Название: "Здравствуйте, профессор" Автор: Рина М. Бета: Mikrosoft Word Рейтинг: PG-13 Пейринг: ГП/СС Жанр: ангст Дисклеймер: Не мое. И слава богу! От себя: Адюш, я помню, что снарри ты ешь только маленькими дозами, поэтому писала мини. Ну не умею я писать гарридраки, прости! Зато обещаю твой любимый хеппиэнд. З.Ы. Наверное, никто не ждал подарка на дыры так долго, как ты, но ты же знаешь, я раньше не могла!
Старое кладбище в двухстах километрах от Лондона забыто и заброшено. Ограды заржавели, кресты покосились, могилы густо заросли сорной травой. И только одна – простое черное надгробие, серебряные, чуть стершиеся, буквы - выглядит ухоженной, словно ее часто посещают. Впрочем, так оно и есть – каждую пятницу, независимо от погоды, тут появляется молодой человек. Как всегда, одетый в черное. Как всегда – с двумя гвоздиками и бутылкой скотча. - Здравствуйте, профессор! Он садится прямо на землю, кладет гвоздики, и начинает говорить, словно продолжая прерванный на минуту диалог: - Знаете, а Гермиона опять родила. И опять мальчика. Они никак не могли придумать имя, кажется, они уже всех героев войны увековечили. Рон спрашивал у меня совета, а я предложил назвать ребенка в честь Вас. Он так на меня посмотрел, словно я предложил ему назвать сына Волдемортом! Я сказал, что Вы такой же герой, как и Альбус, и Хагрид, и Невилл, а Рон ответил, что я либо глупо шучу, либо сошел с ума. Мы поругались и теперь не разговариваем. А ребенка они назвали Годриком. По-моему, это глупо, но Рон думает иначе. Юноша открывает бутылку и наливает два стакана. Один, наполненный до краев, он ставит на землю перед надгробием. Другой выпивает сам. Залпом. Морщится, утирает рот рукавом черной рубашки. Продолжает говорить: - Вчера был праздник – пять лет, со дня победы над Лордом. Праздник, салют, торжественные речи… Все члены Ордена выступали, а я не стал. Просто не пошел на праздник. Аппарировал в Хогсмид, пробрался в Визжащую Хижину и просидел там весь день. Потом прочитал в «Пророке», что я, оказывается, был на сложном задании. Никто из аврората не смог бы его выполнить, поэтому вызвали меня. Юноша внезапно замолкает, наливает себе полстакана скотча и медленно цедит его. Наконец, он продолжает: - Знаете, профессор, я просто не смог. Я не могу видеть эти лица, слышать торжественные речи – это выше моих сил. В том, что мы делали, нет ничего хорошего, однако нас прославляют, как великих героев, борцов со злом. Они восхваляют нас, а я вижу перед собой миссис Эйвери и ее дочку. Девочке было лет шесть, но ее тоже приказали казнить. Чтобы не выросла и не отомстила за смерть родных. А миссис Эйвери… она была так спокойна, словно это не ее приговорили к смертной казни. А ведь она ни в чем не была виновата! Она просто была женой Упивающегося. Но министр приказал, и ее казнили. Я сам же и казнил. Как и было приказано – медленно и жестоко. А она даже не вскрикнула, только смотрела так…с сочувствием. Я потом пошел и напился. В первый раз в жизни. Потому что то, что я сделал – неправильно, несправедливо! Нельзя так! Понимаете? Нельзя! Парень срывается на крик. Рыдает. Потом хватает бутылку и пьет прямо из горла, пьет жадно, не замечая, что скотч течет у него по горлу. Когда он, наконец, отрывается от бутылки, она пуста наполовину. Юноша хмелеет. Он ставит бутылку на землю и продолжает говорить неестественно громким голосом: - Так нельзя, что бы люди смотрели на нас с обожанием, что бы почитали и носили на руках, нас – убийц, палачей, убивающих невинных людей по приказу! Вы это понимали, профессор! Вы всегда были самым вменяемым в нашей компании! Парень делает еще несколько глотков из бутылки, убирает со лба прилипшую седую челку, продолжает говорить, глядя прямо перед собой, на черное надгробие: - Вы были голосом разума в Ордене. Наверное, потому, что Вы были слизеринцем, а у них холодный расчет в крови. Мы же все, и Альбус, и я, и остальные – гриффиндорцы до мозга костей. Смелые, отважные и безрассудные. Не умеющие здраво рассуждать. Вы умели сказать нужное слово, охладить наш пыл, заставить слушать разум, а не сердце. Мне не хватает Вас, профессор. Я… я скучаю по Вам. Юноша резко встает, опрокинув бутылку. С дерева срывается ворона, с громким карканьем улетает, правда, недалеко. Потом возвращается и садится на соседнее надгробие. Юноша криво улыбается – животные никогда его не боялись. - Ну, ладно, профессор, мне пора. Джинни будет волноваться. Увидимся в пятницу, сэр. С громким хлопком юноша исчезает.
