Зеленый форум: HP Fanfiction

А потом ему приснилось...
Как же он боялся проснуться, как хотел провалиться глубже, глубже... и, возможно, не только почувствовать ее присутствие, но и услышать голос... а может, даже увидеть ее.
Блаженное тепло, волнами разошедшееся почему-то от правого бока по всему телу. Ее тепло – в этом-то и была прелесть волшебного сна: он точно знал, что именно она сидит рядом с ним...
Он понимал, что, если осознаёт себя спящим, значит, миг пробуждения недалек. И он жадно ловил эти мгновения и был – впервые в жизни, пожалуй! – рад, что звериная острота обоняния проходит не сразу. Ему снился ее запах... запах, о котором он заставлял себя не думать, отдельные оттенки которого иногда ловил – в Больничном Крыле, в Хогсмиде у Паддифут над чашкой кофе... почему-то в кабинете МакГонагалл, в тот сентябрьский день, когда она, показавшаяся вдруг странно близкой и какой-то очень человечной – ну да, они же подруги... – говорила, пряча глаза, что мадам Помфри пришлось уехать из Хогвартса по семейным обстоятельствам, а он смотрел на нее и думал, всегда ли все подруги пользуются одинаковым шампунем, только чтобы не думать, что она уехала, не попрощавшись с ним. По ночам, лежа без сна в своей постели, вспоминая все, боясь воспоминаний и проклиная себя за то, что тогда, Той Ночью, бездарно проспал до самого утра, хотя мог прожить, прочувствовать, сохранить в памяти каждую секунду нечаянного счастья... Но никогда эти разрозненные оттенки, кофе, лекарства, свежевыглаженная ткань, зеленый чай, соленое печенье – а уж от запаха шоколадного печенья у него и вовсе начинала кружиться голова – никогда, даже в самых смелых снах, не складывались в единое целое.
Как же ему не хотелось просыпаться... странно, но возбуждения не было, а был лишь покой... Только вот...
Новые, тревожившие его нотки вплетались в ее запах – как будто даже враждебные, словно что-то неведомое навсегда отнимало у него робкую надежду на ее... хотя бы ее нежность. Он не хотел думать об этом, ведь времени оставалось все меньше и меньше... в конце концов, это всего лишь сон... он чувствовал, что вот-вот проснется, что сопротивляться бесполезно... изо всех сил зажмурился, понимая, что назад, в сон, дороги уже нет.
Скрипнула дверь.
– Простите, но... там в камине профессор МакГонагалл... просит вас срочно вернуться к ней в кабинет... говорит, что... что сил у нее больше нет...
Приснится же такая дурь! Мадам Гардель – молодая, робкая, неловкая, серьезная, трепетно гордящаяся своим статусом школьного врача, по мнению большинства мальчиков, очень красивая... неплохая, в общем-то, – пожалуй, расстроилась бы, узнай она, какие глупости говорила в сновидении студента Люпина, по прихоти его одурманенных зельями мозгов... Жаль, что он почти никогда не запоминает сны – рассказал бы друзьям, посмеялись бы...
– А у меня круглые сутки сил больше нет. Так и передайте профессору МакГонагалл. Для чего тогда крестные?
Мерлин... этого не может быть, просто не может быть!
Он открыл глаза. Вздрогнул всем телом: конечно, не она... но кто это тогда?.. или он все же сумел не проснуться. В невнятном свете ночника до рези в глазах он всматривался в силуэт женщины, сидевшей рядом с ним, повернувшейся к двери... Мерлин, ему все-таки удалось не вынырнуть на поверхность, удалось погрузиться в сон еще глубже. Волосы бесспорно ее, но собраны в непривычный, легкомысленно-девчоночий хвост... На плечи наброшена какая-то невразумительная кофта – никогда она такого не носила! – а главное, странно незнакомым кажется контур ее тела... как, собственно, часто бывает во сне. Но рука, на которую она опирается – Мерлин, сжатый кулак утонул в матрасе в каком-то дюйме от его плеча! – рука ее... И только одна женщина на свете могла сесть на его постель так непринужденно, так вплотную к нему – черт, зачем ему понадобилось в мае месяце толстое одеяло?! ах да, днем его знобило... – сесть так по-домашнему бесцеремонно, так... уютно. Он почти непроизвольно дернулся, чтобы плечом коснуться ее руки – надо спешить, сон может кончиться в любую секунду...
Послышался тоненький скрип аккуратно закрываемой двери, а она вдруг резко повернулась к нему... и он замер на середине вдоха. Она улыбалась, в палате сразу стало светлее, теплая ладонь накрыла его плечо.
– Я разбудила вас... простите. Но у меня мало времени, а поговорить с вами надо. Здравствуйте, мальчик мой.

