Зеленый форум: HP Fanfiction

Полнолуние осеннего равноденствия – яркое и холодное. Свет скользит. Он похож на металлический холод, который струится по горлу и венам, дробно пульсируя, словно капля ледяного сливочного пива, шипящая на языке.

Джеймс сглатывает.

Где-то внутри, в доме, женский голос напевает приятную мелодию. Она мягко струится вместе с лунным светом и убаюкивает, сопровождаемая покачиванием на стуле. Он закрывает глаза и пытается раствориться в ее голосе, дополняя мелодию своими мечтами. Её пылкие напевы очаровывают его. И только сердце бьется в другом ритме. Это ритм, который резвится под луной, извиваясь и поднимаясь волнами в тени, танец, сплетенный из собственных созвучий.

В такие моменты он боится дышать, боится, что его дыхание подтолкнёт и без того спешащие стрелки часов, и тогда не будет больше звезд, хрупких очертаний луны и ветра в кронах деревьях. Он опирается на локти, вытягивает ноги и смотрит в небо.

У Джеймса есть теория, он верит (по крайней мере, какой-то своей частью) в то, что мы представляем собой не единое целое, а множество. Мы остаемся в том моменте, все еще там, застывшие навсегда, потерянные в мгновеньях счастья, дрейфующих по океану времени, словно пузырь, слишком бесценный, чтобы лопнуть. Время – это не путь, а коллекция - миг за мигом, собранные вместе, и мы постоянно существуем в них. Таким образом – Джеймс любит размышлять об этом в одинокие ночи, подобные этой – мы можем победить время и даже смерть.

Также Джеймсу нравится мысль о том, что часть его навсегда останется в прошлом. Часть его будет всегда подаваться вперед, дыхание будет застывать на нижней губе, а через миг последует невинный поцелуй.

- Мы все еще там, - шепчет он одними губами. Еще там. Все еще там.

И он может притвориться, что они никогда не расставались, а провели всю жизнь вместе.

Он наполняет свою жизнь лунным светом, потому что эти моменты – самые счастливые; в одиночестве, предаваясь воспоминаниям, с тусклым лунным огнем, струящимся по венам. Также он надеется, что большинство этих мгновений и его копий, существующих там, будут счастливы.

Потому что есть два вида счастья. Первое, которое нельзя изменить, – оно просто есть. И еще один вид, который, как ему кажется, он уже испытал, когда его дыхание сбилось где-то в глубине горла, сердце замерло, и все во вселенной сошлось в одной точке.

Джеймс напоминает себе, что часть его все еще там.

Там.

Все еще там.

Он прислушивается к тихому пению жены, мысленно заставляя себя зайти внутрь. Проверить, все ли в порядке у Гарри. Приготовить чай для Лили, которая недавно приболела. Поспать, перед тем, как завтрашний день наполнится бумагами и назойливыми подчиненными. Но вместо этого он наблюдает за медленным восходом луны, сосредотачивая все свое внимание на этом светлом шаре.

Еще несколько мгновений.

**

Полнолуние осеннего равноденствия – яркое и холодное. Это ночь в конце осени, и гуляющие студенты не могут сдержать дрожь, ощущая дыхание зимы, пробивающееся из-под двери. Уже слишком близко, и ты чувствуешь, как озноб пробегает по телу, и кожа покрывается мурашками.

- Я никогда больше не увижу тебя, - говорит Люциус. Лунный свет на его и без того бледной коже переливается оттенками серебряного, жемчужного и даже фарфорового, отражаясь радугой в глубине пристального взгляда Джеймса. – Твои друзья ненавидят меня.
- А твои - меня, - возражает Джеймс.

Они смотрят друг на друга. Двое мальчишек, которые катались верхом без седла по холмам возле дома Люциуса; двое мальчишек, которые, когда им было по семь, каждый день ходили плавать, до тех пор, пока мать Джеймса не начала ругаться из-за вечно запачканных мантий; двое мальчишек, которые росли вместе под ленивым светом солнца и глубоким светом луны, проживая дни, которые им даже и в голову не приходило запечатлеть в памяти и удержать.

