержание пророчества, в связи с чем над Гарри нависла большая, чем когда-либо, опасность – ведь самым простым способом разрешить двойственность пророчества было уничтожение одного из противников. Гарри был срочно переправлен Ремом Люпином на Гриммолд-Плейс, родственников Гарри тоже убедили скрыться, даже в отношении нас с Роном были приняты меры безопасности. Остаток лета Гарри был посвящён дополнительным занятиям, в основном практическим. Мы с Роном с утра закрывались на кухне или по своим комнатам, в то время как Рем, или Тонкс, или они вдвоём гоняли нашего друга до седьмого пота. Следовало ожидать, что с началом учебного года подготовка Гарри не прекратится; правда, меньше всего мы ожидали, что она будет перепоручена Снейпу. Неужто история с окклюменсией была недостаточно показательна, чтобы продемонстрировать: из общения их двоих не выйдет ничего толкового? Либо… либо подготовка включала нечто, что не могло быть поручено никому другому. Гарри сразу дал понять, что ему не позволено распространяться на тему обучения у Снейпа. Рон лишь мрачно заметил, что Снейп наконец-то осуществит, хотя бы на одном ученике, давнюю мечту о преподавании Защиты от Тёмных искусств («Бойтесь мечтаний, они иногда сбываются», – невесело отшутился Гарри). Пару раз, не сдержав любопытства, я заглянула в книги, которыми щедро нагружал его профессор – все они так или иначе касались – кто бы мог подумать! – истории. Что бы Снейп Гарри не преподавал, за дело он взялся основательно, и такой подход внушал уважение. – Конечно, конечно, – поспешила заверить я, чувствуя, как по щекам и шее расползается предательский румянец. Всё нормально, ничего страшного: девушка вошла к себе в комнату, посмотрелась в зеркало. Я машинально пригладила волосы. – Только сядь за стол, пожалуйста, ты же сам себе свет загораживаешь. И книгу положи по-человечески, ещё уронишь или помнёшь. – Ладно, не переживай, – Гарри закрыл книгу и постучал палочкой по украшенной затейливым тиснением обложке, уменьшая увесистый том и превращая его в обычный справочник по Гербологии. – Тебе всё равно теперь стол нужен будет. – Нет, не волнуйся. Я в библиотеку иду, можешь продолжать. – Да… – Только не пытайся убедить меня, что ты уже закончил. В библиотеку я, если честно, не собиралась. Эта фраза вырвалась непроизвольно, словно бы Гарри вот-вот мог уличить меня в чём-то… неподобающем, и я торопилась избавить себя от его общества. Поспешно затолкав в сумку стопку вытащенных после занятий учебников и конспектов, я выскочила из комнаты, кляня себя за идиотизм. По крайней мере, хватило ума не прибавить: «То есть, извини, я никуда не собираюсь и, вообще, не знаю, что говорю». Две девочки из Рейвенкло хихикнули, когда я проходила мимо в читальном зале и заработали возмущённый взгляд мадам Пинс. Я выбрала стол подальше от них, в который уже раз неудержимо краснея. Да хватит, в конце концов, с чего это, собственно, я решила, что они обо мне шепчутся? Ни хихикать, ни сплетничать тут не о чем, всего-то и поболтали с Энтони минут пять. Хотя, если честно, он необычайно симпатичен. Я, почему-то, первым делом всегда обращаю внимание на глаза, а глаза у Энтони чудесные: густого шоколадного цвета, живые, постоянно сияющие от неуёмного любопытства. И ещё ему очень идёт теперешняя короткая стрижка, намного лучше тех неаккуратных патл, что он носил в прошлом году… Кстати, в библиотеке он часто бывает…
*** Энтони пригласил меня в первые же выходные, когда школьникам разрешили выбраться в Хогсмид, и это вызвало у Рона такую бурю негодования, что пришлось на довольно повышенных тонах напомнить, что я ему не младшая сестра. Гарри, в свою очередь, добавил, что не припомнит, когда и Джинни-то слушалась Рона, за исключением, возможно, тех случаев, когда её мнение совпадало с мнением брата; судя по всему, в деревню наша компания отправилась порознь. Поэтому тем субботним утром меня терзали не только волнения перед свиданием, но и укоры совести, не желавшей принимать в расчёт даже то, что подобные «ссоры» в течение последних шести лет имели место сплошь и рядом. А свидание было просто замечательным! С Энтони можно было пообщаться на самые разнообразные темы, подольше потолкаться в канцелярском магазинчике Скриптенштука и без помех закупиться ингредиентами для зелий. Наверное, в первый раз мне не пришлось застрять у «Отменнейших товаров для квиддитча». Это было так неожиданно, что я в лоб спросила у Энтони, разве он не интересуется, и была сражена небрежным ответом, что обо всех новинках всё равно удобнее узнавать из «Квиддитч сегодня», а не из рекламных плакатов. Напоследок, впервые в жизни меня не то что не тащили из книжного магазина силой – напротив, я с удивлением обнаружила, что мне ещё придётся и подождать на выходе. Впрочем у Энтони было целых две уважительных причины. Во-первых, он, оказывается, свободно читал на латыни, так что в его распоряжении был целый дополнительный отдел (я поклялась заняться моей латынью всерьёз – давно пора). Но это мне, правда, довелось узнать несколько позже. Вторая же причина прояснилась сразу на выходе, когда Энтони вручил мне пакет со словами: – А это подарок. Я издала что-то неопределённое, совершенно не представляя, как реагировать. Энтони тоже, кажется, смутился и бросился объяснять: – У тебя ведь, вроде, недавно день рождения был… Я точно не выяснил когда, извини… Так, с днём рождения! Я застыла, не веря своим ушам. Что и говорить, годы общения с Гарри и Роном приучили меня к мысли, что о моём дне рождения вспоминают лишь по прошествии нескольких дней, а затем ещё день-другой смущённо перешёптываются у меня за спиной, прежде чем со сконфуженным видом выдать что-либо в роде: «Гермиона, нам очень стыдно, но мы совсем забыли. Ну, в общем, мы тебя, конечно, поздравляем. Только подарок, вот, мы тебе как-нибудь позже подарим, не обижайся уж…». Правда, Виктор всегда присылал поздравления вовремя, но, тем не менее, письмо – это совсем другое дело… – Спасибо, – выдавила я, в конце концов. – Это… и вправду неожиданно. Я повертела пакет в руках, мучительно вспоминая правила хорошего тона: положено ли посмотреть подарок сразу или отложить на потом. Любопытство взяло своё: я запустила в пакет руку и достала книгу. По тёмно-фиолетовой обложке ползал золотистый серпантин, складываясь в заглавие: «Джейн Даглас. Развенчание сказки». Название казалось смутно знакомым… – Сам я ещё не читал, – честно признался Энтони, – но наши очень хвалили. Бестселлер этого лета. Я кивнула – вполне возможно, что какая-то похожая реклама попадалась мне на глаза в магазине – и ещё раз повторила: – Спасибо. Мы двинулись дальше вдоль улицы, и с опозданием я подумала, что самым логичным выражением благодарности был бы поцелуй. Просто невинный, ни к чему не обязывающий поцелуй в щёку. Чуть порозовев, я мысленно обозвала себя дурой, и, пытаясь хоть как-то восполнить упущенное, со всем допустимым в пределах здравого смысла кокетством добавила: – Если пожелаешь, всегда можешь взять у меня почитать. – Непременно! – Энтони заметно приободрился, и я перевела дух. Всё-таки я, кажется, умудрилась не загубить этот чудесный день! – Ты, наверное, быстро читаешь… Мы неспешно гуляли по главной улице Хогсмида, изредка совершенно случайно задевая друг друга рукавами. Мимо прошла довольно большая и оживлённая компания. Нам пришлось посторониться, и Энтони осторожно взял меня под локоть. Я напряглась: отчего-то неимоверных усилий стоило не расплыться в широчайшей и глупейшей из улыбок. Обычное прикосновение, не чета страстным объятиям, которым отдельные личности любят предаваться прямо у нас в гостиной, отозвалось в теле сногсшибательной волной тепла и приятного возбуждения. Он не торопился отпускать меня и когда компания прошла мимо. Я прислонилась плечом к его боку и, млея от удовольствия, вдохнула прохладный, слегка пахнущий прелью осенний воздух. – Мы с друзьями договорились встретиться в «Бочке», – сменил вдруг тему Энтони. – Присоединишься или у тебя другие планы? – Нет, – рассеянно ответила я. – То есть, да. В смысле, – я рассмеялась, – никаких планов. С удовольствием присоединюсь. А где эта «Бочка»? – Как где? А, извини, это мы «Кабанью голову»* так прозвали. Ну, вроде как игра слов… В «Кабаньей голове» было довольно темно и впридачу к обычным ароматам, – я поморщилась – сильно накурено. Энтони пропустил меня вперёд; я замешкалась, не зная, куда идти, но тут нас окликнули. За длинным столом собрался непривычно пёстрый контингент. С некоторым облегчением я тут же взяла на заметку Терри Бута и, как ни странно было его здесь видеть, Колина Криви – знакомые лица в новой компании всегда придавали мне смелости. Правда, знакомое лицо Блейза Забини было явно не в счёт: даже самый спокойный и приемлемый из слизеринцев оставался слизеринцем. Ещё с четверыми: двумя девушками и двумя ребятами – я знакома не была, хотя на глаза мне они явно попадались. – Тиль, это что? – обратился Энтони как раз к одной из девиц. – Неудачная попытка превращения в тигрёнка? – Нет, это абсолютно удачная попытка покраситься! – девушка задорно рассмеялась и мотнула головой, демонстрируя окрашенные прядями в рыжий и чёрный недлинные, до плеч, но густые волосы во всей красе. – Придётся тебе новую фотосессию устраивать, Колин, – она щёлкнула чуть смутившегося Колина в нос и снова повернулась в нашу сторону, обращаясь на сей раз ко мне. – Оттилия Ди. Лучше просто Тиль. Местный кошмар. – Гермиона, – я улыбнулась, но на фоне тирады разговорчивой собеседницы моё представление прозвучало холодновато. – Этим и знаменита, – добавил Энтони, доставая откуда-то мне стул. – А то, наслышаны, весьма, – Тиль опять отвернулась. – Колин, куда ушли фотки? Мина, у тебя? Передай потом… Я присела, с любопытством осматриваясь. Энтони тут же втянулся в беседу с Терри. Полосатая Тиль общалась самое меньшее с половиной стола одновременно. Темноволосая Мина время от времени демонстративно затягивалась сигаретой. Кое у кого стояли бутылки с масляным элем, но большинство, пользуясь царящей в баре вседозволенностью, распивало огневиски, в том числе и Колин. Последний нервно косился на меня, очевидно, смущаясь от присутствия грозного гриффиндорского префекта. Мне даже стало немного жаль этого смешного парня. – Гермиона, что тебе взять? Изначально я, несомненно, рассчитывала на эль. Однако общая развязная атмосфера, похоже, передалась и мне, а несчастный вид Колина стал последней каплей. Не хотелось совсем уж ставить товарища по факультету в неудобное положение. И нельзя сказать, чтобы мне было так уж неинтересно попробовать… Но… – Ребята, – собравшись с духом, осведомилась я, – а как вы решаете проблему с местными стаканами? – Стаканами? – Терри жестом заправского фокусника достал искомый предмет из-за пазухи. – А зачем вам стакан, мисс Главный префект? – Для огневиски, для чего же ещё? – как ни в чём не бывало ответила я. Честное слово, выражение Терри стоило невообразимых усилий, затраченных на эту фразу! Но он поспешил взять себя в руки, вытащил палочку и сосредоточился. – Voila, – он протянул мне точную копию стакана. Я собралась было ответить в тон ему: «Merci», – но тут Энтони шлёпнул приятеля по руке. – Дай даме оригинал, балда! Твоего дубликата и на час не хватает. – Спорим, чей дольше протянет? Энтони кивнул и, повторив процедуру, вручил мне оригинал. – Каждый пьёт из своего, заметь. – Без разговоров. Несмотря на спёртый воздух, сигаретный дым и шумных девиц, я вдруг почувствовала себя как… нет, не дома, но как где-то, где я подспудно давно мечтала побывать…
Вечерело. По лугам вдоль Хогсмидской дороги расползался туман. Существовала, однако, некая закономерность в том, что холодная и тёмная вода из озера превращалась в тяжёлый, промозглый туман, а золотистая и обжигающая горло жидкость из стакана – тоже в туман, но тёплый и расслабляющий… Я отчаянно цеплялась за ускользающую мысль, каким-то шестым чувством всё же осознавая, что к завтрашнему утру эти примечательные закономерности покажутся, по меньшей мере, странными… – …значит, следуем инструкции. Тридцать пять шагов на север, восемь оборотов вокруг себя, пять шагов на юго-запад… – Клад вы, что ли, искали? Только обороты здесь причём? – Мы про заклятые замки, Гермиона. Это запирающее – ну, очень смешно, Юэн, – заклятие называется «плясунчиком»: перед запертой дверью требуется станцевать или выполнить ряд каких-то определённых действий. – Ладно, так, говоришь, выполнили вы всё по инструкции, и не открылось? – Нет. Более того, на последнем шаге ты упираешься прямёхонько в эту долбаную дверь. Заперто, как и было. Один попробовал пройти, другой… Затем попробовали за точку отсчёта взять центр; центр ещё пересчитали несколькими способами. – Угу… – Какая-то белиберда была на полу написана, от неё попробовали начинать – без толку. – И? – А вот тут-то и наворот, однако. – Та-ак, как говоришь там было? Тридцать пять шагов на юг… – Север. Восемь оборотов, пять на юго-запад, двадцать семь на восток… – Гмм… – Какая-то фигура, что ли, должна получаться? – Думайте, думайте. – Стой. Так, тридцать пять на север: раз, два, три… – Энтони, а тебе обязательно прямо сейчас выяснять? – Не мешай!.. двенадцать, тринадцать… – Где вы там застряли? Чёрт, а Гольдштейн что вытворяет? – Тю-тю, префект готов. – Энтони, уймись, пошли быстрее, а то получим по полной. – Ой, там тестрал! – Поздравляю. Корова это. – Вытащите, пожалуйста, префекта из кустов. – Акцио префект, что-ли? – Кстати, а за декана-то мы не выпили. – Выпить за декана – это святое. Возвращаемся! – Блейз, дурак! За вашего декана есть лишь один тост – за его отсутствие. – Энтони, давай-ка десять шагов на восток и прямо по этой дороге. – Будет повод выпить в следующий раз. – Нам повод не нужен, мы не алкоголики. – Колин, ты слыхал историю, как нас в прошлом году Снейп в «Бочке» застукал? – Филомина Кроускин! Кончай цеплять моего парня! – Я его не цепляю. Я на него вешаюсь.
Туман упорно не желал рассеиваться. Зато он оказался отличным прикрытием, чтобы бегло чмокнуть на прощание Энтони в щёку. Задумываться о причинах такой необычной погоды у входа в Гриффиндорскую башню было недосуг.
* Hog’s head можно перевести не только как «Кабанья голова», но и как «хогсхэд», мера объёма в 238 л или же бочка такого объёма.
Пост N: 73
Зарегистрирован: 17.12.05
Откуда: Россия
Отправлено: 29.06.07 17:11. Заголовок: Re:
Rendomski Я в восхищение, спасибо!! Кстати, просматривала свой дневник и среди записей перых впечатлений о этом фике нашла запись: "было бы очень забавно почитать об этом от лица Грейнджер" Спасибо за исполнение мячты!
