Зеленый форум: HP Fanfiction

I

На пятый раз у нее лопнуло терпение.
Когда Рем закричал впервые, Поппи спросонья запуталась в рукавах халата и так поддала ногой правый тапок, что он улетел куда-то далеко под кровать, да там и остался – нашаривать палочку было некогда, а потом она забыла. Второй раз помчалась и вовсе босиком. Он уже проснулся окончательно, когда она подошла, и судорожно всхлипывал, заново переживая приснившееся... Она осторожно сжала его пальцы – даже вырванная из глубокого сна, она твердо помнила, что левая рука мальчика искусана только от локтя до запястья... «Простите меня...» – бормотал он, она сердито шипела на него – не хватало еще тратить силы на глупые извинения. Вернувшись к своей кровати, Поппи предусмотрительно положила халат поверх одеяла... На третий раз просидела рядом с ним, держа его за руку, долго – около получаса после того, как он наконец заснул, задышал размеренно и почти глубоко... Рем проспал еще какое-то время. Ровно столько, сколько понадобилось Поппи, чтобы дойти до кровати и провалиться в сон. На четвертый раз она, дурея от рези в никак не желавших открываться глазах, чуть не плача от бессилия, пыталась заставить себя сообразить, какое зелье может помочь после всего, что он уже выпил за последние двое суток. Поняла, что дело не в ее сонном состоянии, а и впрямь нет такого зелья. Не изобрели. Не придумали. Не придумали, как помочь израненному подростку выспаться без кошмаров. Поппи сидела на краю дивана, гладила мальчика по плечу, нашептывала какие-то запредельные глупости – он уже не мог ни говорить, ни плакать, и она вовсе не была уверена, что он понимает ее слова. Но то ли голос, то ли интонация, то ли прикосновения – что-то помогло, он снова закрыл глаза, расслабился. Осторожно отняв руки, Поппи мимолетно удивилась, почувствовав озноб, пробежавший от пальцев вверх, охвативший все тело – она еще подумала, что это у него такой жар, потом поняла, что просто ей холодно. Просто она забыла надеть халат. Впрочем, Рему явно безразлично, в каком виде предстала перед ним мадам Помфри...
На пятый раз у нее лопнуло терпение.
Светящиеся стрелки часов издевательски показывали три сорок восемь, она успела, видимо, заснуть достаточно глубоко и даже увидела обрывок какого-то кошмара... Ее качнуло, занесло, она пребольно ударилась бедром об угол стола – перед глазами взметнулся фонтан ярко-белых брызг, зато она окончательно проснулась. Чертыхнулась, потирая ушибленное место, подошла к дивану.
– Так, Рем, вот что мы сейчас с вами сделаем... – пробормотала Поппи, обращаясь скорее к себе, чем к мальчику, однако ей показалось, что в его глазах мелькнула надежда. Она присела рядом с ним, не до конца понимая, что собирается делать, но уверенная в одном: что угодно подойдет, лишь бы это прекратилось, лишь бы он наконец заснул по-человечески и дал возможность заснуть ей. Иначе до утра они оба сойдут с ума. Она откинула одеяло – Рем, кажется, посмотрел удивленно, – мельком подумала, что диван слишком узкий для двоих...
– Встать сможете? – шепнула она, мальчик слабо кивнул, посмотрел затравленно, и ей немедленно стало стыдно. – Не бойтесь, я вас не гоню...
Дальше все получилось как-то очень быстро и странно естественно. Он навалился на нее всем телом, пока она вела его к своей кровати, да так больше не отлеплялся ни на мгновение... Поппи заставила себя не думать, правильно ли поступает: правильным казалось все, что поможет им выспаться, да и думать сил не было. Засыпая, мальчик слегка поворочался, к полному удивлению Поппи сумел лечь на бок – ну да, на правом боку у него несколько неглубоких ссадин, это левый разворочен так, что ей самой больно до него дотрагиваться... – крепко прижался к ней, блаженно вздохнул. «Мерлин мой, что ж я делаю?!» – подумала она, обняла его и провалилась в сон.

