|
| |
Пост N: 261
Зарегистрирован: 05.10.09
|
|
Отправлено: 20.11.09 13:59. Заголовок: ─ Тачку сраз..
─ Тачку сразу в гараж. Джей, ну, ты все знаешь... – Марти входит в здание вокзала Кингс-Кросс. 1. А ее и нету там. Марти весь вокзал обошел – как провалилась со своим рыжим семейством. Джером с ребятками смылись давно. Марти садится в свою бэху и крутит головой, как последний уебок – где? Ну и пошло все. Марти засаживает кулаком по рулю. Место на стоянке хорошее, а перед бэхиной мордой – реклама. Кофе, бля. Марти на хую крутил ваше кофе. Была у Мартина одна телка – ниче так, секретутка в пиар-конторе. Так она все про Целевую Аудиторию заливала, даже в кровати, кажется, выебывалась насчет паблик, блин, релейшн, блин. Марти одного траха хватило. Ну, короче, Марти теперь разбирается. ЦА тут – семейная. Сидит такой галстучный чмошник с улыбкой педераста, а через стол от него… Марти трет глаза, сплевывает в окно и за пачкой тянется. Ну не Грейнджер. Куда им, всем этим доскам гладильным, до его Мии? Но волосы тоже в каштан и завитками у уха. Марти зажигалкой щелк: сигарета сейчас – как отпущение всех грехов. Вот так сидеть с ней за столом… Не, встать утром, налить мути этой кофейной… Нах. Она проснется – сонная, небось, еще глупее выглядит с этим взглядом своим задумчивым. А Марти ее в матрас вожмет, рукой между ног – и сразу туда, чтоб выгибалась и просила. Хотя она просить не будет – это уж Марти, скорее. При таком-то раскладе. И чего же нервяк? Да посрать, ептыть. Она своими ногами длиннющими обняла бы за пояс, выгнулась бы вся навстречу, и застонала. Она бы точно зубы облизывала и стонала у Марти, забыла б обо всех книжках своих, о латыни, о муже рыжемордом, обо всем. А потом и кофе можно, и чего захочет. Марти щелчком отправляет окурок в глаз нарисованной улыбающейся бляди. Окурок не долетает, падет у колеса. 2. Вот чего он тут, как мудила последний? Надо бы на хату, а Марти сидит перед рекламой. И так типа незаметно молнию на штанах вниз тянет. Ну, а чего? Не запалят, кому сдался Марти в тачке? Никому Марти не сдался. Если чуть вперед наклониться, опереться лбом о руль, то вообще по кайфу – никто не проссыт. Марти стискивает хуй, зубы сжимает. С Брутуса еще привычка тихо дрочить. Главное не смотреть на рекламу долбаную и не думать, что там завиток, и что Миа, и что буфера – а то хрен получится тихо. Зато получится быстро, как последний ссыкун-малолетка. Марти так быстро как раз в школе и кончал, когда два раза кулаком дернешь, и уже все, блин. А у нее руки прохладные – стопудово. А сжимает она крепко, Марти зуб может дать. Такие, которые каблуки не носят, всегда крепко сжимают, да, детка, еще, детка, ну же, давай, сладкая… Ширинка наизнанку, и Марти наизнанку, и еле успел за салфеткой – на соседнем сидении от МакЖрака пакет остался… Марти морщится и швыряет салфетку под колеса. 3. Вокзальные сортиры – это отдельная песня. А Марти даже нравится. Ни то что б грязно, а народу дофигища, и все чужие… Надо руки помыть – за руль хвататься стремно. И кажется, что не спермой пахнет, а бабой. Кислым-женским. Ею. Ну, Марти! Как вкурил чего хорошего – воображалка работает. Все работает и работает, когда Марти закрывается в кабинке, поворачивает замок. И руки не помыл, и не поссал – потому что опять стоит, и даже можно не вспоминать рекламную шлюху. Только как она, Миа, из машины понтовой выходит. Марти уже не пацан, ебтыть, он на сухую дрочить отвык. А во рту сухо. Марти языком шарит – за зубами, за щекой – слюну собирает. Член аж бордовый. Ну, дела! Сью плюет на головку длинным плевком, размазывает слюну большим пальцем. Все тормоза нахуй сгорели – хочется рычать, и не сдерживаться, и вдавиться лопатками в перегородку пластиковую, чтоб закачалась. Интересно, такие девочки сосут? Марти вообще не в курсах, он только с такими, у которых в ассортименте любой каприз. Та секретутка рожу воротила. Нет, Миа взяла бы в рот – Марти точно знает. Сжала бы темно-красным влажным кольцом губы на члене. И за щеку. И в горло. Но лучше трахнуть по-нормальному. Сзади. Спереди. Сверху. Снизу. Марти выдыхает шумно. Уже не сдержаться. Дергает