*** «Напоминашки». Сиречь, бумажки для заметок, на первый взгляд, неотличимые от обычных, разве что блеклым цветом. В яркий они окрашиваются, когда подходит время выполнить намеченное. Родители были в восторге, и я даже решилась оставить им пару пачек. Если кто из посторонних и заподозрит неладное, скажут, что сувенир из Японии. Наконец-то, нормальные напоминашки. Тонкс сочла забавным снабдить меня аналогичным товаром от Фреда и Джорджа. В назначенный момент бумажки отлипали и с пронзительным свистом принимались носиться по комнате, вызывая бурное негодование Косолапа. «Вселастик». Этот пункт я не вычеркнула, а, достав упомянутый предмет, аккуратно стёрла. Тоже замечательная вещь, справляется и с написанным шариковой ручкой, и чернилами. «Мятные з. карамельки» (з. означает «зубочистящие»). Вычёркиваем. Кстати, оказывается, это обязательный атрибут всякого хогвартского любителя «повеселиться, особенно выпить». Да уж, дожились… Если субботний вечер был посвящён научным изысканиям на тему «что есть шотландский виски и чем его закусывают», то утро воскресенья я провалялась в кровати, списав лёгкую головную боль на феномен похмелья (правда, не далее чем вчера меня горячо заверяли, что от чистого виски похмелья не бывает, однако и мигрени за мной до сих пор не водилось). За обедом выяснилось, что сплетни о вчерашнем загуле в Хогсмиде уже разошлись. Я ощутила себя не вполне в своей тарелке. У Рона был мрачно-самодовольный вид «говорил же я, что до добра это не доведёт». В пику этому лицемеру пришлось намекнуть любопытствующим, что главный префект тоже человек, и что нечего делать из двух-трёх порций огневиски пинту. Возможно, именно эти страшные слухи послужили причиной того, что с утра меня никто не беспокоил, и, отложив даже реферат по Трансфигурации, я принялясь за изучение своего подарка. За аляповатой обложкой «Развенчания сказки» скрывалось интереснейшее исследование о взаимоотношениях волшебников и магглов на притяжении веков, «охватывающее не только исторический, но и ряд социальных и культурных аспектов», как гласила аннотация. Я с трепетом увидела в оглавлении множество вещей, о которых профессор Биннс не упоминал ни словом, да и большая часть попавшихся мне ранее под руку книг касалось их на уровне дешёвых брошюрок вроде «Почему магглы предпочитают неведение?». Считаные часы до обеда пролетели как один… Но вернёмся к списку покупок… «Заколка для волос». Эх-х… Я убрала за ухо зажёванный локон. Глупо, конечно, но с мальчишками заходить в косметический магазин я стеснялась. Всё-таки это очень интимно, даже если ничего особенного мне и не требуется. Придётся просить у мамы; правда, не совсем я представляю, что мне требуется… Потратив около часа на упражнения в простейшей Трансфигурации и жалкие попытки результатами колдовства хоть как-то собрать свою шевелюру, я оставила это безнадёжное занятие и спустилась к Лавендер и Парвати. – Девушки! – взмолилась я. – Сделайте милость, одолжите что-нибудь, чем волосы заколоть можно было бы. Однокурсницы переглянулись и радостно заулыбались. Чересчур радостно. – Конечно, Гермиона, проходи, – пригласила меня Лавендер, в то время как Парвати достала косметичку, размерами и весом явно превосходящую даже мою сумку с учебниками. Далее от меня требовалось лишь время от времени терпеливо повторять, что мне не нужно ничего особенного, никаких «ракушек», подвесок, цветочков, косичек, шпилек. Единственное, в чём я согласилась с нашими красавицами – что волосы лучше собрать не на затылке, а повыше; в противном случае, короткие пряди быстро выбивались из хвоста. Естественно, девушки тут же устроили мне практическое занятие и, попытки с пятой удовлетворившись результатом, отпустили. – А не поведаешь ли нам, что подвигло тебя на смену причёски? – загадочным тоном спросила Лавендер. – Увольте уж, – я невольно поморщилась. Но подружки явно были готовы биться за истину до конца. – Гермиона, толку-то отмалчиваться? Слухи и так уже ходят. Ну же, чем всё закончилось? Не хочешь – мы больше никому, ни-ни. Конечно, не хочу. Вот уж какие слухи меня отнюдь не обрадовали. Снейп, вообще-то, гадостей говорит немало, но угораздило же его задеть больную для некоторых тему. – Закончилось всё тем, – сердито ответила я, – что отныне я буду собирать волосы и избавлюсь хотя бы от одного повода для придирок, – Парвати и Лавендер с изумлением переглянулись. – А если так желаете знать подробности, то звучала сия тирада приблизительно так: «Грейнджер, волосы магглорождённой девственницы в данном зелье не используются, так что извольте позаботиться о том, чтобы они не плавали в вашем котле». Подружки уставились на меня, поражённые. – Э… извини, – пробормотала Лавендер, краснея. – мы и вправду не знали. – Мы… другое… неважно, – Парвати замялась. Тут я поняла, что девушки безо всякой задней мысли намекали совсем на другое, сама смутилась и, неловко попрощавшись, вышла. А в конце концов, могли бы и без обиняков спросить: «Что у тебя с Энтони Гольдштейном?» – или что-то в этом роде. Сами виноваты, вечно у них все разговоры мимикой и полунамёками: «Значит, так?» – «Ну…» – «И?..» – «Хи-хи!» – «Ух ты! А?..» – «Да так…». За шесть лет я так и не привыкла к подобному способу общения, но осточертели мне эти ужимки безмерно. Вся в раздумьях, я не сразу заметила двух девчонок-первокурсниц, скромно притулившихся на ступеньке у моей двери, и даже едва не прошла мимо. – Привет, что стряслось? – повернулась я к ним, спохватившись, и постаралась улыбнуться более-менее непринуждённо. – Мисс Грейнджер, – робко начала одна из них (имени её, в отличие от другой девочки, Стефани, я вспомнить никак не могла), – мы уже были у профессора МакГонагалл, и её не нашли, так можно вам… – Во-первых, – с напускной строгостью оборвала я, – никаких «мисс Грейнджеров». Гермиона, ясно? Во-вторых, не можно, а нужно. В чём дело? – Фергус Сейдхью ревёт на пятом этаже, – деловито доложила Стефани. – Плачет? – Фергуса Сейдхью я помнила хорошо. Невысокий мальчишечка с пламенно рыжей шевелюрой, я даже уточняла у Рона, не родственники ли они. – А из-за чего, вы не знаете? – У него папа умер. Он ещё вчера утром письмо получил и ходил какой-то не в себе, а вечером в газете написали. Субботний выпуск «Пророка» так и валялся у меня непрочитанный. Я вздохнула. Ещё одна жертва. Боже, ну, когда это всё закончится? Теперь придётся мальчика как-то утешить, подбодрить; тщательно взвесив слова, подобрать нужные, что успокоят, не разбередят душу пуще прежнего… – Значит, где-то на пятом этаже? – уточнила я. – Да, он там сидит под статуей волшебника, ну, такого толстого, с посохом и ругается. – М-м… Бэрдока Малдуна? – Может… – И ещ… – начала было первая девочка, но запнулась на полуслове. – Да, что ещё? – Он там уже часа четыре сидит, – добавила она, косясь на Стефани. Я озабоченно покачала головой. Давненько… С другой стороны, наверняка, уже выплакался и извёлся, вымотался, так что надо будет просто немного подбодрить его и отвести в спальню. «Может, попросить помощи у Гарри и Рона? – пришло мне в голову, пока я спускалась вниз. – Они хоть и балбесы, но чуткость в подобных случаях им не чужда. Кроме того, с мальчиком им будет легче найти общий язык». Стоя на лестнице, я высмотрела в гостиной две лохматые макушки – рыжую и чёрную – и направилась к друзьям. – Рон, Гарри, – оба уставились на меня и вмиг посерьёзнели. Мой вид был явно не из весёлых. – У одного ученика с первого курса погиб отец. Надо бы с ним поговорить… – Конечно, – Рон с энтузиазмом тряхнул головой, словно и не дулся на меня последние два дня. – Никаких проблем. Кто он? – Фергус Сейдхью. Ты, должно быть, помнишь… – Сейдхью? – с неожиданной злостью в голосе переспросил Гарри и, когда я ошарашенно промямлила: «Да», – даже вскочил: – Гермиона, да ведь Сейдхью был Пожирателем смерти! Его авроры убили. В «Пророке» на первой странице была статья! Я отшатнулась, потрясённая – и внезапным поворотом событий с Сейдхью, и этой вспышкой негодования со стороны Гарри. Почему эти газетёнки печатают самое важное, когда я не успеваю их читать?! И что мне теперь делать? Бросить небрежно: «В таком случае, его неприятности – не нашего ума дело», – и присоединиться к приятелям? Перед глазами встал образ Фергуса: хрупкий, рыжеволосый, забившийся в какой-то угол, подальше от всех. – Гарри, а так велика ли разница? – я почувствовала, что тоже злюсь. На него, за неожиданную чёрствость. На себя, за такую глупую оплошность. Следующие слова были продиктованы, скорей, чувством противоречия, нежели состраданием: – Даю тебе слово, что этот мальчик Пожирателем не был, и ему теперь точно так же больно и одиноко, как и любому другому. Развернувшись, я практически выбежала в коридор, не оборачиваясь, и бесцельно блуждала по школе, пока раздражение на всех и вся не улеглось, уступив место полной растерянности. Не разыскивать же мне, в самом деле, этого мальчика, что я могу ему сказать? Что сожалею о смерти его отца? Глупость. Что жалею его? Он, вероятнее всего, просто оскорбится. Может, вернуться и извиниться перед Гарри? Но… но ведь не так уж я была неправа. К тому же, проблема с Фергусом, какой бы щекотливой она ни была, определённо касается меня как префекта. Может, разыскать Энтони, вдруг поможет хотя бы советом? Ну, нет уж, нечего строить из себя дуру при каждом выходящем за рамки привычного случае. На какое-то время я нашла соломоново решение и, незамедлительно проследовав к личным покоям профессора МакГонагалл, постучала в дверь. К сожалению, мне, как и первокурсницам ранее, застать декана на месте не удалось. Потоптавшись под дверью, я нехотя отправилась на пятый этаж. В конце концов, попытка – не пытка. Фергус нашёлся там, где я по описанию Стефани и предполагала: у статуи Бэрдока Малдуна. По правде говоря, сходство мальчика с Уизли ограничивалось шевелюрой. Невысокий, с очень изящными, мелковатыми, пожалуй, как для мальчика, чертами лица и ясными серо-зелёными глазами чуть вытянутой формы. Фергус сидел прямо на полу, опустив растрёпанную рыжую голову на колени и вяло играя с полосатой серой кошкой, пристроившейся у него в ногах. Стоило мне приблизиться, как кошка шмыгнула в тень за выступом стены и куда-то удрала. Фергус неохотно поднял голову и посмотрел на меня. Он уже не плакал – не «ревел», по выражению Стефани; будь на его месте любой другой ребёнок, я бы сочла это добрым знаком. Но от него, мальчика с другой стороны баррикад, я не знала, чего и ожидать. – Привет, – осторожно заговорила я. – Можно мне сесть рядом? – Отстань от меня, ладно? – он аж оскалился как зверёныш, обнажив из-под верхней губы мелкие белоснежные зубки. – Да, конечно, пожалуйста. Но для этого мне придётся вначале немного пристать, а? – пока он не успел возразить, я села, прислонившись к статуе, и попыталась завязать более-менее отвлечённую беседу. – Это твоя кошка? – Нет, – мрачно буркнул Фергус и уставился в пол. Ладно. Переживём. Разобрав в уме ещё несколько вариантов начала разговора, я остановилась на наименее, как мне показалось, неудачном. – Знаешь, здесь, конечно, неплохо, но ночевать всё же не стоит. – Ну и не ночуй, – огрызнулся мальчишка, продолжая буравить взглядом каменные плиты. – Не-а, не буду, – я старательно игнорировала его нарочито-грубый тон. – И тебе не советую. – Не твоё дело. Некоторым образом, вообще-то, моё. Но ладно… Почему он не хочет возвращаться в Гриффиндор? Я уставилась на свежую ссадину, багровевшую на выступающей скуле. Подрался? Не из-за этого ли колебалась подружка Стефани? Придётся взять на заметку на будущее не бросаться сломя голову на выручку, а вначале досконально выяснять обстоятельства. Похоже, что били всё-таки свои. В противном случае, он сидел бы в нашей башне, а не здесь. И однокурсники, рискнула предположить я дальше. Будь тут замешаны старшие, девочки бы пожаловались, а ровесников выдавать не стали. К тому же, вряд ли старшие осведомлены, что вот этот рыжий малый и есть Фергус Сейдхью. Уверена в своих размышлениях я была отнюдь не полностью, но решила рискнуть: – Если ты боишься, можем попросить профессора МакГонагалл… – Ничего я не боюсь! И вообще, меня завтра забирают отсюда! – взорвался Фергус, вскакивая на ноги. Я с удовлетворением подметила, что волшебное слово «боишься» действует на мальчишек всех возрастов. – Тем более, видишь, как всё нелепо выходит: завтра за тобой приедут, а ты ночуешь бог знает где да при том на полу. Мальчишка, насупившись, глядел на меня сверху вниз. Я опасалась, как бы он, разозлившись, не удрал куда подальше, но, к счастью, так просто он сдаваться не собирался. – Так вот, мы можем найти профессора МакГонагалл, и тебя на ночь устроят в отдельной комнате. Но, думаю, лучше было бы тебе вернуться в общую спальню и постараться наладить отношения с однокурсниками. – Меня переведут в Дурмштранг, – задрав острый подбородок, объявил он с абсолютной уверенностью одиннадцатилетнего. Я с трудом подавила улыбку. – В таком случае, тебе тем более нечего опасаться. Ты хочешь уйти из Хогвартса, утерев всем нос, или удрать тайком? Поставленный таким образом, вопрос оказался риторическим. Я поднялась на ноги и велела ему следовать за мной. По дороге я решила ещё раз заглянуть к профессору МакГонагалл и с радостью заметила под дверью полоску света. Мне вполне хватило за вечер одного ребёнка с проблемами, целая компания подобных сорванцов, которых следовало вразумить не причинять вреда своим сверстникам, – это было бы чересчур. Профессор была у себя. Переводя пристальный взляд то с меня на Фергуса, то обратно на меня, она внимательно выслушала мой рассказ и велела нам обоим подождать минутку за дверью. Фергус уже усиленно клевал носом и, казалось, не среагировал даже на упоминание об отце. Однако, очутившись в коридоре, он вскинул голову и уставился на меня в упор. Прозрачные серо-зелёные глаза предательски заблестели от набежавших снова слёз. – Тебе бы перепало, если бы ты меня не нашла. Только не пори чушь, что тебе жаль, что мой папа умер, или в этом роде, – выпалил он как на духу накопившиеся злость и боль. – Нет, – откровенно ответила я ему. – Я – магглорождённая, и, сам понимаешь, мне не жаль мистера Сейдхью. Но я вправду сожалею, что ты лишился отца. Фергус удивлённо моргнул, попытался было опять вытаращиться, но то ли сонливость, то ли недоумение взяли своё – он опустил голову, скрывшись за рыжей чёлкой. Я позволила себе чуть улыбнуться. Моральное превосходство над одиннадцатилетним – невелика победа, но пускай это будет небольшой местью юному Фергусу за мои мытарства с ним.
Rendomski Всегда поражалась, насколько яркие и симпатичные у Вас персонажи, легкое перо и неисчерпаема фантазия) Интерес не отпускает ни на секунду. А у Гермионы педагогический талант)
Voice Искренне рада, поскольку Гермиона - барышня дотошная и даже немного занудная, и в её части повествования действие развивается достаточно медленно (несмотря на мою редакцию ).
*** «Arcana magiae arcanorum» дразняще красовалась на нижней из недосягаемых для меня полок. Самое большее, что я могла себе позволить – это, встав на цыпочки, поскрести корешок кончиками ногтей. Призывать литературу с полок мадам Пинс строго-настрого воспрещала, и я разделяла её опасения по поводу сохранности книг, но, что и говорить, определённое неудобство этот запрет причинял. Я выглянула в зал, изучая проходы между стеллажами напротив, затем проверила соседние – стремянки ни следа. Мадам Пинс, правда, тоже видно не было. Вернувшись к своей полке, я уставилась на книгу, терзаемая сомнениями. Ведь я постараюсь очень аккуратно… – И которая тебе нужна? – от неожиданного вкрадчивого шёпота по спине пробежали мурашки. Вытянув руку, Энтони указал на первую попавшуюся книгу; рукав задрался, обнажив загорелое предплечье. – Эту? – Левее, – также прошептала в ответ я и прикусила уголки губ, пытаясь не расплыться в идиотской улыбке. – Эта? – Ещё чуть левее. – Вот эта? – Энтони стоял почти вплотную, сбивая дыханием отдельные прядки с виска мне на щёку. Я подавила искушение пропустить нужную книгу и растянуть эту волнующую игру, доведя её до чуть нелепого, хоть и логичного в своей простоте конца. Или просто словно бы ненароком сделать маленький шажок назад и упереться спиной в, должно быть, не менее напряжённую высокую фигуру… – Она самая. Энтони выступил из-за спины и, достав с полки «Arcana magiae arcanorum», протянул мне. – Спасибо. Глаза цвета тёмного шоколада с любопытством скользнули по обложке. – Криптомагия? Я слышал, что классикой считается учебник Тремана. – Знаю, но он в Запретной, – я направилась к своему столу, Энтони шёл рядом. С какой-то даже грустью я подумала, что пора бы уже смириться с тем, что я такова, какова есть, и перестать сожалеть о несовершённых мною маленьких глупостях. Конечно, меня влекло к этим обычным для моего возраста вещам: тесным объятиям, сочным поцелуям, – до сих пор представлявшим для меня почти неизведанную сферу. Возможно, влекло даже чересчур, и я опасалась за физическим общением утратить то, что делало наши с Энтони отношения особенными, отличными от коротких интрижек Лавендер и Парвати. Показушно-откровенные страсти и грязные шепотки за спиной – это было не по мне. Энтони интересовал меня не только как парень, но и как интересный собеседник, родственная душа, и я очень надеялась, что интерес этот взаимен. Ведь у меня были основания так полагать… если я, разумеется, сделала правильные выводы из имеющихся фактов… Мысли путались, что по крайней мере, достоверно указывало на одно: я была влюблена по уши! – Разве у тебя проблемы с разрешением? – Прости? А, нет, но для общего ознакомления мне пока что хватит. – Проект? – Нет, так, для себя, – я чуть смешалась, невольно ища, куда деть руки, и в итоге вцепилась обеими в книгу, прижав её к груди. – Как тебе сказать… Хочу навести на свой дом какие-нибудь чары секретности. У меня за родителей всё время сердце не на месте, они ведь магглы, и если… мало ли что… – я сбилась от волнения. – Знаешь, у одного мальчика из наших как раз на днях отца убили – тебе, как префекту, наверняка, тоже приходилось сталкиваться с подобным. Я умолчала о том, что случай с Фергусом в корне отличался от моего. Так или иначе, именно он подвиг меня снова задуматься над проблемой безопасности родителей, и на сей раз приемлемое решение, кажется, было найдено. – А кому не приходилось?.. – понимающе пробормотал Энтони. – Так вот… Мне и пришла в голову мысль. Только я не знаю, справлюсь ли… – Ну, если взять ненаходимость, то это довольно несложно, сглаз из раздела… – Нет, нет, – я замотала головой, – ненаходимость – это чересчур ненадёжно, я же не гостей отпугивать собираюсь. Подумываю о чём-либо посерьёзнее, вроде чар Верности. Я бы взяла на себя роль Хранителя… – А, это, конечно, насколько я слышал, довольно продвинутое волшебство, – задумчиво произнёс Энтони, не отрывая от меня глаз. – Может, стоит посоветоваться с кем-нибудь из учителей? Скажем, хотя бы и с Флитвиком? Я пожала плечами. – Думаешь, стоит? – одновременно на память пришли десятки тайком выученных заклинаний, Дамблдорова армия, не говоря уж о Многосущном отваре на втором курсе – чистейшей воды везение, как я сейчас ясно понимала. Интересно, какая бывает первая реакция учителей, когда эти балбесы ученики вдруг решают обратиться к ним за советом: облегчение или настороженность? Энтони ободряюще улыбнулся. – С другой стороны, ты большинству взрослых волшебников сто очков вперёд дашь, а? В любом случае, идея замечательная! Опустив глаза, я смущённо улыбнулась в ответ. – Зда-ровы, – с ноткой нарочитой развязности выпалил подошедший Рон, бросая сумку на стол и окидывая Энтони оценивающим взглядом. – Погодка – не в квиддитч играть, а жаб разводить. Квофла под носом не видать, бладжеры скользкие, попробуй, направь их, куда положено. Интересно, можно ли инвентарь дополнительно заклясть… Ай, подлюга! Появившийся следом за Роном и явно собиравшийся поздороваться Гарри был прерван ругательством на полуслове. Мадам Пинс неодобрительно шикнула, угрожающе постукивая палочкой по стеллажу. Рон молча скривился, не отвечая на мой испуганный шёпот. Лишь когда библиотекарь удалилась, он, скрипнув зубами, извлёк из-под стола за шкирку Косолапа. – Герми, он опять меня укусил, гад! – Дай его сюда, как ты держишь, ему же больно! – Ещё бы, вон какое пузо нажрал! – Лапсик… Ты ему хвост, небось, отдавил? – Не прикасался я к твоему зверю. Он сам постоянно ко мне лезет. Гой твой кот. – Кто? – переспросил Энтони Гольдштейн, почёсывая Косолапа за ухом. – Ну, или как там, гей. Голубой, в общем. – Я бы сказал, рыжий, – съязвил Гарри. Рон насупился и погрузился в разбирание содержимого своей сумки. – Как его вообще сюда занесло-то? – поинтересовался Энтони. – С животными же в библиотеку нельзя. – А повадился, вот, последнее время за мной ходить. Подержи его, пожалуйста, – Энтони заметно поколебался, прежде чем протянуть руки. – Не бойся, он не кусает всех без разбору. Избавившись от ноши фунтов в тридцать весом, я выложила из сумки учебники. – Главное – вынести его отсюда, чтобы мадам Пинс ничего не заметила. Однако, завидев пустую сумку, рыжий ненавистник тесных замкнутых пространств извернулся в руках Энтони и, злобно мяукнув, шмыгнул обратно под стол. Рон невозмутимо подтянул ноги. Я присела и принялась шёпотом успокаивать и уговаривать Косолапа, но без толку: усы его топорщились, жёлтые глазищи настороженно сверкали, кончик хвоста подёргивался. – Погоди, – Энтони осторожно коснулся моего плеча. – Сядь, дай ему утихомириться («Он не утихомирится, пока жив», – слышно пробормотал Рон). Я сейчас. Через минуту он вернулся с уже знакомым мне Юэном Стеббинсом, оказавшимся любимым племянником мадам Пинс. Убрав злосчастную сумку с глаз долой, я всеми правдами и неправдами убедила Косолапа выбраться наружу, и Юэн в охапке вынес его наружу, откупившись от суровой тётки невинной улыбочкой. Отмахнувшись от благодарностей, Энтони отправился к своим. – Если захочешь, присоединяйся к нам в следующий раз, – добавил он напоследок. – У нас не скучно. Остаток вечера Рон демонстративно молчал, я отвечала ему тем же, а Гарри после пары осторожных попыток примирения явно разозлился на нас обоих и тоже замкнулся. Как обычно, они покинули библиотеку раньше меня, и лишь через пару часов, собравшись уходить, я спохватилась, что им о своём плане и словом не обмолвилась. «Нехорошо получается», – укорила я себя. – «Энтони всё выложила, а старым товарищам – ни-ни. А с другой стороны, может, это им стоит задуматься, как получилось, что человек, который близко общается со мной меньше месяца, в отличие от них, сам заметил, что я готовлюсь к чему-то особенному?» Вот только не задумаются мальчишки, даже выскажи я свои упрёки им в лицо. Есть вещи, которые за шесть лет знакомства нисколько не изменились. Изменилось моё отношение к ним, но ставить это Гарри или Рону в вину было бы абсурдно. Мы растём, мы изменяемся, и однажды ты замечаешь, что закрывать глаза на определённые разногласия больше невозможно. «Глупость», – попыталась было я возразить себе. – «Мы столько лет дружим. Неужели всё окончится в одночасье из-за единственного жалкого пустяка?» Если бы единственного. Если бы жалкого. Если бы пустяка. И не в одночасье, нет, – из года в год мы становились всё более непохожими. И мы давно уже не сплочённое гриффиндорское трио, у нас разные интересы, разные цели. Разные пути в жизни. Я остановилась у окна. Снаружи было темно, неровное стекло отражало моё лицо, слегка коверкая. Я повела головой – уголок губ изогнулся в неестественной усмешке, затем выпучился нос… А дружба – она не исчезнет без следа. Как бы то ни было, я не оставлю Гарри перед лицом его страшного предназначения. Но и не стану лицемерить, прежде всего – перед собой, делать вид, что всё остаётся по-прежнему – потому что это было бы наихудшим предательством нашей дружбы.
