Зеленый форум: HP Fanfiction

***
– Я вежливый и воспитанный человек! – Ремус Люпин прикрыл за собой дверь своей комнаты, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть изо всех сил.

– Я не кричу на друзей, – четко проговорил он, прислоняясь к косяку и сжав зубы. Закрыл глаза, сделал глубокий вдох, пытаясь унять сердцебиение – магия не терпит истерик, – затем достал палочку и наложил на комнату заглушающие чары.

– Я не должен испытывать желания хорошенько врезать по этой самодовольной породистой физиономии! – Люпин резко оттолкнулся от двери и подошел к столу, высматривая там что-то. Его взгляд остановился на чернильнице из темно-красного стекла. Ремус схватил её и с размаху грохнул об пол.
.
– Раздери меня дракон в период линьки! Я не должен так думать о друге! Но, сотню блох ему в загривок, сегодня он это заслужил!

Вслед за чернильницей на пол полетело пресс-папье, которое оказалось значительно выносливее и, отскочив от пола, ощутимо ударило Люпина по пальцам правой ноги.

– А вот тебе, Рем, тоже заслужил! – поморщившись, Ремус упал в кресло рядом с кроватью и начал потирать ушибленную ногу, пытаясь унять боль.

– Ты не имеешь права так злиться! Ты не животное, чтобы перегрызать глотку за нарушение границ твоей территории. За нападение на твоих. Нет, ты не можешь!

«Но так хочется! Врезать. Сломать этот всегда лезущий не в свое дело нос. Вмазать, чтобы до крови, чтобы понял! Чтобы видел пределы!»

– Нельзя! Ты должен быть милым! Ты же всегда такой славный и уютный. Для всех. Почти. Но ты обязан быть милым, вежливым, интеллигентным, и тогда люди будут закрывать глаза на то, что пару дней в месяц ты несколько менее мил.

Ремус откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и поморщился, словно мучимый нестерпимой болью, однако ушибленная нога была уже совершенно ни при чём.

«Как же это всё достало!»

Не открывая глаз, Люпин протянул руку к кровати и одним движением сдернул с неё покрывало. А затем рванул в разные стороны. Треск разрываемой ткани щекотал нервы, но и немного успокаивал. Так же порой трещала одежда, когда…

Ремус открыл глаза и улыбнулся. Счастье, что мало кто мог наблюдать эту улыбку, улыбку, от которой начинали шевелиться волоски на руках. Хотя кому-то это и нравилось.

– Будь благословенно «Репаро»! – рассмеялся Люпин, разрывая в клочья старинное покрывало древнейшего семейства. Было легко и приятно воображать на его месте одного из представителей этого семейства. Самодовольного, злопамятного, взбалмошного, норовистого и безмозглого мальчишку!

«Нельзя так думать о друге!»

«Друге, который считал предателем тебя? А ты был чист. И кто из вас хуже? И кто кого предал?»

***

И Ремус стискивает зубы, потому что понимает, что предательство тут ни при чём. Просто он иногда ненавидит Блека, которому дозволено всё, включая то, о чём Люпин вправе только мечтать. А ещё он ненавидит его за то, что они порой слишком похожи. Отвратительно похожи.

Ты, усмиряющий себя ради того, чтобы другие не думали плохого о тебе, и он, распаляющий себя напоказ, ради того, чтобы они всегда думали о нём.

Ты, как он – стремишься влиять на остальных, заставлять их видеть в тебе то, чего нет, то, что им хочется в тебе видеть. Интеллигентное спокойствие.

Он, как ты – привлекает к себе внимание, не дает ни на секунду забыть, что он есть, что он такой, каким хочет, чтобы они видели его. Взбалмошное действие.

А по сути-то вы оба ни черта не такие. Порой тебе кажется, что ты смотришься в какое-то искаженное зеркало, когда говоришь с ним. То, каким бы ты хотел быть, если б тебе позволили. Ну, конечно, более разумным и менее безалаберным.

А ты – такой, каким он не хочет себя видеть. Не хочет и боится.

Наверное, если бы вы не встретились в школе, вы были бы менее схожи в своих различиях. Порой тебе кажется, что то, как вы не выглядите, какими стремитесь не быть – черпаете друг у друга. А может, и нет. Ты научился не быть собой на людях раньше, чем он понял, каким ему надо быть. Но – кто знает, когда он начал свою карьеру в театре неискренности. Вы похожи, но ты играешь, чтобы выжить, а он – живет этим. Но это не значит, что ты лучше его. Ты просто опытнее в этом. Хотя, возможно, он больше преуспел. Снова равный счет.

