Отправлено: 07.02.08 18:09. Заголовок: "Игрок", Том Риддл и УпСы "первого призыва", джен, PG-13, продолжение (главы 49-51) от 26.10
Название: "Игрок". Автор: rakugan. Бета: ddodo. Жанр: драма. Рейтинг: PG-13. Герои: Том Риддл и УпСы "первого призыва". Дисклеймер: все права принадлежат Дж. К. Роулинг. Аннотация: формирование "первого призыва" УпСов - кто они и почему пришли к Тому Риддлу. Действие происходит в 1938-1946 годах. POV Рэйналф Лестрейндж. Предупреждения: фик содержит описание азартных игр, возможна сильная лексика. Комментарии: огромная благодарность автора принадлежит Ассиди - за идею, ddodo - за то, что превратила сырой текст в литературное произведение, а также chergarka, d_tonks, menthol_blond, miss_dippet, polina_dear и risteyana — за вдохновение и поддержку при написании фика. Отношение к критике: приветствуется.
Отправлено: 23.08.08 19:26. Заголовок: Лесли Спасибо за ко..
Лесли Спасибо за коммент! простите, что отвечаю с таким огромным запозданием, - я редко бываю на ЗФ. Мне очень приятно, что Вам нравится текст. По поводу Ваших вопросов: - Том вполне способен на чувства. Он очень даже любит того же Рэя - но по-своему. Одновременно с искренней привязанностью у Тома присутствуют и эгоизм, и желание власти. Люди редко испытывают одну чистую эмоцию - все перемешано. Так же и у него. И Минерву он любил, но на это наложилось оскорбленное самолюбие и еще многое другое. Так что... А вот и продолжение текста. Надеюсь, оно не разочарует Вас и других читателей.
___________________________________
Глава 45.
Следующие двое суток тянулись нестерпимо медленно. Погода была серая, мерзкая: то туман, то мелкий колючий снег, — и в мыслях у меня, ей подстать, держалось что-то похожее на вязкую овсяную кашу. Ни один нормальный человек не остался бы в доме, где ему высказали то, что я наговорил Тому. При всей своей бесцеремонности Том прекрасно это понимал и, наверное, не замедлил бы уехать, но вот загвоздка — он не мог пройти и десяти шагов, чтобы не хлопнуться в обморок. Так что нам поневоле пришлось терпеть общество друг друга. Не то чтобы мы особенно много разговаривали, конечно. Я бы с радостью вовсе не встречался с бывшим другом, но не просить же маму довести его до туалета... Мама и без того проводила с Томом много времени — слишком много, на мой взгляд. К сожалению, запретить ей было невозможно, а еще раз прибегать к империо я не хотел. Уж не знаю, что Том наплел ей о причинах своей болезни — я предоставил ему возможность выкручиваться самому. Но мама очень беспокоилась за него и сидела с ним чуть ли не целыми днями. Приносила ему поесть, следила, чтобы пил зелья, а в промежутках корила меня за бесчувственность. — Как ты можешь так поступать с другом, когда он болен?! Из-за чего вы поссорились? — Матушка, это наше дело. — Ты не хочешь говорить, потому что тебе стыдно! Чем ты его обидел? Вместо того, чтобы строить из себя несчастного, пошел бы и извинился, как порядочный человек! — Я его обидел?! От возмущения я не находил слов. — Это он вам сказал? — Нет, конечно! Том не захотел говорить, в чем дело. Сказал только, что вина полностью на нем. Видишь, как много в нем благородства! Понятно, что он не хочет о тебе плохо отзываться, но я-то знаю тебя не первый день! Наверняка ты сделал что-то бестактное, как тебе свойственно, или наговорил лишнего. Рэй, как ты ведешь себя с людьми? Если так будет продолжаться, останешься совсем один, а все из-за твоей грубости и заносчивости! Ты постоянно устраиваешь истерики, не умеешь держать себя в руках… — Хватит! — Вот! Теперь ты и на меня кричишь, а все потому, что не хочешь посмотреть правде в глаза! — Мама… В такие минуты я действительно был на грани срыва. Тогда мама пугалась и обнимала меня. — Рэй, я же хочу тебе добра… Я понимаю, как тебе тяжело. Вы всегда так дружили… Что случилось? Вам обоим нравится одна