*** – Нет, нет, нет, Фиби… не торопись. Постарайся вначале как следует сосредоточиться. – Я уже сосредоточилась, – усталый взгляд рейвенкловской четверокурсницы был направлен сквозь кактус, принявший квадратную форму подушечки для иголок. – Значит, сосредоточься сильнее. Всё время держи в уме окончательный результат трансфигурации. – Я помню. Но сильнее сосредоточиться у меня не выходит! – Разве что на ковырянии прыщей, – коварно хихикнула пристроившаяся рядом подруга, явно пытаясь пофлиртовать с симпатичным префектом. Фиби протестующе воскликнула. – Прекрасно, – невозмутимо продолжил Энтони. – Сосредоточься же на превращении так, будто ковыряешь прыщи. – Ох, припомню я ему это замечательную методику! – развеселился Терри. Человек со стороны ни за что бы не догадался, что двое неразлучных приятелей были ядром этого небольшого кружка. На роль души компании куда больше, на первый взгляд, подходила гиперактивная Оттилия или педантичный, не упускающий ни единой мелочи Гарет. Тем не менее, именно эти двое: язвительный дотошный Терри и более мягкий, общительный Энтони, юные эрудиты, готовые подхватить любую тему, от малоизвестных областей волшебства до маггловского искусства, развить дискуссию или закидать собеседника вопросами, – именно они удерживали вокруг себя остальных, находя общие интересы, уравновешивая амбиции, сглаживая острые углы. С третьего, по меньшей мере, курса, насколько я помнила совместные занятия по Арифмантии, с Терри и Энтони тесно общалась Падма Патил – их троица чем-то напоминала нашу. Изредка она подсаживалась к «библиотечной компании», как сами они себя шутливо именовали, но чаще занималась отдельно, хотя и в пределах слышимости, втягиваясь порой в интересующие её разговоры. По словам Энтони, Падма с лета устроилась в какую-то фирму арифмантом и с трудом совмещала занятия и префектские дела с работой, присылаемой по почте. (Я по-хорошему завидовала целеустремлённости рейвенкловки, ведь сама до сих пор не могла определиться, с чем связать будущую карьеру. Или это близкое общение с Гарри приучило не загадывать далеко в будущее, которое может и не настать?..) Гарет Каллахан был, наверное, единственным за всю историю учеником, рискнувшим добровольно попросить Снейпа о дополнительных занятиях. Отказ профессора оскорблённый в лучших своих чувствах Гарет трактовал как невольное признание Снейпа в недостаточной компетенции. Филомине Кроускин повезло больше: профессор Флитвик лично занимался с ней теоретическими основами колдовства. Оттилия Ди определяла область своих интересов как «комплексную алхимию», в которую, по-моему, входило буквально всё. Продолжительные её монологи, отличавшиеся постоянным перескакиванием с пятого на десятое, производили впечатление по верхам нахватанных знаний; не у одной меня время от времени возникало желание подловить Ди на недалёкости, однако, судя по всему, до сих пор этого не удавалось никому. Молчаливый Блейз Забини на моей памяти особыми способностями не блистал, но редкие замечания его отличались меткостью – или колкостью – и нередко провоцировали безудержные споры, в которые Забини вмешивался редко, больше наблюдая или прислушиваясь. Слизеринец, как ни крути. Не исключено, что во мне говорило предубеждение в отношении членов традиционно враждебного факультета, но когда раз Мина охарактеризовала Блейза: «тихий, бесконфликтный человек», фраза застряла у меня в уме и, бесконечно проигрываясь, исказилась до «тихий бес, конфликтный…». Кто совершенно не вписывался в «библиотечную компанию», так это Юэн Стеббинс. Неглупый, но простоватый и немного восторженный малый нередко становился объектом тонких острот, а порой и издёвок, значительную часть которых, боюсь, даже не замечал. К его мнению особо никто не прислушивался. Меня терзало подозрение, что присутствие Юэна в этом, что и говорить, снобском кружке объяснялось, в основном, его доверительными отношениями с мадам Пинс и свидетельствовало о толике своеобразной прагматичности моих новых приятелей. Безусловно, подобный взгляд меня отчасти коробил, и, едва уяснив неловкое положение Юэна, я невольно взяла его под своего рода опеку, по возможности терпеливо растолковывая недопонятые им моменты или поправляя ошибки. В данный момент, однако, моё внимание было поглощено… да, моим парнем, чёрт возьми! Долой ханжество! – и в ответ на реплику Терри я лишь промычала что-то неопределённое. – Говорю, припомню я ему… – Любовь, – с вычурным драматизмом прошептал Забини, прерывая Терри, – лишает нас разума. – Скажешь тоже! – возмутилась я. – Вообще-то я Тиль с Криви имел ввиду, – слизеринец ехидно усмехнулся, мотнув головой в сторону входа, где, в самом деле, оживлённо выясняла отношения упомянутая парочка, не повышая голосов, зато рьяно жестикулируя. Тиль резко развернулась к Колину спиной, пихнув его при этом сумкой, и зашагала к нам. – Психичка! – вполголоса огрызнулся ей вслед Колин. – Нечистокровка, – не оборачиваясь, выпалила Ди. Оскорбление предназначалось не мне; да я и много раз себя уговаривала, что оно и не оскорбление вовсе, а единственно констатация факта, определяющая лишь отношение к этому факту говорящего – а подобное отношение характеризует скорее говорящего, причём не самым лестным образом. Но ощущение всё равно осталось неприятное, будто за шиворот плеснули холодной воды. Грязной. Остальные, казалось, были шокированы не меньше. После нескольких секунд неловкого молчания Энтони не выдержал: – Неплохо было бы и извиниться, а Оттилия? – Это за что ещё? А, извиняюсь, – небрежно бросила в ответ та. – Прошу не обращать внимания. Никого из присутствующих сие просторечие не касается. Не имею совершенно ничего против магглорождённых. Однако вон то мелкое ничтожество иначе как нечистокровкой не назовёшь. Будучи абсолютной посредственностью, он пытается списать все свои неудачи на дискриминацию со стороны чистокровных. – Занятная терминология, – констатировал Блейз. – Но я бы на твоём месте был поосторожнее с некоторыми двусмысленными выражениями. – Ты из Слизерина, радость наша, а я – из Рейвенкло и говорю, что думаю. – Странно. Я всегда считал, что в Рейвенкло думают, что говорят. – Представь себе, у нас это одно и то же. Я не собираюсь миндальничать из-за парочки идиотов, перечитавших всяких даглас-маглас или какого-нибудь сопливого мрачно-дидактического чтива в духе «за бедного сквиба замолвите слово». А ежели им вздумается пораспинаться на тему «Ди – Пожирательница смерти», так презумпцию невиновности ещё никто не отменял… Горшок под кактусом с громким щелчком треснул, и Энтони поспешно вернулся к своей подопечной, бросив на меня украдкой виноватый взгляд. – Даглас, скажем так, читала и я, – не выдержав, я прервала грозивший затянуться монолог Тиль, – и особых призывов против чистокровных там не заметила – до уровня идеологии Пожирателей смерти, во всяком случае, автору далеко. – Не хватало ещё, чтобы Энтони решил, будто прогадал с моим подарком! – А я так и не дочитала, – подняла голову Мина. – Когда началась старая литания на тему «как здорово было при кельтах и как христианство всё испортило»… – она пренебрежительно махнула рукой и умолкла. Мало что не подпрыгивающий на стуле от нетерпения Терри, казалось, только этого и ждал: – И зря! С кельтами мадам Даглас, конечно, дала маху, зато остальное!.. Один анализ причин и следствий крестовых походов стоит всей лишней белиберды. Никогда не забуду, как Биннс целый урок мусолил, почему Ричарда прозвали Львиное Сердце и как он отправился воевать против гипотетических арабских потомков Слизерина, – а я, знай, старательно конспектирую! – чтобы в конце урока пробубнить: «Ну, всё это, правда, чистейший вымысел, с историческими фактами ничего общего не имеющий, и детально разбирать эту историю мы не будем». – Помню, – подхватил Забини. – Говорят, что слизеринцы прошлых лет во время этой лекции неизменно выпытывали у Биннса подробности, вот у него и вошло в привычку выкладывать их сразу. – А Потайную комнату он, несмотря ни на что, до сих пор считает легендой… – Да не в этом дело! – не выдержав, высказалась во весь голос Тиль, но, оглядевшись, поспешно перешла на прежний шёпот. – С историей и культурологией у Даглас, положим, и впрямь не так уж скверно, как могло быть. Вот только эту часть оценят единицы, интеллектуалы вроде вас. А прочая серая масса пищит от её разбора современной ситуации, до которой, Гермиона, дорогая, ты явно не дочитала, иначе не утверждала бы с такой горячностью, что никаких поношений в адрес чистокровных книга не содержит. – Не дочитала… – растерянно признала я. – Н-да, про современность, конечно, передёрнуто порядочно, хотя доля истины в утверждениях Даглас есть. Про вырождение чистокровных, к примеру, – эти маггловские генетические схемы выглядят достаточно убедительно. И магглорождённым, полагаю, впрямь труднее пробиться, нежели волшебникам из известных семейств. Минимальная система льгот была бы вполне уместна. – Вздор! Не нужны нам никакие льготы! – фыркнула я. – Как вообще можно судить о людях подобным образом, всех под одну гребёнку – чистокровные налево, магглорождённые направо? – Полукровкам разорваться, – хмыкнул Юэн, его, как обычно, проигнорировали. – Видишь, Терри? Говорила я, что умные люди тебя с этой идеей разделают под орех, – торжествовала Тиль. – Да и законы генетики, хотя и выглядят в интерпретации Даглас как аксиомы, большей частью основываются на вероятностях. На вероятностном их характере автор, правда, внимания не заостряет. Также, то ли умышленно, то ли по неведению, она умалчивает о том, что многие семейства намеренно практиковали родственные и даже инцестуальные браки с целью сохранения особых способностей, к примеру, адепты Тёмных искусств, провидцы. А для избежания негативных последствий кровосмешения, как утверждают некоторые, существовали специальные ритуалы. – Вполне возможно, – вмешалась вдруг Падма. – Ты же говорила, что генетические законы вероятностны, – а на вероятностные события как раз с помощью волшебства очень легко оказывать влияние. – Не знаю, по какому принципу действовали эти ритуалы, да и существовали ли таковые вообще. Но почти факт, что у потомков Кассандры Трелони отсутствуют способности к ясновидению из-за того, что сия дама была известна многочисленными связями на стороне… – Факт из серии «все знают», Тиль, – поморщилась Мина. – а вот мой прадед говорит, что Трелони могла воспользоваться каким-то благоприятным положением звёзд и присвоить себе способности рода на несколько поколений вперёд. Достоверно-то как раз, что большую часть предсказаний она сделала после Стодневной войны, когда многие были одержимы идеей, как предвидеть и предотвратить подобные катаклизмы в будущем. – Помогло, как видишь, не очень, хотя, судя по нашей Трелони, Кассандра должна была замахнуться нехило. – Как сказать, Трелони дура дурой, но порой скажет – как в воду глядела. – Она, вроде, больше по шарам… «Да уж, порой как скажет…» – я отложила домашнюю по Рунам, чувствуя, что в таком рассеянном состоянии точно не учту всех тонкостей последовательности символов. Могла бы знаменитая Кассандра Трелони прихватить ещё пару поколений. Глядишь, предотвратила бы историю с Волдемортом, а нет – так её правнучка хотя бы не накликала беды на Гарри лично… – Слушай, ты из-за книги такая расстроенная? Энтони опустил мне на плечо руку, я на секунду прикрыла её ладонью, коротко пожала. – Нет, Энтони. Честное слово, нет.
По возвращении я обнаружила у себя в комнате не только Гарри, но и Рона, который, примостившись на полу у камина, маялся какой-то ерундой. – Привет, – бросил он. Гарри быстро покосился в сторону открывшейся двери, пододвинул книги, освобождая мою половину стола, и, не проронив ни слова, вернулся к своему учебнику, водя кончиком пера вдоль какой-то схемы и беззвучно шевеля губами. Я передвинула лампу с абажуром уютного оранжевого цвета на край стола, поскольку Гарри держал книгу почти вертикально, читая в тени и совершенно не заботясь – как всегда! – о подходящем освещении. Казалось, он так привык скрытничать, что закрывал свои таинственные книги с зачарованными обложками даже при нашем с Роном приближении. Разумеется, лучше уж перестраховаться, чем выдать себя по небрежности кому-то из посторонних. Однако, постоянное нервное напряжение уже заметно сказывалось на Гарри: эта его вечная усталость, несвойственная прежде язвительность… Выложив на стол учебники, я, тем не менее, первым делом не взялась за неоконченные задания, а ухватила с полки «Разоблачение сказки», подгоняемая азартом и щемящим чувством неловкости, плюхнулась за стол и нетерпеливо перелистала книгу до заключения, описывавшего пресловутую современную ситуацию. Лишь подметив, что у меня аж пересохло во рту, я отдала себе отчёт в том, насколько волнуюсь. Книги бывали скучными, не всегда в них находилась нужная информация, иногда они лгали, но таким образом – заманить увлекательным повествованием, а под конец подсунуть безвкуснейшую ложь – книги меня ещё ни разу не подводили, никогда не ошарашивали подобным двуличием. Затаив дыхание, я читала и отказывалась верить собственным глазам. Буквы складывались в потрясающе популистскую компиляцию фактов, омерзительную в своём правдоподобии – вот только правды в этом подобии было на ломаный кнат. Помилуйте, какая гегемония чистокровных? Уизли, вот, тоже чистокровные, но разве их причислишь к «подавляющим всякую инициативу и новаторство предубеждённым чиновникам» (потомок старинного рода как раз, отложив пергамент и книги в сторону, пытался заколдовать подушку, на которой сидел, чтобы та парила в воздухе)? Нет, без сомнения, определённый кланизм волшебному сообществу присущ, но не больше и не меньше, чем любому другому – можно подумать, мало я историй о полезных связях наслушалась от коллег своих родителей. Если, скажем, карьера Лавендер сложится хуже, чем карьера Падмы, то уж скорее из-за того, что Падма занимается делом, тогда как у Лавендер одни забавы на уме – чистокровность Падмы тут не при чём. И взбреди кому в голову принять на работу Винсента Крэбба вместо Дина Томаса, парня, может, развязного и легкомысленного, но толкового, то посочувствовать можно только работодателю. И… Рон сверзился на пол, громко непечатно выругавшись, что-то звонко разбилось вдребезги, осколки разлетелись по комнате. Я подскочила от неожиданности, захлопывая книгу; эхом отдавшийся хлопок возвестил, что Гарри синхронно скопировал меня. – Извиняюсь, – побагровел Рон. В осколках угадывалась моя любимая кружка с Гарфилдом. – Герми, не переживай, я сейчас всё приведу в порядок. – Приводи, и отправляйтесь-ка к себе, – выдохнула я. – Поздно уже. Рон призвал осколки, снова уселся по-турецки на пол и уставился на кучку перед собой в глубоком раздумье. Ко мне закралось серьёзное подозрение, что приятель в поту лица вспоминает элементарное Репаро.