И за это ты тоже его ненавидишь. За то, что он мог бы быть лучше, и за то, что ты мог бы не чувствовать себя настолько хуже.

Но все это сейчас не имеет никакого значения. Лучше – хуже… Он – ты. Какая разница – если всё равно все лгут. Всем! Всегда. Почти всегда…

***

Однако после сегодняшнего поведения Сириуса Люпину было наплевать на все сходства и различия. Блек перешел черту – и заслужил, чтобы его вычеркнули.

Хотя Ремус, конечно, не собирался ничего предпринимать. Максимум, что он может себе позволить – это посмотреть на Сириуса с укоризной и проговорить тихим голосом: «Сири, оставь его в покое, он на нашей стороне», – а потом молча выслушивать всплески возмущения Блека. Иначе никак – таковы правила игры. Для обоих.

Ремус снова рассмеялся, громко и зло, а затем пнул ногой ошметки некогда красивого, хотя и слишком мрачного покрывала.

– Ещё парочку «Репаро», и придется-таки сказать эльфу, чтобы сменил его. Пока само не начнет рассыпаться в руках.

«Репаро» – первое заклинание, выученное маленьким Ремусом по приезде в Хогвартс. Хорошие мальчики не разрушают и не портят вещи, они всегда спокойны и аккуратны. Они тихи, они помогают другим, они защищают и покрывают друзей…

Чтобы потом эти друзья…

– Он свое получил за то, что предал тебя. Заподозрил. Хотя должен был знать.

Ведь знал же он себя.

А ты… ты тоже свое получил. Ещё в детстве. Заранее. Просто потому, что за всё надо платить. И вы оба платили авансом. А потом и в рассрочку. Но по очень невыгодному курсу. Тут невозможно выиграть – при своих бы остаться. Но не играть тоже невозможно.

Ремус не раз задумывался, был ли он таким до того страшного вечера. Вынужден ли был являть собой образец «хорошего мальчика» тогда, когда от этого не зависела его жизнь? Наверное. В детстве все хорошие. Почти все. Но Люпин не имел права не быть хорошим, если хотел быть человеком и быть с людьми. За всё надо платить. И эта плата, если хорошо подумать, не так уж велика.

Мягкий, ласковый взгляд – и мать забывает, что тебя нужно опасаться.

Открытое и честное лицо – и отец не боится, что ему придется защищать тебя от нападок.

Послушание и разум в глазах – и тебя единственного из укушенных принимают в школу для волшебников.

Ложь не родилась раньше тебя, она не родилась с тобой. Она прониклась в твою кровь вместе с отравленной слюной. И у тебя больше не было выбора.

Ложь – и яд, и противоядие.

Но так хочется хоть иногда от неё отдыхать. Даже тебе. И тогда спасают заглушающие чары и «Репаро». И всё. Почти.

Сейчас на Сириуса Блека хотелось злиться, хотелось испепелить его и пустить прах по ветру… Это было почти физически необходимо. Но…

Сложно долго злиться на свое отражение в зеркале.

Даже, и особенно, перед полнолунием, когда зрачки, кажется, ещё секунду – и предадут тебя. Ещё миг – и перестанут быть человеческими; ещё мгновение – и прекратят отражать твои мысли; ещё немного – и будут подчинены чему-то более сильному и страшному. Но ты знаешь, что до восхода полной луны несколько часов, и ты ничем не рискуешь, тебе просто хочется заглянуть туда – за твою грань. Однако ты никогда не видишь там ничего, кроме темноты и беспамятства.

Поэтому чертовски сложно долго злиться на Блека.

Они были с тобой там, где ты сам ни разу не был. И ты был благодарен им за это. И завидовал. Блеку, Поттеру, даже Петтигрю – они были ближе, чем кто-либо другой, потому что они знали тебя – какого ты сам никогда не смог бы узнать. Сколько ни вглядывайся в свое отражение.

Но они не знали тебя такого, каким ты знал себя. И каким он не так давно узнал.

А ведь он-то знал тебя всего… Целиком. Полностью! Благодаря… Из-за… Вопреки страшной школьной «шутке» Блека, он знал тебя и за гранью. А теперь Блек смеет говорить ему такое!

Ремус откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза рукой, пытаясь успокоить вновь поднимающуюся ярость на Сириуса. Но под закрытыми веками продолжали вспыхивать злые черные пятна.

«Рем, возьми себя в руки! Ты умеешь себя контролировать!»

Люпин сделал глубокий вдох.

