Зеленый форум: HP Fanfiction

Человека, неспешно прогуливающегося по шумному развалу из тех, что во всех странах называют «туристическими», без преувеличения знала вся магическая Гиза. Маггловская Гиза то разрасталась, то съеживалась, менялась, подвергалась нашествиям иноземных армий и иноземных туристов – и еще не известно, что было разрушительнее, – а теперь и вовсе почти срослась с Каиром, а магическая Гиза, отгороженная от магглов еще во времена халифов династии Аббасидов, почти не изменилась за тысячелетие, оставалась пестрой, яркой, но странно умиротворяющей, мягкой, как арабские ковры. Не самое удачное сравнение, но человеку, жарким летним днем прогуливающемуся безо всякого дела по упомянутому развалу, не хотелось тратить время на подбор точных выражений. Порой ему казалось, что именно в этом и состоит особая магия Гизы, про которую он много слышал еще в те времена, когда сам был мальчишкой. Поговаривали, что заклинания, наложенные на Великие пирамиды, в конце концов срослись в какой-то особый купол, или магическое поле, или шлейф – специалисты тоже веками не могли подобрать нужных слов для своих описаний, – в общем, во что-то чудесное даже с точки зрения магов. Прорицатели и нумерологи же хором обвиняли во всем географическое расположение и звезды. К слову сказать, это был чуть ли ни единственный вопрос, в котором сходились эти две традиционно враждебные друг другу отрасли магической науки. Что бы ни было тому причиной, но воздух Гизы и в самом деле обладал целебными свойствами, а традиционная магия работала здесь не совсем так, как в любой другой точке земного шара. Конечно, в гулявшие по Европе и даже по востоку рассказы о настоящих, не-магических чудесах этот человек не верил, но то, что в Гизе внезапным образом обострялось желание дышать полной грудью, подставлять лицо мягким лучам вечернего солнца, наслаждаться бегом песка сквозь пальцы – в общем, просто желание чувствовать, а не думать или анализировать, испытал на себе. В другой, прежней жизни такой эффект, даже если бы он смог в него поверить, привел бы его в бешенство, но в магической Гизе подобным ощущениям не было места.

Возле одного ничем на первый взгляд не примечательного прилавка человек остановился. На грубом столе, наспех накрытом простенькой скатертью, была выставлена всякая мелочь: светильники, масляные лампы, индийские благовония, пытавшиеся претворяться старинными подсвечники, даже японские нэцкэ, явно сработанные на скорую руку в подвале за ближайшим углом. Ни один уважающий себя волшебник (да даже ни один уважающий себя маггл) и не взглянул бы на этот хлам. Впрочем, человек и не смотрел на прилавок. Он с привычной усмешкой – в этих местах, впрочем, уже почти успевшей превратиться в полноценную улыбку – наблюдал за тремя мальчишками лет тринадцати-четырнадцати. Ребята, только что оживленно обсуждавшие покупку, стояли смирно, чуть наклонив головы, и ждали, пока с ними заговорят.

– Добрый день, молодые люди.

– Добрый день, эфенди.

Эфенди подавил одобрительную улыбку. Ему нравилось это обращение, хотя он и знал, что в этом слове нет ничего необычного или выдающегося. Сам он упрямо пользовался европейским лексиконом, хотя знал и слова банальных приветствий, и куда более сложные и цветистые выражения. Нельзя сказать, чтобы эфенди держал эти знания при себе нарочно или напоказ, – просто так ему казалось правильнее. Причину он не смог бы внятно объяснить даже себе. Наверное, дело было в том, что он устал притворяться и не хотел начинать сначала эту утомительную игру. Эфенди нравилось, что местные маги, обсуждая его вечерами за кальяном, по-свойски любопытствуя на его счет и тем самым вполне осознанно принимая его практически как своего, все-таки видели в нем европейца, каким эфенди и являлся. Нравились ему и эти мальчишки, которых он неплохо знал – все они были его учениками. Мысль о том, что ему могут нравиться собственные ученики, когда-то казалась эфенди не то чтобы смехотворной – крайне маловероятной, но это ощущение тоже осталось в прошлой жизни. Ему нравилось то, что местные молодые маги, даже те, которые хорошо его знали, никогда не заговаривали с ним первыми, нравилась их строгая, ритуальная вежливость, которая в мире магглов давно канула в Лету, но в Гизе по-прежнему была в ходу и будет в ходу еще многие века. Но больше всего ему нравилось то, что и эти, и многие другие мальчишки, которых обучал эфенди, по-настоящему любили зельеварение. Почти весь арабский восток давно перешел на европейскую систему образования, но в Гизе придерживались старых правил: не гнались за универсальными знаниями, а отдавали детей в обучение профильным специалистам, четко понимая, что по окончании курса они станут именно зельеварами. Или мастерами заклинаний, или гербологами, или прорицателями: Гиза славилась магами именно этих четырех направлений.

