Зеленый форум: HP Fanfiction

В этот знаменательный день... Нет.
В этот ключевой момент...
Пожалуй, не подходит.

Тогда, когда решилась моя судьба.

Ночью. Разумеется, ночью. Часто ли подобное происходило в полдень? Той самой ночью, когда я бежал. Это было первое мое серьезное бегство, и я был неопытен. Уже потом, много позже, я научился сбегать изящнее и незаметнее, но тот побег был первым, поэтому он запомнился лучше всего.
Так вот, ночью, в лесу, в кромешной – хоть глаз выколи – тьме он связал мне руки галстуком и отправил меня прямо на тот злополучный ковер.
Сердиться нечего. Ненависть прошла – я же остался жить, а ему больше ничего и не было нужно. Как я понимаю теперь, мне тоже. Боль унялась, кости срослись быстро, но это не в счет. Нос почему-то остался кривым, что огорчает. Но я жив, и это значит, что он сдержал свою клятву.

Он сделал свою работу и пропал. Его искали. Только он умел прятаться, и у него был план, а у меня нет. На этом и погорел.
Вышел я, только когда все закончилось – освободил место для кого-то более опасного.

Все эти годы меня интересовал вопрос – как он смог это сделать? Не очень-то я много видел убийств. Несмотря на то, что убийц вокруг было предостаточно – только его одного я воспринимал именно как Убийцу. Наверное, оттого что лишь его видел за работой.
А сработал он чисто. Практически идеально.
Это и не давало покоя.
Как у него получилось? Убил он все-таки не абы кого – тогда я просто по глупости не понимал, насколько это сложно, а сейчас не взялся бы ни за что – для меня до сих пор задачи такого уровня невыполнимы.

Я читал статьи в газетах, детективы, сам занимался чёрт знает чем, но и на дюйм не приблизился к тому совершенному хладнокровию, которое наблюдал там, на башне.

И как правильно он учил меня когда-то – нет ничего хуже безделья. Праздность заставляет нас искать развлечений и, следовательно – заниматься глупостями.
Я не ходил больше в театр, не посещал матчи по квиддичу, я даже не продавал больше то, что продавать не следует – Азкабан пугал меня ужасно. С дементорами, без них, опять с ними – это в любом случае невыносимо. Мама рассказывает, что отец до сих пор иногда кричит по ночам, хотя вышел он уже довольно давно.
От нечего делать я обзаводился сомнительными знакомствами. Однажды даже пил с одним парнем из Гриффиндора, который клялся, что знает, где скрывается наш бывший декан. Мне-то думается, что он умер уже, иначе я бы его нашел. Потому что искал я его долго и потратил на это много денег, возможно, даже слишком. Не нашел. Так вот, парень этот утверждал, что Снейп перебрался в Америку. Учитывая, в какой дыре он жил до этого – ничего удивительного. В общем, мне не было дела до того, где он сейчас – ему чуть меньше лет, чем папе, а это значит, что он уже ни на что не годится. Вот раньше бы...
Хотя я до сих пор не простил ему галстук. Связанный, я не мог защитить лицо, и первый удар там, на ковре, пришелся прямо в нос. Все остальное зажило, но вот нос... Раньше он был лучше.
Порой я фантазировал о том, что когда я его встречу – первым делом сломаю ему переносицу, но поскольку я его больше не ненавижу, драться было как-то не комильфо. В общем, тому парню из Гриффиндора я так и сказал, что Снейп похоронен где-нибудь под раскидистым буком.

С момента того разговора я никак не мог выкинуть его из головы. Не то чтобы до этого я редко вспоминал о Снейпе, но теперь его успех и последующее исчезновение не давали мне покоя.
Когда я рассказал об этом отцу, он так яростно метнул в меня чашкой, что сам по инерции чуть не вывалился из кресла. Запретил мне говорить о Снейпе с матерью, сказал, что не моего ума дело, и велел, чтобы я темы, связанные с той войной, больше в его доме не поднимал. Все-таки он очень изменился после Азкабана. Его уверенность и рисковость исчезли, как будто их и не было, он навсегда остался напуганным, хотя старался держаться молодцом. Хорошо, что следить за мной он не мог. Сразу после этого я поговорил с мамой. Был уверен – она-то расскажет, что сталось с человеком, который сдержал данное ей обещание. Но мама заявила, что понятия не имеет о его судьбе. Да и мне советует забыть обо всем и начать жить наконец. Вот жениться, к примеру. Когда она заводила такие разговоры, я сам сбегал, и выгонять не приходилось. Мне показалось, что в этот раз она была даже рада.