бедрами, трахает руку быстро-быстро, левой яйца сжать-перекатить, оттянуть, чтоб подольше. Хрен вам подольше, Мартин Сью. 4. У рекламной дуры шарфик на шее. Розовый, бля. Они ж типа дома, нахуя на ней шарфик? Розовый, прозрачный. Джинджер на фабрике при ателье работает, она разбирается. Шифон там, батист-шматист. Пивасик теплый, Марти глотает прям у кассы. В трубочку фараонам если дуть – обломаются, градуса нет почти. Душок только. Он крут, он в Теско теперь покупает, не пиздит. Хотя руки тянутся. Но вроде несолидно. Надо бы уже свалить от Кинг-Кросса, сколько можно по кварталу круги нарезать? А вот если бы она с Марти, не со своим рыжим? Пришли бы в магаз, купили бы всякого. Шампусик даже можно. И конфет. Марти, блин, то яблоко с остановки до сих пор… не помнит. Чего его помнить? Яблок бы купили. И домой. И шарфик. И постель. Лучше прям в лифте – задрать юбку на уши и отыметь во все дыры. Но чтоб ей понравилось, иначе Марти ваще не согласен. По-другому ему не надо. Нахера? И яйца опять деревянные, и член каменный, и в глазах все плывет. Джей бы сказал: «Стареешь, братуха! Может, очки?» И по жбану бы получил. Когда Марти столько раз подряд хуй точил? Ну, точно. В Брутусе. Она же просто вышла. Вышла и пошла себе. Марти сжимает себя через джинсы. До машины минута, темнеет. Сейчас, детка. Сейчас… 5. От него, наверное, должно пахнуть сексом. Это не запах силы. И не запах пота. Не гель после бритья, не дезодорант, не чистая отглаженная рубашка. На нем вообще рубашки нет. Это по другому. Совсем не так, как у них с Роном. Секс. Это пробуждает и не дает уснуть, вызывает дрожь предвкушения и умиротворенное урчание, согревает одними воспоминаниями и все время хочется еще. Это совсем как кофе. Немножко кофе – капля вкуса, след на языке. Куда слаще, чем след от съеденной наспех конфеты. А вкусная была, хоть и обычное драже, а не темного шоколада. Даже жалко, что одна. Но лучше уж такой завтрак, чем никакого. Завтракать шоколадом – звучит как роскошь, вроде этой рекламной роскоши, с кофейной утренней негой на двоих, огромный такой постер у самой стоянки. А на самом-то деле, «завтракать шоколадом» ─ это всего-навсего умять подтаявшую конфету в пробке у вокзала, не отрывая рук от руля и прикидывая, найдется ли на парковке хоть одно свободное место. И вспоминая, взяла ли Роуз с собой подарочное издание «энциклопедии Хогвартса». Ведь читала за завтраком, до последнего момента, опять все страницы будут в крошках.. Господи, ну о чем она думает? Ведь хотела о сексе... Ой. Он должен пахнуть... Начнем с того, что он не должен, если рассуждать логически. Он ей вообще ничего не должен, потому как его никто не информировал о ее... мечтах? намерениях? Мыслях, стимулирующих возбуждение в постели? Эротических домыслах, скажем так. Потому что какая же постель может быть на вокзальной парковке? Ну будет эта «Хонда» разворачиваться или она тут гнездо свила и яйца высиживает? Яйца... Ой. Она только может предполагать... Что руки у него, наверное, были бы сильными. Опять же, не грубыми, а умелыми... Какое-то штампованное слово, оно не подходит. А как тогда? Опытными? Могучими? Ловкими? Ну как это объяснить, вот когда не знаешь, где и чем он до тебя дотронется в следующую секунду, но уверена в том, что это прикосновение будет вкуснее предыдущего, еще острее, еще... Это все очень просто, на самом деле. Это когда доверяешь, но при этом готова к неожиданностям. Когда не надо ничего объяснять, он сам без подсказок и консультаций с тобой сообразит, чего именно ты сейчас больше всего хочешь... Когда сосков едва коснется, разве что подует на них... А потом возьмет грудь: двумя ладонями, крепко и нежно. И будет держать ее так будто это вкуснющий бургер с миллионом разных начинок и добавок, которой, прежде, чем попробовать, надо сжать чуть покрепче, иначе от него отскочет хлебная крышка... Ой, все-таки надо было хоть йогурт съесть за завтраком, а то опять в голову еда лезет, а она же вроде о сексе... Секс – это свобода. Приятная свобода, как прогулка по чужому городу: когда бредешь и не знаешь, что встретишь за поворотом, но почему-то уверена, что