и та же девушка? Из-за этого вы поссорились? — Да нет же, мама! Никакая чертова девушка здесь ни при чем! — Ну вот, теперь ты еще и выражаешься, как уличная шпана… Мерлин великий, я не понимаю, что с тобой происходит! Рэй, я так боюсь за тебя… Наши разговоры не приводили ни к чему, кроме того, что мама расстраивалась, а у меня начинала болеть голова. Тома я был готов возненавидеть, но не находил в себе сил выставить его за порог, пока он не оправится после болезни. Может быть, я просто устал. Том умел отдавать очень много, но взамен требовал еще больше, и я иногда чувствовал себя опустошенным, выпотрошенным, как рыба на продажу. Может, в его поведении сказывалось приютское детство, опыт человека, рано узнавшего, что такое голод. Том и подростком, и взрослым никогда не мог наесться досыта, с той разницей, что ему нужна была не физическая, а эмоциональная пища: чувства, воспоминания, люди, события... Позднее мне не раз приходилось видеть, как Темный Лорд ломает людей. Буквально выжимает их мозги досуха и оставляет вместо человека пустую оболочку, будто белье, тысячу раз стиранное и брошенное в таз: хочешь — развесь, а хочешь — выкинь. Со своими он, правда, никогда такого не проделывал. Почти никогда… Впрочем, это было потом. А тогда, в те дни, я хотел только одного — чтобы все как-нибудь закончилось и пяти лет знакомства с Томом Риддлом вообще не было в моей жизни.
*** Вдобавок в наших краях творилось что-то странное. Неужто опять начались магловские налеты? Целыми днями, и по ночам тоже, в воздухе стоял низкий, тяжелый гул, в котором мы к тому времени уже безошибочно опознавали появление бомбардировщиков. Иногда мы их даже видели — серо-синие самолеты, похожие на диковинных мух с плоскими крыльями, выныривали из тумана и с ревом проносились совсем низко над Дервентом, направляясь к дамбам ниже по течению. Бешено вращающиеся винты словно вырастали прямо из крыльев, как грибы из поваленного древесного ствола. Днем я ходил на Дервент смотреть на них. Мама ужасно нервничала. Она боялась самолетов и никак не хотела мне верить, что это не немецкие, а английские машины. Мне не удавалось ее убедить, хотя я своими глазами четко видел на их металлических телах символ RAF* — концентрические желтый, синий и белый круги с алой точкой посредине. Меня самолеты завораживали. На берегу Дервента лежал неглубокий снег, от черной ленты реки поднимался пар, смешиваясь с туманом, и в этой дымке машины казались пришельцами из другого мира. Даже не верилось, что это творения человеческих рук. Кстати, я до сих пор не знаю, что они делали в наших краях...** К тому времени Том уже мог перемещаться по дому самостоятельно. Он больше не нуждался в помощи — и хвала Мерлину. Кажется, он решил наконец убраться от нас. На третий день я ушел после полудня, чтобы не сталкиваться с ним. Побродил по лесу, продрог, но все равно, как обычно, спустился к реке. Это уже превратилось в ритуал, к тому же мне нужно было как-то убить время. Но и здесь меня не оставили в покое. Носившийся кругами Расти вдруг сел и стал смотреть в сторону леса. Я обернулся и увидел в отдалении знакомый черный силуэт. Том спускался по заснеженному склону, склонив голову и глядя под ноги, чтобы не угодить в скрытую под сугробом рытвину. Видеть его мне совсем не хотелось, но и уйти было неудобно — на открытом пологом берегу я был виден за милю. Очередной бомбардировщик с ревом разорвал туман и пронесся прямо над головой. Я сделал глубокий вдох ртом, чтобы отложило уши; Расти, как обычно, оглушительно залаял. Я зажег сигарету, машинально отметил, как дрожат руки, и отвернулся, чтобы не видеть Тома. Собачий лай заглушал шаги, и я ждал, что Том тронет меня за плечо или окликнет. Но вместо этого он зашел сбоку и встал прямо передо мной, закрывая вид на реку. Мантия на нем была трансфигурирована в короткое пальто — должно