*** Вечер, в который мы как-то раз решили навестить Хагрида, поначалу казался ясным и даже тёплым, но стоило нам троим спуститься в низину, как горло перехватило от стылой влаги, чудом не оседавшей вокруг инеем. – Пикси-докси, – клацнул зубами Рон, поленившийся доставать тёплое пальто, и ринулся вперёд. – П-прибавьте шагу, не то окоченеем. Мы с Гарри охотно последовали его предложению, но длинноногий Рон всё равно первым обогнул грядки, запрыгнул на порог и пару раз с нетерпением стукнул в дверь. – Хагрид, мы пришли! Дверь отворилась, и Хагрид посторонился, пропуская нас внутрь. Из-за спин ребят я не сразу с лёгким удивлением обнаружила, что мы – не единственные гости. На колченогих грубо сколоченных табуретах за столом уже сидели, не доставая ногами до земли, двое гриффиндорских первокурсников: бодро озирающийся по сторонам круглолицый коренастый Денни Иден и, как ни странно, Фергус Сейдхью, осторожно выглядывающий из-за плеча приятеля. Фергус вернулся в школу примерно через неделю после похорон. Вполглаза я приглядывала за ним и, к собственному облегчению, признаков возобновления вражды с однокурсниками не замечала; Денни же, улыбчивый паренёк из маггловской семьи, и вовсе ходил за Фергусом по пятам. Видимо, лишь недавно узнавший о волшебном мире одиннадцатилетний просто не способен был воспринимать теперешнюю войну и идеологические распри всерьёз. – Вот и лады, что вы подоспели, – прогудел Хагрид. – Раздевайтеся, грейте чайник – поди, постыл ужо, – а я счас ентих негодников провожу. – Профессор!.. Э-э, мистер Хагрид! – Денни проворно соскочил с табурета. – Да мы сами, не надо! Честное гриффиндорское, мы в лес больше не пойдём, темно ведь уже! – А ежели светло, то, стало быть, можно, негодники? – Хагрид погрозил пальцем и, не дав Денни и рта раскрыть в своё оправдание, продолжил. – Увижу ещё раз, хоть на опушке – мерлинова борода, отведу к профессору МакГонагалл, так и знайте! – Да вы что, мы всё поняли, мы больше не сунемся!.. Фергус тоже вслед за приятелем поспешил ретироваться к двери. Мальчишки торопливо накинули пальто, на ходу уже заматывая ало-жёлтые шарфы. – Спасибо вам, – тихо проговорил Фергус, избегая смотреть в мою сторону. – И за чай тоже. Доброй вам ночи, сэр. Хагрид, насупясь, отчаянно пытался выдержать строгий вид. Буркнув в ответ: «Доброй ночи», – он зажёг скрипучий железный фонарь и вышел на порог посветить мальчишкам на дорогу. – Але ведь врут как дышат, – неодобрительно покачал головой он, возвращаясь и сдвигая для себя оба табурета, которые только что занимали юные нарушители. Мы уже успели раздеться и заварить чай, который я как раз, натянув на пальцы рукава, чтобы не обжечься, разливала по здоровенным кружкам. – Не сунутся они больше в лес, вишь! Да ентот ирландский малый, Фергус, про лес поболее иных старшекурсников соображает, и что опасно там, понимает не хуже моего. Да всё равно потащилися, сорванцы! Хорошо, Клык их знает теперь, если что, так хоть след возьмёт. Совсем отяжелевший и обленившийся с годами пёс, вытянувшийся на своей подстилке, шумно и горестно вздохнул. – В лес, значит, отправились? – уточнила я без особой на то необходимости, усаживаясь наконец на своё место и принимаясь за сеном и мёдом пахнущий обжигающий чай. – Дык до самого Ежевичного буерака забралися… Ой! – спохватился Хагрид. – Ты же у нас префект-то… Не серчай уж, они, правда, больше не будут. Не сегодня – завтра дожди зарядят, по такой погоде всяка охота пройдёт. Хмыкнув в кружку, я искренне заверила Хагрида, что не стану применять никаких карательных мер. – Да и чего от учеников хотеть, когда порой учителя по лесу как дети малые ходют, – проворчал лесничий. – Понимаю, одно дело – профессор Спраут, знает она свои поляны, где травки полезные растут, и окромя них никуда не сворачивает. Или профессор Флитвик, он с лесным народом водится… А вот взбрело раз летом мадам Хуч не на метле, как обычно, а через лес пешком на другой конец озера отправиться… – Зачем? – заинтересовался Рон. – Купается она там наг…в общем, купается, – Хагрид слегка замялся. Мы дружно попрятали улыбки, кто за ладонью, кто за кружкой, Рон, не выдержав, побагровел и закашлялся. – Так вот, пошла через лес, а болотнянники ей тропинку запутали. И, словом, пришлося искать нам её полдня, даже и заволновались… И Хагрид пустился в продолжительные рассказы о проделках волшебных лесных обитателей: как лешаки в прошлом году второкурсников шишками закидали, да как на окраине Хогсмида боггарт тамошнего травника едва ли не до сердечного приступа напугал… Каждый рассказ неизменно сводился к мысли, что твари, несомненно, «озоруют», но ничего страшного в этом, разумеется, нет. Разомлев, я полулегла на стол, положив подбородок на руки. Краем глаза я наблюдала за Гарри, с щемящей радостью замечая, как он выглядит всё расслабленнее и спокойнее. И у Рона сегодня явно не будет повода ворчать, какие мы серьёзные и озабоченные. Как же всё-таки хорошо, что я поддалась на уговоры ребят и променяла очередной вечер в библиотеке на посиделки у Хагрида! Несмотря на тесноту и захламлённость, в хижине лесничего всё ещё находилось место для частички атмосферы наших первых лет в Хогвартсе, незамутнённых ужасами войны и взрослыми сомнениями. Здесь ничего не стоило поверить в то, что простоватый, но умудрённый годами Хагрид способен терпеливо растолковать и исправить любые наши разногласия, возвратить отношения, которые казались утерянными навсегда… Где, как не здесь и сейчас, было уместнее всего наконец-то поведать друзьям о своём плане поместить родительский дом под защиту чар Верности?.. – Здорово! – восторженно выпалил Рон, едва я закончила рассказ. – Просто здорово! Ну, конечно, кому как не тебе должны приходить в голову такие гениальные мысли? – Рон, я ещё не знаю, получится ли у меня… – Да чего там, обязательно получится! Слушай, так ведь и другие магглорождённые могут поступить так же! И не только магглорождённые – Гарри, ты мог бы защитить своих родственников, не то чтобы они заслужили это… – Забудь, – помрачнел Гарри. – Дурсли скорее умрут, чем позволят мне заколдовать их дом. – Гарри, – я строго посмотрела ему в глаза. – ты сам сказал: «Скорее умрут…». Он растерянно моргнул и прикрыл глаза рукой. – Чёрт, нет… Гермиона, извини, я вовсе не имел в виду… ну, буквально. Дурацкое выражение. – Нет, это ты извини, – вид неожиданно по-детски смущённого Гарри словно привёл меня в чувство. Господи, угораздит же ляпнуть подобное, что за бессердечное пустое цепляние к словам? Разумеется, Гарри не желал смерти своим родственникам, сколько бы от них ни натерпелся. – Конечно же, нет. Но тебе и правда стоило бы попытаться поговорить с ними при случае. – Не знаю… Он замолчал. Я встретилась глазами с непривычно серьёзным Хагридом и поспешно перевела взгляд снова на Гарри. Предчувствие шептало, что я упускаю нечто чрезвычайно важное и что Гарри терзает нечто большее, чем нежелание лишний раз общаться с нелюбимыми родственниками. И тут меня осенило. Ну конечно же, как я могла забыть, где мне впервые довелось услыхать о чарах Верности! – Гарри, боже, ведь твои родители… – Всё нормально, – оборвал меня он хриплым напряжённым голосом, выдававшим прямо противоположное. – История моих родителей тут не при чём. Это хорошее заклинание, и оно не виновато, что.. Виновный своё наказание всё равно понёс, – добавил Гарри жёстко. Я не вполне поняла, что он под этим подразумевал, и, к счастью, хоть хватило ума не уточнять. Меньше всего мне хотелось продолжать эту невесёлую тему. – Вы не ссорьтесь, это самое главное, – добродушно вмешался Хагрид. Я заставила себя улыбнуться, и Гарри ответил на мою улыбку. – Друзья, и семья тоже. Мы, вона, с Гроупиком ему новую пещеру в холмах на зиму подыскали…
*** Стрелка на больших настенных часах щёлкнула, в очередной раз выводя меня из минутной задумчивости. Я столкнулась с профессором МакГонагалл на пороге её кабинета. Она куда-то торопилась, но позволила мне дождаться её здесь, пообещав не задерживаться. Отговорка, дескать, зайду в другой раз, едва не сорвалась с языка; удержалась я не столь из-за не столь из-за привычной готовности не откладывать дел на потом («“завтра, завтра, не сегодня”, – так лентяи говорят»), сколько из-за того, что меня окончательно извели бесчисленные сомнения и метания. Дело было даже не в самих чарах – я проштудировала на эту тему всё, что смогла найти, и не обнаружила в ритуале ничего невыполнимого. Нет, это Рон – казалось бы, чего серьёзного ожидать от Рона! – своей легкомысленной репликой неожиданно поставил меня перед очень неоднозначной задачей. «Слушай, так ведь и другие магглорождённые могут поступить так же!» Разумеется. Казалось бы, и ежу понятно, что могли бы… В порыве энтузиазма я поделилась этой мыслью с Энтони. Тот вяло кивнул в ответ и задумался. Я не вмешивалась; по правде говоря, я ни на секунду не заподозрила, что он размышляет над моими словами. К тому же, глубокомысленный вид был ему очень к лицу. Моим друзьям редко бывало свойственно подобное выражение. Рон почти всегда выпаливал первое, что приходило в голову: не обязательно глупость, но, чего греха таить, первой обычно приходила именно таковая. Что же касается Гарри, то его невозможно было заставить сосредоточиться на заданиях, требующих внимания, но не вызывающих у него интереса. Необходимость выполнять их неизменно приводила к скуке или раздражению. – Не думаю, что тебе следовало бы многих посвящать в свой план, – прервал вдруг размышления Энтони. – Если и стоит делиться своей идеей, то буквально с единицами. Я глянула на него в упор, недоумённо и с возмущением. – Не пойми меня неправильно, – спохватился Энтони. – Конечно, хотелось бы помочь как можно большему количеству людей, но будем реалистами. Чары по силам не всем, и совершенно естественно, что те, кто не справится, невольно станут завидовать счастливчикам. И где гарантия, что кто-то из неудачников – да, или даже тех, кто справился, – не разболтает о плане и не поставит под удар остальных? – Не понимаю, в чём тут риск? – вскинулась я. – Ну, узнают все о чарах, и что? Осведомлённость чар не ослабляет, а с чарами лучше, чем без них. – Дело не в технической стороне, а в психологии. Подобные действия практически несомненно спровоцируют реакцию Пожирателей. Одно дело – осознавать, что тебя просто боятся, и другое – когда тебя боятся настолько, что прибегают к серьёзным мерам защиты. Сейчас они преследуют, – взгляд Энтони помрачнел, – в основном, противостоящих им волшебников или нападают на случайных магглов. Если магглорождённые привлекут к себе внимание акциями вроде массового накладывания чар, удар придётся на них. Дети, которых станут похищать, чтобы выпытать местонахождение родителей, – полагаю, этого не хочет никто… Энтони был прав. Но и Рон был прав, оба по-своему. Дилемма, пришла к выводу я, сводится к тому, можно ли решать вопрос жизни и смерти, исходя из сугубо рациональных соображений. Но почему я (да, знаю, раз уж мне пришла в голову эта несчастная идея, то я в ответе за последствия, и всё же…)? Почему мне вдруг решать, кто достоин шанса уберечь своих близких, а кто – нет? Я должна поговорить с профессором МакГонагалл. Нет, я ещё не готова к беседе с профессором… Профессор вернулась, сухо извинившись за задержку, села за стол, мимоходом убирая на полку какие-то пергаменты. Я ведь могу рассказать просто о задумке с чарами; если уж Рон додумался до идеи помочь таким же способом и другим, профессор МакГонагалл сообразит тем более, и о последствиях тоже подумает… Да только с каких пор мисс Грейнджер изволит советоваться с учителями перед тем, как испробовать очередное заклинание?.. – Я бы хотела посоветоваться с вами, профессор. Я решила навести на дом своих родителей чары Верности, взяв на себя роль Хранителя секрета… Теоретически-техническая часть замысла излагалась без сучка и задоринки, от этой лёгкости веяло просто неподобающей стерильностью, выхолощенностью от бушевавших последнее время во мне эмоций (долой, долой моральные проблемы!). Профессор МакГонагалл слушала внимательно, порой одобрительно, как мне казалось, кивая. – Ваша идея вполне достойна осуществления, мисс Грейнджер, – она сняла очки и, дыхнув, принялась протирать из клетчатым носовым платком. – Следует ещё посоветоваться с профессором Флитвиком, но не думаю, что обнаружатся какие-либо трудности – в вашем возрасте и с вашими способностями подобные чары проблем не составляют, а Филий всегда отзывался о вас наилучшим образом. Недурно, очень недурно, – профессор водрузила очки на нос и сдержанно улыбнулась. Я встала с канапе, собираясь было откланяться и выйти, – и села обратно. – Ещё одно… я подумала, может, так мог бы поступить и ещё кто-нибудь, другие магглорождённые. Была бы только рада помочь…. Но если что-то пойдёт не так?.. Не хочется спровоцировать… – слова давались с трудом – неудивительно, ведь я так и не определилась, что мне сказать и как поступить, я лишь не могла умолчать. Профессор МакГонагалл долго глядела на меня, пронизывающе и вдумчиво. – Я – нет, мы с другими деканами обсудим ваше предложение, мисс Грейнджер. Как бы то ни было, – она снова полуулыбнулась, устало, – благодарю вас за него. Смутившись, я ответила какой-то первой слетевшей с языка любезностью, торопливо попрощалась и выскользнула за дверь. Но прежде чем щёлкнул замок, я успела услышать, как профессор Макгонагалл каким-то чужим измученным голосом тихо произнесла: – Самхейн… кто бы когда сказал старой ведьме, что она станет бояться Самхейна… Ошарашенная этим ни в какие рамки не укладывающимся заявлением, даже не сразу сообразив, что оно не предназначалось для моих ушей, я завернула за угол и налетела на Джинни. – Гермиона, откуда это ты такая мечтательная? Со свидания, небось? – Угу, с профессором МакГонагалл. – О, и как у неё настроение? – Не из лучших. – А, чтоб тебя… – Джинни разочарованно прищёлкнула языком. – Зайду-ка я в другой раз. – А что ты хотела? – невольно заинтересовалась я. – Попросить, чтобы префектом назначили кого-нибудь другого вместо моего братца-идиота. – Джинни... – Шучу я, шучу. Но он, правда, последнее время невыносим. И, между нами, это как-то нездорово. У меня братьев ещё пять штук, сама знаешь, но ни один из них в семнадцать лет не вёл себя так по-дурацки. – Ну, не скажи. Взять хотя бы Фреда и Джорджа… – Фред и Джордж дурачились. Но по-дурацки они себя не вели, – Джинни вздохнула. – Не знаю, как объяснить, но это не одно и то же. – Кажется, понимаю. Но, – я не могла не вступиться за своего непоседливого приятеля, – Джинни, может, в этом-то и соль? Рон всегда мечтал выделиться, не затеряться среди своих «пятерых штук» братьев. – Глупости. Почему бы ему, в таком случае, не пожелать выделиться в лучшую сторону? Ну, да ладно… Пойдём-ка куда-нибудь, а? – она неопределённо махнула рукой, и мы, не спеша, зашагали вдоль коридора. – А должность префекта ему всё равно только в тягость – точнее, была бы, не справляйся ты с обязанностями за двоих. – Не то чтобы совсем, но есть такое дело. Да только на нашем курсе всё равно никого лучше не найдёшь. – Невилл, – уверенно возразила Джинни. Я покачала головой. – А что? Он у вас самый нормальный парень, и ответственный. – Как в личности, я в нём не сомневаюсь, – уж кому, как не мне было знать? – Однако он серьёзно занят подготовкой к экзаменам, сидит в библиотеке дни напролёт и, поверь, лишние заботы ему ни к чему. Это было почти правдой. На самом деле, Невилл готовился к одному экзамену, вернее, к пересдаче С.О.В по Зельям. Парень жутко смущался и держал сей факт в тайне. Лишь я, постоянно натыкаясь на него в библиотеке, не могла не заметить специфику литературы, собранной у него на столе, и вытянула из Невилла подробности. – К экзаменам? Уже? Хорошо, тогда отчего не Дин? – Ах, так вот к чему ты ведёшь. Старая любовь не ржавеет? Пытаешься завоевать симпатию, продвинув на почётную должность? – Ну тебя…
С моих плеч сняли ответственность за решение проблемы, помогать ли другим магглорождённым, – но лишь формально. Долгожданное, казалось бы, обещание профессора Макгонагалл обо всём позаботиться вовсе не освободило меня от необходимости самой определиться: готова ли я дать шанс на безопасность другим и, тем самым, подставить под возможную угрозу жизнь своей семьи? Более того, к прежним сомнениям примешивался теперь ещё и лёгкий стыд за кратковременное чувство облегчения при мысли, что деканы решат всё сами (а мне, дескать, незачем переживать?). Но сильнее всего меня взволновали нечаянные тихие слова, вырвавшиеся у нашего стойкого декана. Самхейн или Хэллоуин, даже в волшебном обществе превращённый было в забавный китчевый праздник, вновь приобретал полузабытое значение – день разгула зловещих потусторонних сил. Прошлый Хэллоуин был отмечен серией убийств и маггловских погромов. В преддверие грядущего праздника уже вовсю ходили слухи, то ли запущенные Пожирателями, то ли порождённые воображением паникующих обывателей, что нынешний Хэллоуин затмит предыдущий. Я тщетно пыталась отделаться от мрачных предчувствий. Придётся ли удар по Хогсмиду, по школе? Или погибнуть суждено кому-либо из знакомых? Близких людей сокурсников? В конце концов, не слишком ли долго я тянула со своими занудными исследованиями, может, не зря роковые слова о Самхейне прозвучали в тот же день и час, когда я решила осуществить свой запоздалый план?.. Снова и снова мыслями я возвращалась к Сириусу, вспоминая и невольно сравнивая, как он тоже был разлучён с теми, кто ему был дорог, заперт в четырёх стенах и так же терзался, будучи не в силах помочь. Возобновившиеся боли в груди усугубляли чёрную меланхолию. Профессор МакГонагалл молчала, я не решалась беспокоить её, уверяя себя, что она, конечно же, не забыла, она посоветовалась с профессором Флитвиком и с остальными, как обещала, не стоит приставать к ней, у профессора хватает хлопот с проклятым Хэллоуином и с прочим, и всё же, не отложила ли она на потом и не будет ли поздно?.. Я с головой погрузилась в мир собственных сомнений и тревог, вне него действуя абсолютно машинально: конспектируя уроки, выполняя задания, почти бездумно отвечая на реплики окружающих, передавая Терри Буту присланную родителями видеокассету. – Вот спасибо-то огромное, Гермиона! Дотянуть бы теперь до каникул… – Но ты уверен, что знаешь, как с ней обращаться? – Брось, я, что, кассеты не видел, что ли? Я же, вроде, говорил, у моего старшего брата Эла полквартиры забито всякими маггловскими штучками. Я бы и себе выпросил, но в старом доме безнадёжно, простейшие приборы и то не работают. А сама ты наверняка видела этот фильм, как тебе? – Увлекательно. Очень. И актёры потрясающие. Оскар совершенно заслужен, – сухо отделалась я дежурными фразами. Не спорю, «Английский пациент», должно быть, вправду замечательное кино, однако меня, боюсь, оно слишком взяло за живое. На фоне войны, гибели и разрушения все эти приключения, флирт, красоты пустыни казались жалкими и беззащитными, и слишком реальной представлялась перспектива по окончанию войны оказаться у постели не чужого человека, а кого-нибудь из тяжело раненых друзей… – Трепещите, магглолюбцы! Грядёт самый грандиозный праздник всех Тёмных волшебников! – Тиль, это, между прочим, не смешно. – Нет, Блейз, дорогой, это смешно. Это до колик смешно. Даю тебе слово, ни один уважающий себя знаток Тёмных искусств не станет на Хэллоуин рядиться в чёрный балахон и наводить ужасы на окрестности. Всё, что творится сейчас, такая профанация, что просто тошно. – И, тем не менее, у этой профанации совсем не смешные последствия. Канун, канун чёртова праздника отравляет всё… Я досидела в библиотеке до закрытия, страшась вернуться в Гриффиндор, подняться в спальню и оказаться со своими страхами наедине. К тому времени, как мадам Пинс, явно раньше обычного, принялась выдворять немногочисленных засидевшихся учеников, косясь на наш стол, изо всей компании мы с Энтони остались вдвоём. Он, как уже было заведено, проводил меня до коридора, ведущего прямо к гриффиндорской башне. Мы шли молча, и я с лёгким удивлением констатировала, каким привычным и уютным стало его присутствие рядом. – Ты только не обижайся на них, пожалуйста, – неожиданно произнёс он, когда я развернулась, чтобы попрощаться. Не успела я переспросить «на кого», как Энтони продолжил: – Они всё-таки чистокровные, всю жизнь общаются в своём кругу и, как ни крути, воспринимают ситуацию совсем по-другому. Я пожала плечами. – У меня как-то и мысли не было обижаться. К тому же, по-моему, тут не в чистокровности дело, опасность грозит всем. – Верно, но, тем не менее, для них это – дело выбора. Поверь, я знаю, о чём говорю, у меня ведь бабушка маггла. – Правда? Ты ни разу не упоминал. – Просто повода не было. – Гм… Извини, но, знаешь, я даже и не догадалась бы, что тебе довелось общаться с магглами больше, чем остальным. Ты часто видишься с ней, со своей бабушкой? Энтони закатил глаза. – Чаще, чем хотелось бы. Нет, не пойми неправильно, она – очень интересный человек, но когда бабушка в доме, глава семьи – это она. А что касается моей неосведомлённости по части маггловедения, так ведь бабушка почти всю жизнь прожила с дедом, и о современном маггловском мире представление имеет весьма смутное, похуже иного волшебника. Я была заинтригована этой настолько фольклорной историей исчезновения человека в волшебном мире. – Надо же… – теоретически подобное, конечно, было вполне возможно, и всё же… – Но ведь у неё должны были остаться какие-то родственники, друзья. Она совсем-совсем ни с кем не общалась? – Видишь ли, – Энтони в смущении запустил пятерню в густую шевелюру, – дело было во время войны. Бабушка с семьёй жила, вообще-то, в Праге. Она усиленно занималась изучением каббалы, хотя родные были против – неподобающее для девушки занятие, до добра не доведёт, и так далее. И уж к добру ли, к худу, а когда маггловские союзники Гриндевальда заняли Прагу, бабушку арестовали по ошибке вместе с несколькими местными волшебниками, приняв за одну из них. Дедушка же был прислан из Англии для спасения этих самых волшебников, его группе удалось похитить захваченных и перевезти в Швейцарию, а затем и сюда. Бабушка быстро сориентировалась в ситуации и выдала себя за ведьму, прикинувшись, будто у неё после допросов что-то случилось со способностями. Правду же она поведала много позже, когда их с дедом отношения зашли достаточно далеко. Я даже не уверен, что это было до свадьбы. – Здорово! – искренне восхитилась я. – Прям настоящий приключенческий роман получается! – Ну что ты! – притворно возмутился Энтони. – Жизнь, как утверждает бабушка, увлекательнее любых романов. – Помолчав, он мягко добавил: – Тебе улыбка к лицу. Я опустила глаза. – Спасибо. А… а бабушка, случайно не продолжила свои занятия каббалой, когда вошла в общество волшебников? – Представь себе, продолжила. Но однажды, поссорившись по-крупному с дедом, она воскликнула: «Говорила же мне мама, что каббала до добра не доведёт!» и больше к учебникам не прикасалась. Я рад, что ты опять улыбаешься, а то целый день такая мрачная сидишь. – Я… – веселье как ветром сдуло, недобрые предчувствия и тревоги нахлынули вновь с такой силой, что невольно пробило на слезу. – Я просто боюсь. Боюсь того, что, возможно, уже завтра увижу в газетах. – Не надо, – Энтони осторожно положил руки мне на плечи, я как-то само собой прижалась щекой к тыльной стороне его ладони, ощущая выпирающие костяшки. – Я не хочу, чтобы ты тревожилась. Всё обойдётся. В этом году примут нужные меры, а на каникулы ты вернёшься и зачаруешь дом своих родителей. Всё будет хорошо. – Конечно. Я смутно заметила, как он нерешительно шагнул вперёд, склонился, как почти дружеское полуобъятие перешло в робкий поцелуй. Уронив сумку, с бешено колотящимся сердцем я протянула руки, притягивая его ближе, прижалась губами к неровной щеке, затем снова к губам… Казалось, пролетела целая вечность, пока мы вдруг одновременно не отстранились друг от друга. Неожиданный взаимный порыв пролетел, и обычная стеснительность взяла своё. – Двое префектов посреди кор… – я запнулась, осознав, что говорю вслух. – Ага… но не так уж это скверно. А то меня нередко упрекают в отсутствии нормальных человеческих желаний. – Меня тоже. Мы оба облегчённо рассмеялись. – Можно, я скажу, что тоже тебя люблю? – Можно. А… – Тогда тебе придётся вначале сказать «Я люблю тебя». – Я люблю тебя. Но первое признание всё равно за тобой.
