Зеленый форум: HP Fanfiction

Альбус, знаешь, что такое бодхисатва? Это существо, стремящееся к просвещению. Буддистский термин. Люди спорят, относится ли он только к тем, кто достиг паринирваны (финальной стадии нирваны, которой можно достичь только через смерть; в конце концов мы же говорим о магглах), или к тем, кто остановился у этой черты, кто не добьется…освобождения, хотя вряд эти речь идет об этом; пока они не добьются просвещения всех остальных разумных существ. Они делают это из ВЕЛИЧАЙШЕГО СОЧУВСТВИЯ.

Просвещенные ответственны за просвещение всех остальных, увильнуть от этой обязанности в лучшем случае проявление самовлюбленности, а в худшем — грех.

Подумай о бодхисатве как о проповеднике духовности, а не религии — а если так, тогда почему нет проповедников интеллекта?

Геллерт, 3 апреля 1902 года

Библия с золотым обрезом в его руках — это Библия короля Якова, или еще, как до сих пор ее называют, авторизированный перевод, а Геллерт и не подозревает об этом. К 1611 году существовали не только различные переводы, версии и издания на древних языках (греческом, иврите, латыни и арамейском), но и две сотни лет делались спорные переводы на английский, выбирай не хочу. Геллерт Гриндевальд не слишком хорошо знаком с пестрой историей Библии, но если был бы, оценил бы по достоинству: да, Геллерт знает, как важно выбрать правильное слово, и он чувствует себя как рыба в воде в мире, где ошибка в переводе влечет за собой смерть. Геллерт со своими разносторонними знаниями, перфекционизмом и любовью к эзотерике стал бы отличным теологом, и нет текста в канонической литературе более сложного, чем Библия во всей своей беспорядочной многоязычной славе.

Богословы, пусть они и не знали об этом, тоже вдохновили Геллерта: он перенимает у них теорию о моногенезе — учении, что все языки мира произошли от праязыка. Геллерт способен взять эту идею, отряхнуть от грязи истории, религии и культуры и включить в свою собственную, именно так, как и должно быть. «Геллерт, — позже, много лет спустя, скажет Альбус на званом ужине или, может, на судебном слушании, — никогда не был фанатиком, когда дело касалось идей».

Геллерт ночами читает Библию как бестселлер.

Чуждый британским литературным и критическим традициям, корни которых, пусть и в ныне измененном виде, уходят в различные толкования Библии, он читает Библию так, как Милтон читал бы Махабхарату, если бы ему удалось ее раздобыть.

Он посылает Альбусу письма на санскрите и латыни, проклятия на арамейском и наконец совсем перестает разговаривать. Альбус проводит один из летних месяцев в его родовом замке в Баварии, учась говорить без слов, движениями губ и языков. Он извлекает хороший урок и не забывает о нем, даже когда Геллерт забрасывает упражнения, приходит к нему с лихорадочно блестящими глазами и побелевшими губами и сообщает: язык магии универсален.

Позже Геллерт начинает во всем искать смысл, но Альбус понимает: слова ничто, — и проводит остаток жизни, заполняя пространство вокруг себя словами. Много лет спустя, став мудрее, на пирах в честь начала учебного года Альбус отдает нечто вроде дани Геллерту, и Баварии, и камням, которые поглощают звуки. Его речи о том, что слова важны, а смысл нет.

Такой вывод неприемлем для Геллерта, который должен все подметить и понять, который требует совершенства от бессистемности, который обращается с историей как с текстом, который можно переписать, были бы только нужные инструменты. Геллерт накладывает мифологию на реальность, но чего-то не хватает, и он учится заполнять пробелы.

Геллерт, откровенный атеист, идеолог, волшебник, втайне ставит перед собой задачу победить первородный грех и вернуться в рай. И заменить бога, в которого не верит даже в самых темных глубинах своей души.

Альбус долго не может понять природу своих чувств к Геллерту, но потом с удивлением понимает, что верит в него.

Но вместе с верой приходит страх.

— Ты не бог, — шепчет он в шею Геллерта, и кожа его щеки по-прежнему гладкая, юная и мягкая.

— Да, — миролюбиво соглашается он, — я Прометей.