Глупо, действительно глупо верить во что-то столь же изменчивое, как вечность.

- Отлично, - в конце концов произносит Люциус. – Я думаю, это не имеет значения.
- Это не имеет значения? – Джеймс выглядит обиженно и в то же время на удивление несерьезно. Он вырос на целых два дюйма с начала первого года, однако еще не привык смотреть сверху вниз на приятеля своих детских игр. – Как это не имеет значения?
- Мне плевать на их мнение, - Люциус смотрит в сторону, стараясь не замечать удовлетворенной усмешки, изогнувшей рот Джеймса. – Как бы там ни было, ты должен помочь мне с гербологией. Ты же знаешь, насколько лучше меня разбираешься в ней.
- Так и есть, - Джеймс выглядит слегка смущенным. – Ты сказал друзьям, что встречаешься со мной?
- Конечно, сказал, - небольшая пауза, за которую луч лунного света проскальзывает сквозь неугомонные листья и рисует на лицах мальчишек призрачные тени. – Ну, может быть, не совсем... Я забыл.
- Конечно, - но все в порядке, по крайней мере, для Джеймса. Он откидывается назад, приваливаясь к стволу дерева, и кора вонзается в его мантию. Он опирается на руки, и влажные травинки оставляют следы на его ладонях. – Знаешь, это нечестно. Мы должны были попасть на один факультет. Мы же выросли вместе, неужели это ничего не значит?
- Наверное, нет, - тихо произносит Люциус. – Может быть, мы чем-то отличаемся.
- Да, - отвечает Джеймс и расплывается в улыбке, - ведь я лучше летаю. Я собираюсь стать следующим Винфилдом Кассом. Я буду лучшим игроком в квиддич, которого когда-либо видел Хогвартс.
- Кроме меня, ты хочешь сказать.

Они притворно борются в осенних листьях, наполняя воздух суматохой, но они всё-таки ещё недостаточно взрослые и умные, чтобы замереть и сберечь этот смех.

**

Полнолуние осеннего равноденствия – яркое и холодное. Свет луны, пробивающийся сквозь высокие окна классной комнаты, кажется зловещим. Он освещает потертые стулья, исцарапанные поверхности парт, пятна от пролитых чернил и несколько свитков пергамента, подрагивающих от слабого ветерка. Они прислонились к стене, звеня бутылками со сливочным пивом, погружаясь в смутное состояние полусна-полуреальности, оторвавшись от действительности и находясь под дыханием грез.

- Нужно возвращаться, - шепчет Джеймс. – Сириус сказал, что будет ждать меня. Не хочу, чтобы он волновался.
- Ждал, ты хочешь сказать, - смеётся Люциус. Слова он произносит невнятно, но ему не нужно заботиться о том, чтобы говорить внятно и правильно. – Я слышал, ему нравится Сюзанна.
- Слухи, - прислонившись головой к стене, Джеймс слизывает последнюю каплю сливочного пива с горлышка своей бутылки. Он ставит ее на пол, прислушиваясь к глухому звону.
- Джеймс?
- Ммм?
- Ты когда-нибудь целовался?
- Ты имеешь в виду с девушкой? – перед тем как ответить, он делает большую паузу, словно обдумывая его.
- Нет, с книзлом, идиот. По-твоему, что я имел в виду?
- Я просто подумал… Не обращай внимания, - Джеймс на мгновение закрывает глаза, его ресницы кажутся очень светлыми при таком освещении. Его ладони и ступни холодные, хотя тело кажется удивительно горячим. – К-конечно, целовался. А разве кто-то нет?
- Я тоже, - говорит Люциус. Затем, осознав, что сливочного пива больше нет, продолжает: - и на что это похоже?
- Я… Ну хорошо, я не то чтобы… Но…
-
Люциус улыбается, или, возможно, это только игра теней.

- Я тоже. Но я думаю… Я думаю…

Он подается вперед или это делает Джеймс, или же это тени сталкивают их вместе.

Они делят последнюю каплю сливочного пива, достаточно робко, и ни один из них ещё не знает, что можно закрыть глаза. Джеймс смотрит на Люциуса, который смотрит на Джеймса, который смотрит на Люциуса: тёмно-зелёные штормовые тучи и серые волны океана сталкиваются друг с другом, где воздух встречается с водой, где горизонт сливается в одно, где их губы соприкасаются и уже никогда не захотят расставаться.