быть, ходил за чем-нибудь в магловскую деревню. Я уставился на пуговицы пальто, бездумно продолжая вдыхать и выпускать дым. Том долго молчал, потом заявил: — Я пришел попрощаться. Профессор Меррифот разрешила воспользоваться ее камином. Так что увидимся уже в Хогвартсе. Я неопределенно пожал плечами, не отрывая взгляда от пуговиц. Что тут ответишь? "Счастливой дороги, не забудь прислать сову, что нормально добрался"? — И, кроме того... Том опять умолк. Пуговицы я успел выучить в деталях и теперь переключился на собственные перчатки. Как назло, даже отвлечься было не на что. Новые самолеты не появлялись, а Расти увлеченно копал снег шагах в пяти от нас — наверное, учуял мышиную нору. — Я хотел еще раз извиниться, что так вышло. — Ты уже извинялся. Это все? — Да. Я кивнул. — Хорошо. Удачи. Повернулся и пошел вдоль берега, не глядя, куда, — лишь бы дать понять Тому, что разговор окончен. Он догнал меня. Расти за нами не пошел. Пес был во власти охотничьего инстинкта и с хрустом продирался через торчащие из снега кустики сухой травы. — Значит, конец? — спросил Том. Я молчал. Никогда не знал, как отвечать на такие прямые вопросы. — Ты больше со мной не заговоришь? — Я не хочу скандалов, вот и все. Предпочитаю помнить о тебе только хорошее. — Ну и ладно, — вспылил он. — Тогда до свидания. Развернулся и пошел в сторону дома. Думал, я побегу за ним? Не дождется. Том шел, не оглядываясь, и то и дело проваливался в снег. Потом остановился. Постоял, медленно обернулся. Должно быть, со стороны мы выглядели, как два идиота, потому что стали перекрикиваться на расстоянии в двадцать футов. — Чего ты добиваешься? — орал я. — Оставь меня в покое! — Я имею право услышать объяснения! — Замечательно! Сначала меня подставил, а теперь изображаешь оскорбленного! Я ему что-то должен, поглядите-ка! — Рэй, я сделал ошибку, но я извинился! Что я еще могу сделать? Упасть на колени? Целовать тебе ботинки? — Да ничего не надо! Я просто не хочу тебя видеть! Не доходит? — Ну и пошел ты к черту! — Это вместо "спасибо за гостеприимство"?! — Теперь ты меня будешь им попрекать? — Я тебя предупреждал, что ничего хорошего из разговора не выйдет! Том, уйди, прошу тебя! Хочешь — отправляйся в Хогвартс, хочешь — оставайся у нас, только, ради Мерлина, не цепляйся ко мне! — Да уеду я, уеду! Прямо сейчас! Просто объясни — что я сделал?! Я вытащил сигареты. — Чего ты орешь на весь берег? Хочешь поговорить — иди сюда! Не собираюсь драть глотку на холоде… Он сплюнул, но пошел ко мне. Его брюки ниже колена были совсем мокрые от снега. — Ты чуть не убил мою мать, понимаешь? Если бы речь шла только обо мне — да и черт бы со мной. Но ты подверг опасности маму, а этого я забыть не могу. — Рэй, я же объяснял, что не нарочно! Я просто не подумал! — Неужели? Чтобы ты да не подумал? Скажи честно — тебе было наплевать, что с нами случится! — Представь себе, я тоже могу сделать ошибку. Как любой человек. Но почему-то именно мои ошибки раздуваются до вселенских масштабов! — Потому что твои промахи обходятся дороже, чем глупости обычных людей! Уголки его губ дрогнули, будто он старался не улыбнуться, и это меня взбесило. — Приятно, что тебя считают необыкновенным, да? Приятно думать, что ты гений и сверхчеловек? — Ничего подобного я не думаю. — Брось. А то я не знаю, какого ты о себе мнения! Подбежал Расти, таща в зубах палку. Сел и преданно уставился на меня, колотя хвостом по снегу. Я взял палку и забросил ее как можно дальше в сугроб — пусть ищет и не путается под ногами. — Ну, давай, — сказал Том зло. — Давай, спусти меня с небес на землю. Расскажи, какое я на самом деле ничтожество. — Не буду, потому что это неправда. Ты действительно умнее, талантливее и сильнее большинства людей. Но поэтому с тебя и спрос больше! — Ты считаешь, я этого не понимаю? — Ничерта ты не понимаешь. При всем твоем уме ты сплошь