Зеленый форум: HP Fanfiction

Король и трубадур

«Что же касается распространённого заблуждения относительно фатальности формулы“abhadda kedhabhra”, переводимой с арамейского как «авада кедавра», то следует иметь в виду: использование этого заклятия вовсе не отличается какой-либо специфичностью. Ошибка такого рода в бытовых условиях может привести к неожиданным результатам – я разумею в первую очередь возможность несчастных случаев. Представьте ситуацию: ваш добрый друг в разговоре имел неосторожность огорчить вас, вследствие чего вы настроились агрессивно. Вы использовали простейшее заклятие silentium, чтобы выиграть несколько минут для восстановления душевного равновесия, но…»

– Но друг к тому времени слишком смахивал на обыкновенную головешку, вследствие чего дальнейшая беседа не состоялась, – весело комментирует Ларри, заглядывая через моё плечо. – Пять утра – и уже за работой, даже не позавтракав?
Я опускаю перо в чернильницу, а Лоренс Моркамб Бланау-Фестиниог (в насмешку прозванный однокашниками «Блонделем» за любовь к поэзии), устраивается верхом на соседней кровати. Лоренс – легкомысленный потомок безумно древнего рода, целой вереницы чистокровных, галльски картавых Бланау-Фестиниогов, затерявшихся во тьме столетий. Хотя, зная моего приятеля, можно предположить, что какой-нибудь безвременно усопший Лотар Моркамб Б.-Ф. и сейчас благополучно играет в снежки на просторах Эдемских садов. Предварительно удрав от строгого воспитателя ангельского чина и накушавшись райского мороженого с клубникой… или с шоколадом.
Кажется, я действительно голоден.

– Ох! – Ларри испуганно всплёскивает тонкими руками в кружевных, не по форме, манжетах. – Мерлин милосердный, этот леденящий кровь взгляд! Так, должно быть, смотрел волк-язычник на святого Франциска?
Невольно смягчившись, я протягиваю Лоренсу свиток.
– Скорее, так глядел раненый лев на святого Антония… Это отнюдь не план проповеди. Посмотри, может быть, появятся замечания.
Перекатившись на живот и подперев кулаком подбородок, Блондель начинает скользить ясными голубыми глазами по моей писанине. Спустя секунду он уже тянется за пером и, нахмурившись, что-то быстро перечеркивает, затем ещё и ещё старательно правит убористый текст. Есть нечто трогательное в священнодействиях Ларри над сочинениями. Моя сильная сторона в подобной работе – содержание и логика, Лоренс же искренне болеет за красоту языка.

– Уфф, – вздыхает он наконец, удивленно покачивая белокурой головой. – Как всегда, полно канцеляризмов. Я давал тебе стихи Габриэля Россетти на прошлой неделе, ты прочёл?
– Нет, – я ловко выхватываю свиток, пока Ларри незаметно для себя не украсил поля вензелями. – Мне ближе деловой стиль юридических отчетов. Как тебе история мамаши из Сомерсета, отравившей шестерых детей из-за страховки? Пожалуй, этот случай станет темой для следующей статьи.
Чем же она их извела? Кажется, банально подсыпала яд в баранье жаркое под чесночным соусом. Женщины, что с них взять.

– …перед отравителями я испытываю нечто вроде angoisse (беспричинного страха, фр.), хотя моя блаженной памяти прапрапрабабушка Кларисса и угощала мышьяком самого Альфреда Великого, – беспечная болтовня Лоренса в очередной раз посрамляет многотомную, очень академичную «Историю самых знатных родов волшебного мира».
Внезапно запнувшись, мой жизнерадостный друг добавляет:
– Вот только, Мордред…

Верный своим фантастическим взглядам, Ларри часто называет меня именем зловещего брата Артура Пендрагона. Прекрасно понимая, как сильно я ненавижу маггловского «Томаса Риддла», и всячески избегая его в разговорах с глазу на глаз, Ларри таким способом отдаёт дань уважения «Лорду Волдеморту».
– Если ты не считаешь, что я jusqu`ou on peut aller trop loin (захожу слишком далеко, фр.)…
– Une vie sans passions ressemble a la mort (жизнь без страстей подобна смерти). Вперед, мой верный рыцарь, – подбадриваю я.

Поддержка Лоренса, связанного узами родства с Малфоями, Блэками и другими знатными семьями, была драгоценной, когда ещё никто из аристократических ничтожеств не почитал особой честью знакомство с потомком Салазара Слизерина. Преданность и бескорыстие Ларри я не подвергаю сомнению, в этом смысле он действительно Блондель, любимый трубадур славного Ричарда.
Иногда мне кажется – угоди я в заточение, Блондель как и встарь, будет бродить по Европе, распевая песни в надежде, что сидящий в темнице король их услышит. Вот только балладами вряд ли сокрушить стены Азкабана, да и кормят в тюрьме наверняка из рук вон.

Постукивая кончиками бледных пальцев по резному дереву кровати, Ларри высказывает свои сомнения:
– Ведь это статья в «Магический вестник». Конечно, она будет опубликована под псевдонимом, но что если кто-то свяжет с нею последние события в Хогсмиде? Зачем лишний раз подвергать себя опасности?
Я пристально смотрю в светлые, умные глаза Лоренса.
– Кому-то необходимо vivre dangereusement (жить рискованно), друг мой. Как ты думаешь, в чем вообще состоит суть идеи «чистокровной» магии?
– Гм…в евгенике, если не ошибаюсь? – спрашивает он.
– Совершенно верно, – в некотором волнении я начинаю прохаживаться по комнате, затем, спохватившись, возвращаюсь на своё место. – В учении о наследственности, связующем генетику, медицину, психологию; ставящем совершенствование мага в зависимость от его биологических структур. Теперь вспомни тот несчастный случай в Хогсмиде, всё, что произошло.
– В «Голове вепря», нашем любимом кабаке, была драка. Немного навеселе, мы вышли на улицу, и один пьянчуга… Финлей, кажется? – уточняет Ларри.