Ощущение чужого тела рядом – сколько лет они с Аластором не могли позволить себе роскоши проспать вместе до утра?! Поппи сумела не шевельнуться, проснувшись, хотя спина отчаянно затекла и ныла. Она осторожно, стараясь не дышать, скосила глаза – может ли быть более странное зрелище, чем собственная, онемевшая до полной бесчувственности, рука через секунду после пробуждения? Особенно если в эту самую руку, чуть выше локтя, уткнулся носом спящий шестикурсник. Худеть тебе надо, ху-деть, по-утреннему мрачно подумала Поппи, глядя на свое плечо. До Минервы, конечно, все равно далеко, но стремиться надо. И перестать носить ночные сорочки с таким вырезом и коротким рукавом. Ч-черт... все это замечательно, но какое-то шестое чувство подсказывало ей, что мальчик вот-вот проснется, и все эти мысли сегодня же сесть на диету – всего лишь малодушная попытка хотя бы несколько секунд не думать о том, что она ему скажет. И Минерва наверняка скоро придет...
Он зашевелился, пытаясь устроиться поудобнее... но, видимо, задел какую-то из своих ран, дернулся и с невнятным стоном проснулся. Поппи осторожно провела свободной рукой по его спине.
– Тихо... все в порядке... – прошептала она ему в затылок, и мальчик чуть приподнял голову, явно не без труда разлепил глаза, уставился на нее непонимающим взглядом. Поппи показалось, что она стоит на краю обрыва, куда ей отчего-то непременно нужно прыгнуть, причем летального исхода желательно избежать.
– Рем, вам было плохо, снились кошмары... помните? – он вроде кивнул, и Поппи продолжила: – А сейчас вы хорошо спали?
Теперь он точно кивнул, да и вопрос был лишним – достаточно посмотреть на его лицо. Несчастный ребенок...
– Рем, вам удалось поспать как следует, мне – тоже, и это хорошо и правильно. Так что обсуждать мы с вами ничего не будем. Договорились?
Мальчик вместо ответа повозился слегка, прижался к ней еще теснее, зарылся лицом в ее плечо, и вдруг крепко обнял ее. Да уж, какие тут обсуждения... После мгновенного замешательства Поппи классифицировала его жест как естественное стремление исстрадавшегося тела уткнуться во что-нибудь живое, теплое и мягкое, – а о диете все же стоит подумать! – согреться и утешиться... А сейчас надо вставать – в поле зрения Поппи не было часов, но скорее всего внутренний будильник сработал как всегда, и до прихода Минервы на утренний кофе у них хорошо если час... Тем более, сегодня Минерва наверняка примчится раньше обычного – переживает за Рема. Вот это номер будет...
– Рем, просыпайтесь, – шепнула Поппи, понимая, что ее голос звучит не слишком убедительно: она сама с превеликим удовольствием провалялась бы так еще пару-тройку часов, только надо бы руку вытащить из-под мальчика, пока совсем не отсохла.
– Просыпайтесь... – повторила она, одновременно пытаясь высвободиться, не причинив при этом боли мальчику. Он недовольно зашевелился, Поппи помогла ему лечь на спину, сама не сдержалась, выругалась сквозь зубы, когда мириады мелких иголочек вонзились в отдавленную ватную руку. А ему-то, бедняге, каково... и ведь терпит. Посмотрел виновато – кажется, проснулся окончательно. «Семь бед – один ответ», – подумала Поппи, поддаваясь внезапному импульсу и целуя его в висок.

* * *

Жирная клякса скатилась с кончика пера на последней букве подписи, она взяла палочку, и этого мгновения хватило, чтобы решить все-таки изменить текст записки. Слагхорн, конечно, нарывается, но, пожалуй, «на кой черт…» – не самое подходящее выражение в переписке двух сотрудников Школы. Потом, в более спокойном состоянии духа, она ему обязательно скажет, что не стоит присылать наказанных студентов в Больничное Крыло всякий раз, когда ему лень самому выдумывать отработки. Да еще обставлять это так, словно он ей одолжение делает – у вас, дескать, дорогая мадам Помфри, всегда найдется применение юному трудовому энтузиазму… а я счастлив поспособствовать облегчению вашей тяжелой и благородной работы… Тьфу. Ей что, специально горшки пачкать, чтобы дети их чистили без магии, пока уважаемый Декан нежится в кресле у камина?! Глубоко вздохнув, отхлебнув чаю и кинув в рот очередное печенье, она старательно вымарала все невизенгамотные выражения, переписала записку, несколько раз придирчиво просмотрела результат и отдала эльфу, терпеливо дожидавшемуся ответа.