Свинцовые тучи второй день скрывают солнце. Моросит дождик – мелкий, но противный. Юноша в черном сидит на мокрой траве, бутылка скотча уже наполовину пуста. Юноша снова говорит, обращаясь к черному надгробию, как к живому человеку: - Она сказала, что я должен прекратить эти бесконечные походы на кладбище. Что я веду себя, как псих, и что Вы того не стоите. Я сказал, что она дура, и может катиться ко всем чертям. Она собрала вещи и ушла. Мерлин, профессор, Вы и после смерти умудряетесь испортить мне жизнь! Юноша невесело смеется и делает глоток скотча из граненого стакана. - Хотя, нет, за Джинни я, пожалуй, должен сказать Вам спасибо! Я давно хотел с ней порвать, но боялся сделать ей больно. Так что хоть в чем-то Вы все-таки мне помогли, профессор! Юноша умолкает. Он сидит, уставившись в одну точку, словно раздумывая, что бы еще сказать. Ветер треплет черные волосы, выбеленную челку. Глаза парня покраснели, словно от недосыпа. Наконец, после долгого молчания юноша продолжает: - Знаете, профессор, а Сириуса оправдали. Посмертно. Министерство выплатило мне, как его наследнику, компенсацию за тринадцать лет в Азкабане. Нехилая сумма, скажу я Вам – можно купить пару замков размером с Хогвартс. Только зачем мне это? Сириуса не вернуть этими галлеонами! Знаете, на седьмом курсе я хотел стянуть хроноворот! Такой, который возвращает в прошлое на несколько месяцев. Что бы вернуться в тот день, пробраться в отдел Тайн и не дать Сириусу упасть за Завесу. Я хотел, но Гермиона меня отговорила. Сказала, что я эгоист, что лучше я никому не сделаю, только наврежу. «Ты готов пожертвовать Роном? Или мной? Или Невиллом? Или, может, директором?» - так она тогда сказала. И пояснила, что если Сириус не умрет, то погибнет кто-то другой. Так что я и думать забыл о воскрешении Сириуса. Да и о Вашем, чего греха таить. Юноша ежится от порыва ветра, делает глоток скотча, что бы согреться. На дереве сидит нахохлившаяся, мокрая ворона. Ей так же неуютно, как и юноше, ей так же, как и ему некуда идти. Поэтому они сидят и смотрят на надгробие. Простое надгробие – ни фотографии, ни дат, ни эпитафий. Только два слова, выбитых на камне. Имя и фамилия – полустершиеся, но еще вполне читаемые буквы. Не золотые – профессор ненавидел этот цвет. Нет, серебряная вязь, дань одному из цветов его факультета. Потому что второй цвет профессор ненавидел сильнее, чем золотой. Потому что видел слишком много людей, чьи пустые, мертвые глаза хранили отблеск вспышки этого цвета. Потому что сам неоднократно произносил два латинских слова, и зеленая вспышка поражала кого-нибудь, не оставляя ни ран, ни увечий, только отблеск в глазах, слепо глядящих в равнодушное небо. Юноша молчит. Капли дождя стекают ему за шиворот, он морщится и передергивает плечами, но сидит. Он никуда не уходит до самого вечера, но больше не заговаривает, только пьет. Цедит оставшийся скотч, словно это последняя бутылка в мире, словно больше ему не попробовать скотча, который он, на самом деле не любит, но пьет, потому что скотч любил профессор. Когда солнце окрашивает небо розовым и оранжевым, юноша, наконец, встает. Пошатываясь, подходит к дереву, достает палочку, и аппарирует, не попрощавшись.