там будет что-то интересное. Именно так и выглядит настоящее... путешествие. Блуждание по новому городу в поисках себя. Совсем не похоже на ритуальные прогулочные маршруты по выходным и вечерам. Совсем не... Интересно, как бы это выглядело – путешествовать с ним вдвоем? Не с Роном, нет. Рон хороший, но Рон и отдых в Европе – это как-то совсем не совместимо. А с ним... Можно подумать о пропитанных солнцем площадях и дрожащих от дождевого потока улочках, о поцелуях на мосту, о пальцах, сплетенных таким же мостом над темной поверхностью кофейного столика, о кофе с кружевной пенкой на боку теплой прозрачной чашки, о спелых боках теплых круасанов... Вместо всей этой целомудренной романтики ей представляется хруст нетронутых простыней в гостиничном номере, и незнакомая подушка под головой, и непривычно теплое покрывало или, наоборот, слишком легкое не свое полотенце... выйти из душа, нацепить на ручку двери табличку красной стороной наружу, а потом пройти босиком по пушистому ковру (он розовый и мягкий, и не щекочется, а словно целует пальцы). Посмотреть, как он сидит на гостиничной кровати... Как мог бы сидеть, скажем так. Ведь Гермиона в жизни не видела его сидящим на кровати. Но кровати-то она видела? И его, сидящего, тоже. Так что можно смонтировать это все в голове... вот только одежду его заменить... на... на что? На белый банный халат? Или на такое же гостиничное полотенце? Да ни на что. Он просто сидит на краю большой кровати, расставив ноги так, чтобы она могла встать между ними. Надо подойти вплотную и уронить к этим его ногам полотенце. А уже потом... Потереться лицом о его колено. Провести ладонью по его лодыжке, радуясь непривычно крепким, жестковатым и густым волоскам. В паху, наверное, они тоже такие же густые и крепкие, но помягче... А то щекотно будет. А потом можно гладить... Именно гладить, приручать его член. Наслаждаться прикосновениями. Тактильное удовольствие, куда приятнее, чем лицом в меховой воротник, щекой по шелку, губами по... Это так здорово, наверное: он же нежный. В смысле, член, а не он сам. Он сам – мужественно-мужественный, сильный, пахнущий смелостью, вот... Сильный, смелый, как пуленепробиваемый. А член у него нежный, хоть тоже сильный, крепкий и все такое прочее.. и... И его так хорошо обхватывать. Впускать в себя. Обнимать сперва деснами, а потом... Тоже обнимать, всей собой. Быть вместе, единым целым. Соединять и держать, именно там, внутри. И для близости, для надежности обнимать еще – руками за плечи.. И скрестить ноги у него на пояснице, как будто подстраховывая. Чтобы совсем-совсем не отпускать. Такими вещами можно заниматься вечность. Именно заниматься – с удовольствием, до полного выпадания из реальности, с повторением уже пройденных языком и пальцами... участков тела? Местечек, вот. Заниматься этим – легко и радостно, как заниматься подготовкой к экзамену, не торопясь, с удовольствием, вдыхая аромат волос – сладкий, как аромат новых книжных страниц. Неторопливо. Не думая о том, сколько часов осталось на сон, сколько надо успеть сделать, не... Это как читать – уйти в книгу и в ней оглохнуть, не слыша шума выкипающей кастрюли, клекота детских голосов за дверью. ─ Мам, а мы уже приехали? Мы не опоздаем? ─ А уже можно выйти? ─ А у нас ничего не осталось попить? ─ Хьюго, я сейчас припаркуюсь и мы выйдем. Роуз, не переживай, мы не опоздаем. Рон, возьми бутылку с водой у меня в сумке. Да отъедет эта «Хонда»? Или Гермиона так и просидит всю вечность у въезда на парковку, разглядывая рекламный плакат и думая о... Он бы, наверное, пах свежескошенной травой. И новым пергаментом, и... Все логично, да. Амортенсиа, сильнодействующее любовное зелье, хороший афродозиак.. Пахнет так, как пахнет любимый человек. ─ Пожалуйста, вынь сперва вещи из багажника, а уже потом закрывай машину. Рекламный плакат остался позади. Они рекламируют кофе, а получается, что секс. Про амортенсию Гермиона читала в старших классах. Зелья вел совсем другой преподаватель, но это было совсем неважно. У них еще были ЗОТИ, и на любой лекции Гермиона могла узнать, как по настоящему пахнет профессор Снейп.
|