* * *

Где-то он слышал, – или читал? – что возраст женщины выдают ее руки. Глупость какая, думал он, чуть задерживая ее пальцы в своей руке, легко касаясь губами тыльной стороны ладони, вдыхая знакомый запах...
Он прошел в комнату, удивляясь внезапной скованности движений. Неубранные кофейные чашки на столе... Невольно улыбнулся: утренний кофе с Минервой МакГонагалл – пусть бури проносятся над магической Британией – утренний кофе с Минервой вечен. Как вечны эти кремовые шторы – почему-то хочется верить, те же, а не такие же, сейчас подсвеченные снаружи радостным, еще совсем летним солнцем.
Вот чего раньше здесь не было: этой фотографии на стеллаже. Большого формата – закрывает книги почти полностью, но он узнал толстый бордовый том справочника по наследственным болезням. Если отодвинуть фотографию – мгновенный почти безболезненный укол воспоминания, – будет видно, что корешок книги странно помят... На снимке две девушки лет, должно быть, чуть за двадцать, в маггловских джинсах клеш, нелепых – видимо, так теперь модно? – футболках, сидят за столиком в какой-то кофейне, смеются... Одну, забавную, худенькую, с немыслимо-лиловыми волосами и дурашливым лицом он хорошо помнил. Дочь Андромеды Блэк, племянница Сириуса – сердце кольнуло привычной болью, – метаморф, страшная недотепа, учится, как ни дико звучит, на аврора... Грюм, впрочем, говорил, что девочка способная. А вторая... Грива каштановых кудрей, вздернутый аккуратный нос, чуть своевольная линия рта слегка избалованной красотки, любимой дочки... но взгляд хохочущих глаз – открытый, хороший. Мерлин, до чего же похожа на мать, не ошибешься... Он прищурился, вглядываясь в девичье лицо: да, вылитая мать, от Грюма ничего. Все давно перегорело, к Грюму он относится в высшей степени почтительно... но все равно почему-то приятно.
Он не смог бы сказать, что заставило его обернуться. Она стояла, замерев, глядя на него в упор странно и напряженно, с помертвевшим лицом, с плотно сжатыми губами... и воздух вокруг нее застыл как нарисованный.
– Кофе? – спросила чужим голосом, но секундное наваждение прошло, он сумел выдохнуть и не стал вдумываться, что за ерунда ему померещилась... перед ним снова была мадам Помфри, теплая, знакомая, насмешливая.
– А вы будете?
– Я? Я только что пила... хотела бы, да две чашки подряд уже не могу, давление не позволяет! – усмехается, и, как всегда, не поймешь, дурачится или говорит всерьез... – Старость, мальчик мой, пренеприятнейшая штука!
А как будто ничего не изменилось, та же комната, те же утренние запахи, та же улыбка, освещающая все вокруг. Словно с тех дней прошло не больше мгновения... Но фотография на книжном стеллаже не даст забыть, что в это мгновение вместилась жизнь – рождение, взросление, юность этой девушки, хохочущей с подружкой над чашкой кофе, девушки, так похожей на мать... А от фотографии мысли переносятся ко вчерашнему жуткому пробуждению в купе Хогвартс-Экспресса, и снова он видит лицо Джеймса и глаза Лили Эванс. Лили нет уже двенадцать лет, и Джеймса нет, и Питера. И почти не изменившийся Дамблдор сказал вчера, что дементоры будут охранять Школу от беглого преступника, чьи снимки развешаны на всех углах... А он, как ни силится, не узнает в этом изможденном человеке с полубезумным взглядом того мальчика, что с нарочитой сосредоточенностью решал, какую болезнь симулировать, чтобы убить двух зайцев – прогулять Историю Магии и попасть в Больничное Крыло под опеку мадам Гардель...
Ее рука не дрогнув отмеряет молотый кофе – с той же точностью, с какой она привыкла отмерять порции зелья, тем же изящно-профессиональным движением, – и пока она стоит к нему спиной, пока он не видит ее морщин, можно попробовать забыть на секунду и о своих... Но на фотографии беззаботно хохочут ее дочь и дочь Анди Блэк... где-то совсем рядом собираются на урок Гарри, так похожий на Джеймса, и мельком виденный вчера мальчик, копия Алисы Лонгботтом... Да, время прошло, и остается только смириться с этим... Позавидовать – содрогаясь от столь кощунственной мысли – тем, пусть мертвым и искалеченным, кто повторил себя в детях, порадоваться за живых, почувствовать в очередной раз неприятный холодок ревности, пережившей страсть. Поднять глаза и встретить взгляд мадам Помфри, почему-то грустный и как будто виноватый, улыбнуться ей и, благоговейно принимая из ее рук чашку кофе, наконец поддаться охватившему его чувству возвращения – возвращения в какую-то очень важную временную точку, в которой так сладко и больно вспоминается прошлое и отчего-то так легко поверить в возможность будущего.