Эльф аппарировал с тихим хлопком, и одновременно за спиной Поппи раздался негромкий шелест и затем – стук падающей книги. Не жалко, подумала она, оборачиваясь, – судя по звуку, это явно не тяжеленный фолиант «Всевозможные Зелья, как известные, так и малодоступные, сочинение Действительного Члена Магической Академии… et cetera». Да, так и есть – на этот раз Рем заснул над последним выпуском «Вестника Магической Фармакологии». И в самом деле, читать там совершенно нечего, сплошные статейки стажеров из Мунго… понятно, им публикации нужны, но делали бы отдельные выпуски, что ли… Поппи встала, подошла к дивану, подняла с пола книги, посмотрела на Рема. Жалко будить, а ведь придется – если в течение часа не сделать перевязку, потом хуже будет. При мысли о перевязке ее передернуло – откуда вдруг взялся этот непрофессионализм, при ее специальности, при ее опыте… Почему ей больно думать о том, что она будет вынуждена причинить боль пациенту? Нет, она всегда жалела их и сочувствовала, но чтоб мурашки по спине и холод в груди…
Это все полубессоная ночь, третья подряд, подумала Поппи, из-за этого и голова тяжелая, и день прошел как-то нелепо. С утра она приказала себе не думать о вопиющем нарушении всех мыслимых и немыслимых правил – интересно, ее бы лишили лицензии, если бы стало известно, что она провела ночь в одной постели с несовершеннолетним пациентом? С совершеннолетними-то, мягко говоря, не приветствуется... И оставлять школьника в своей комнате – тоже как-то не вполне прилично. Но что делать, что делать... Как он смотрел на нее за завтраком – ее, конечно, до некоторой степени смутили эти взгляды, но она ничуть не кривила душой, говоря Минерве, что рада, если мальчик отвлекся от мыслей о предательстве друга.
Большой перемены Поппи ждала не без трепета – впрочем, трепетать было особенно некогда. Сначала – два упавших с метлы третьекурсника (и куда Хуч смотрит?!), потом привет от Помоны: ожог гноем буботьюбера. Сильный ожог – так что Помона даже заглянула проведать жертву. Поппи набросилась на нее с обличительной речью в том духе, что если здоровье учеников на уроке подвергается опасности, не следует ли усомниться в компетентности учителя. «Да ты что... ведь без этого не бывает... ведь каждый год...» – отвечала Помона скорее с удивлением, чем с раскаянием, и кончилось тем, что ушла обиженная, сказав на прощание: «Не я же, в конце концов, программу составляла!»
В свою комнату Поппи заходила редко – но все же чаще, чем могла бы заходить в отдельную палату. Рем до обеда промаялся, то листая книжки – все подряд, то впадая в полудрему, то просто глядя в потолок. Вставал мало, на вопросы отвечал коротко, первый не заговаривал. За несколько минут до большой перемены Поппи села к нему на диван, осторожно подбирая слова, спросила, хочет ли он видеть своих... товарищей. Он сразу, как будто ждал вопроса, покачал головой, потом, словно устыдившись, пустился в какие-то путаные и ненужные объяснения: что он, мол, еще не готов говорить с Сириусом, что ему еще надо подумать... Поппи молча слушала все это и думала о том, что, пожалуй, никогда в жизни не испытывала такой острой жалости. Она часто бросала взгляд за окно, нервничала и ругала себя за это. Увидев наконец приближающуюся троицу, она вышла на крыльцо, сказала себе: «Спокойно, Поппи!», скрестив на груди руки дождалась, пока они подойдут. Первым шел Блэк, за ним – Поттер, который, вообще-то, молодец, и Рему бы с ним поговорить не мешало, и Петтигрю, который и вовсе ни при чем. Блэк просил, настаивал, кричал – ну да разве Поппи Блэков не видела? Поттер молчал, Петтигрю смотрел в сторону, и было видно, что его устроит любой исход конфликта. Ничего, подумала Поппи глядя в спину удалявшемуся Блэку, пусть помучается, в следующий раз умнее будет.
День катился дальше, голова болела, отчаянно хотелось спать – и совершенно не было сил обдумывать, почему она вдруг так по-новому чувствует себя в собственном жилище. Каждый раз, когда она входила в комнату, ее словно окатывало волной тепла, уюта и какой-то... правильности происходящего. Завершенности. Как это не к месту, она ведь давным-давно сделала свой выбор, она не была бы счастливее, будь у нее семья и дети, «как у всех». Не была бы. Счастливее. И хватит думать об этом! Просто у нее свидание сорвалось, просто она устала, у нее раскалывается голова, просто ей безумно жаль мальчика. Ближе к вечеру сходила к Помоне, извинилась, выслушала «да брось ты, не бери в голову... рабочие моменты», вернулась к себе, ответила на записку Слагхорна...