Сегодня юноша пришел без гвоздик, в его руках – розы. Большой, пышный букет из сорока пяти цветков, распространяющий вокруг себя упоительный аромат. Вместо скотча – вино. Юноша бережно кладет розы перед надгробием, садится на траву. Вместо стаканов он принес бокалы. Наливает один доверху и ставит к розам. Салютует надгробию своим бокалом и делает глоток вина. - С днем рождения, профессор! Знаете, у меня никогда не получалось поздравлять людей с днем рождения! То я не мог подыскать правильные слова, то подарок подбирал не тот. Например, на седьмом курсе я подарил Джинни орхидеи. Они были такие яркие, красивые, так восхитительно пахли… а у нее аллергия на орхидеи! Она решила, что я специально сделал это, и потом дулась на меня две недели. Интересно, в чем я прокололся с Вами? Вам не нравятся розы? Или вино? Что-то одно Вам не нравится, это точно! Юноша допивает бокал и наливает следующий. Смотрит на ворону. Она сидит, склонив голову набок, и глядя на него немигающим взглядом, словно внимательно слушает. Юноша кивает ей, как старой знакомой, и снова поворачивается к черной плите. - Знаете, профессор, Минерва хочет, что бы я преподавал Защиту в этом году! Аластор совсем плох, больше вести он не может – мешает его вечная паранойя, да и стар он уже, на самом то деле. Минерва сказала, что я – лучший кандидат на эту роль, а я сказал, что подумаю. Знаете, профессор, я солгал. Я не хочу возвращаться в Хогвартс. Не хочу видеть восторженные взгляды детей. Мне и на работе восторгов хватает – представляете, в меня влюбилась секретарша Тонкс! Я теперь к Нимфадоре не заглядываю – боюсь, эта Джейн с ума сойдет от восторга. Ха! Было бы из-за кого! Юноша снова наливает бокал. Ворона на дереве, кажется, утратила к нему интерес. Юноша молчит, собираясь с мыслями. Наконец заговаривает снова: - Знаете, что написали в «Пророке»? Конечно, не знаете! Так вот – Скитер узнала, что я прихожу к Вам, профессор, и написала, что у нас была любовная связь, что Вы совратили меня еще в Хогвартсе, и что я до сих пор не могу забыть Вас. Еще лет пять назад, за такую статью ее бы на руках носили, подробности мусолили бы полгода, а теперь… Редакцию забросали Вопиллерами. Люди требовали увольнения Скитер за то, что она написала «такую мерзкую ложь о великом Мальчике-Который-Выжил». И Риту уволили. А я дал ей денег. Пусть открывает свою газету и пишет что хочет. Нельзя запрещать журналистам пускать слухи, только потому, что жертва слухов – герой войны. Мы ничем не лучше других людей, наоборот…Ладно, профессор, я, пожалуй, пойду, я с работы удрал, меня могут хватиться. А разборки с шефом – не то, что мне сейчас необходимо. С мягким хлопком юноша исчезает.