«Это всё этот проклятый дом! Он мешает держать себя в руках. Он манит разрушать, он соблазняет уничтожать, он призывает крушить… Скорей бы Дамблдор сказал, куда ушлет в следующий раз. Ещё несколько недель в этом доме – и всё полетит к чертям. Всё спокойствие и самоконтроль».

Это змеиное гнездо уже начало разрушать его оборону. Хотя пока это принесло не такие уж плохие результаты.

Ремус Люпин заулыбался, вспоминая тот случай в кабинете главы семейства, и в этот раз его улыбка была хотя и немного странной, но не такой отталкивающей. Её можно было назвать даже удовлетворенной.

***

Мрачный не только от пыли, паутины и всегда задернутых штор, но и, казалось, от дел, совершаемых в нём в свое время, кабинет, в котором проводили большую часть своей жизни старшие в роду Блеки, всегда привлекал Ремуса. В особенности тем, что в него никогда никто не входил. После очередного собрания, когда до ужина оставалось несколько часов, уходить не было никакого смысла, а побыть с собой и собой хоть на пару минут стало нестерпимо необходимо, ты влетел туда. Ты сотню раз спрашивал себя, что случилось бы, пойди ты тогда к себе в комнату… Но там могли найти. Тонкс, которой срочно захотелось обсудить последние события, Молли, которой понадобилась помощь в уборке, Кингсли, который хотел посоветоваться, в каком ещё месте мог «появиться беглый преступник Сириус Блек»… Да кто угодно. Но никого не хотелось видеть. Хотелось дышать в полный голос, хотелось кричать полной грудью, хотелось ненадолго сбросить маску, потому что сущность под ней начинала зудеть без доступа воздуха свободы.

Кровь нужно хотя бы на время очищать от яда лжи, иначе самому недолго отравиться. И ты зашел тогда в кабинет, наложил неизменные заглушающие чары и дал себе волю. Ругался в голос, подробно и, вероятно, даже красиво; швырял вещи на пол, выбирая самые «звонкие», но легковосстановимые – опыт всё-таки, – и продолжал расписывать, что и как бы ты хотел сделать со своими «дорогими сотоварищами». Такими хорошими, такими правильными, такими… непохожими на тебя. Хотя не все они были таковыми.

И ты, разбив особенно звучно расколовшуюся вазу, сказал, что чертовски завидуешь «сальноволосому ублюдку, который может себе позволить быть ублюдком среди этих гнусных благостных физиономий» и что «как же, наверное, единорогово вымя, приятно быть на его месте – говорить другим правду в лицо, быть гнидой и гордиться этим». Ты крикнул, что отдал бы всё за возможность быть собой, быть НЕ мягким, НЕ славным, НЕ сочувствующим, НЕ милым не только наедине с собой.

И тогда в пустом, как ты думал, кабинете прозвучало:

– Люпин, у тебя нет всего. Ты – ничто, и владеешь ничем. Но, похоже, тебе и этого слишком много.

Когда Снейп поднялся из кресла, предательски высокая спинка которого скрывала его присутствие всё это время, Люпин подумал, что если б не волшебная палочка, направленная прямо на него, Орден Феникса не досчитался бы «ценного ублюдка». Но, похоже, он не досчитается двоих.

– Ну и ну, – едко произнес Снейп, подходя поближе, но и не думая опускать палочку. – Мямля Люпин, славный Люпин, образцовый педагог, любимец женщин, детей и животных… Ни за что бы не подумал, что ты окажешься столь… интересным субъектом.

Снейп стоял теперь совсем близко и смотрел Ремусу прямо в глаза, волшебная палочка пребольно упиралась Люпину чуть ниже левого соска. В мозгу Ремуса боролись две мысли: «Все пропало. Не хочу к оборотням, я – не они!» и «Ну и пусть, ещё посмотрим, кому поверят».

– Не бойся, Люпин, – Северус Снейп оскалил зубы в подобии улыбки, – если надо – мне поверят.

Ремус, словно обжегшись этими словами, сделал шаг назад. Снейп устранил избыток расстояния между ними в тот же миг.

– Но я не сказал, что мне это надо. Знаешь, Люпин, а ты не такой и ручной оборотень, как выяснилось. Похвально. Для них ты – почти ангел, весь такой из себя положительный. Для меня – ничтожество. Был.

Волшебная палочка Снейпа с груди Ремуса переместилась ему на кадык, затем выше, заставляя запрокинуть голову. Но даже в этом положении Люпин не смог сдержать вопрос – всё равно время молчать вышло.

– Был? А теперь?