Поппи постояла над Ремом еще несколько секунд, потом взяла себя в руки – чем дольше она смотрела на безмятежное во сне лицо мальчика, тем тяжелее было думать о предстоящем издевательстве, – взмахнула палочкой, призвала склянку с мазью (отличная штука, можно не чаще раза в сутки менять), бинты... аккуратно разложила все на тумбочке. Ну вот, пора...
– Рем... – она осторожно провела рукой по его плечу. Мальчик открыл глаза. – Сейчас поменяем повязки, и будете дальше спать...
Раны на руках уже почти зажили – легкое обезболивающее заклинание, и Рем не почувствует вообще ничего... Она слишком сосредоточилась на деле и не сразу заметила необычную реакцию мальчика. Ему же не может быть больно? Тогда почему он так напрягся, почему отвернулся головой к стене?.. Мерлин, да что за ерунда? Поппи закончила с перевязкой рук, потянулась всем телом, чтобы прогнать усталость, взялась за край одеяла... Мальчик вдруг перехватил ее руку, вцепился в одеяло...
– Рем, да что с вами?.. – Поппи почувствовала, что начинает сердиться. – Мальчик мой, давайте... все равно ведь придется...
Он молчал, глядя в стену. Что же это такое...
– Простите меня, Рем, я вынуждена, – твердо сказала она, с силой, хотя и осторожно, отводя его руку. Решительно откинула одеяло и, прежде чем поняла, в чем дело, – мальчик вдруг дернулся, застонал, отчаянно попытался отвернуться, лечь на левый, искалеченный, бок, подтянуть ноги к животу, но не смог, замер в нелепой позе. Ох, старая дура, могла бы догадаться... Теперь он лежал, лицом зарывшись в подушку, руками прикрыв пах.
– Рем, стесняться совершенно нечего, – очень тихо сказала Поппи, приказав себе собраться, как будто ей предстоит пройти по узкой-узкой дощечке над пропастью, положила руку ему на плечо. – Рем, вы здоровый молодой человек, и вполне естественно...
Она попыталась мягко заставить его перевернуться на спину, он не поддался... Мерлин, что делать, что сказать, чтобы не унизить его еще больше?! Встать, выйти, оставить его одного? Остаться и по-докторски отстраненно... помочь ему? А потом объяснить сухим медицинским языком, что он не должен стыдиться такой реакции на ее прикосновения? Остаться, обнять, и объяснить все то же самое, но... другими словами и не словами?
– Рем, мальчик мой... – глупо начала она, а он вдруг повернул к ней голову, посмотрел ей в глаза... Мерлин, Мерлин... что ж выходит, она доигралась с огнем? Она так хотела, чтобы он перестал думать о Блэке, и не заметила, как перешла грань, когда вместо Блэка он стал думать о ней? И что дальше? Вы обязательно встретите девушку, которую полюбите?.. Мне сорок, вам – шестнадцать?.. Я сотрудник Школы, вы – ученик?.. У меня есть другой?.. Я вторые сутки смотрю на вас и думаю о том, что у меня нет детей, растравляю старые раны? А больше всего хочется прилечь рядом с ним, уткнуться лицом в его волосы и зареветь от жалости к нему и к себе, от тоски и неустроенности... Спокойно, Поппи, кажется, вслух прошептала она, потянулась к одеялу, и тут вдруг мальчик, явно рефлекторно, схватил ее руку, прижал к себе...
Поппи поняла, что плачет, что ее правой руке стало горячо и влажно, что плечо мальчика под ее левой рукой затряслось крупной дрожью... и что в дверь стучат. Мальчик тоже услышал – сквозь собственное тяжелое и хриплое дыхание, сквозь все, что он, должно быть, чувствовал в этот момент – застонал, уткнулся в подушку, обеими руками до боли тиская ее пальцы. Стук повторился – тролль забери Минерву!
– Это Мм... профессор МакГонагалл... – Поппи смогла это выговорить, только очень сильно прикусив губу. – Давайте я вас закрою, сделайте вид, что спите...
Палочка, оказывается, упала, закатилась под кровать – на очищающее заклинание для себя времени уже не хватило, и она пошла к двери, изо всех сил стараясь дышать ровно, пряча правую руку, левой вытирая слезы... Мерлин, благослови Минерву!..