Хэллоуин прошёл не безмятежно, нападения были, но и правда поменьше, чем в прошлом году. Я сужу объективно, по отсутствию рыдающих в гостиной товарищей по факультету. Не подумайте, что мне просто вскружила голову долгожданная любовь.
*** – Тебя последнее время, кроме как на занятиях, почти не видать, – тонко, как она сама, должно быть, полагала, намекнула Парвати, встретив меня по дороге из спальни. – И не говори, – делано вздохнула я. – Учителя как сговорились, столько задают… – Столько времени приходится проводить в библиотеке! – усмехнувшись, продолжила Парвати. Я лишь с невинным видом утвердительно кивнула и, добравшись до гостиной, поспешила улизнуть от неё подальше. Гарри и Рон заняли наш любимый старенький столик у камина. «Как в старые добрые времена», – невольно пришло на ум. Бесчисленные вечера мы скоротали за этим столиком, с уроками или планируя очередную бесшабашную выходку, здесь мы корпели над ответами на нередко слишком взрослые для нас загадки. Рон, заметив меня, освободил от учебников и набора для ухода за метлой обитое потёртым плюшем кресло. Вполголоса поблагодарив, я расслабленно откинулась, предварительно перебросив на грудь, чтобы не прижать, волосы. Парни делали уроки – точнее, Гарри делал, а Рон, разложив книги и письменные принадлежности, глазел по сторонам. Стола под совместными усилиями созданным художественным беспорядком видно почти не было; к счастью, я не торопилась присоединяться к друзьям. – Что, наконец закончила утешать побеждённых? – самодовольно спросил Рон. Гриффиндорская команда под его руководством три дня назад разгромила Рейвенкло. Оживление от победы всё ещё переполняло факультет: гостиная цвела ало-золотыми потрёпанными ветром и дождём знамёнами, самые верные поклонники всё ещё толпились вокруг героев матча. – Побеждённые не скорбят столько, сколько вы празднуете, – бойко парировала я, намеренно улыбаясь до ушей, чтобы чуть позлить его, и прижала ладони к каминному экрану погреть, но не рассчитала движения. Экран покачнулся, с другой стороны послышался недовольный оклик вперемешку с хихиканьем, и экран с силой толкнули обратно, едва не опрокинув. – Малышня! – гаркнул Рон, привстав. Двое второкурсников выскочили из-за экрана и, не переставая хихикать, пустились наутёк. – Чисто таракашки, – плюхаясь обратно, хмыкнул гроза детишек и, как ни в чём не бывало, вернулся к излюбленной теме. – Но, Герми, как мы играли! Как Фионулла летала! Нет, ну, конечно, с Гарри нечего и сравнивать, и всё же, девчонка сама – словно снитч! Что ж, у Линчей это в крови… Увлечённо что-то писавший Гарри замер, затем, положив перо на промокашку, чуть развернул пергамент и принялся перечитывать написанное. – Тебе здесь не шумно, Гарри? – Конечно, шумно. И последние минут пять галдите, в основном, вы, – устало откликнулся он. Оторвавшись от задания, он взглянул на наши с Роном одинаково, полагаю, вытянувшиеся лица и улыбнулся уголками губ. – Бросьте, всё нормально, само собой. Просто захотелось вылезти, на людей поглядеть. Осточертело уже в одиночестве заниматься. – Ага, приятель, – облегчённо выдохнул Рон. – Хотя, погляжу, всё одно Снейп, – беспечно-громко добавил он, разглядев, похоже, заглавие реферата, посвящённого особенностям использования при изготовлении зелий котлов различной величины. Я несильно пнула Рона в лодыжку, чтобы тот понизил тон, и заметила, без особой надежды на реалистичность предложения: – Уж он-то мог бы тебе передышку дать. – Если, конечно, куча заданий не предназначена нарочно для подрыва твоего боевого духа, – упрямо добавил Рон. Комментарии были излишни. Фыркнув, я закатила глаза. Гарри, однако, хранил полную невозмутимость. – Если честно, то он вовсе не так уж плох. – Кто? – выпалил Рон невпопад. Признаюсь, для меня брошенная Гарри фраза была такой же неожиданностью; всё же я спохватилась первой и вперила в Рона предупреждающий взгляд, тем более, что приятель понемногу сообразил, о ком шла речь, и явно собирался вот-вот разразиться очередной нелепостью. – Гарри, – поспешно зашептала я, – Гарри, это же просто великолепно. Эта ваша вечная вражда… никто не знает, к чему она могла бы привести. Знаю, ваша неприязнь, увы, взаимна, но, тем не менее, необычайно важно, что хотя бы ты осознал необходимость прекратить её, сделать шаг навстречу. – Спасибо, Гермиона, – растерянно пробормотал Гарри. Рон беспомощно крутил головой, как сова днём, явно потеряв дар речи от возмущения и неверия. – Рон Уизли, и если уж Гарри готов пойти на мировую со Снейпом, то тебе тем паче придётся проглотить все гадости, что вертятся у тебя на языке! – Ну-у… – прищур голубых глаз не сулил ничего хорошего, – отчего ж сразу гадости? Я люблю Снейпа, – протянул Рон, в свою очередь любуясь нашей красноречивой реакцией: у Гарри вывалился из рук пергамент, я раскрыла рот. – Я люблю Снейпа, – развязно повторил он, – с того самого дня, как завалил С.О.В. по зельям и был обделён счастьем посещать его распрекрасные занятия. – Балбес, – покачала головой я, переводя дух. – Герми, ты столько лет мне это твердишь, что даже такой балбес, как я, давно усвоил, что я балбес. – Тьфу, Рон, – теперь Гарри начинал раздражаться по-настоящему. – Я серьёзно говорю, а ты опять за своё. Вот только что сам признал, что Снейп тебе уже полтора года как ничего не сделал. – Ничего? Я не говорил «ничего». Да чтобы скользкий гад упустил хоть малейший повод снять с нас баллы… – Довольно! – рявкнул Гарри. – Гарри, тише! – осадила я на сей раз его. – Рон, правда, хватит! Оба сердито засопели, но подчинились. Гарри демонстративно уткнулся в свой реферат, хотя яснее ясного был слишком на взводе, чтобы соображать хоть что-нибудь о котлах. Рон тихо разговаривал с каминным экраном, и я на всякий случай проверила, не сидит ли за ним снова кто-нибудь. – Ну, правильно, давайте, валяйте. Я плохой, Снейп хороший, значится. Можете ещё и очередное общество организовать, к примеру… – Рон, да прекрати ты, ради Бога. – …«защиты Снейпа от Рона Уизли сообщество» – ЗАСРУСЬ! Скучившаяся посреди гостиной компания разразилась хохотом. Рон подскочил и уставился на весельчаков, медленно соображая, что смеются вовсе не с его глупости. Пара небольших диванчиков в центре была буквально облеплена сидящими: заняты были не только сами сидения, но также подлокотники и спинки, кое-кто, вытянув ноги, примостился в ногах на коврике. – Но, кроме шуток, я предупреждаю тебя, Джинни, – разглагольствовал восседавший на подлокотнике Колин. – Не связывайся ты с этой Ди. Мало того, что она просто самодовольная дура, так по-моему ещё и девчонками интересуется. – Я совершенно уверена в последнем, Криви, – с преувеличенной серьёзностью ответила Джинни, забравшаяся с ногами на диван напротив. – Ведь всем прекрасно известно, что ты – баба! – Чего?! – возмутился Колин, перекрывая даже новый взрыв хохота. – Да ты, небось, сама та ещё извращенка! Вырасти с кучей братьев… Кажется не одна я – никто не понял, каким образом один из пресловутых братьев вмиг оказался рядом с Криви. – Взял обратно, – холодно отчеканил Рон, вопреки обычному не побагровев, а аж побелев от злости. Колин ошарашено уставился на неожиданно выросшего перед ним противника, не в силах выдавить ни слова. Окружающие застыли, однако едва оба парня синхронно дёрнулись, выхватывая палочки, на драчунов немедленно накинулись со всех сторон. – Пусти! – рычал Рон, вырываясь. – Арчи, не смей! Пусти, кому говорю! – Денни, не валяй дурака! Пусти, этот придурок же мне счас голову оторвёт! В гостиной поднялось столпотворение. Одни удерживали противников, другие запоздало выясняли, что стряслось, девчоночьи голоса наперебой требовали набить Криви морду, объятая паникой Натали, префект шестого курса, в смятении бегала вокруг. Я вскочила со своего места, но тоже совершенно не представляла, что делать, и лишь кричала на Рона, подливая масла в огонь сумятицы. Джинни пробилась через столпившихся вокруг учеников и решительно подошла к брату. – Рон, – спокойно позвала она. Взъерошенный, тот перестал вырываться из рук буквально повисших на нём ребят и хмуро глянул на сестру исподлобья. Поджав губы и осуждающе уставившись на него в ответ, Джинни невероятно напоминала миссис Уизли. – Я прекрасно могу постоять за себя и сама. Рон поморщился и опустил глаза. – Извини. – Пойдём, – уже более мягко произнесла Джинни и взяла его под локоть. Арчи Хоган и другие мальчишки не без опаски отпустили неожиданно притихшего задиру. Я проследила, как Джинни отвела брата в дальний угол гостиной и заговорила с ним, к счастью, без малейшего признака неприязни или раздражения, напротив, несмотря на недавно сказанные мне слова, явно несколько польщённая заступничеством. То-то, Джинни, будет тебе наговаривать на нашего балбеса… Отпущенный Колин постарался тут же куда-то исчезнуть. Пришедшая в себя Натали сердито покрикивала, чтобы остальные тоже расходились, не мешкая. – Ничего себе, – пробормотал Гарри, вырванный инцидентом из своих мрачных размышлений. – А ты чего хотел? – вздохнула я. – Мы все последнее время как на иголках... – Хотел?.. – с невесёлой улыбкой переспросил Гарри. – Чтобы у вас было поменьше поводов быть как на иголках. Ну, и поговорить с Криви по-мужски в придачу. Я не нашлась с ответом – да и что тут было добавить? – и просто дружески похлопала его по плечу. – Джинни – молодчина. – Верно. Посмотреть твой реферат? – Да ладно... Разве что позже, когда окончу. Если успею за вечер, конечно. Сумятица улеглась так же быстро, как и возникла, что оказалось на руку – минут через пять в гостиную заглянула профессор МакГонагалл. Она что-то сказала подвернувшейся под руку девочке, затем, подобрав подол мантии, ловко перебралась через порог и снова скрылась за дверью. Девчушка, поозиравшись, направилась в мою сторону. – Гермиона… Профессор МакГонагалл просила зайти к ней в кабинет. – Только меня? – Да, как я поняла. Я сникла. Слухи из гриффиндорской гостиной достигали ушей декана нечасто, тем более с такой скоростью. – Удачи, – пессимистичным тоном пожелал Гарри, и от этого пожелания мне стало ещё сквернее на душе. Я метнула недовольный взгляд на Рона, беспечно болтавшего с Джинни и её компанией, и отправилась получать за него выговор. Впрочем, мысли мои занимал не столько предстоявший неприятный разговор с деканом, сколько всё осложнявшиеся отношения с Гарри и Роном. Чем дальше, тем яснее я осознавала – это уже не прежние детские ссоры. Мы всё больше отдалялись друг от друга в каких-то неуловимых и вместе с тем существенных вещах. Меня задела даже такая мелочь, как отказ дать на проверку реферат. Странно, раньше я бы только приветствовала такую самостоятельность – не волнует ли меня этот жест потому, что я теряю своеобразный контроль, ещё одну ниточку, связывающую меня с друзьями? А чем же, случайно или нет, окончилась наша попытка посидеть вместе?.. «Как в старые добрые времена», надо же, – да какие у меня могут быть старые времена? Разве что, наоборот, очень молодые. Друзья детства; но детство кончилось. С другой же стороны, общие переживания связывают нас слишком крепко, вот и не можем мы ни разойтись, ни продолжать, как раньше… Лишь под дверью кабинета профессора МакГонагалл я заставила себя собраться с мыслями, сосредоточиться на проблемах внешних, а не внутренних и, постучавшись, вошла. Помимо нашего декана, восседавшей за столом с бесстрастным выражением, я с удивлением заметила довольно свободно откинувшуюся на канапе профессора Спраут и профессора Флитвика, сидевшего на стуле с нелепо высокой – выше профессорской макушки – спинкой. Удивление моё постепенно вытеснилось облегчением – профессор МакГонагалл одинаково не любила ни обсуждать коллег в присутствии учеников, ни разглашать преподавателям внутрифакультетские проблемы. Значит, меня вызвали по другому поводу, и это… – Присаживайтесь, мисс Грейнджер, – дружелюбно улыбнулась профессор Спраут, отодвигаясь и освобождая мне часть канапе, а заодно и поворачиваясь ко мне. – Да, да, разумеется, – засуетился профессор Флитвик, – Проходите же, присаживайтесь. Запоздало пробормотав приветствия, я скользнула к канапе и нервно пристроилась на краешке, стиснув между коленями вспотевшие ладони. Профессор МакГонагалл, единственная сохранявшая строгий и неулыбчивый вид, перевела суровый взгляд с одного коллеги на другую, затем остановилась на мне. – Мы пригласили вас, мисс Грейнджер, чтобы обсудить вашу идею с чарами Верности. – Превосходная идея, мисс Грейнджер, просто превосходная! – профессор Флитвик бойко соскочил со стула и принялся расхаживать по кабинету. – Впрочем, странно было бы ожидать от вас иного. – Ну, что вы, профессор. Ведь ничего, в сущности, особенного. Поразительно, как никому не пришло в голову раньше. – Не скажите, мисс Грейнджер, – профессор возбуждённо махнул ручкой, едва не сбив с края бюро клетчатый шарф и перчатки хозяйки кабинета. – Чары, не входящие в школьную программу и, осмелюсь заметить, достаточно непростые – до этого далеко не каждый додумается. – А если кто до сих пор и додумывался, – вмешалась профессор Спраут, непроизвольно сворачивая какие-то официального вида бумаги, явно не школьный пергамент, в трубочку, – то помощи другим не предлагал. Я чуть заметно вздрогнула, но промолчала. Обвела взглядом преподавателей и, лишь убедившись, что никаких многозначительных выражений на их лицах не наблюдается, а реплика профессора Спраут вторила моим сомнениям совершенно случайно, несмело улыбнулась. – Филий лично вызвался ассистировать вам, – заговорила профессор МакГонагалл. Негромкое восклицание само сорвалось с моих губ, сдержаться было свыше сил – я и не мечтала о помощи специалиста такого уровня. Профессор Флитвик отвесил в мою сторону лёгкий поклон с элегантностью, заставившей на секунду забыть о его росте. – Ритуал мы договорились провести после Рождества. Вам, возможно, не хотелось бы тянуть время, но данный период – не самое благоприятное время для наложения долгосрочных чар. – Да, я понимаю, спад между Самхейном и Солнцестоянием… – Совершенно верно, – просиял профессор Флитвик. – Так вот, мы вдвоём навестим вас дома после Рождества. Перед наложением чар необходимо будет уяснить некоторые детали, но подробности мы обсудим позднее. Далее же, исходя из результатов вашего колдовства, мы примем решение, кому ещё из учащихся стоит предлагать подобный способ защиты. – О… – только и выдавила я, не зная, гордиться ли подобной ответственной ролью или уже начинать паниковать. – Задокументированные случаи, когда волшебники вашего возраста брались за довольно сложные и, самое главное, продолжительные чары, можно пересчитать по пальцам, – похоже, решил пояснить профессор Флитвик, прислоняясь к бюро. – Поэтому мы сочли нужным вначале досконально изучить ваш опыт и только потом принимать решение в отношении остальных. Слова профессора Флитвика меня, что и говорить, не успокоили. – Тогда каждый декан отберёт со своего факультета магглорождённых учеников, которые, на его взгляд, способны справиться с чарами подобной сложности, – подхватила профессор Спраут. – Мы, конечно, постараемся помочь как можно большему числу учащихся, и даже договорились предоставить возможность одному-другому из тех, насчёт чьих способностей возникнут разногласия. В случае неудачного колдовства же мы готовы перепоручить роль Хранителя кому-либо из нас. Не все, правда, согласны… – Это, – с нажимом оборвала её профессор МакГонагалл, – мы уже обсудили, Помона. Профессор Спраут выразительно поморщилась и, оскорблённо отвернувшись в сторону, замолчала. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы, сопоставив слова преподавательниц и мимоходом подмеченный факт, что здесь собрались лишь трое деканов, сообразить, о ком шла речь. На этом оживлённая беседа несколько завяла. Обменявшись ещё несколькими незначительными уточнениями, преподаватели разошлись, оставив нас с профессором МакГонагалл наедине. Она тоже поднялась, поведя затекшими плечами, вышла из-за стола, мановением палочки загасила часть свечей, уменьшила огонь в камине и повернулась ко мне. – Вы, полагаю, поняли, на кого сегодня намекала профессор Спраут, говоря о несогласных, мисс Грейнджер? Наступивший полумрак не давал мне разглядеть её лица как следует, да и в голосе вроде никаких необычных эмоций я не почувствовала, кроме, разве что, лёгкого раздражения. Последнее было понятно: только что её коллега почти открыто выразила недовольство действиями другого преподавателя, поставив всех в неловкое положение. Именно знание привычек профессора МакГонагалл и позволило мне почувствовать в вопросе нотку доверительности. – Да, пожалуй. – А что вы сама думаете на сей счёт? – профессор окинула взглядом стол, переложила одну-другую папку на бюро. Я медлила застигнутая вопросом врасплох, собирая в целое крупицы сведений, мнения… – Профессор Снейп, – я сделала паузу, желая убедиться, что рассуждаю в правильном направлении. Возражений не последовало, – не может активно участвовать в этом предприятии. Удержав его в тайне, он рискует навлечь подозрения со стороны... – я сглотнула, – с другой стороны. – Да, – отозвалась профессор МакГонагалл, лаконично, но с несомненной долей одобрения. – Вам пора возвращаться, мисс Грейнджер. – Подождите, – не сдержалась я. – Но ведь профессор Спраут… она ведь знает! – насколько мне было известно, в Орден входили все деканы. – Знает, – профессор сложила нужные вещи стопкой на левой руке и направилась к двери. – Но… Не может же она не понимать. – Она прекрасно всё понимает, мисс Грейнджер, – профессор раскрыла дверь, выпуская меня и вышла следом, заперла дверь причудливой формы ключом. – Понимает, но принять не в силах. Понимать умом и принимать сердцем – вещи разные. Полагаю, вы это осознаёте? Мерлин, ну что за ребячество… Последнее, несомненно, касалась свисавшего из середины стопки шарфа, который оказался раскрашен в весёленькие цветочки. Между прочим, несмотря на это пренебрежительное высказывание, пару дней спустя профессор Спраут щеголяла в клетчатой шляпке. – Вполне, – кивнула я, благоразумно сделав вид, что пропустила последнюю фразу мимо ушей. Больше профессор МакГонагалл не коснулась темы ни словом. Попрощавшись, она ушла в личные покои. В обрадованном, взволнованном, изумлённом – в общем, совершенно растерянном состоянии я побрела обратно в Гриффиндор.