– Если вы нашли здесь что-то интересное, это и в самом деле станет настоящим чудом, – скорее по привычке съехидничал эфенди.

– Гиза славиться чудесами, – не растерялся старший из троицы, весьма перспективный и любознательный юноша по имени Саид. – Махмед увидел лампу самого Ал-ад-Дина в телеге старьевщика, и лишь страх уронить себя в глазах друзей виноват в том, что он не посмел приблизиться к этой чудесной находке.

– Согласно легенде, – педантично уточнил эфенди. Хотя вернее было бы назвать этот рассказ притчей. Одна из тех поучительных историй, которых так много на востоке и знать которые здесь почиталось хорошим тоном. – Впрочем, вы правы, Саид. Пусть страх уронить себя в моих глазах не останавливает вас от этой в высшей степени неразумной покупки.

В черных глазах Саида мелькнула парочка бесенят:

– Я уже расплатился, эфенди. Это, конечно, не лампа Ал-ад-Дина, но она мне кажется любопытной, а отец велит мне доверять своему чутью. Так же, как и вы.

«Один-ноль», – мысленно усмехнулся эфенди, вслух же сказал:

– Саид, вы ведь помните, чем на самом деле являются джинны?

– Разумеется. Джинны – это големы, лишенные материальной основы. Они не являются магическими существами, не обладают волей или разумом и способны только исполнять приказания создавшего их мага либо же мага, сумевшего подчинить себе голема, перехватив контроль у его создателя.

– Из чего следует, что легенда о лампе Ал-ад-Дина, как, впрочем, и все апокрифы к ней, является не более чем легендой.

– Согласно преданию, голем из легенды, как и его лампа, был создан именно в Гизе, – не сдавался Саид. – А значит, все возможно.

– Что ж, желаю удачи в поисках, – рассмеялся эфенди. Нет, в чудеса, противоречащие магической науке, он по-прежнему не верил, но в Гизе и в самом деле было нечто странное.

Распрощавшись со своими учениками, эфенди двинулся дальше. Он не искал ничего конкретного, просто завел себе привычку каждую субботу прогуливаться по этому «туристическому развалу». И, словно и в самом деле по волшебству, ему всегда попалось что-нибудь интересное и полезное. Вот и сегодня эфенди почти сразу после разговора с Саидом поймал взгляд знакомого герболога, курившего у дверей своей лавочки неизменную трубку, и направился к нему, уже привычно лавируя в толпе туристов. Почему-то маги, приехавшие полюбоваться на знаменитые пирамиды то ли из чистого любопытства, то ли из научного и околонаучного интереса полюбоваться, не обращали внимания на такие вот лавочки, группируясь вокруг лотков со всякой мутью. Чары на них накладывают, что ли? Эфенди улыбнулся двусмысленности мелькнувшей мысли. Впрочем, он бы не удивился, узнав, что на туристов и в самом деле накладывают какие-нибудь чары. Хотя двадцать лет назад, когда он сам был в Гизе точно таким же туристом, он никакой магии не почувствовал.

– Добрый день, мистер Смит, – герболог хитро улыбнулся, словно только что произнес не дежурное приветствие, а не слишком новую, но удачную шутку.

Эфенди, появившись в Гизе три года назад, назвался «мистером Смитом» исключительно от усталости. Местные не возражали: в самом деле, ну мало ли в Британии мистеров Смитов? Сказать по правде, тогда он не думал, что задержится здесь на целых три года, и уж тем более не думал о том, что будет всерьез рассматривать возможность провести здесь и всю оставшуюся жизнь. Он не думал, что привыкнет к этой фамилии и к тому, что имя его так никто и не спросит, что в нем не будет надобности, и что со временем это даже начнет казаться… правильным.

– Добрый день, Мустафа. Что-нибудь интересное?

– К стыду своему, должен признать, что сегодня вряд ли найдется что-то, достойное вашего особого внимания, эфенди, – церемонно и обстоятельно ответил Мустафа. – Но зато как раз два часа назад привезли сбор златоглазок. Тех самых, из оазиса пирамид.

В другое время (и в другой жизни – вот ведь привязалось!) мистер Смит усмотрел бы в подобном ответе завуалированное оскорбление, но сейчас прекрасно понимал, что самый известный в Гизе герболог говорил вполне серьезно. Как, впрочем, и его коллеги, и многие другие маги. Весть о зельедельческом таланте человека, в одну прекрасную субботу появившегося прямо из воздуха, взялась из ниоткуда и распространилась подобно лесному пожару. Мистера Смит немного удивляла такая скорость, а вот поисками источника этих слухов он себя даже не утруждал, ибо прекрасно его знал.