II

– Дорогая моя, это называется «жестокое похмелье». Молодые организмы с этим справятся, не переживай.
– Ты хочешь сказать, что они вчера напились?
– Разумеется. Рему стукнуло семнадцать – чем не повод?
– Но как? Где они могли достать выпивку?
– Это уж твоя забота выяснять – ты у нас Декан! Блэка и Поттера я отпустила, велела на третий урок явиться, ты проследи. Нечего поощрять неумелое пьянство. Виновника торжества, наверно, к вечеру отпущу, Петтигрю подержу до завтра.
– Даже не знаю... наказывать их или не стоит? Знаешь, я рада: выходит, Люпин Блэка простил.
– Я бы не стала считать совместную пьянку подтверждением... но, мне кажется, простил.
– Надо же было меня так напугать!.. Но ты бы видела Эванс... «Мальчикам плохо!»... я как на них посмотрела, подумала, массовое отравление... хотела уже бежать к Альбусу... бить тревогу... думала, что делать, куда обращаться...
– И ты туда же! Аластора мне мало...
– Кстати, что слышно?
– Все то же... еще задержится, минимум на месяц-полтора... Так что перешли наши отношения на эпистолярную основу... Оч-чень романтично. Наверно, в нашем почтенном возрасте это и неплохо.
– Постыдилась бы при мне говорить о почтенном возрасте!
– Ладно, мы с тобой молодые и красивые. И все у нас впереди.

– Награда нашла героя... – пробормотала Поппи, туго обернув волосы полотенцем и протягивая руку к висящему на крючке халату – старому, когда-то любимому, но давно потерянному и вновь обретенному благодаря немыслимому подвигу: она наконец отважилась разобрать шкаф. Завязывая пояс, Поппи отметила, что год назад этот халат сидел на ней гораздо свободнее... и вырез казался куда скромнее.
В этом, конечно, что-то есть, можно согласиться с Аластором, подумала она, распрямив плечи – да, вырез определенно раньше не выглядел таким вызывающим! – и рассматривая себя в зеркале. Но худеть все равно надо.
Дождь отчаянно лупил в окно, чернильно-синее стекло в проеме кремовых штор зловеще отливало серебром, и тем уютнее показался ей приглушенный свет лампы из-под бежевого абажура, легкий пар над кружкой чая – какая-то новая смесь, но, похоже, удачная, – и теплый запах из свежераспакованной пачки шоколадного печенья. Поппи уселась в кресло, блаженно вытянула ноги. Мерлин, до чего же хорошо, а за окном творится что-то совершенно невозможное, ветер такой, что вдруг показалось, будто кто-то живой задел раму... отличная книжка, более чем неплохой чай, божественное печенье. Поппи тряхнула головой, пощупала шевелюру – никакой сушки заклинаниями, от этого волосы только портятся! – подумала, что еще минут сорок, и можно будет ложиться спать. Впрочем, в такой вечер под шум дождя и сидеть с хорошей книгой, и засыпать на прохладном, вкусно пахнущем свежестью белье равно приятно.
Раздался стук в дверь, и она вздохнула: ну конечно, в соответствии с законом подлости этот вечер должен был закончиться какой-нибудь неприятностью. Ясно, что незваные гости в начале двенадцатого с приятными новостями не приходят...
– Войдите!
В первую секунду она не узнала вошедшего – а узнав, вскочила, отбросив в сторону книгу. На пороге стоял Рем Люпин. Отпущенный после ужина восвояси. С насквозь мокрыми волосами, в пропитавшейся водой мантии. С очень странным выражением лица.
– Рем, что случилось?..
Мальчик молчал, топтался у двери и как будто жалел, что пришел... Поппи быстро подошла к нему.
– Так, мантию снимайте... – ерунда какая-то, но прежде чем выяснять, что происходит, надо его хотя бы высушить... – Давайте, мальчик мой...
Рем покорно снял мантию – и впрямь мокрую насквозь, Поппи быстро призвала полотенце, набросила ему на голову.
– Ну не стойте вы, вытирайте волосы... – пробормотала она, заклинанием высушивая его брюки, мокрые почти до колен. Лучше не стало: в высушенном виде ткань тут же затвердела от налипшей глины. Что за чертовщина, где его носило?!
Рем принялся вытирать голову – мерными, механическими движениями, Поппи провела рукой по его плечам, проверяя, промокла ли рубашка... Ткань оказалась чуть влажной – не понять, от дождя или от пота – а мальчик вдруг вздрогнул и напрягся. Поппи легко подтолкнула его к креслу.