*** Рождественские каникулы приближались. Учителя, как водится, хватались за голову, нервничали, с жаром уверяли, что мы безнадёжно отстаём от учебных планов, вследствие чего удваивали нагрузку и задавали дополнительные рефераты на каникулы. Невзирая на горячку, предшествовавшую каждому Рождеству, народу в библиотеке всё уменьшалось, а атмосфера всё более способствовала расслаблению. Добавьте к этому протекцию племянника мадам Пинс, и никого не удивишь тем, что «библиотечную компанию» в лабиринте стеллажей и столов в эти дни проще всего было найти по гулу оживлённо обсуждающих что-либо голосов. Библиотека с первого года в Хогвартсе стала для меня местом более родным, нежели факультетская гостиная или спальня. А последнее время мне всё тяжелее верилось, что предыдущие визиты сюда протекали как-то иначе, чем отворить и прикрыть за собой тяжёлую резную дверь, осторожно, как можно тише ступая и не тратя времени на глазение по сторонам – наше сообщество никогда не выбирало места у самого входа – миновать ряды столов. Лишь оставив позади первые книжные полки, прислушаться и, как правило, различить чёткий торопливый говор Терри, или возбуждённую речь Тиль, или... или вдумчивый мягкий, но уверенный голос Энтони, от которого в груди разливается тепло. Тогда можно безошибочно пролавировать к нужному месту (а по библиотеке я не то что могу пройти с закрытыми глазами – я даже самые часто пользуемые справочники, наверняка, найду на ощупь), поздороваться, освободить соседний с Энтони стул, заблаговременно занятый его сумкой, присесть и, выкладывая свои вещи, тихонько поприветствовать уже только его. Мы никогда не целовались на публике. Мы не держались за руки – что получалось само собой, нежность нежностью, но писать-то как-то надо. Не кормили друг друга из рук сладостями. Раз-другой довелось нам посидеть в обнимку. Мы не вздрагивали от случайных соприкосновений и не отдёргивались, а молча наслаждались близостью. Нам постоянно приходилось стирать друг другу с лица невесть откуда возникавшие чернильные пятна. Иногда, по отдельным замечаниям, мимике, жестам мы пытались прочесть, устраивает ли другого подобный расклад. Насколько я могу судить, «устраивал» в нашем случае было слишком чопорным, неуклюжим словом, наводящим на мысль о стеснённости и терпеливом смирении. Я в первый раз узнала на личном опыте, что означает «жить душа в душу». Границы этой идиллии были фиолетового с золотистым цвета аляповатой обложки «Развенчания сказки». Однако, помимо двух ненавистных пророчеств, к верным высказываниям профессора Трелони следует добавить ещё и нелестное замечание о моих провидческих способностях. Никаких тревожных предчувствий лежавшая в тот вечер посреди учебников Энтони книга Даглас у меня не вызвала. Я лишь полюбопытствовала: – Ты, что, «Развенчание» уже до конца дочитал? – Нет, что ты. Просто решил сделать несколько выписок для реферата по истории. – Хмм… Питаешь надежду, что Биннс оценит? – Уж точно призрачнее, чем сам Биннс. Но плясать под его дудку и переписывать из всякого старья голую фактологию уже осточертело. – Лучше зажми нос и перепиши, – деловито посоветовал Блейз. – Незачем портить себе аттестат без толку. – Чтобы Снейп позволял хоть изредка переписать дословно, – проворчала я. – Понимаю, конечно, он требует, чтобы мы писали своими словами, желая удостовериться, что мы поняли правильно, но иногда проблематично вымучать так же толково, как в учебнике… – Идея! – вскинув голову, возбуждённо зашептал Терри. – Давайте окажем последующим поколениям неоценимую услугу! Изгоним из школы призрак Биннса! – Офигительно! – аж подскочила, громыхнув стулом, Тиль, прежде, чем кто-либо другой успел среагировать на экстравагантное заявление Терри или хотя бы уточнить, не пошутил ли он. – Гениально! Знаешь, а не удивлюсь, если его теперешнее состояние – результат предыдущей попытки избавиться от этого зануды. Тиль, «местный кошмар», последние несколько дней держалась тише воды, ниже травы. Неугомонную рейвенкловку вогнали в апатию лучшие друзья, Мина и Блейз, с трудом давшие ей понять: третий – лишний. Единственное, на что у Тиль ещё оставалось задору – это поддерживать двойственность слухов, кто из этих двоих в большей степени ответственен за её разбитое сердце – или же просто дурное настроение, как посмотреть. Полагаю, что Колину за его своевременную эскападу Ди была бы только благодарна. Может, я относилась к Тиль и предвзято, но лично мне никак не верилось, что здесь замешана влюблённость. Вероятнее всего, рейвенкловка просто тяжко страдала от элементарного недостатка внимания. Предложение Терри, однако, вернуло её к жизни. Тиль расцвела, раскраснелась и, возбуждённо жестикулируя, срывающимся шёпотом рассуждала, что в семейной библиотеке, несомненно, найдётся что-нибудь об изгнании привидений, благо на носу каникулы… – Только, вот, по-моему, как ни крути, а без элемента некромантии тут не обойдёшься, – не преминул заметить Энтони. Позабыв об уроках, я с нетерпением ждала, как эти энтузиасты будут выкручиваться и во что выльется обсуждение. Идея, пришедшая Терри в голову, была ещё не самой сумасбродной из тех, что были озвучены в кругу «библиотечной компании». В отличие от наших гриффиндорских приключений, до исполнения дело почти никогда не доходило, зато в процессе дискуссии рождалась масса интересных мыслей и гипотез. – Без некромантии, понятно, что невозможно, – признала Тиль. – А то и без чего похлеще. Это только духи, с которыми всё благополучно, туда-сюда свободно мотаются, а привидения – они по определению с проблемами. – Ну, можно же, наверное, как-нибудь развеять… – Развей, – насмешливо выпятила подбородок Мина, одновременно шлёпая под столом Блейза по руке. – Чем тоньше организация, тем тяжелее расщепить материю. Думаешь, вы первые в этой школе охотники за привидениями? И, тем не менее, количество привидений только увеличивается. Их и так едва ли меньше, чем учеников. – Около ста шестидесяти, так что всё-таки меньше, – услужливо подсказал Юэн. Мина поджала губы и подчёркнуто-снисходительно уточнила: – Неважно. Главное то, что изгнать привидение – это действительно сущая морока. – А без некромантии совсем нельзя? Не может быть, – уверенно заявил Гарет, и Терри незамедлительно его поддержал: – Вот-вот, не всё же Тёмными искусствами с привидениями боролись. – Известно ведь, что можно и совсем не прибегать к волшебству, – принялась рассуждать вслух я. – Надо только выяснить ключевую причину, которая привязывает неупокоившийся дух к миру живых… Раскачивавшаяся на стуле Тиль довольно ухмыльнулась: – Конечно, можно. Скажем, угробить десяток лет на общение с Биннсом и окончательно убедиться, что он не упокоится, пока не останется ни одного юного волшебника, который не смог бы, будучи разбуженным среди ночи, оттарабанить имена гоблинских повстанцев. – В этом, кстати, есть логика, – моя мысль Гарету явно пришлась по вкусу. – Надо выяснить, какого лешего Биннсу дались это гоблинские повстанцы, – к примеру, вдруг его предки в своё время от них особо пострадали? – и попытаться исправить ошибку… – Мальчики и девочки, – прервала его Тиль, для пущего привлечения внимания стуча крышкой по латунной чернильнице. – Давайте лучше вспомним, какого лешего нас всех занесло в сие мрачнейшее из мест, населённое недружелюбными учителями, наводящими ужас призраками и не менее ужасающими сочетаниями того и другого. Существуют превосходные способы достижения желаемого, позволяющие сэкономить массу усилий и времени. Вкупе эти способы именуются вол-шеб-ством, и незачем уподобляться магглам, лишённым наших способностей и вынужденным всё делать окольным путём. – Способ способу рознь, – упорствовал Гарет. – Не пользуешься же ты Аквачарами всякий раз, когда хочешь напиться. – Отчего же, пользуюсь, разве что напиться желаю не водой, – Тиль показала Гарету язык, и парень неловко завозился. Отчего-то именно Аквачары ему и не давались. – Но, ладно, скажем, не всякий раз. Но я и не мучаю себя, расчёсывая колтуны гребнем из русалочьего хвоста лишь потому, что моя прабабка свято верит, что это, дескать, помогает. – Вернёмся-ка к нашим призракам, – дельно заметил Терри. – И понизьте тон, терпение нашей мадам отнюдь не безгранично. Словом, Тиль, если без Тёмных искусств впрямь не обойтись, то давайте забудем. – Лучше немного Тёмных искусств, – процедила Ди, – чем несколько сотен тёмных голов. – Браво, – Блейз беззвучно изобразил аплодисменты. – Тиль, я всё больше поражаюсь, как ты не попала в Гриффиндор. Или у вас в Гриффиндоре, – глянул он на меня, – разговоры о Тёмных искусствах категорически запрещены? – Разговоры о Тёмных искусствах категорически запрещены повсюду. Странно, что в хитроумном Слизерине об этом не догадываются, – осадила я его. – А ведь если колдовать в школе, то в Министерстве не засекут, – неожиданно выпалил Энтони. – Нет, ну я просто предположил… – спохватившись, добавил он. – Засекут в школе, что не слаще. – Должны же существовать какие-то ограждающие средства: щиты, сферы, круги… – А последействие? – А последствия? – передразнил Блейз. – Как вы объясните сам факт исчезновения Биннса, прежде всего? – Как-нибудь отвертимся… постой, а почему вообще мы должны будем объясняться? Мы тут не при чём! Выражение лица слизеринца красноречиво иллюстрировало его снисходительное мнение об окружающих. – В общем, не хотите – не надо! – надулась Тиль и с отточенным профессионализмом заводилы заразила компанию молчанием, как ранее – болтовнёй. Прошло немало времени, девочка за соседним столом успела закончить работу и, потянувшись, собраться и уйти, прежде чем Гарет вдруг продолжил разговор: – Но неужто никогда не пытались просто, игнорируя Биннса, взять нового преподавателя? – Попечители экономят на зарплате, – съехидничал Блейз. – Да и Биннс бы оскорбился, – ляпнул Юэн. – И что? – спросил Терри, тут же сам себе и ответил: – Ага, и ушёл бы! – Надо пригласить Даглас, – Тиль не поскупилась на яд в голосе. – Биннс не то что сбежит – развеется. – Тильтиль, – Терри обрадовался поводу вернуться к застарелой дискуссии о Даглас. – Говорю тебе: научись отделять зерно от плевел. – Ага, «плевел» явно от слова «плебей». Или «плевать». – Нет, от «полоть», чтобы потом не пришлось плевать. – Неважно прополото, однако... – Кстати, – полюбопытствовал Энтони, улучив момент, когда Тиль отвлеклась на какую-то реплику Мины, – «зерно от плевел» – это откуда пошло? – А, Мерлин знает... Девяносто девять процентов архаизмов либо из Библии, либо из Шекспира. – Отчего же целых девяносто девять? – усомнился Гарет. – А как же Милтон, Спенсер, Кольридж? – Ну-ну. Процитируй-ка навскидку что-нибудь хотя бы из Кольриджа. – «Вода, вода, кругом вода, ни капли для питья...» Энтони прикусил кончик пера. – Ах, Аквачар не знаю я... и эль пью, как всегда, – напряжённо, запинаясь, но попадая в ритм сымпровизировал он. – Sic! Вот оно! – перекрывая нас, выпалила Тиль и, вняв мольбам Юэна, перешла на шёпот. Мы тоже, в свою очередь, умолкли. – Пардон, мальчики, отвлекитесь на минутку от своих высоких размышлений. Блейз, повтори-ка свою теорию. – Да какая там теория... – с напускной, вне всякого сомнения, скромностью отмахнулся Блейз. Добившись положенной порции уговоров, он приступил к изложению: – Словом, поразмыслили мы тут всё о том же – о книге Даглас. Уже который месяц общественность уверяют в том, что сие произведение призвано служить упрочению положения магглорождённых и примирению их с чистокровными. На деле же, большинство магглорождённых воспринимают написанное как призыв к борьбе за правами называемые чистой воды привилегии, а чистокровные считают книгу едва ли не направленным против них манифестом. Выходит, что книга не то что не устраняет противоречий, а, напротив, их усугубляет. Кому же выгодно такое противостояние? А кому, прежде всего, как не борцам за гегемонию чистой крови, более известным, как Пожиратели Смерти? И не является ли этот труд очень даже неплохо спланированной провокацией? Вопросительно приподняв изящную бровь, на сей драматической ноте Блейз окончил выступление. Воцарилось неловкое напряжённое молчание, дать ответы на прозвучавшие вопросы не решался никто. Тиль, задрав нос, сияла как новенький сикль. – Не удивлюсь, если дамочка, которой эта речь касается непосредственно, училась в Слизерине, – весело заявила она. – Не исключено, – Блейз кивнул. –при случае можно навести справки. – Словоблудие, – высказался наконец хмуривший лоб Терри. – Да таким макаром можно всё, что угодно, доказать! – Я не доказываю, – Блейз повернулся к нему. – Я же предупреждал, что никакая это не теория. Впрочем, ежели так болезненно реагировать на вышесказанное считаешь нужным ты… – слизеринец не закончил фразу, предоставив оппоненту определиться самому. – В принципе, твоя точка зрения интересна, – нехотя признал Энтони. – Возможно, возможно… Но маловероятно. Провокации делаются, скорее, посредством прессы, каких-то акций, но не через книги. «Ошибаешься», – с горечью подумала я, воздерживаясь, правда, пока что от высказываний. – «Делаются, и нередко. И не удивлюсь, если это занимательное, но не то чтобы блестящее чтиво стало бестселлером не просто так». – Попал пальцем в небо, Гольдштейн, – словно прочитала мои мысли Тиль. -Да ещё как делаются. И, прошу обратить внимание, это черта культуры как раз маггловской. Среднестатистический волшебник редко доверится книге, простоявшей на полке менее десятка лет. Наша культура более стабильна. Древний фолиант представляет собой интерес не только исторический, но и, как правило, практический; новые открытия чаще дополняют, чем перечёркивают старые законы волшебства. Магглам, напротив, свойственны постоянные перемены, приспособление к изменяющемуся настоящему, они гонятся за модой, живут сегодняшним днём – при этом, как ни парадоксально, боятся необычного, кардинально нового. Хотя, может, волшебства боятся как раз не как нового, а как старого, как свидетельства прошлого, нередко именуемого тёмным? Магглорождённые волшебники, переселяясь из своего родного мира в волшебный, попадают в чуждую им среду, основанную на в корне отличном мышлении – неудивительно, что, даже без участия всяких шовинистов, у них вырабатывается комплекс неполноценности. – Постой, Тиль, – не выдержав, вмешалась я. – Прости, но ты обобщаешь и утрируешь тему до абсурда. – О, желаешь высказать непредвзятое мнение, Гермиона? – Альтернативно предвзятое, скажем так, – парировала я. – Главная твоя ошибка – это, как я только что сказала, обобщение. Вы слишком привыкли оперировать однозначным понятием «маггл», однако за ним стоит общество, по количеству в сотни и тысячи раз превышающее волшебное. А количество, в свою очередь, способствует и совершенно другому качеству, другой структуре. Маггловское сообщество более разнородно. Там, где у волшебников найдётся один-другой чудак, в маггловском сообществе образуется целая субкультура, отличающаяся своими взглядами и самостоятельно развивающаяся. Возможно, – я перевела дух, не без удовольствия ловя на себе заинтересованные взгляды, – возможно, с точки зрения волшебников магглы и выглядят, как общество прогресса, перемен. Но изнутри это совсем не так. Напротив, магглам отнюдь не меньше чем волшебникам свойственен консерватизм. Просто та небольшая часть, что быстро усваивает новшества и приучает к ним остальных, – самая активная и заметная. Говоришь, магглы боятся волшебства? Это верно по отношению лишь к некоторым группам, религиозным фанатикам, к примеру. Большинство же просто ни сном, ни духом не подозревает, что волшебство может существовать на самом деле, а боятся они обмана, так как среди магглов хватает шарлатанов, выдающих себя за различных магов. Конечно, известие о существовании целой параллельной волшебной цивилизации вызвало бы неслыханное потрясение – как и любой другой факт подобного масштаба. Касательно магглорождённых же, не думаю, что, проводя большую часть времени в Хогвартсе, они сохраняют совсем уж отличный образ мышления. Более того, я, к примеру, нередко замечаю специфические явно заимствованные у магглов идеи и вещи лучше, чем волшебники, в детства росшие в своей среде, поскольку я лучше знаю, как там, у магглов. Так что не всё так просто. Я замолкла и откашлялась, жестом отказалась от предложенного Энтони платка. Непривычно долгая речь, тем более экспромтом, утомила прямо физически. Тиль склонила голову набок, лицо её выражало напряжение и явное пытливое желание к чему-нибудь придраться. – Впечатляющая тирада, – с натянутым восхищением неохотно признала она. – Но, видишь, ты сама признаёшь, что оглашение факта существования волшебного сообщества у магглов вызвало бы фурор и, естественно, отторжение. Не суть, направлено ли это отторжение против особых способностей или, скажем, другого цвета кожи – да, между прочим, не удивляйтесь, среди магглов распространён такой предрассудок, – природа этого отторжения одна: неприятие иного. Судя по твоим утверждениям, это, оказывается, не так уж и парадоксально, если не рассматривать магглов, как общество доминирующего прогресса, как показалось мне. Не так давно в мои руки попала книга современного маггловского писателя. Там как раз шла речь о нескольких десятках детей с незаурядными способностями. В итоге, они не только оказались не нужны обществу, но и были уничтожены либо лишены своих способностей. – «Дети полуночи»! – обрадовано перебил Терри. – Но это вовсе не то, о чём ты думаешь, Тиль! Там же сплошная аллегория. – Я прекрасно поняла, что это аллегория, Терри. Но соль приёма аллегории в том и состоит, что она обыгрывает на первый взгляд знакомую рутинную ситуацию либо образ. И в этой книге яснее ясного было продемонстрировано – магглы чураются и боятся не таких, как они. Потому залог выживания волшебного сообщества – секретность. Книжонка Даглас возникла не на пустом месте. Мода на идею незащищённости магглорождённых чередуется с модой на превосходство чистокровных; сталкиваясь, эти проклятые моды