– Сбор из этого оазиса достоин особого внимания, даже если речь идет о простых златоглазках, – кивнул мистер Смит, заходя в лавочку.

Клиентов у Мустафы было не много. Он по праву гордился своими познаниями в гербологии и своими садами, а на его лавочке стояли особые охранные чары. Мустафа каким-то непостижимым образом сам первым узнавал о появлении в городе очередного понимающего клиента и ставил на него персональный пропуск. А дилетантам здесь были не рады.

Мистер Смит обменялся приветствиями со знакомыми. В Гизе его знали практически все, и ему было об этом отлично известно. Повышенное внимание не раздражало, как когда-то, и даже не пугало – вопреки рассудку, мистер Смит почему-то не боялся, что его могут узнать. Это было странное, но приятное ощущение. В весьма пестром и богатом жизненном опыте мистера Смита отсутствовали многие положительные эмоции, в том числе и чувство защищенности. Потому ему не с чем было сравнивать эту непривычную, немного стеснительную и детскую уверенность в том, что даже если его узнают, это все равно не обернется для него даже мелкими неприятностями. И мистер Смит просто принимал это ощущение как данность, не задумываясь о названиях.

Распрощавшись с Мустафой и выйдя из лавочки, мистер Смит на секунду остановился, как останавливался на этом месте каждую неделю. Он, собственно, и приходил по субботам на этот развал именно для того, чтобы, немного прогулявшись, завернуть в то ли магазинчик, то ли кофейню с неброской вывеской. «Лира и Лебедь». Ничего примечательного ни в названии, ни в оформлении, нет даже указания на род деятельности хозяев. И все же что-то в этой вывеске притягивало его взгляд, как и двадцать лет назад, когда мистер Смит впервые заглянул в этот дом, возникший словно из воздуха. Расположенную напротив лавочку Мустафы, кстати, он тогда даже не заметил.

– Ассалам алейкум, профессор, – стройная блондинка улыбнулась ему, как улыбалась все эти три года, как улыбалась двадцать лет назад. Теперь мистер Смит уже знал, что ее зовут Денеб, а недавно еще и заметил, что за прошедшие годы она не постарела ни на день.

– Алейкум ассалам. Но я уже давно не профессор.

Денеб упорно называла его профессором, а он не менее упорно ей возражал, но обычно эта его реплика оставалась без ответа. Но сегодня все изменилось.

– Вы ошибаетесь, эфенди. – Хозяйка магазина, яркая полная брюнетка по имени Вега, с таким же, как у самого мистера Смита, крупным носом, разливала чай по синим фарфоровым чашкам. Очень европейским, можно даже сказать, английским чашкам, совершенно не типичным для востока. Тем самым, что и двадцать лет назад. – Это обращение принадлежит вам не больше, и не меньше, чем то, другое.

– Я уже давно не берусь с вами спорить, Вега, – усмехнулся мистер Смит. – Но вы, я вижу, кого-то ждали.

– Вас. – Вега закончила разливать чай и сделала приглашающий жест. Ее глаза странно сверкали: – Ваше время выходит.

– Только не говорите, что последние двадцать лет мне приснились. – Мистер Смит попробовал усмехнуться, но у него не получилось. Внезапно он действительно провалился на двадцать лет назад, в душный полдень, когда впервые оказался в этой комнате. Когда Денеб точно так же стояла у дверей, внимательно всматриваясь в шумную толпу, а Вега точно так же разливала чай по синим чашкам и точно так же невпопад ответила на какой-то его вопрос.

– Это вам надо решить самому, профессор. – Денеб на секунду отвернулась от гостеприимно распахнутых дверей и попыталась поймать его взгляд: – Только времени на решение у вас остается все меньше.

– Я помню этот сервиз, – сказал мистер Смит таким тоном, будто эти слова что-то объясняли.

– Разумеется, – кивнула Вега. С каждой минутой она все меньше походила на женщину, с которой мистер Смит за эти три года привык беседовать о разных пустяках.

Когда три года назад мистер Смит появился в Гизе, и Вега, и Денеб вели себя так, словно видят его впервые. А у него самого не хватило духу заговорить о той давней встрече. Об английском сервизе и осевших на стенках чашки чайных листьях, о предложении погадать, которое он, к своему удивлению, принял, о странном предсказании, точная формулировка которого стерлась из памяти почти мгновенно, предсказании, оставившем ему только непонятное ощущение света в конце туннеля да интерес к восточным притчам. И о наглухо запечатанном каким-то местными чарами флаконе с неизвестным зельем. «Небольшой сувенир», так, кажется, назвала Денеб этот флакон, который мистер Смит в бытность свою Северусом Снейпом пытался открыть на протяжении семнадцати лет и который открылся сам – 1 мая 1998 года. Зелье, моментально впитавшееся в кожу, оказалось какой-то неизвестной Северусу разновидностью смеси слез феникса и крайне эффективного коагулянта. А флакон – портключом.