– Садитесь, Рем, и расскажите, Мерлина ради, что происходит?
Он послушно опустился в кресло, Поппи поставила перед ним кружку чая и подвинула печенье.
– Возьмите – шоколад помогает прийти в чувство.
Мальчик взял печенье, начал жевать, не глядя на нее, и Поппи почувствовала, что всерьез беспокоится.
– Итак, Рем, в половине девятого вы ушли отсюда в Гриффиндорскую Башню. Сейчас одиннадцать пятнадцать, и вы снова здесь – насквозь мокрый. Где вы были?
– Нигде... – не слишком осмысленный ответ, но лучше, чем молчание. – Здесь.
– Что значит «здесь»? – переспросила Поппи, стараясь говорить как можно мягче.
Мальчик махнул рукой в сторону окна, и Поппи увидела, как он отчаянно заливается краской. Вот дела... Значит, пока она блаженствовала в ванне, пока наслаждалась чаем и шоколадным печеньем, студент шестого курса Рем Люпин два с половиной часа месил грязь под ее окнами.
– Мальчик мой, если вы хотели поговорить со мной, почему сразу не пришли?.. – очень осторожно начала она. – Вы знаете, я всегда готова вас выслушать...
– Я не хотел... нет, хотел, но не так!
Голос сорвался почти на крик, мальчик вскинул голову, посмотрел ей в глаза. Ох, Мерлин...
– Рем, успокойтесь...
– Я думал... я думал, что стану совершеннолетним, и все... ну, изменится... получится... будет иначе, чем раньше... Я в самом деле собирался... поговорить с вами... теперь понимаю, что это было бы смешно.
Так, ясно: думал, что сразу станет взрослым, а вместо этого в первое же утро после своего совершеннолетия оказался на больничной койке по самому что ни на есть стыдному поводу. И женщина, которой он, похоже, намеревался признаваться в любви, поддерживала ему голову над тазом, пока его безудержно и позорно рвало... Диагноз ясен, но вот что с этим делать?..
– Сразу ничего не бывает, Рем.
– Я трус и слабак. Я думал пойти к озеру... я хотел... я даже этого не смог, притащился к вам!
Мерлин Великий! Вот только попыток суицида не хватало!
– Рем, вы не трус и не слабак. Уже одно то, что вы твердо решились говорить со мной, доказывает это. И то, между прочим, что вы сейчас пришли сюда. Трус и слабак отправился бы как раз к озеру. Вы еще очень юный, у вас нет опыта. Все придет со временем, мальчик мой.
– Ничего не придет... у всех уже есть опыт...
– У каких это «всех»? – очень мило, чего только про учеников не узнаешь.
– Ну, Сириус... он уже... – Рем неловко замолчал. Так, похоже, надо внимательнее присматриваться к девочкам, подумала Поппи, перебирая в уме имена старшекурсниц. Может, стоит поднять вопрос о необходимости... некоторой просветительской работы?
– Хорошо. Во-первых, я бы не стала верить всему, о чем хвастаются друзья. А во-вторых, Сириус – это не «все». Поттер?
– Нет... Джеймс, он влюблен...
«А вы нет?» – хотела спросить Поппи, но сдержалась. Вместо этого с мягкой настойчивостью продолжила:
– Так что ваши «все» – выходит, один Сириус Блэк?
– Ну... да. Питер... он тоже еще не...
Да уж, чуть было не сказала Поппи, но вовремя прикусила язык.
– Вот видите, мальчик мой, вы в большинстве. И для вашего возраста это совершенно нормально!
– Вы просто утешаете меня... На самом деле у меня никогда ничего не будет, и вы это знаете. Я вервольф...
– Это я знаю, – да что же с этим делать, в ужасе думала Поппи, машинально маскируя растерянность циничным тоном. Несчастный ребенок, жалко его до слез, а главное, как помочь?..
– Мальчик мой, поверьте мне: вас будут любить многие женщины... прекрасные женщины... но только чуть позже.
– Это все слова, – прошептал он, пряча лицо в ладонях. – Кому я нужен...
Несколько секунд помолчали, затем он встал, сказал странным, сдавленным тоном, явно долженствующим изображать мужественную решимость:
– Я пойду, мадам Помфри. Спасибо и простите.