порождают конфликты. И один, и другой факты являются мифами. Какая такая незащищённость? Вот, Гермиона утверждает, что в школе магглорождённые прекрасно вливаются в волшебное сообщество. И это у нас, исконных волшебников, есть только наш мир. У каждого магглорождённого за спиной в той или иной мере стоит мир магглов. Связи с этим миром редко рвутся полностью и безвозвратно, как ни крути, а с каждым смешанным браком или магглорождённым волшебником наша секретность подвергается всё большей опасности. В руках магглорождённых практически находятся ключи от нашего мира; счастье, что никто до сих пор не решался всерьёз воспользоваться этим фактом для шантажа или чего-либо в этом роде… – Тиль, – с неверием, брезгливо решился уточнить Энтони. – Ты же не собираешься излагать здесь идеи Пожирателей Смерти? – А почему мы должны пренебрегать логичными, разумными идеями только потому, что официально они заклеймены как идеи Пожирателей Смерти? – Логично и разумно рассуждающие всегда составляют меньшинство. А большинству проще проассоциировать идею с поставленным на ней клеймом, нежели размышлять над её разумностью, – холодно заметил Блейз. Дискуссия принимала, что и говорить, достаточно неприятное направление. – Поэтому разумным в нашем случае будет, рассуждая теоретически, не забывать о стороне социальной. – По-моему, нам пора расходиться, – явно нервничая, предложил Терри. – Никто никого силой не держит, – усмехнулась Тиль и продолжила. – Блейз, не путай ханжескую разумность с разумом. Кто считает обсуждаемую идею объективно скверной, пускай докажет. Я закусила губу, лихорадочно размышляя. – Объективно нескверными идеями можно хоть башню Рейвенкло доверху завалить, – ощерился Блейз. – А когда до осуществления доходит, непременно надо дурацкую атрибутику нацепить да популистских лозунгов навывешивать. – Да? – оживился Гарет. – А ты знаешь, что, между прочим, ещё до всей этой заварушки, в конце шестидесятых, Сам-Знаешь-Кто предлагал Министерству план мирного решения проблем, которые мы здесь обсуждали? Но дражайшее Министерство погнушалось переговорами с тёмным волшебником! – Я-то? По буквам изучал. Магглорождённым и полукровкам ничего хорошего там не предлагалось. – Именно, – добавила я, даже не замечая факта неожиданного единодушия со слизеринцем. – Пожиратели как раз предлагали чуть модифицированную версию архаичной сословной системы: привилегированный костяк на основе чистокровных семейств и урезанные права для остальных. – Но ведь они аргументировали урезание прав, и одним из аргументов как раз была проблема секретности. – Не было там логичных аргументов! Полная демагогия: аргументы себе, выводы себе. – Логично там всё! Хотите – принесу свои записи. Размеренная дискуссия перешла в беспорядочный спор. Почти не сдерживаясь, мы перекрикивали один другого, пока на фоне ссоры не прозвучал голос Мины: – Да какая, в конце концов, разница? Будто сейчас было бы хуже, если несколько десятков человек пожертвовало бы частью своих прав! – С какой это стати, интересно? – выйдя из себя, выкрикнула я. – Может, ты считаешь, что примириться с Пожирателями ещё не поздно? – А эта бессмысленная бойня, по-твоему – выход? Худой мир лучше доброй ссоры. – Без моего самопожертвования, пожалуйста! – Девушки, вы чего? Успокойтесь. – Гермиона, сядь, прошу тебя… – Нет! Я вцепилась в столешницу, еле сдерживаясь, чтобы не выхватить палочку или не взяться за решение вопроса грубым маггловским способом. – Не понял… что произошло-то? – Речь зашла о целесообразности ограничения прав отдельных индивидов на благо системы в целом, – как ни в чём не бывало, обобщил Гарет. К собственному удивлению, способности к абстрактным формулировкам я, несмотря на кипящее возмущение, не утратила: – Система, которая не заботится о благе индивидов, обречена. – Демагогия. – От демагога слышу. – Пардон, мою точку зрения мы как раз подробно обсудили… Тиль, тем временем, не переставая довольно раскачиваться на стуле, шёпотом пересказывала, кажется, ход этого интеллектуального спора всем, кто потерял нить дискуссии. Блейз, прищурившись, молчал и только поглядывал на окружающих с отстранённым любопытством. Покосившись, я с неприязнью зафиксировала явную панику на лице Терри – социально-практический аспект, который вдруг приняли наши разговоры, его определённо не устраивал. Голова шла кругом. Огни свечей плыли перед глазами бесформенными пятнами… Энтони стоял чуть позади. Мне невероятно хотелось обернуться к нему – и было так же невероятно страшно. Казалось, что поворот на месте неотвратимо влечёт за собой аппарацию в неизвестность. … словно бы ненароком сделать маленький шажок назад и упереться… Почему, почему такое душераздирающее чувство, будто за спиной – пустота?.. – …недостатков идеи мы не доказали, хотя средства впрямь вызывают определённый вопрос. – Да ничего мы не доказали. И, в любом случае, одно дело, что имелось в виду тридцать лет назад, и другое – то, что творится сейчас. Может, и к лучшему, что не были приняты рациональные идеи, за поколение выродившиеся в безумие. – Не идеи, а их неприятие. – Скажешь, что те, от кого эти идеи исходили, не несут никакой ответственности за войну? Гарет досадливо поморщился. – Гермиона, я понимаю, что твои субъективные переживания не позволяют тебе оценивать положение объективно. Извини, но твоя аргументация – либо, повторюсь, демагогия, либо классические логические ошибки ad hominem. Нет, я не злюсь… я просто на грани истерики. – Ad hominem? Субъективные переживания? Словом, моё несогласие пожертвовать своими законными правами или даже жизнью – это сугубо субъективные причины, не имеющие объективной ценности? Окружающие хранили молчание. Гарет со снисходительным выражением неопределённо пожал плечами. Этот безмятежный жест стал последней каплей. Я сгребла под мышку учебники, другой схватила сумку и вылетела из библиотеки, попутно что-то выронив и не сдержав вопля: «К чёрту!»
Пост N: 98
Зарегистрирован: 17.12.05
Откуда: Россия
Отправлено: 09.08.07 01:59. Заголовок: Re:
Rendomski Чем дальше в лес тем толще партизаны... И знаете, ваш последний пост можно считать чуть ли не образцом авторского садизма, потому как: ОПЯТЬ НА САМОМ ИНТЕРЕСНОМ МЕСТЕ ОСТАНОВИЛИСЬ!!! старательно задавливая голос совести вопящий о том, что не итересных мест просто нет))
Я бежала по коридорам, не разбирая дороги, вне себя от бьющей через край обиды, разочарования, возмущения. Лишь когда ноги нестерпимо заныли от напряжения, а в глазах зарябило от нехватки воздуха, я остановилась, оказавшись напротив портрета девушек с букетом земляники, и привалилась к стене, тяжело дыша. Книги под мышкой вонзались в бок жёсткими обложками, я нагнулась и полусложила-полувыронила стопку на пол, присела на корточки, бездумно уставилась на портрет. Девушки, скорее, даже девочки, не старше четырнадцати лет, одетые в мантии старинного покроя с кружевами, несколько минут глазели на меня с неприкрытым любопытством, порой перешёптываясь, затем, обменявшись взглядами, вернулись к своему обычному занятию: одна собирала в букет цветы земляники, другая, лукаво улыбаясь, превращала их в ягоды. В уме мелькали обрывки только что пронёсшегося спора, находились вдруг нужные аргументы – которые я сама через минуту опровергала. Желание вернуться и продолжить дискуссию было почти нестерпимым; в то же время я понимала – назад дороги нет. Разве что переступить через себя. Боже мой, они ведь ничего, совсем ничего не понимают… Мимо прошли мальчик и девочка из Хаффлпаффа, мельком глянули в мою сторону. Меня вдруг осенило, отчего я застряла в этом коридоре, напротив такого знакомого портрета. Неладный спор вылетел из головы. Здесь всегда задерживались мы с Энтони, продолжительно и нежно прощаясь. В груди разлился неприятный предательский холодок. Я машинально глянула на часы, раздосадовано отбросила руку. Какая разница, сколько часов и минут, всё равно я не знаю, когда выскочила из библиотеки, и не имею понятия, сколько уже маюсь у этой стены. Почему он не отправился вслед за мной? Не заступился? Не попытался хотя бы догнать, утешить? Невыносимо захотелось дождаться его, выплеснуть наболевшее, накричать, простить, забыться в объятиях… Вместо этого я торопливо побросала книги в сумку и, не оборачиваясь, поспешила к себе. Я бежала от худшего. Не хочу знать, что он может не появиться и через пять минут, и через полчаса, что предпочёл остаться со своими умствующими приятелями, выбрал их, а не меня. Только не растерянность, не безразличие в его всегда тёплых глазах. Этого я не переживу. Я выпихнула эти мерзкие предчувствия, заставила себя переключиться снова на диспут, с болезненной радостью окунулась в захлестнувшую волну злости. Как они могут не осознавать, что такое Пожиратели смерти? Аргументы ad hominem! Субъективные суждения!.. …я – в холле дома номер двенадцать по Гриммолд-Плейс. Я не вижу Сириуса, но, кажется, почти физически ощущаю на себе его взгляд. С лестницы этажом выше доносится голос, натянуто-насмешливый, терпко-горький. – Друг мой Рем, если бы внизу не сидела очаровательная юная ведьма, я бы, не стесняясь, выразился, что всё это – полное дерьмо!.. Да. Да, Сириус. В точку. Всё это – полное дерьмо. Они не видят – или не желают видеть, – что такое Волдеморт, именно «что», искажённое тёмной магией существо, давно не человек. Интеллектуалы-теоретики, неужто они никогда не заглядывали в глаза своим сокурсникам? Или заглянули и отшатнулись, испугались войны и жаждут примирения любой ценой? Понять Пожирателей смерти и принять, или не понять, но всё равно принять. Что ж, по крайней мере, в отношении этого выбора мне легче. Мне Пожиратели альтернативы не предлагают. Я хочу повернуть всё вспять, вновь оказаться в библиотеке, встать и выплеснуть им в лицо: «Всё это – полное дерьмо!», ошарашить, распахнуть душу и выставить бесстыдно напоказ: да, я такая. Такая, какая есть: эмоциональная, субъективная, убеждённая, что о некоторых вещах безнравственно рассуждать отстранённо. Повернуть всё вспять и смолчать. Стерпеть. Всё равно бесполезно. Сделать вид, что ничего не произошло и вечером оказаться под портретом девушек с букетом земляники вдвоём, как обычно. Может, смолчать было бы неправильно, но разве правильно остаться в томительно-тревожном одиночестве, как сейчас, в отрыве от второй своей половины? Завтра, завтра всё уладится. Пусть только побыстрее закончится этот дурацкий день. Горящие свечи парят над столом, бросая свет на страницы раскрытой книги. Странно, я, вроде бы, уходя, навела хоть видимость порядка. Или то было вчера? Неважно. Сумку – на кровать, с плеч тяжесть эдакую. Что я тут оставила? Что это?! Не может быть… Ой, да это же просто сон… Счастье-то какое, всё, что произошло, оказывается – просто ночной кошмар… «Среди профанов бытует заблуждение, будто месячное отделение и семенная жидкость – взаимозаменяемые компоненты. Из приведённого выше отрывка из суммы Суареса следует, что данные субстанции не только не являются взаимозаменяемыми, но и, напротив, во многих эликсирах их действие является прямо противоположным. Собственно говоря, месячное отделение представляет из себя уникальный компонент, не имеющий аналогов среди отделений мужского организма. Семенной жидкости же, в свою очередь, в большинстве случаем подобрать замену можно, следуя закономерностям Брена…» Наполовину испуганная, наполовину уверенная, что происходящее, как и предшествующие события, никоим образом не может иметь место в реальной жизни, я пялилась на эти строки, когда влетевший в спальню Гарри выругался и, стиснув мою руку повыше локтя, грубо дёрнул меня в сторону. Захлопнув книгу, он повернулся ко мне, без кровинки в искажённом злостью лице. – Какого чёрта тебе понадобилось совать нос? Я робко попыталась было возразить, однако он, не дав мне проронить ни слова, продолжил: – Уж не можешь пройти спокойно мимо книги, да? Упустить возможность пополнить долбаные знания? Забить мозги этой дрянью? – Гарри, – прошептала я, слишком потрясённая, чтобы оскорбиться на его грубости, – ты сам оставил её открытой. Он замолчал. Перекошенные черты его лица расслабились, злость схлынула, приоткрывая главную причину этой необузданной вспышки: по-детски беспомощный испуг. Гарри рухнул на стул, неловко дёрнулся, будто хотел было спрятать лицо в ладонях, но сдержался, и с заметным усилием уставился на меня распахнутыми в шоке и боязни глазами. – Это Тёмные искусства… Ты ведь и сама догадалась, да? Я медленно кивнула, подспудно опасаясь напугать его ещё сильнее неловким словом, резким движением, нервно облизала губы, не решаясь даже выплюнуть забившуюся по обыкновению в уголок губ прядь. – Он учит меня. Этому. Уже некоторое время как. У меня нет выбора. Иначе мне не выстоять против Него. Я снова кивнула, так же осторожно, прекрасно понимая, о чём идёт речь, и без имён существительных. – Я учусь. Всему этому и ещё хуже. Гарри силой выдавливал из себя слова, ровным бесцветным тоном, неловко складывая их в рубленые предложения. Было похоже, что именно так он и убеждает в необходимости происходящего самого себя, уговаривает ежедневно, ежечасно и сам себе не верит… Вдруг голос его надломился: – Ты ненавидишь меня? – Нет! – вырвался у меня отчаянный возглас, прерывая его жуткое откровение, разбивая звонко, как утренний осенний ледок, вковавшее нас напряжение. Колени подкосились, я так и села на пол рядом с ним и схватила его за руку. – Гарри, прекрати, и думать не смей! Мы будем с тобой, что бы ни случилось, мы пойдём до самого конца. Как всегда. Гарри накрыл мои пальцы другой рукой, еле слышно, почти не размыкая губ, прохрипел: «…сибо». Я без сил привалилась к его стулу. Ужасно несправедливо всё складывается, пришла мне в голову мысль. То, что именно на долю Гарри выпало изучение этой мути. Я бы на его месте могла утешиться хотя бы фактом приобретения новых знаний, с Рона всё бы сошло, как с гуся вода. Гарри же, при его стойком отвращении к предмету, да и – до недавнего времени – к преподавателю, при его-то темпераменте, приходилось намного хуже. И всё же странно… Я прижалась лбом к прохладному дереву, изгнала стоявшие перед глазами завитки орнамента с полей страницы, омерзительные строчки, которые хотелось смыть из памяти обжигающе-ледяной водой. Неужто профессор Дамблдор мог позволить подобное? А вдруг Рон всё же не промахнулся в своих абсурдных на первый взгляд подозрениях насчёт Снейпа? – Гарри? – спросила я, поднимая голову. – А ты когда-нибудь обсуждал с профессором Дамблдором предмет своего обучения у Снейпа? Не действует ли он… ну, по своей инициативе? – Дамблдор сам ему велел, – прежним бесцветным тоном отозвался Гарри. – Боже. Мысленно я терзала себя за чёрствость, за невнимание. Как я могла весь семестр не замечать, что за этими занятиями кроется неладное, что Гарри гложет не только ответственность за всех нас, не только переживания из-за идущей войны да школьная предрождественская напряжёнка. Он осунулся, черты лица заострились, но взрослости худоба ему не придала – напротив, лицо с огромными тёмно-серыми в приглушённом свете глазами казалось чуть детским, особенно вкупе с теперешним растерянным выражением. Человек, которому он доверял почти безгранично, заставил его, пусть руководствуясь серьёзными причинами, заниматься органически ненавистными вещами. Неудивительно, что и от нас Гарри ожидает наихудшего. – Гарри, тёмный маг или нет, ты – наш друг. Я не верю, что волшебство какого бы то ни было цвета способно заставить тебя поступать против совести. Он вздохнул и на глазах расслабился, опустил напряжённые плечи, прикрыл глаза. Я бережно высвободила руку и поднялась с пола, разминая затёкшие от неудобной позы мышцы. – У меня всё равно ничего не выходит, – неожиданно пожаловался Гарри, слегка торопливо, смущённо и без прежней опаски, словно признаваясь, что не справляется с заданием по какой-нибудь трансфигурации или чарам. – Совершенно ничего. Снейп рвёт и мечет, но ничем не может помочь. Да, кстати, и его невесть откуда появившееся благосклонное отношение к Снейпу тоже, вполне возможно, – просто следствие потрясения, насилия над собой, дезориентации… – Ты же знаешь, Гарри, Снейпу свойственна, мягко говоря, определённая необъективность, особенно, когда речь идёт о тебе. – Нет, – решительно воспротивился Гарри. – Гермиона, у меня, правда, не выходит, и на сей раз Снейп во всём прав. Ты не представляешь, но тут он искренне старается. Раньше я ни за что бы не поверил, что у него хватит терпежу столько со мной возиться. А я, как нарочно, изо дня в день лишь подтверждаю его слова о моей бездарности. – Гарри, сам понимаешь, кому, как не мне приятно слышать, что ты отзываешься об учителе в таких тонах, но не бросайся в крайности. Возможно, он просто невольно судит по себе. Насколько я знаю, по слухам, в Тёмных искусствах Снейп знаток ещё больший, нежели в зельях… – Он – настоящий мастер, – оборвал меня Гарри, как бы и не обращаясь ко мне, а просто озвучивая случайную мысль. В голосе его прозвучало и определённое восхищение, и отчуждение одновременно. Спохватившись, он встряхнул головой и с неловкостью заспешил. – Гермиона, спасибо тебе огромное за всё. Но, думаю, нам обоим уже пора. Резко развернувшись, Гарри одним отточенным движением зачаровал обложку и затолкал снейпову книгу в сумку, шагнул к двери. – Может, – рискнула предложить я, борясь со страхом, что Гарри согласится, и с презрением к себе из-за этого подлого страха, – мне помочь тебе разобраться? – Нет! – безапелляционно отрезал Гарри. – Гермиона. Никогда, никогда больше, умоляю тебя, не прикасайся к этой гадости! – и, смягчившись, добавил: – Вы с Роном, оба, мне нужны такими, какие есть, незатронутыми тьмой. Это мой путь, только мой, и куда бы он меня ни завёл, вы нужны мне здесь. Чтобы благополучно вернуться обратно. «Мы давно не то что затронуты – вляпались по уши», – подумала я ему вслед. – «Мы не маяк, Гарри, скорее – нить Ариадны. Не бросай нас, а мы постараемся не запутаться и не порваться».