Я утвердительно киваю.
– …блудный сын, живший среди свиней, не отставал от нас. Плёлся как привязанный, попутно бранясь. Как выяснилось позднее, он был сквибом. Значит, палочку выхватил, только чтобы припугнуть. Ты отобрал её, велел Финлею замолчать и направил палочку на её бывшего владельца.
– Представь, что на моём месте с заведомо бесполезной палочкой сквиба стоял ты.
– Во-первых, для защиты от нападения я предпочёл бы свою магию.
– Исключим такую возможность, – отрезаю я.
У меня в животе уже целый концерт, хорошо, что Лоренс ничего не слышит.

– Боюсь, тогда ничего бы не вышло. Но, – сверкая голубыми очами, Блондель взмахивает рукой в немыслимо широком жесте, – если бы, подобно Иродиаде, ты потребовал голову Финлея на серебряном блюде…
Можно ли представить менее аппетитное зрелище? Да здравствуют литературные ассоциации!
– Минуту внимания, Ларри. Я был зол, когда нацелил палочку на сквиба, а из отчета в «Пророке» ясно, что у госпитализированного Ангуса Финлея обожжены бронхи, трахея и лёгкие. Обуглились полость рта, нёбо – всё, что входило в речевой аппарат. Кроме перечисленного, были разрушены некоторые участки его мозга.
Лоренс внимательно смотрит на меня, будто в его поэтически растрепанную голову только что постучалась новая мысль.
– Ты считаешь, разрушению подверглись клетки мозга, отвечавшие за речь?
– Да, – я торжествующе складываю руки на груди: сказано всё, осталось сделать выводы. Теперь уже Ларри вскакивает и начинает в волнении мерить комнату широкими шагами.

– Но тогда, – чуть задыхаясь, восклицает он, – это заклятье silentium! Усиленное, скорее всего, обычным империусом? Твои слова затуманенный мозг Финлея воспринял как приказ, освободив деструктивные силы пропитанной спиртом органической материи?
– И палочка здесь не при чем. Вспомни ещё, что я не являюсь чистокровным волшебником, а к эпизоду с Финлеем можно приплюсовать многочисленные случаи так называемого «самовозгорания».

– Мерлина твоего за ногу, – грязно ругается мой родовитый сосед. – Что же получается?
– Получается, дорогой Блондель, что мы, маги – дураки, каких свет ещё не видел. Магглам впору смеяться над нами и сочинять детские книжки о волшебниках-недотепах. Мы заранее смирились с ограниченностью человеческого естества, придумали отдельные формулы для единичных, слабейших преобразований, забыли о высшем предназначении Магии – Магической евгенике. Единственной целью нашего существования должно бы стать совершенствование магической породы, появление такого Мага, который не только не уступал бы Мерлину, но и превзошёл бы его по всем показателям.
Я чувствую, как кровь приливает к моим щекам: единственная цель моего существования в настоящий момент, увы, заключается в куске хорошо прожаренного мяса.

– Это грандиозно, милорд, – с глубоким hommage (почтением), после паузы произносит Ларри. И церемонно добавляет – Вполне достойно Вас. Позволю также себе напомнить: время petit lever.
Вот уже несколько лет, как комната слизеринского префекта превратилась в своего рода резиденцию. Где кончается игра в короля и трубадура, и начинается взрослая жизнь – никто не знает. Peut-on jamais guerir de son enfance? (Можно ли когда-нибудь вылечиться от детства?) Но восхищение в глазах Лоренса неподдельно…
– Приглашай первого посетителя, дружище. И Мерлина вашего за ногу, – не выдерживаю я, – кто-нибудь, наконец, принесёт мне поесть?

***********************
Примечания.
Моркамб Бланау-Фестиниог – названия британских населённых пунктов

Так, должно быть, смотрел волк-язычник на святого Франциска – намёк на католическое предание о Франциске Ассизском, сумевшем мирно договориться с волком, который задирал овец в селенье Губбио.

Так глядел раненый лев на святого Антония… – Том ссылается на другой католический сюжет о святом Антонии, вынувшем колючку из львиной лапы. Когда святой был брошен льву на растерзание, тот признал своего спасителя и не причинил ему вреда.

Альфреда Великого…– речь идёт о короле саксов Альфреде (848-900 гг.).

Мордред – действующее лицо в цикле преданий о короле Артуре Пендрагоне. В более поздних сказаниях – брат короля, предавший его доверие и посягнувший на честь Гвиневеры.

Блондель – легендарный трубадур короля Ричарда Львиное Сердце.

Блудный сын, живший среди свиней… – Лоренс обыгрывает название таверны в Хогсмиде («Голова вепря»), одновременно намекая на пьянство Финлея и евангельскую притчу о блудном сыне.

Подобно Иродиаде, потребовал его голову…– снова намёк Лоренса на евангельский сюжет о злобной жене царя Ирода, потребовавшей (через свою дочь) голову Иоанна Крестителя на блюде.

Petit lever – утренний приём посетителей, из ритуала французских королей.