Вот черт! Он, значит, пойдет, а она останется до утра стоять у окна, раздумывая, утопился он, повесился или мирно спит в своей постели?! Поппи резко поднялась, подошла к нему почти вплотную. Весь красный... все-таки простудился, похоже... Она машинально положила руку ему на лоб. Нет, вроде температуры нет... волосы плохо вытер... Поппи легко провела рукой по его щеке, шепнула:
– Правда, мальчик мой, все у вас будет хорошо!
– Слова! – так же тихо отозвался он. – Мадам Помфри, я правда вам очень благодарен за все...
Докатились... И куда мы сейчас отправимся, интересно было бы знать? Наконец он посмотрел ей в глаза, и Поппи не выдержала, положила руку ему на плечо. Он, кажется, задрожал, и только сейчас Поппи вспомнила, как она одета... Мерлин Великий, перестань обманывать себя, подумала она, у тебя есть только один способ доказать ему, что он неправ. Нет, возможно, существуют и другие, и заседающие в Министерстве теоретики предложили бы ей добрую дюжину брошюр с рекомендациями, как следует вести себя сотрудникам учебного заведения в подобной ситуации. Возможно, Минерва нашла бы другой выход... например, вовсе не вляпалась бы в такую историю. Но она, Поппи Помфри, здесь и сейчас, в полдвенадцатого ночи оказавшаяся в малопристойном халате наедине с влюбленным в нее, замученным комплексами юным вервольфом, выход видит только один. И выбор у нее невелик: отпустить его в темноту, в дождь, в холод, бросить на растерзание мрачным мыслям о том, как он дважды за сутки оказался в идиотском положении перед женщиной, которую хочет до дрожи... или... Или.
К черту! Поппи решительно и нежно обхватила ладонью его затылок.
– Нет, мальчик мой, не слова... – прошептала она. Он выглядел смешным и несчастным, когда она свободной рукой осторожно обняла его, бережно и целомудренно поцеловала в щеку... помедлив, кончиком языка сняла крошку шоколада с его губы... он, кажется, понял, что она не шутит, что все происходящее – явь, что все это действительно происходит с ним, робко положил руку ей на талию...
– Смелее, Рем... Это совсем не страшно.
Не страшно-то оно конечно, но хорошо бы теперь, чтобы все получилось как надо, думала Поппи, прижимаясь к нему. Да, похоже, неплохо бы поторопиться, очень удачно, что она собиралась скоро ложиться спать, и постель готова... Так, потихоньку перемещаемся, сажаем его на кровать...
Мальчик явно не знал, куда девать руки, обхватил ее голову, пока она, присев на корточки, возилась с его ботинками и брюками, стараясь терпеть, не вырываясь – все-таки неприятно, когда так дергают волосы... Мерлин, какой он все-таки худой... Поппи мягко толкнула его, заставила лечь, кое-как вылезла из чертова халата, легла рядом, жестом велела ему перевернуться, осторожно пристроилась под него, под легкое, знакомое до последней родинки тело, всегда вызывавшее у нее только острую жалость... Он застонал, ошалев от вседозволенности, окончательно поверив в свое счастье... больно сжал ее грудь, жадно и неумело целуя в шею, ключицу, плечо, захлебываясь и задыхаясь... Мерлин, сколько же раз, должно быть, ему это снилось... Поппи провела рукой по его боку, скользнула вниз... резко раздвинула ноги, мягко и решительно направила его – он вскрикнул, она чуть выгнулась, подалась ему навстречу... очень хорошо, мальчик может начинать чувствовать себя героем... Пристроив руку ему на ягодицы, она задавала ритм, чувствуя, как отчаянно колотится его сердце, стараясь дышать с ним в такт, и тщательно следя, чтобы он не видел ее лица. Внизу живота заныло тепло и запоздало – мальчик захлебнулся в торжествующем крике, рванулся в последний раз, она впилась пальцами в его спину, вскрикнула тоже, мысленно похвалила себя, и он тяжело рухнул на нее, впечатался всем телом, лицом зарылся куда-то ей в ухо. Переведя дыхание, Поппи слегка повернула голову, обняла его обеими руками за плечи, поцеловала в волосы – мягкие и влажные уже от пота, – осторожно перевернулась на бок, увлекая его за собой, не выпуская его, и наконец заглянула ему в лицо. Мерлин, до чего же он еще ребенок, смешной и трогательный... Почему-то ее особенно рассмешили капельки пота, собравшиеся между бровей, она потянулась к нему, поцелуем коснулась переносицы, и только после этого осторожно отстранилась, дала ему выскользнуть. Он судорожно вздохнул, в замутненных глазах стало проступать какое-то еще пока неясное выражение... Поппи улыбнулась ему, прошептала ласково и бессмысленно:
– Вот так, мальчик мой...