Мистер Смит – или мистер Снейп – осторожно провел пальцем по краям синей чашки. Он пил чай в этом доме каждую субботу, но за все три года Вега ни разу не доставала во время его визитов этот конкретный сервиз.

– Что ж, раз так… – По какой-то непонятной причине заговорить об этом самостоятельно у него не получалось, хотя каждую субботу у него в кармане мантии и лежал пустой, сыгравший свою роль флакон. Но раз уж Вега начала сама… – Скажите, зачем вы меня спасли?

– Быть может, за вас просили, – не поворачивая головы, нараспев произнесла Денеб. – Быть может, тогда вы еще по-настоящему хотели быть спасенным. Быть может, вы, сами того не зная, коснулись лампы Ал-ад-Дина и не заметили этого, слишком погруженный в себя. Быть может, это была случайность...

– А быть может, мы здесь затем, чтобы спасать, – добавила Вега. – Любого, кто к нам обратиться. Любого, кто сможет увидеть нашу дверь и переступить через наш порог.

– Слишком много вероятностей.

– Их всего две. Но и этого много. А времени все меньше.

– Сейчас вы снова предложите мне погадать? – Он попробовал отшутиться, хотя и не столько понял, сколько почувствовал, что какие бы вероятности ни имела в виду Вега, они не из тех, о которых спрашивают звезды.

Денеб стояла у дверей, непривычно внимательно всматриваясь в лица проходящих мимо людей, так, словно искала кто-то.

– Мы не можем вам гадать, профессор. Двадцать лет назад вы уже обращались за помощью к звездам, и звезды ответили. Но второго раза не будет.

– Пейте чай, мистер Сам-Не-Знаю-Кто, – эхом велела Вега. – Если звездный мост привел вас в Гизу, значит, у вас было на это право. Но даже мы не можем спасти от самого себя дважды.

В памяти что-то шевельнулось при этих словах. Звездный мост… Какая-то очередная восточная то ли легенда, то ли притча? Притча о заблудших. Думать об этом почему-то было неуютно, и он сказал просто чтобы сказать хоть что-то:

– Мне хорошо в Гизе.

– Разумеется, профессор, – Денеб отвернулась от дверей, и на секунду показалось, что она стала прежней. Просто немного странная и красивая, как произведение искусства, знакомая из новой, такой удобной и правильной жизни.

– Жизнь не бывает новой, эфенди. Не для одного и того же тела. Она просто есть. Или ее просто нет.

В эту секунду его посетила безумная и совершенно дурацкая мысль, что эти две странные женщины без возраста просто-напросто сдали его британским аврорам. Глупость, разумеется: на кой черт он британским аврорам-то, после полного, хоть и посмертного оправдания? Его можно сдать разве что британским журналистам. Это, конечно, в известном смысле еще хуже, но антиаппарационных чар на домике как не было, так и нет, так что он всегда сможет сбежать.

– Сможете, эфенди, – грустно кивнула Вега. И добавила тихим, мелодичным голосом: – Гизе тоже было хорошо с вами. – Она выделила местоимение интонацией, как будто на что-то намекая, как будто пытаясь донести какую-то мысль, которую не может выразить словами.

– Время, – вдруг резко и как-то торжественно объявила Денеб. Она по-прежнему смотрела на улицу, но теперь вся ее поза говорила о том, что она наконец-то нашла то, что искала. – Чувство вины убьет его через три дня. Но он пришел, он видит нашу дверь, и он сможет переступить через наш порог.

– Ему мы должны не меньше, – обреченно кивнула Вега.

И в этот момент Снейп каким-то непостижимым образом понял, кого именно высматривала Денеб. Он резко вскочил, собираясь аппарировать куда подальше: в Америку, на Луну, в преисподнюю…

Комната преображалась на глазах, словно по мановению волшебной палочки. Становилась чуть ярче, чуть легкомысленнее, чуть веселее, словно подстраиваясь под человека, который, сам того не понимаю, пришел сюда за помощью.

Снейп медлил с аппарацией. Мистеру Смиту и в самом деле было хорошо в Гизе. А мистеру Снейпу?..

Вега смотрела на него глазами цвета ночного северного неба.

Мелодично тренькнул появившийся из воздуха дверной колокольчик.

– Никогда бы не подумал, что вам до такой степени нравится это чудовищное изобретение. Здравствуйте, мистер Поттер.

fin

_____________________
прим
Вега - альфа созвездия Лира
Денеб - альфа созвездия Лебедь