***

После смерти Арианы Геллерт покидает Годрикову лощину и возвращается в Баварию, и они не общаются (ни перепиской, ни как-то еще) пять лет. Именно Альбус своим письмом на сей раз первым прерывает молчание. И когда Геллерт отвечает, пять лет тишины кажутся просто паузой в естественном потоке их разговоров. Геллерт не спрашивает, почему Альбус пишет письма на хогвартской бумаге, а Альбус в свою очередь не замечает, что марки на ответных письмах зачарованы так, будто они из Баварии.

***

Именно Геллерт присылает Альбусу полные пузырьки драконьей крови в разгар их переписки в 1910-х. Николас Фламель пытается выведать тайну Альбуса в своих алхимических лабораториях, роет глубоко, но Альбус держит рот на замке. Так что Фламелю ничего не остается, как взять Альбуса в напарники. Коллеги в Хогвартсе под впечатлением: неслыханно, что Фламель взял в помощники такого молодого человека, но, шепчутся они, Альбус Дамблдор всегда был гениальным. Он молчит и не хвастается, его считают скромным. Он погружается в работу Фламеля со всей целеустремленностью одинокого человека. Его письма Геллерту становятся странными: в них алхимические знаки, торопливые кляксы и кровавые отпечатки. В 1922 году им удается открыть пять способов использования драконьей крови, еще через два — шестой, и следующие четыре года уходят на седьмой. Восьмой, девятый, десятый и одиннадцатый открыты на одном дыхании за шесть месяцев, но по большей части они всего лишь запоздалая мысль.

***

Знаешь, Альбус, последний враг, от которого осталось избавиться, — это смерть. Нет, не физическая смерть; слишком глупо и материально. Я говорю о смерти духовной. И если ты хочешь слово получше, мы можем назвать ее грехом.

Геллерт, 2 апреля 1928 года.

***

Седьмой способ использования крови дракона — забвение. Но очень специфическое. Забывается язык, волшебная афазия. И Геллерт думает, что если добавить нужное количество смеси драконьей крови и еще нескольких ингредиентов в маггловскую воду, то все закончится лингвистической табулой раса.

С помощью магии и политики, в правильных пропорциях, можно освободить детей господних от его божественной и вероломной тирании.

***

Геллерт берет ручку и пишет первый новый стих на полях Библии:

Сначала были только волшебники, и именно они дали всему название: солнцу, луне, звездам и земле; мир возник, когда дыхание их слов затвердело.

**

Альбус наблюдает, как Геллерт, бодхисатва, философ и проповедник интеллекта, маршем проходит по Европе и пытается разрушить Вавилон. Смешивая языки, Бог преследует одну лишь цель: человек не должен стать подобен Богу. Разрушение сознания — это разрушение языка. Начало греха.

Моноглоссия — первый шаг к глобальному просветлению, и единственный достойный по мнению Геллерта язык — язык магии, который является не просто символом, а непосредственным объектом желания.

Чтобы нести просвещение, нужно сначала завоевать.

Альбус посылает письма, на которые не приходит ответов; они написаны на таких древних языках, на которых человек не в силах разговаривать: он посылает гоблинскую клинопись, певчие камни русалов; он отправляет письма, и проклятья, и любовные записки, и мольбы; он отправляет договор, написанный юридической терминологией, которая должна считаться иностранным языком, настолько она неподъемна. Он посылает обрывки давно забытых теорий; о политической истории, загадочных зельях и даже пузырек с кровью дракона, оставшийся с 1914 года. Один из первых, что ему прислал Геллерт, теперь кровь превратилась в темно-красный порошок, осевший на дне пузырька.

И в конце концов Геллерт отвечает. Когда готов, как он обычно и делает.

Надвигается потоп, и во всем мире, возможно, только мы с тобой умеем плавать. Ты поможешь мне научить их?

Геллерт, 15 мая 1945 года.

Он вскрывает конверт и переворачивает его боком на стол — римская монета с неровными краями выкатывается на стол и останавливается около чернильницы. Альбус сжимает ее пальцами, чувствуя рывок портключа и медный привкус древней магии.

Когда он оказывается перед Геллертом, тот спрашивает:

— Ты пришел остановить меня или присоединиться ко мне? — и Альбус не знает, что ответить, пока палочка в его руке не нагревается…

Конец