Когда я в первый раз искал его, спрашивать оказалось не у кого – мама была раздавлена смертью своей сестры, отец сидел в тюрьме. А сейчас они не хотят о нем вспоминать.

Разумеется, мне тут же стократ сильнее захотелось найти его.
Я возобновил свои «неправильные» знакомства. И в первый же вечер понял, что так и не определил цель и способ – по большому счету, я просто не знал, с чего начать, а если смотреть еще шире – я не представлял даже, зачем мне всё это нужно.

В итоге, после нескольких встреч, помимо очевидных советов «не соваться» и «поискать во всемагических справочниках», я стал обладателем двух очень интересных, но совершенно неожиданных вещей – поношенного плаща-невидимки и усовершенствованного вредноскопа. Вредноскоп реагировал только на то, что особым заклинанием было задано для него как «вредное». К примеру, достаточно указать в качестве параметра «вредности» бекон, и тогда каждое утро на вашей кухне начиналось бы со свиста этой штуковины.
Первое, что я сделал – занес во вредноскоп Снейпа. Так и подмывало походить с ним около отцовских сейфов и полок: вдруг обнаружится урна с прахом спасителя их ребенка? Через день не вытерпел и походил – разумеется, никакой урны не нашлось.

Я слетал к его дому, походил вокруг, подергал ручку двери – никакой специальной защиты, никаких хитрых замков или заклинаний. Окна заколочены обычными досками. Внутри оказалось пыльно и тихо, доски пола страшно скрипели в этой ватной тишине. Я был здесь раньше, когда искал его – после того, как вышел из Азкабана. Теперь тут прибавилось пыли и вони – похоже, где-то за плинтусом сдохла мышь. Я окинул взглядом книжные полки, сунулся в платяной шкаф, даже под продавленную кушетку залез – ничего, что могло бы оказаться полезным.

Я разочаровался. Не отправляться же в Америку, в самом деле!
Тогда я сел за стол и открыл принесенную с собой бутылку сливочного пива. Мой взгляд бесцельно блуждал по кухне и случайно зацепился за пятно от чашки на столе. Пятно, оставленное здесь много лет назад самим владельцем дома. Снейпом.
Идея раздобыть времяворот пришла мне именно тогда.

Не буду упоминать, чего мне это стоило. Скажу только, что далось нелегко.
Вообще, мама права – после Азкабана я стал адреналиновым наркоманом. Кто-то после встречи с дементорами становится вялым и апатичным – выпитые счастливые эмоции оставляют вместо себя пустоту. Человек живет в этой пустоте, долго свыкаясь с потерей и заново накапливая эмоции, а такие, как я, стремятся вспомнить, что значит – чувствовать, и тут способ получения впечатлений уже неважен. К тому же, когда из тебя на протяжении нескольких месяцев, а то и лет, высасывают счастье, ты рискуешь попасть в тот небольшой, но все-таки реальный процент людей, которые перестают различать оттенки чувств. Радость и тоска, досада и веселье – всё принимается с одинаковым аппетитом.

Как бы там ни было, я заполучил времяворот – ту его модификацию, которая позволяла не только отправиться в прошлое, но и вернуться обратно.

Уже через неделю я стоял у витрины «Борджин и Баркс». Накинув на плечи плащ-невидимку, я подошел к тому месту, где раньше стоял Исчезательный шкаф, и, собравшись с духом, крутанул золоченое кольцо.