и рядом ведешь себя, как полный кретин. Он опустил голову и потер виски. — Ладно, все верно. Я огрызаюсь, потому что мне неприятно это слышать. Но я знаю, что все именно так, как ты говоришь. Я не улавливаю чего-то очень важного. Сколько бы я ни твердил, что стараюсь для всех, на самом деле я думаю только о себе. Наверное, ты прав, что не хочешь больше иметь со мной дела. Я понимаю, как ты устал от этого. Какие проникновенные интонации, черт бы его подрал… Я даже почти поверил, что это искренне. Том прекрасно отрепетировал свою роль. Браво, аплодисменты… — Бедняжка! Ждешь, что я сейчас начну со слезами на глазах разубеждать тебя? Том едва заметно дернул уголком рта, но не сразу ответил. Понятно — раз не сработало, надо менять тактику. Опять явился Расти со своей палкой. Со злости я швырнул ее, не глядя, и деревяшка упала в реку. Расти обиженно посмотрел на меня, кинулся было в воду, но тут же выскочил и растерянно заметался по берегу, глядя, как уплывает его игрушка. — Ничего я не жду, — сказал Том. — Ладно, прощай. Все и вправду уже сказано. Я пойду. И ушел.
*** Я уставился на истоптанный снег под ногами. Наверное, я был и прав, и неправ одновременно. Том — эгоистичная скотина, тут нет никаких сомнений. Все его извинения и сожаления — не более чем притворство и балаган… Но ведь он всегда мне помогал. Он не бросил меня, когда мне было плохо, как никогда в жизни. Он помог мне выплатить долг. Когда по моей вине погибла Миртл, Том мне ни слова не сказал — хотя имел полное право. Я бросил недокуренную сигарету в снег и пошел за ним, ступая след в след, чтоб не проваливаться в сугробы. — Постой! Да подожди же ты! Том обернулся. Я протянул ему руку. — Ладно, что случилось, то случилось... Мир? — Мир, — он слегка сжал мою ладонь. — Но ты мне еще кое-что должен. — Что? — Оплеуху. Или удар кулаком в зубы, или что угодно, на твое усмотрение. Я заслужил наказание. — Перестань. — Нет. Тебе нужно сбросить злость. Я не хочу, чтобы между нами оставались долги. — Да что за... Я остановился. — Что угодно, говоришь? — Да. — Хорошо. Пошли. Я двинулся к рощице выше по склону, не разбирая дороги. Все равно в ботинки уже набился снег. Расти жалобно заскулил — он все еще надеялся вернуть свою палку. Нерешительно покрутился на берегу, потом побежал за нами, по брюхо проваливаясь в снег. Я уже продирался сквозь кусты. Отводя в сторону ветки и отфыркиваясь, Том спросил: — Зачем мы сюда идем? Я замедлил шаг. В горле было так сухо, что слова давались с трудом. — А ты разве не слышишь моих мыслей? — Я стараюсь этого не делать. Учитывая обстоятельства, это было бы некрасиво с моей стороны. — Скажи лучше, что не хочешь узнать много нелестного о себе... Я остановился посреди полянки, стряхивая с мантии комья снега. Том, вынырнув из-под ветвей за мной следом, огляделся, вынул из рукава палочку и аккуратно пристроил ее в щель в стволе дерева. Потом подошел и остановился передо мной, сцепив за спиной руки, чтобы инстинктивно не ответить ударом на удар. — Ну, давай. Я готов. — Что угодно, значит? — на всякий случай переспросил я. От волнения голос звучал пискляво. Том кивнул. По красным пятнам, выступившим на щеках, было видно, что он нервничает. Должно быть, ему было не так страшно, как унизительно отдавать себя во власть чужой воли, да еще без сопротивления. Но он хотел помириться, так что приходилось терпеть. А мне зато было страшно, да еще как. Даже руки дрожали. Рассудок из последних сил пытался остановить меня, но внутренний демон заглушал его голос, шепча на ухо: "Давай же, сделай это... Он ведь сам тебе позволил, сам согласился... У тебя есть полное право, он это заслужил. А ты ведь так давно хотел попробовать — сейчас самое время. И в любом случае у тебя, скорее всего, ничего не получится, так что все можно будет обратить в шутку. Ну, давай же, ведь ты этого хочешь...". Непослушными