Юноша приходит на рассвете, он мрачен и угрюм. Садится на землю, кладет гвоздики и, не говоря ни слова, открывает бутылку. После двух стаканов он, наконец, открывает рот: - Она приходила вчера, профессор. Сказала, что погорячилась, что я свободный человек и могу ходить куда пожелаю. Сказала, что любит меня и хочет быть со мной вместе. Я не знал, что ей ответить, а ей, кажется, и не нужен был мой ответ – она щебетала и щебетала. Про то, как мы чудесно заживем, про новые шторы в гостиную, еще про что-то. Я не слушал. Потом она упомянула Вас, и я прислушался. А она говорила, что понимает, что я чувствую себя обязанным Вам, что это все моя привычка винить себя во всех бедах нашего мира, что Вы не заслуживаете такого снисхождения с моей стороны, но если я так хочу… На этом месте я прервал ее. Сказал, что она может проваливать к черту на рога, поскольку я ее ненавижу и слышать ничего не желаю. Она начала кричать. Я сказал, что она может продолжить это занятие и дома. Она влепила мне пощечину, развернулась и ушла. Дура. И как я ее терпел? Парень делает очередной глоток, и ищет взглядом ворону, но ее нигде не видно. Парень пожимает плечами, и наливает себе еще скотча. Вздыхает, как человек, который должен сообщить собеседнику неприятную новость, и не знает, как это сделать. Еще два стакана спустя, он все же решается: - Малфоя поймали, профессор. Да он даже не прятался, совершенно открыто жил в какой-то маггловской деревеньке в горах. Его судили за то, что он принял сторону Лорда. Суд признал его виновным, да это и не удивительно. Кто бы сомневался! Но вот приговор… я не ожидал, сэр! Честное слово, иначе я попытался бы что-нибудь сделать! Я думал, лет пять, ну, максимум, семь! Это вполне можно выдержать. Да и не заслужил он больше – никаких особых зверств, никаких массовых убийств, он просто принял метку. Но у него не было другого выбора! Так что я думал, больше семи лет не дадут. А его приговорили к Поцелую. Ну откуда мне было знать? В довершение всех бед, мне пришлось вести его. Знаете, профессор, он был сломлен. Ему было наплевать, что с ним сделают! Когда я спросил его о последнем желании, он посмотрел на меня потухшим взглядом и тихо сказал: «Я знаю, ты ходишь к крестному. Передай ему, что я не виноват, я просто устал бороться». Знаете, я чуть было не ляпнул, что он сам сможет скоро сказать это Вам! Но, слава Богу, вовремя прикусил язык. Юноша сидит, понуро опустив голову, и молчит. Ветер ерошит его волосы. В стакан скотча падает какая-то мошка. Юноша выплескивает скотч на землю и наливает себе новый. Через некоторое время он поднимает голову. - Знаете, профессор, я ведь к Вам сюда, как на исповедь прихожу! Каюсь в грехах, душу открываю… А самого главного так и не сказал. Я же каждый раз прихожу сюда затем, что бы сказать Вам это. И каждый раз не говорю. Не получается. Я даже теперь робею, хоть и знаю, что Вы ничего мне не ответите. И все равно не решаюсь. И все-таки я должен это сказать. Юноша наклоняется вперед, к самому надгробию, и четко и внятно произносит: - Я. Люблю. Вас. Тяжелая ладонь опускается ему на плечо, юноша резко поворачивается и замирает - взгляд зеленых глаз встречается с взглядом черных. Высокий, худой мужчина стоит, положив руку на плечо юноше, и смотрит. Не ехидно, не насмешливо, просто смотрит. Юноша обретает, потерянный было дар речи: - Галлюцинации. Некоторые видят зеленых человечков, а я – черного. И только одного. Он замолкает. Умоляюще смотрит на мужчину. - Профессор! Вы ведь мне не кажетесь? Вы настоящий? Живой? Вы мне не снитесь? Мужчина усмехается уголком рта. Садится на корточки возле юноши и тихо произносит: - Настоящий. Такой настоящий, что самому не верится. - Не верю. Не может этого быть. Вы мне снитесь, вы не можете быть настоящим! Мужчина снова усмехается. - Не могу? Что ж, Поттер, придется доказать Вам свою реальность. Длинными пальцами он берет юношу за подбородок. Приближает его лицо к своему, и осторожно касается губами мягких податливых губ. Юноша на мгновение замирает, а потом подается навстречу. Сам целует мужчину с такой страстью и напором, что нечаянно опрокидывает своего бывшего учителя на землю. Они целуются долго и жадно, и отрываются друг от друга только когда кончается воздух, и приходится вдохнуть снова. Юноша с восхищением смотрит на мужчину и счастливо шепчет: - Настоящий! Мужчина фыркает: - А ты как думал, не игрушечный же! - Но Вы… - Тебе не кажется, Поттер, что после того, как поцеловал учителя, глупо называть его на «Вы»? - А тебе не кажется, что после того, как поцеловал студента, глупо называть его по фамилии? Мужчина удивленно смотрит на юношу, и они дружно смеются. Ветер треплет им волосы, выползшее из-за горизонта солнышко ласково греет. Кажется, в целом мире нет никого счастливее этих двоих.