В шкафу было очень темно и тесно. Возможно, Грейбек, упиравшийся мне в плечо, принял меня за кучу ветоши. А потом дверь отворилась, глаза резанул белый свет, и шкаф опустел, а я еле успел собраться с мыслями и выскочить следом.
Я бросился вниз, к комнатам декана, рассчитывая, что большую часть времени до появления на башне он провел у себя, потому что в тот раз я его не видел до самого последнего момента. Как бы там ни было, рассмотрев все детали его приготовлений, узнав все возможные секреты, я предполагал остаться возле него до минуты бегства, а затем вернуться обратно.
Пароль от его кабинета к шестому курсу не знал только святой – слизеринцы, вопреки всеобщему заблуждению, тоже получали взыскания от Снейпа, но никогда это не происходило в присутствии студентов других факультетов. Любимым видом наказания у него была уборка, поэтому его кабинет всегда сиял чистотой. Пароль для входа никогда не менялся.
Никто не смел спросить про него прямо – как и другие скудные сведения о нашем декане, он передавался из уст в уста. Что-то вроде факультетского фольклора. Истории о Снейпе по большей части не были правдой, но мы его неплохо знали и без подробных рассказов о прошлом. К старшим курсам истории становились и мрачнее, и скабрезнее. Но, по большому счету, им никто не верил. Рассказывалось это скорее, чтобы поддержать традицию. Самая нелепая и самая жуткая байка повествовала о том, как Снейп в порыве ярости плеснул в лицо одному из студентов кислотой.
Он всегда был раздражен. Никогда никому не благоволил. Но уж если отмечал... «Мерлин всемогущий, - молились мы ночами, - убереги нас от этой мутной и темной любви». Он тогда требовал много больше, и если ты не оправдывал надежд – о хороших оценках можно было забыть.
В мальчишеских спальнях его именем заговаривали фурункулы – считалось, что имя Северуса Снейпа, хвост черной кошки и заклятие чистоплюя – лучшие средства в таких случаях.
Говорят, Лонгботтом обмочился от ужаса, когда ему в шутку сообщили, что Снейп назначил его своим любимчиком. А ко мне, вопреки общему мнению, он на самом деле относился равнодушно. Да и мне было плевать. До поры...