пальцами я поднял палочку и прошептал: — Crucio. Гул подлетавшего к реке бомбардировщика становился все ближе и громче, но кровь так стучала у меня в ушах, что я все равно не услышал бы собственного голоса. Едва заклятие сорвалось с губ, вдоль руки с палочкой рванулась густая жаркая волна, мгновенно затопившая все тело и судорогой скрутившая внутренности. Голова сразу закружилась, будто я хватил стакан огневиски. Выражение "вкус запретного плода", если бы я был в состоянии его вспомнить, показалось бы мне тогда глупым и пресным. Я не откусывал от этого плода, а сам был им. Я был косточкой внутри яблока, а яблоко — в пироге, а пирог — в форме, а форма — в духовке, и жар этой духовки охватывал меня изнутри и снаружи и я хотел только одного — гореть в этом огне бесконечно... В полном ошеломлении я смотрел, как багровый луч, вырвавшийся из палочки, медленно, словно во сне, преодолел пять футов, отделявшие меня от Тома, и ударил его в живот. И в то же мгновение Том закричал. Я никогда еще не слышал такого страшного, звериного крика. Том упал на снег, пытаясь отползти в сторону, вырваться из-под луча. Я слышал его голос даже через рев самолета. Расти отскочил от нас в сторону и зарычал. А я так оторопел, что как будто окаменел, и лишь секунды через две сообразил отвести руку в сторону. Луч ударил в сугроб, плавя снег. Я отшвырнул палочку — только тогда действие заклятия прекратилось. Меня колотило, как в лихорадке. От возбуждения не осталось и следа. У меня упало все, что могло упасть; даже сердце словно оборвалось и билось где-то в животе. Я бросился к Тому — он лежал на снегу, прерывисто дыша, и не открывал глаз. Я стал трясти его за плечи. От ужаса хотелось разрыдаться. Что я натворил? А если я убил его? Но даже если нет — я все равно перешел все мыслимые пределы, я страшно обидел его, он мне теперь никогда не простит! Внезапно Том открыл глаза — и рассмеялся. Сперва я подумал, что он сошел с ума от боли. Потом до меня дошло... На самом деле он соврал, когда говорил, что не «считывает» меня. Он прекрасно знал, что у меня на уме. Возможно, он именно на это и рассчитывал. И добился-таки своего! Теперь у меня не было ни малейшего права его упрекать, потому что я сделал нечто гораздо худшее, чем эксперименты Тома. Я направил круцио на лучшего друга, я стал чудовищем... Пускай и ценой двух страшных секунд, но Том достиг своей цели — показал, какая мерзость таится у меня внутри. А я-то считал себя праведником, думал, что я лучше, что я "не такой"! Том поморщился и сел. — Рэй, я честно хотел дать тебе сбросить злость. Ничего больше. — Прости. Я сволочь. Потом я подумал и добавил: — А ты провокатор. Он опять рассмеялся и тут же скривился: — Не могу, больно. Не думал, что это так... Ф-ф! Сильные ощущения, ничего не скажешь... Спроси ты меня о чем угодно, потребуй все на свете — я бы в этот момент все рассказал и отдал, что захочешь, лишь бы это кончилось. — Прости. Я готов себе руку отрезать... Я никогда больше не подниму на тебя палочку, слышишь?! Никогда... — А я никогда не причиню вреда твоей семье. Все, Рэй, проехали. Мы оба получили свой урок. Пойдем теперь домой. — Ты можешь идти? — я обхватил его за плечи. — Да. Голова немного кружится, но сейчас пройдет... Я помог ему встать и обернулся, чтобы свистом подозвать Расти. Но пес коротко, отрывисто залаял и попятился от меня. Ну вот, теперь еще и собственная собака от меня убегает! — Он побоится и перестанет, — устало сказал Том и взял свою палочку. — Пошли. Мне надо еще отправить новую сову Меррифот, чтобы сообщить, что я не приеду. А потом переодеться и отправляться к Блэкам. — Куда? — мне показалось, что я ослышался. — К Блэкам. Я приглашен на ужин. Пойдешь со мной? — Меня же не звали... — Все равно пойдешь, — коротко сказал Том, сделал глубокий вдох и двинулся через сугробы в сторону тропинки к дому.