Рем, словно приходя в себя, выныривая из глубин беспамятства, заново открывая остроту окружающего мира, чуть повел плечами, поморгал, облизнул губы...
– Это... правда?.. – прерывисто и едва слышно спросил он, теперь очень робко проводя рукой по ее груди.
– Правда, Рем.
Рука продвинулась вниз, заскользила по ее животу, подушечки пальцев чуть надавливали, словно он собирался хотя бы на ощупь исследовать все ее тело, жалея, что не успел сделать этого раньше, до всего, пока у него были силы.
– Вам... было хорошо? – осмелившись на этот вопрос, он тут же отчаянно покраснел, смутился до невозможности.
– Да, мальчик мой, – шепнула Поппи, надеясь, что получилось искренне.
Черт, если бы можно было повернуть время вспять, она сделала бы то же самое: только ради того, чтобы лицо вервольфа Люпина еще раз засветилось таким счастьем... Она привлекла его к себе – он легко поддался, горячий, весь мокрый, обессиленно-тяжелый. Тихо всхлипнул, сказал неуверенно:
– Я теперь стал мужчиной?
Поппи сумела не рассмеяться – смех обидел бы мальчика, а после всего, что она сделала, чтобы он не чувствовал себя униженным, это было бы досадно.
– Это всего лишь ступенька, Рем. Важная, да, но одна из многих. Теперь вам предстоит следующий шаг, куда сложнее...
Он приподнял голову, посмотрел серьезно.
– Вы должны научиться отвечать за женщину, с которой были близки, Рем. Вы можете рассказать вашим друзьям о том, что произошло, но дайте мне слово, что не назовете моего имени и не допустите ни одного намека, по которому они смогут догадаться.
– Я никогда... никогда никому не расскажу... – сказал он таким тоном, что она поняла: не расскажет.
– И еще, мальчик мой: продолжения не будет...
Его лицо так изменилось, что Поппи стало стыдно. Но что делать?
– У меня есть мужчина, Рем, с которым я начала встречаться до вашего рождения. Я не хочу терять эти отношения, а вам придется проявить мужество и благородство и отступить.
Он вздохнул, но возражать не решился. Что ж, кажется, она может быть спокойна.
Теперь бы как-нибудь исхитриться сходить в душ... Но мальчик прижался к ней всем телом, крепко обхватил ее поперек живота – трогательно-собственническое движение, почти по-взрослому получилось... если бы не щенячье выражение лица. Немного повозился, закинул на нее еще и ногу и, кажется, заснул – с мыслями о гигиенических процедурах можно прощаться. Поппи из-под полуопущенных век смотрела на его лицо. Ладно, пусть поиграет в господина и повелителя – первый раз простительно, ясно ведь, что в будущем из него получится деликатный любовник, нежный и чуткий. А все-таки ей не хватает тех, других объятий больше, чем она готова себе признаться... Впрочем, грех жаловаться – если женщина в сорок лет не может припомнить, когда ей последний раз приходилось актерствовать в постели, жизнь, пожалуй, стоит считать удавшейся. Усмехнувшись своим мыслям, Поппи осторожно потянулась, успокаивающе погладила зашевелившегося было мальчика по голове. Все у него сложится хорошо... Он не из тех, на кого заглядываются девочки – до поры до времени, думала Поппи, слушая, как успокаивается его сердцебиение и дыхание становится ровным. Бедняга, он убежден, что дело в его ликантропии... особенно тяжело ему рядом с Блэком. Не знает, что просто повзрослеет позже... И не знают ни он, ни Блэк, что пройдет лет десять, и Сириус Великолепный еще позавидует успеху тихони Рема у прекрасного пола. В Рема будут влюбляться реже, но крепче, и коэффициент интеллекта любой женщины, влюбленной в Люпина, будет выше, чем у всех поклонниц Блэка, вместе взятых. Впрочем, это Блэк едва ли заметит.
Вздохнув, Поппи протянула руку к будильнику, перевела его на час раньше обычного. Взмахом палочки погасила свет... Обняла уютно сопящего Рема, подумала, что улыбается – наверно, очень глупой улыбкой, и с этой мыслью заснула.