– А теперь что-то между, – Снейп с почти исследовательским интересом продолжал изучать лицо Люпина. – Да, между. И я бы не отказался изредка тратить свое довольно ценное время на то, чтобы точнее определять твое место на этой линии. Если ты ещё ищешь компанию для того, чтобы быть гнидой – и гордиться этим.

Ремус сглотнул комок в горле и прохрипел что-то среднее между «ищу» и «будь ты проклят».

– Что ж, можем считать, что мы договорились на первое время. Обойдемся без клятв? Всё равно в них не будет ни слова правды – она противопоказана в больших дозах таким, как мы. – Снейп наконец-то убрал свою палочку с горла Ремуса и отошел обратно к креслу, не спуская с глаз с Люпина и следя, чтоб он не схватился за палочку, чего тот, впрочем, и не подумал сделать.

– Договорились, – прохрипел Люпин, потирая шею и всё ещё не до конца понимая происходящее. Он всего ожидал от Снейпа, но не такого. Вероятно, быть собой хотелось порой не ему одному. Но какой же тогда Снейп? А возможно, Снейп действительно такой ублюдок, каким он и представляется всем, но даже ублюдку хочется порой чувствовать себя «не хуже других». Ремус не видел причин, почему бы ему не побыть тем самым «другим». И правда, терять теперь уже точно нечего. «Обливиэйт» на Снейпа не наложишь – слишком опасно в преддверии грядущей войны, а просто убить – слишком хлопотно, да и совсем не хотелось.

– Так что ты тут делал? – Люпин решил прощупать линию поведения при «вскрытых картах».

– Думал с помощью хорошего Огневиски смыть с зубов оскомину благодушия нашего уважаемого директора, – Снейп кивнул на стакан и почти полную бутылку на столике перед ним. – Но твоя прочувствованная речь подействовала гораздо эффективнее. Хотя закрепить этот эффект Огневиски было бы тоже неплохо… – он указал на второй такой же стакан за мутными стеклянными дверцами старинного серванта.

Люпина не пришлось приглашать дважды, спустя минуту он опустился в соседнее кресло, не без опаски, но уже с ощущением правильности происходящего.

– За темные тайны чистых душ? – ехидно предложил Снейп.

– И пусть тайное останется тайным, – кивнул ему Люпин, и стаканы тихонько звякнули, соприкасаясь стенками.

Вот так и тогда всё началось.

Ложь в крови разбавлялась алкоголем и едкостью взаимных словесных перепалок. И становилось легче дышать. А через некоторое время к «лечебным процедурам» добавилось кое-что ещё…

И всего этого Блек надумал лишить! Глупец! Наивный, злопамятный мальчишка. Ничего не понимающий в происходящем, но намеревающийся всё испортить.

Не получится! Подойти – схватить за грудки, хорошенько встряхнуть, прошипеть в лицо, чтобы не смел кричать на Снейпа, чтобы не смел даже заикаться, что видеть его здесь не желает! Чтобы подавился своими словами: «Я заколдую вход в дом так, чтобы ты и носа своего сопливого не смел показывать сюда, и мне без разницы, что скажет Дамблдор!». Глупый-глупый Сириус! Снейп для Ордена важнее ста тысяч Блеков, иначе ему не прощалось бы столько. И пусть слова Блека ничего не значили, он должен за них заплатить!

Но нельзя. И даже не ударишь – тот ты, что за гранью, не даст поднять руку на «друга». И не наорешь – «хорошие мальчики не кричат на друзей». И остается только стискивать зубы, рвать старинные ткани и надеяться, что Дамблдор не допустит, что Блек успокоится и что Снейп просто наплюет на всё, сказанное Сириусом. Хотя в последнем-то Люпин совершенно не сомневался.
Скорей бы следующее собрание, кабинет главы семейства слишком давно пустовал.

Тут в дверь комнаты Люпина постучали.

Ремус резко поднялся с кресла, почти автоматически привел комнату в порядок несколькими движениями палочки, снял заглушающие чары и пошел открывать.

На пороге стоял Сириус Блек с бутылкой Огневиски в руках.

– Слушай, Луни, не знаю почему, но мне кажется, я сегодня виноват перед тобой. Выпей со мной, а? Мне гадостно от себя самого.

И ты снова понимаешь, что на отражение невозможно долго сердиться, каким бы кривым оно ни казалось.

А ещё отражение бессильно, а поэтому не может причинить вреда.

Отражение никогда не выиграет у плоти. Что бы ни говорили на этот счет правила игры.

И поэтому Огневиски Люпин пьёт и будет продолжать пить только с одним человеком.

А Блеку достаточно и вина.