______________________________
* RAF, Royal Air Force — Королевские военно-воздушные силы Великобритании. ** В описанное время в Дербишире производила тренировочные полеты 617-я эскадрилья Королевских ВВС. Эскадрилья была сформирована специально для уничтожения дамб на крупнейших немецких реках (ее девизом было «После меня — потоп», «Apres moi le deluge») с помощью т.н. «прыгающих бомб». Техника нанесения авиаударов с применением имитаций бомб отрабатывалась на дамбах реки Дервент. Подробнее здесь: http://pobeda.rambler.ru/weapons.html?id=37
Отправлено: 23.08.08 19:27. Заголовок: Глава 46. У Блэков ..
Глава 46.
У Блэков я не бывал ни разу, во всяком случае, в сознательном возрасте. С тех пор, как наша семья разорилась, мы стали слишком мелкой сошкой, чтобы приглашать нас в гости. Поэтому я понятия не имел, где находится дом. Из камина мы вышли в ярко освещенный холл; вверх поднималась широкая лестница, застланная зеленым ковром. По стенам горели газовые лампы — модная новинка предвоенного времени. Навстречу нам, кланяясь, выскочил эльф, забрал наши мантии. Сверху, улыбаясь, спускался Альфард. Не знаю, предупредил ли его Том о моем появлении, но даже если Альфард и не ждал меня, то никак не показал этого. Мы пожали друг другу руки. — До ужина еще четверть часа — пойдемте, я покажу вам дом, — сказал Альфард. Ковер на ступеньках был таким мягким, что нога утопала в нем по щиколотку. На стенах вдоль лестницы были развешаны головы домашних эльфов. Это было странно — я не думал, что Блэки такие либералы. Моя мама, когда слышала о таких вещах, всегда морщилась: по ее мнению, развешивать головы эльфов на стенах могли разве что художники и прочая "богема". Думаю, она была не совсем права — у художников обычно нет денег на то, чтоб завести эльфа. Но в любом случае в те времена так поступали только чудаки или сентиментальные старые девы. Заливаясь слезами: «Ах, дорогой Богги, он был совсем как человек, и только он один меня понимал!", — они после смерти эльфа выставляли его чучело в гостиной и каждое утро сметали с него пыль. У нас дома так никогда не делали — эльфов просто хоронили возле стены семейного склепа и не устраивали пышных церемоний по этому поводу. Конечно, они преданные старые слуги и все такое прочее, но всему есть свой предел… Впрочем, у Блэков чучело эльфа при всем желании не поместилось бы. В доме было слишком много мебели — а может, это мне так показалось, учитывая, как пусто было у нас последние несколько лет. Обитатели этого дома постоянно путешествовали и считали своим долгом отовсюду привозить разные редкости и диковинки, так что временами чудилось, будто находишься в музее. Дом выглядел настолько странным, что я перемещался по коридорам, как во сне. Несмотря на горевшие везде лампы, углы тонули в тени, а потускневшие от времени зеркала не отражали свет. Разглядеть что-нибудь в этих зеркалах было сложно, и подчас казалось, что они отражают интерьер совсем других комнат, в другом доме, далеко отсюда. Иногда в них появлялись люди, но это точно были не мы. Кроме зеркал, все свободное пространство стен покрывали картины. В простенках стояли тяжелые высокие вазы и скульптуры, привезенные из колоний. Массивные бронзовые слоны несли на спинах курильницы для ароматов, каменные кобры раздували капюшоны и пытались обратиться к Тому на парселтанге. Мне бросилась в глаза фигурка девушки, по виду совсем юной и почти без одежды, если не считать набедренной повязки. Девушка улыбалась мечтательной, неземной улыбкой, не обращая на нас ни малейшего внимания. Ее бронзовые бедра слегка покачивались под неслышную музыку, а тяжелый узел волос, казалось, был готов вот-вот развязаться и упасть на плечи