Оказавшись у его кабинета, я прошептал пароль. Дверь бесшумно отворилась, и я проскользнул внутрь. Ни малейшего намека на чье-либо присутствие. Темно и пусто. Я забился между стеллажом и стенкой атанора – отсюда было все прекрасно видно, но мне начало казаться, что я пришел сюда зря. Хогвартс огромен, Снейп мог провести этот час где угодно, а что, если он не вернется?
Делать было совершенно нечего, пялиться на посверкивающие в темноте склянки, отражающие слабое мерцание фосфоресцирующих составов – очень скучное занятие. Поэтому я присел на корточки и закрыл глаза.
Спустя несколько минут я услышал слабый шорох и вытаращился в темноту.
– Люмос, – проскрежетал до боли знакомый голос.
Могу поклясться, что в этот момент у меня в животе что-то съежилось. Я не слышал Снейпа черт знает сколько лет, а среагировал мгновенно, как в детстве. Даже хуже. Потому что теперь я прекрасно помню, как он умеет произносить: «Авада кедавра». Вот уж не хотелось бы услышать такое в свой адрес! А вдруг он заметит меня? Кто его знает – вдруг он может видеть через плащ-невидимку?
У меня вспотели ладони.
Снейп прошел в середину комнаты, отодвинул стул и сел. Я увидел, как он трет пальцем о палец, словно сыпет на пол что-то невидимое глазу, но это было всего лишь одно из тех бессмысленных движений, которые мы производим, задумавшись о чем-нибудь.
Я старался дышать как можно тише. Но так дико волновался, что мне казалось, будто мое сопение слышно даже в коридоре.
Теперь, когда я осуществил свою дурацкую затею, я сидел и думал, зачем сюда приперся. Что я буду делать тут и что я хочу увидеть? Соскучился? По ступефаю, очевидно. Сейчас он не станет разбираться, кто именно сопит у него в углу – вмажет и глазом не моргнет. Никакой практической пользы от моего пребывания между стеллажом и атанором не было.
Я рассматривал желтоватые щеки и нос Снейпа, смотрел на мешки под глазами, на бесцветный сухой рот… и думал, что через какой-то жалкий час этот рот отверзнется, чтобы изрыгнуть из себя смертельное проклятие, то, которое так и не смог произнести я. А потом эти губы гадко изогнутся в кривом оскале, когда он будет затягивать узел на моих запястьях, и последнее, что я запомню перед тем, как мне наступят ботинком на лицо, будет безумная улыбка этого убийцы, довольного, что он снял с себя груз смертельной клятвы.
Пока я красочно размышлял о том, какой же он гад, Снейп встал и подошел к маленькому столику в углу рядом с секретером. Я затаил дыхание. Что там? Зелье? Порошок? Наверняка он должен был что-то принять. Я помню этот взгляд в лесу, когда мы бежали – истеричный, блуждающий. И его дрожащий подбородок мне не забыть. Он был в таком состоянии, словно у него начался отходняк. Между тем, на башне он был идеально собран. Наверняка сожрал какую-то пакость.
Мне было ужасно любопытно, чем он станет заниматься оставшееся время. Признаюсь, в голову лезло всё что угодно – от идей о том, как он сядет на пол и будет, раскинув руки, концентрировать энергию, до гаденькой мыслишки, что он пойдет подрочить в туалет, чтобы снять напряжение.
Что-то звякнуло. Я непроизвольно дернулся.
Декан заваривал чай.
Я чуть не ахнул.
Я там, наверху, делаю то, что мальчикам в шестнадцать делать совсем не положено, а он пьет чай!
Нет. Я прекрасно помнил, что я сам нарвался и сам послал его ко всем чертям. Но мне было шестнадцать! И папа у меня был в тюрьме! И я целовал руку самому Лорду; после такого у любого в мозгах помутится… А он пьет чай!
Снейп наполнил чашку, протянул руку, к которой тут же подлетел молочник; налил в чай молока, всыпал две ложечки сахара. Все не торопясь, медленно, словно поджидая кого-то. Мне казалось, что спина его напряжена. Не хотелось пропускать ни одного движения, я цепко улавливал каждый жест.
Вдруг он замер и опустил на блюдце поднятую к губам чашку. Фарфор тихонько звякнул, но мне показалось, будто тишину пропорол острый осколок.
Декан медленно повернулся.
Прямо ко мне.
Я вжался в стену и перестал дышать.
Он смотрел выше моей головы, но стоял точно напротив.
А потом пошел вперед.
Сжав кулаки, я ждал, что он одним движением руки сдернет с меня плащ и явит миру скрывающегося под ним труса.
Он подошел вплотную, встал, едва не наступив на мой ботинок.
Я зажмурился.
Ничего не произошло.
Пришлось открыть глаза.
Он рылся в книгах на полке над моей головой. Посмотреть вверх я не осмелился – вдруг ткань зашуршит или сползет?
Я уловил запах его мантии – пахло шкафом, затхлой одеждой и пылью. От него всегда пахло, как от старухи, с той лишь разницей, что от старух часто несет еще и кошками, а от него – нет. Правда, раньше я не придавал этому значения – он возился с таким количеством зловонных препаратов, что было немудрено пропитаться их парами – а теперь вот мне вдруг стало противно.
Покопавшись в содержимом стеллажа, Снейп вздохнул и вернулся к чайному столику.
Что же он искал у меня над головой? В руках у него ничего не было. Помню, там хранились старые справочники, он не обращался к ним месяцами, и мои наказанные однокурсники покорно стирали тряпкой пыль с этих древних фолиантов.
Снейп отодвинул стул, уселся на прежнее место и продолжил пить чай. Сначала он просто смотрел на стол, но потом поднял взгляд, и мне снова показалось, что он вот-вот заметит меня. Однако ничего такого не произошло. Зато случилось нечто иное.
Сперва я не понял, что происходит. Я настолько внимательно всматривался в его лицо, что, похоже, упустил тот момент, когда картинка так крепко впечатывается в сознание, что застывает в нем, подменяя собой реальное изображение.