*** Разговор с Энтони выпал на следующий же день. С самого утра я пребывала в необычном состоянии некой отстранённости, словно от вчерашней лавины переживаний и потрясений временно отказала способность волноваться. Привычно защемило сердце, когда уголком глаза я заметила приближающегося друга, привычно разлилось тепло от его прикосновения, но неожиданно эта привычность не принесла спокойствия и нежности – напротив, в ней почудилось нечто отталкивающе-обыденное. А самым тревожным стало то, что пробить кокон моей отстранённости эта перемена в отношениях, которая до недавнего времени показалась бы мне чудовищной, не смогла. – Я принёс книги, которые ты выронила вчера. – Спасибо, – он не спешил отпускать, и я почти вырвала учебники у него из рук. Энтони шагнул вперёд, загораживая мне дорогу, и уставился на меня с несчастным видом. – Понимаю, что ты сердишься, и, честное слово, имеешь на это полное право. Прости, я вчера, сам не знаю отчего, растерялся и до сих пор чувствую себя как круглый дурак. – Да нет, я не сержусь. Я, знаешь ли, тоже повела себя не вполне разумно. И я сама, пожалуй, растерялась… – Нет-нет, ты всё правильно говорила. Только эмоционально – но как же иначе? Я… будь ты иной, я бы может и не… Словом, относился бы к тебе совершенно по-другому! Энтони положил руку поверх моей моей, глаза его восторженно блеснули. На сей раз отсутствие обычных эмоций задело куда сильнее. Что со мной? Ведь не далее двенадцати часов назад я бы всё отдала за этот взгляд, за эти слова… – Энтони, извини, – я отступила, отдёрнулась. – Я немного… Это просто усталость. – …устала, наверное, за последнее время. Энтони попытался было улыбнуться, но выглядел по-прежнему печальным и виноватым. – Ещё бы. Напряжёнка, короткие дни, твои домашние заботы. – Вот-вот. Я отвела взгляд. За окном вместо господствовавшей последнее время серой хмари висело предрождественское солнце. Низкое, какое-то болезненное, оно светило, но не освещало, не грело. В этом вымученном свете невозможность каких бы то ни было глубоких чувств казалась совершенно закономерной. – Ты, правда, не сердишься? – Конечно, нет. Но давай немного побудем порознь, ладно? После каникул, глядишь, всё и наладится. В тёплых глазах мелькнула тревога, пронзительно-искренняя. – Непременно наладится. Я… я буду ждать, – и, уже поворачиваясь, чтобы уйти, порывисто полушёпотом выпалил: – Я люблю тебя. Я вздрогнула. Эти слова – десятки раз сказанные, но никогда – так нечаянно, так откровенно, раскрыли мне глаза: какое бы решение после каникул я ни приняла, его чувства сильнее моих. И я отнюдь не уверена, что готова принять такой дар. Бедный, бедный влюблённый мой… Не исключено, что этим непроизвольным признанием он окончательно предрешил конец нашего краткого, немного слащавого, немного грустного школьного романа. Если бы не эти три опрометчивых слова… Но прошлое не имеет сослагательного наклонения.
*** Утром первого дня зимних каникул я, собрав вещи и посадив Косолапа в дорожную корзину, как раз запирала свою дверь, когда снизу донеслось гиканье Рона, причём, не просто торжествующее, а определённо злорадное. Ничего хорошего оно не предвещало. Ухватив невесомый от наложенных чар левитации чемодан и корзину, путаясь в полах незастёгнутого пальто, я сбежала по лестнице и едва не врезалась в собравшуюся внизу толпу школьниц. С предпоследней ступеньки я разглядела, что Рон и Дин загнали Колина Криви под висящий на стене гостиной омеловый венок и, отрезав несчастному путь к отступлению, нарочито тянули время, весело выясняя, кому из них двоих первому лезть целоваться со знаменитым ненавистником однополых отношений. Я попыталась пробиться через толпу девушек, азартно подбадривающих сорванцов, намереваясь навести порядок, но буквально напоролась на острый локоток Джинни. – Не надо, Гермиона, – в глазах её плясали чёртики. – Пускай мистер Длинный язык получит по заслугам. – А по-моему, это уже чересчур за парочку глупых высказываний. – Парочку? – Джинни выразительно фыркнула. – Гермиона, Криви – штатный гриффиндорский сплетник. – Не так уж страшно всё обстоит, если я ничегошеньки не знаю об этом, – я ухитрилась проскользнуть мимо Джинни и направилась было разбираться с мальчишками, но Джинни ухватила меня за рукав. Я вырвалась, лишь мельком услышав, как подруга полушёпотом спрашивает что-то об Энтони Гольдштейне, чуть не спотыкнулась от неожиданности и развернулась к ней. В то же время Колину, видимо, осточертело препираться с «извращенцами» – сзади послышались выкрикиваемые заклинания, бывшая жертва шмыгнула в коридор, а на нас с Джинни посыпались остатки злополучного омелового венка. – И всего-то, – раздался голос донельзя довольного собой Рона. – Гермиона, не стоило переживать. – Балбесы, – я собралась было выговорить ему, но тут обратила внимание на часы. – Так, поспешим-ка вниз, а то опоздаем на поезд. Вернувшись за брошенными у лестницы чемоданом и котом, я попрощалась с Гарри и помахала на прощание остальным знакомым, остававшимся на каникулы в школе. У самого выхода я встретила Фергуса. Рыжеволосый первокурсник, казалось, поджидал меня, переминаясь рядом с нелепо объёмистым чемоданом, стискивая пухлые рукавицы и не сводя с меня ярких серо-зелёных глаз. – Тоже возвращаешься на каникулы? Он пропустил вопрос мимо ушей. – Омела в волосах принесёт предвидение в снах на Солнцеворот, – загадочным тоном сообщил Фергус и добавил, поясняя: – так у нас говорят. Он потеребил волосы с левой стороны, затем указал на меня. Не сразу сообразив, что он имел ввиду, я поставила корзину с котом, запустила руку в собственную шевелюру и извлекла омеловую веточку, усеянную ягодами. – Спасибо, – я улыбнулась ему, – как-нибудь до вечера вычешу остальное. Только предвидений мне и не хватало. Счастливого Рождества! Я перелезла через порог и присоединилась к Рону с Джинни. – А всё-таки, – продолжала настаивать Джинни, – что у вас с Энтони Гольдштейном стряслось? – Это следовало понимать как намёк на то, что Колин Криви открыто обсуждает мои личные дела. – Как ну очень толстый намёк. Но не переживай, я-то не собираюсь трепаться ни с кем. Вы поссорились? – Ещё нет, – ляпнула я, слишком занятая усвоением новостей о Колине, чтобы выдать более осмысленный ответ. – Звучит многообещающе. – Джинни, – раздражённо вмешался Рон, – а не изволишь ли в порядке исключения не лезть в личные дела Гермионы? – Чья бы корова мычала, братец, ты сам любитель почесать языком, разве что в более узкой компании, чем Криви. – Разница, на мой взгляд, существенная. – Неужто? Забыв, к счастью, про меня, брат и сестра продолжали дружелюбно пререкаться, пока, где-то на полдороги, между мной и Джинни не вклинились Энтони с Терри. – Привет, не желаешь ли присоединиться к нам? – Вопрос Энтони был задан явно для приличия, так как в то же время он безапелляционно забрал у меня чемодан, а Терри крикнул: «Мы позаимствуем Гермиону ненадолго, ладно?». Я только вскользь заметила вытянувшееся лицо Рона, помахала ему рукой – и поток спешащих к выходу учащихся разделил нас. В экипаже, а затем и в купе мы оказались вчетвером: неугомонный Терри по дороге успел прихватить ещё и Падму Патил. Впрочем, участие Падмы ограничивалось практически только присутствием. Пробормотав что-то в роде: «Просмотреть ещё раз, а то сегодня до вечера надо сдать», – она уткнулась в папку с документами и вмешивалась в разговор от силы раз пять. Я мысленно порадовалась, что решила не искать работы до окончания школы. Разговор, впрочем, не особо клеился. То есть, как раз клеился, из отдельных тем, обсуждаемых и тут же забываемых, из плоских шуток и набивших оскомину старых школьных историй. Не было обычного безудержного потока идей, неожиданных переходов от смешного к серьёзному и, с каким-либо разряжающим обстановку замечанием, – обратно. Я напряжённо блюла дистанцию между собой и Энтони, иной раз не решаясь даже глянуть в его сторону; он, похоже, чувствовал себя не лучше. Да и Терри наша взаимная неловкость энтузиазма поубавила. По прибытии в Лондон он выскочил из купе вместе с торопящейся Падмой, оставив нас с Энтони наедине. Я дёрнула за ручку неожиданно тяжёлый чемодан, не решилась задерживаться, обновляя чары, однако Энтони уже спохватился и явно собирался, судя по выражению лица, завести какой-то серьёзный разговор, когда его опередила постучавшая в окно моя мама. – Извини, – выдохнула я. – Меня ждут. – А… – замялся Энтони. – Ну, что ж, тогда счастливого Рождества. – Счастливого Рождества, – эхом повторила я, локтём отворяя дверь и выскальзывая в коридор. Кажется, в какой-то момент Энтони шагнул ко мне, собираясь то ли что-то добавить, то ли поцеловать – не уверена. В любом случае, было только честно, что я не позволила ему ни того, ни другого. Сочельник пришёлся на середину недели – удачно, поскольку сразу выдалась половина недели выходных, но не вполне удобно в том отношении, что на каникулы нас отпустили ровно в день праздника, и ни минутой раньше. Из-за неспокойной обстановки с октября в Хогсмид учеников не отпускали. Сокурсники ворчали, что им некогда даже позаботиться о рождественских подарках, а я о подарках всё равно вспомнила не далее вчерашнего вечера. Маме тоже были нужны всевозможные мелочи, поэтому с вокзала мы отправились не домой, а в большой торговый центр на Блэк Алдер роуд. Ранняя темень, непрестанно сыплющийся мокрый снег, слякоть – всё это праздничного настроения отнюдь не добавляло. Мы поболтали немного о том, о сём, но потом как-то притихли и молчание нарушал лишь скрип дворников «вжих-жуть, вжих-жуть». На подъезде к центру оказалась – вполне закономерно – пробка, даже на стоянку мы заезжали минут двадцать. Я щурилась от света фар, бьющего в глаза, дробящегося в каплях над очищенными полукружиями («вжих-жуть»). Оказывается, и огни вечернего города могут быть слишком ярки… Папа недовольно бурчал под нос. В центре нас встретили те же пробки-очереди, беготня, паника («…билеты на июль? Август? Гастроли?… Да-да, просто великолепно, спасибо…»). И снова мокрый снег, снова «вжих-жуть», огни фар – дорога домой. Ничего приготовить мама уже не успевала, поужинали наспех полуразогретыми-полуподжаренными в микроволновке полуфабрикатами и, не засиживаясь, разбрелись по спальням. Оставив чемодан неразобранным, я рухнула в постель, придавив возмущённого Косолапа, который уже успел занять причитающееся ему место, и, даже не понежившись, как обычно по возвращении, хотя бы минут пять, не посмаковав тёплое ощущение, что наконец-то я дома, провалилась в сон.
*** Серебряный шар падает по ступеням, словно обронённый играющими за поворотом лестницы детьми. С каждым разом он ударяется всё сильнее, всё громче, подскакивает всё выше, пока звон не заполняет окружающее пространство, растекаясь, истончаясь и угасая, а шар не исчезает под сводами потолка… Я поднимаюсь. На площадке в глубине ниши под стрельчатой аркой замечаю страстно целующуюся пару. Долговязую фигуру Рона я узнаю почти сразу. Он самозабвенно льнёт к своей подруге, широкая ладонь – на её бедре, пальцы томно мнут подол юбки. Это зрелище настолько исполнено естественности и искренности, что даже не вызывает смущения. Свет, качнувшись, смещается и выдаёт лицо девушки. Я ахаю от неожиданности, заставляя влюблённых прерваться и повернуться ко мне. – Рон, Джинни, вы что?! Это же… неправильно. Брат и сестра смотрят на меня с одинаковым выражением неловкости и досады и немного – неприязни. Затем Рон первым опускает глаза. Я беру его за беспомощно повисшую руку и почти тяну за собой. – Пойдём… Ну, пойдём же! Лучше уж я, если так надо. Рон некоторое время сопротивляется, потом поддаётся, покорно следует за мной – дальше, вверх. Шаги его постепенно ускоряются, вот уже он торопит меня, горячо и прерывисто дышит в затылок, обхватывает ладонями мою талию, неугомонные руки скользят выше, к груди. Я оборачиваюсь, и он, пользуясь моментом, тут же прижимает меня к стене, впиваясь в губы влажным поцелуем, – мельком проскакивает и исчезает стыдливая мысль: неужто мы вот так, прямо здесь, на полдороги, как животные?.. Я нежно поглаживаю его по спине, ерошу непослушные отросшие волосы на затылке, не испытывая особого влечения, обращаясь скорее как с испуганным ребёнком, как с братом – нет, не знаю как, в этом мире теней, где сместились и исказились все понятия... А его ласки становятся всё резче и похотливее, я вздрагиваю, когда он, бесцеремонно проникнув рукой под юбку, грубо хватает меня за промежность, нетерпеливо трётся бёдрами, хрипло рыча, дышит в ухо… Только это уже не Рон, а Гарри, лицо его искажено неистовым желанием, и он никак не реагирует на мой ошеломлённый оклик: «Гарри, ты чего?..», и правильно, потому что, понимаю я, это вовсе и не Гарри, а кто-то иной под его личиной, и я в испуге неожиданно резко отталкиваю его, и он падает, падает вниз, с лестницы. Затем я почему-то вижу его распростёршегося внизу, бледного как мел, неживого, и две мысли: «Это не Гарри» и «А отчего я так уверена, что это не Гарри?» – перекрикивают одна другую у меня в голове. Мне необходимо туда, к нему, вниз, убедиться, что я не совершила страшной ошибки. Я делаю шаг в пустоту, но кто-то удерживает меня за руки, не пускает, а я рвусь, что есть мочи, вперёд, пытаюсь вывернуться из хватки крепких пальцев, яростно бьюсь ногами, крыльями… Крылья… Я забываю обо всём, когда осознаю, что у меня за спиной – крылья. Точнее, у меня просто в голове не укладывается, как до сих пор я могла жить, не замечая их. Они поразительно мощны, в каждом взмахе их участвует всё моё существо: ритмично, согласно действуют все мышцы, до кончиков пальцев; вниз – выталкивается из груди воздух, вверх – лёгкие переполняются пьянящим кислородом, голова кружится от безудержной эйфории. Никогда, ни в чём не чувствовала я себя настолько единым целым, не была настолько уверена в себе. – Отпусти! – кричу я со смехом тому, кто держит меня за руки. Рывок вверх до боли сводит плечи. – Отпусти! Мне надо взлететь! – Нет! – его голос звенит от задорной радости, но слышится и лёгкое беспокойство. – Я боюсь за тебя! А крылья бьются, крылья подкидывают вверх… – Не бойся! – перекрикиваю я их оглушительное хлопанье. – Давай же, отпусти! Он отпускает, и я почти ощущаю спиной, как воздух дрожит от его счастливого смеха. Я взмываю… И тут крылья не выдерживают, подламываются, и с резким рывком я низвергаюсь в пустоту.
Пост N: 34
Зарегистрирован: 29.06.06
Откуда: Россия, Саратов
Отправлено: 22.08.07 23:12. Заголовок: Re:
удивительно)) в смысле, какая удивительно живая история. долго собиралась описать то, что осталось на душе после прочтения и поняла - не могу слова сложить по-человечески. это все, потому что герои гораздо человечнее читателей,
Naima Ну вот, теперь Гермиона ещё и "самый человечный человек" . Нет, не думаю, что кто-то из читателей менее человечен, просто менее склонен к ковырянию моральных прыщей самокопанию. И на здоровье, честно говоря!
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 688
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
! Ну, а если серьёзно, то сердечно прошу прощения у всех, кому пришлось так долго ждать сего продолжения. Вам, ещё ждущим, вам, уже не ждавшим, а также тем, кто видит этот опус впервые – с любовью 
. 
!
. 
).
. Нет, не думаю, что кто-то из читателей менее человечен, просто менее склонен к 
- участник сейчас на форуме