Ох, спасибо. Читала и все время переживала, какой будет финал и так надеялась, что Снейп все-таки жив и будет еще им счастье! Очень понравился ваш фик: трогательный, печальный и дающий надежду. Люблю такие волшебные повороты событий.
Рина М. Какой грустный фанфик... Но - спасибо, очень трогательный и жизненный. Снарри меня просто растрогал и в конце фанфика я чуть не захлебнулась в собственных слезах. Спасибо... =)
Рина М. Большое спасибо за чудесный рассказ. Хотя с самого начала было ясно, что Северус жив, но все равно было приятно об этом узнать в самом конце. И хотя произведение на самом деле грустное, но мне все-таки кажется, раз профессор жив, то по крайней мере у Гарри все наладится.
Эх, сколько же я в последнее время начиталась ангстов в духе "в общем, все умерли. Причём сначала си-и-ильно помучились"... Среди них были просто замечательные вещи, но уж очень мне было грустно, ибо снарри must live. ИМХО, конечно же. Здесь, правда тоже было много мрачных, депрессивных моментов, сильно цепляющих за душу, но финал просто потрясающе трогательный.
Рина М. wrote:
цитата:
- Знаете, профессор, я ведь к Вам сюда, как на исповедь прихожу! Каюсь в грехах, душу открываю… А самого главного так и не сказал. Я же каждый раз прихожу сюда затем, что бы сказать Вам это. И каждый раз не говорю. Не получается. Я даже теперь робею, хоть и знаю, что Вы ничего мне не ответите. И все равно не решаюсь. И все-таки я должен это сказать. Юноша наклоняется вперед, к самому надгробию, и четко и внятно произносит: - Я. Люблю. Вас. Тяжелая ладонь опускается ему на плечо, юноша резко поворачивается и замирает - взгляд зеленых глаз встречается с взглядом черных. Высокий, худой мужчина стоит, положив руку на плечо юноше, и смотрит. Не ехидно, не насмешливо, просто смотрит.
Рина М., спасибо большое за такое чудесное снарри!
Рина М. =))) Я постараюсь =) Но это действительно было здорово! Читатель ещё и надеется на сиквел, в коем Снейп расскажет о том, как же он оказался живым, когда все считали, что он умер =)
Милая Рина! Спасибо за подарок!!! Гарри, может, и не умеет поздравлять Севера с днем рождения, а ты меня умеешь:)) И огромное спасиб за таки хеппи-енд ("Эй, где ты тут видишь хеппи-енд, -- злобно зашипел Северус Снейп, нервно превращаясь в ворону и обратно, -- эта девчонка Рина подсунула мне начинающего алкоголика и считает, что все в порядке? А эти кошмарные алые розы? Маленький наглец намекал на мой возраст!":)). Я совершенно убеждена, что героев нельзя бросать несчастными. А каждый счастливый (или хотя бы обнадеживающий) финал зачтется плюсом в карме фикрайтера:Р Спасибо тебе:)))
Ну *разводит руками* я же не волшебник, я только учусь!(с)
Averada
Ой, Адюш! Я так рада, что тебе понравилось! Я тоже не люблю печальные концы, поэтому пусть уж лучше у Сева будет такой вот несовершенный Гарька, чем одинокая могилка на кладбище! И пусть он с Гарри мучается! От алкоголизма его лечит!
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 292
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
Среди них были просто замечательные вещи, но уж очень мне было грустно, ибо снарри must live. ИМХО, конечно же. 
- участник сейчас на форуме