Сначала я услышал звук.
Лишь спустя секунду я понял, что звук исходит от Снейпа.
Я моргнул.
Декан бормотал что-то себе под нос. Задумчиво раскачивал чашку с остатками чая и сухим шепотом вещал в пустоту.
Как бы я не напрягался, ни одного слова разобрать так и не смог.
От этого шелестящего звука мне становилось не по себе.
Было это заклинанием или просто монологом, обращенным в пространство, я так и не выяснил. Возможно, он уговаривал себя: «Северус, ты сможешь», возможно, прощался со своими склянками – или, быть может, сетовал на погоду... Кто знает.
По крайней мере, никаких видимых эффектов его шепот не производил. Не считая очень неприятного тревожного чувства, которое рождалось во мне при звуках этой шелестящей бессмыслицы.
Вдруг Снейп буквально отбросил чашку на стол.
Я дернулся от неожиданного движения.
Декан снова поднялся и, на сей раз молниеносно, оказался около полок у меня над головой. На пол передо мной посыпались пергаментные свитки.
Что же он там хранит? Что?
Проведя буквально секунду у стеллажа, декан отпрянул от него с той же поспешностью, с которой приблизился. И опять в руках его было пусто.
Я задумался. Шел за одной тайной, а нарвался на другую? Сокровища? Завещание?
К чайному столику он больше не вернулся, а засел за бумаги. С моего места было прекрасно видно – рабочий план на последний семестр. Декан скрупулезно вычеркивал прошедшие дни и дела. Возможно, там был пункт и о том, что он собирался сделать сегодня. Что ж, подобный цинизм меня бы не удивил. Скорее удивляло то, что этого пункта там могло и не быть. Зачем тогда заниматься этой ерундой? Он же прекрасно понимает, что теперь это абсолютно пустой труд. Бессмысленный.
Закончив с планом, декан снова подошел к полкам, но на этот раз замялся, явно решаясь на какие-то действия. Он снова стоял напротив меня и размышлял, в задумчивости проводя пальцем по губам. Мне было крайне неуютно под этим тяжелым взглядом. Что бы там ни было у меня над головой, это беспокоило Снейпа больше, чем то, что происходило в Хогвартсе в эти минуты.
Но вот он махнул рукой, по всей видимости, решив оставить стеллаж в покое.
То, что происходило дальше, я не возьмусь как-либо интерпретировать. Более всего это напоминало мне болезненный сон – тягучие, темные минуты ожидания обволакивали меня и усыпляли.
Он вышел, из подсобки послышался непонятный шорох, какое-то звяканье, шелест бумаг; деревянный настил в комнатушке скрипел под каблуками его ботинок.
А потом Снейп вдруг резко каркнул: «Нокс!», и все погрузилось во тьму. От неожиданности я стал вертеть головой, и плащ чуть не сполз с меня, но я вовремя уцепился за него и подтянул повыше. Ноги совсем онемели, я уже их не чувствовал. Казалось, прошел целый день, но я точно знал, что не просидел в этом чертовом углу и сорока минут. Пялясь в глухую черноту, я клял себя на чем свет стоит за идиотскую идею. Много нового узнал! Так и запомню – перед убийством Снейп имеет привычку копошиться в бумажках и распивать чаи. Да. Этому действительно стоит поучиться.
Не имея возможности наблюдать, я напряженно вслушивался в то, что он там делает.
И ничего не понимал.
Бормотание усилилось, но слов я по-прежнему не разбирал.
Вот он направился в угол комнаты, раздался глухой стук, и что-то заскрежетало, а затем затихло.
Потом он прошел так близко от меня, что волна воздуха, поднятая полами его мантии, овеяла мне лицо, принеся с собой все тот же затхлый запах. Я отвернулся.
Дальше мне показалось, будто он скребется в дверь. Раздался странный скрежет, царапанье и бормотание. Я слышал это все явственнее и четче и, тем не менее, ничего не понимал. Шумы были чужие, незнакомые, и доносились откуда-то со стороны. То сверху, то снизу, то вблизи, то издали. Все это меньше всего походило на звуки, которые обычно издает человек. В животе у меня похолодело. Шуршание стихало и нарастало вновь. Откуда-то справа меня снова обдало легким ветерком, хоть шагов я не услышал. Потом все затихло, и от этой глухой тишины мне казалось, что я окончательно спятил.
Я испугался. Чем он там занимался, я не понимал и даже представить себе не мог.
Возможно, это был какой-то ритуал, но я не знал о таком, а знал я к своим годам не так уж и мало, прямо скажем. Это было не привидение, не морок – это был живой Снейп, и занимался он чем-то жутким.
Шелест усилился. Какой-то предмет глухо стукнул об пол. Я снова услышал скрежет и, как мне показалось, мелкий дробный стук в дверь.
Я уже не замечал, что меня трясет крупная дрожь. Все это вдруг показалось мне знакомым. Я уцепился за мысль и попытался вытянуть на поверхность сознания хоть какую-то идею.
Первое пришедшее на ум не только не успокоило меня, а заставило еще сильнее таращиться в темень.
Я вспомнил, что именно такие звуки, по крайней мере, очень похожие, издает ночная бабочка, застрявшая между оконными рамами и бьющаяся в стекло.
Как назло, он снова прошел мимо меня, я почувствовал движение воздуха и вжался в стену. Эти чертовы стеллажи притягивали его не хуже магнита.
Когда он убрался на середину комнаты, я снова позволил себе дышать.
Внезапно что-то замерцало в темноте, я жадно впился взглядом в этот слабый источник света. Это не был огонек волшебной палочки. Скорее всего, Снейп достал из стола какую-то фосфоресцирующую дрянь. Мне было видно только контур его носа и поблескивающие в темноте глаза.
Он смотрел на меня!
Я дернулся и ударился головой о стену. В тишине звук удара показался мне ужасно громким.
Но…
Нет. Смотрел он все-таки выше. Над моей головой. Опять.