- Правильно, - произносит после Джеймс, и они избегают смотреть друг другу в глаза, словно уже все это видели.

**
Полнолуние осеннего равноденствия – яркое и холодное. Джеймс не собирался встречаться с Люциусом, правда, но вот они смущённо смотрят друг на друга, держа руки в карманах.

- Я не собирался приходить, - говорит он.
- Я тоже.

Они смеются, мягко и взволнованно.

- Блэку не стоило бить меня, - голос Люциуса звучит обиженно. Джеймс может различить синяк вокруг его глаза.
- А тебе не следовало называть его грязнокровкой.

Они смотрят друг на друга до тех пор, пока не делают бессознательный, крошечный шаг вперед - жест примирения с обеих сторон. Лунный свет рисует узоры на их коже и едва заметно колышущихся мантиях.

- Послушай, - шепчет Люциус, словно кто-то – луна? – может подслушать их и осудить. – Возможно, будет лучше, если мы больше не будем встречаться?
- Правильно, - быстро отвечает Джеймс. - Ты прав.
- Я буду безумно скучать без тебя.
- А я – без тебя.
- Я никогда не смогу простить тебя.
- Я тоже.
- Я никогда…
- …тебя не забуду
- Может, мы…

Но Джеймс делает шаг вперед, уже там, все еще тот, но уже другой, и в то же время все-таки тот же. Он осторожно наклоняет голову и подается вперед, его дыхание опутывает Люциуса, перед тем как их губы соприкасаются.

И этот момент помнят оба, погружаясь в поцелуй, пока не смогут ощутить, как кровь пульсирует под их кожей. Пока не смогут навечно запечатлеть свой вкус на губах другого. Пока не запомнят каждое неспешное движение друг друга, чтобы потом, одинокими лунными вечерами, воскрешать его в памяти.

- Ты знаешь, - говорит Джеймс и позволяет лунному свету разделить его боль, когда они оба идут прочь друг от друга.

**

Полнолуние осеннего равноденствия – яркое и холодное. Люциус Малфой смотрит на луну из окна своего кабинета. Огромная книга, которую он читает, лежит у него на коленях, чай, забытый на углу стола, остывает, а он даже не замечает этого.

Он сглатывает этот серебряный привкус памяти, который, как ему кажется, скапливается у него во рту.

- Ты знаешь, - говорит он блестящим от лунного света стенам, - и я думал…

Прошлое полно неоконченными предложениями, неоцененными вечерами и вещами, которые лучше бы забыть и похоронить вместе со всем остальным. Возможно, было бы лучше оставить его нетронутым, но откуда ему знать? Откуда ему знать? Он предается этим воспоминаниям каждой поздней безумно-лунную ночью.

И прошлое становится настоящим, настоящее – будущим, а будущее – всего лишь прошлым, потому что все мы – это лишь коллекция собранных вместе пузырей, мерцающей нитью устремляющихся в небо.

Где-то там скитается один пузырь; вечерний свет отражается в его радужной поверхности. И там живёт один и один, только один – вечный. Вечность - это не просто слово, это способ объединять время. Вечность – это ребенок, который, срывая цветы, держит корзину. Вечность – это сутулая женщина, собирающая хлопок. Вечность – это мужчина, который кладет монеты на глаза усопших и заворачивает их тела в саван.

Там.

Все еще.

Люциус салютует чашкой с чаем этой великолепной луне, но его отсутствующий взгляд говорит о том, что сейчас он пробует на вкус совсем другое мгновение.
- Да, - думает он, - может быть, я все еще там и просто придумал все это? Кому решать что реально? А что всего лишь иллюзия?

Кто скажет что вечно?

Он прикусывает губу и чувствует вкус сливочного пива, сухой травинки и озерной воды, вкус вечнозеленого зимнего дыхания лунного света.

«Мы все еще там», - думает он и закрывает глаза.

**

Полнолуние осеннего равноденствия.

Навсегда.