А затем все кончилось – так же внезапно, как и началось.
«Люмос». Свет опять залил комнату. Я закрыл глаза. А когда открыл, увидел, как Снейп вынимает из рукава палочку и направляется к двери.
Он приоткрыл дверь, выглянул в коридор и вышел. Быстро встать после такого продолжительного сидения на корточках было затруднительно. Ватные ноги не слушались. Я огляделся. Ничего подозрительного. Все оставалось так, как было в самом начале, когда я пришел в эту комнату.
Прежде чем пойти за ним, я твердо решил узнать, что же на этих долбаных полках, куда так тянуло Снейпа.
Я посмотрел на корешки книг.
И заметил бумажку, торчащую между двумя справочниками.
Я ухватил уголок и вытащил сложенный вчетверо листок.
«Драко Малфою».
Сердце забилось где-то в районе кадыка.
Тогда я не получал никакого письма.
Развернув листок, я прочел:

«Значит, ты не сдох, маленькая сволочь.
Позволь признаться, что сперва ты напугал меня. Да. Я не ожидал.
Сколько же неудобств ты мне доставил своим присутствием! Пришлось переправлять свои вещи в темноте. Имейся у меня желание общаться с тобой после, был бы повод вытряхнуть из тебя круглую сумму – я перевел на порталы кучу нужных книг и колб.
Но и радоваться есть чему – теперь я знаю, что ты дожил до своих двадцати пяти, или сколько там тебе сейчас. Выглядишь ужасно. Что у тебя с лицом? Теперь ты даже на отца не похож, не говоря уже о матери. Пугаешься отражения? Поздравляю.
Но ты жив, и это замечательно. Теперь я могу не тащить тебя в Суффолк или еще какую-нибудь мерзкую дыру.
Я решил сдать тебя, мой мальчик.
Да. Я так решил. Так и поступлю. Раз ты жив – значит, ты это переживешь. А я освобожусь наконец-то.
В некотором роде я даже рад, что ты просидел все это время в углу.
Зачем ты приходил, мне никогда не узнать, но я как-нибудь обойдусь. Неужели соскучился? Какое жалкое зрелище.
Я долго думал, писать тебе или нет – несколько раз порывался это сделать, подходил поближе, но ты так скукоживался, что велико было искушение оставить все как есть.
Как же ты ничтожен, когда боишься! Ничуть не изменился.
Страх – твой вечный спутник.
Ну, пора прощаться, мой маленький трясущийся друг.
Счастливой отсидки.

Всегда твой,
Северус Снейп»

Я свернул листок и машинально опустил его в карман.
И снова, как тогда, почувствовал боль от аврорского сапога на своем лице.
Потрогав искривленный нос, я повернул кольцо времяворота и отправился обратно, в свое настоящее.

Конец.