металлическим водопадом. На шее девушки слегка позвякивало в ритме ее движений ожерелье из человеческих черепов. Дом Блэков затягивал, как лабиринт. Я не мог определить, как долго мы по нему ходим, — то ли четверть часа, то ли сутки. Если за какой-нибудь дверью внезапно мелькал уголок нормально обставленного помещения — с современной мебелью и яркими обоями, — это так действовало на нервы, будто ты спал, а тебя разбудили окриком. Хотелось зажмуриться, отвернуться и опять задремать. Альфард с улыбкой наблюдал за мной. Я спросил: — Как ты здесь живешь? Фраза прозвучала глупо, но Альфард понял, что я имею в виду. — Дело привычки, — ответил он, пожав плечами. — Когда я был маленьким, то боялся один заходить в незнакомые комнаты, особенно на верхних этажах. Потом понял, что бояться нечего. Я же Блэк, дом не может причинить мне вреда. А вот гостям и вправду лучше не гулять здесь в одиночку. Когда-то один из папиных приятелей исчез бесследно. Это случилось во время мальчишника перед свадьбой, так что всем было не до него, и пропажу компания заметила только утром. Так и не узнали, куда он девался... — А привидения у вас есть? — Немного, — ответил Альфард, подумав. — Всего двое или трое. В нашем поместье в Уэльсе гораздо больше — десятка два, наверное. Но сюда перебираться они не хотят. Не любят городской шум. — Откуда они взялись в таком количестве? — заинтересованно спросил Том. — Из семьи, — засмеялся Альфард. — Все это члены нашего клана. В старину Блэки считали, что если ты за свой век не прикончил ни одного родственника, то жизнь прожита зря. Отравить, заавадить, заколоть кинжалом, в крайнем случае проклясть или довести до самоубийства — это наша добрая семейная традиция. Иначе Блэков развелось бы слишком много. Дело в том, что, по легенде, наш род происходит от самой Морганы, которая постаралась защитить своих потомков от всех мыслимых и немыслимых бед, чтобы они жили долго и умирали в глубокой старости. Ни враг, ни болезнь, ни несчастный случай не могут повредить тому, в ком течет кровь Блэков по прямой мужской линии. Глупый предрассудок, конечно, но мои тетушки до сих пор верят, что только Блэк может убить Блэка... Он посмотрел на нас с усмешкой. Откуда-то снизу донесся звук гонга. — Пора ужинать, — сказал Альфард и повел нас по лестнице вниз.
*** После сумеречных переходов яркий свет в столовой показался мне ослепительным. Альфард принялся представлять нас своим родственникам, от количества которых у меня сразу голова пошла кругом — я-то думал, что это будет простой семейный ужин в узком кругу, а здесь собрался чуть ли не весь клан Блэков. Их генеалогию я представлял себе слабо, и когда все уже сидели за столом, я еще пытался запомнить, кто есть кто. Массивная женщина средних лет с тяжелой челюстью, в темном платье и почти без украшений, усевшаяся во главе стола, была, видимо, бабушкой Альфарда. Понятно, почему она в трауре — недавно овдовела… Впрочем, судя по энергии, с какой она распоряжалась эльфами, смерть супруга не повергла ее в глубокую депрессию. А это что за седой волшебник в темно-серой мантии? Дядя Альфарда? Нет, скорее, брат деда по отцу… Когда нас знакомили с матерью Альфарда, я почти не разглядел ее, — такая она была неяркая, скучная, с длинным плоским лицом, похожим на непропеченный пирог. Она говорила с легким акцентом, и до меня вдруг дошло, что Ирма Блэк по происхождению немка. Неудивительно, что Вальбурга в Хогвартсе так протестовала против того, чтобы Альфард впутывал семью в шпионский скандал... Моей соседкой за столом оказалась волшебница лет тридцати. Я украдкой рассмотрел ее, пока передавал блюдо со спаржей, и был порядком разочарован. Из тех Блэков, что учились в Хогвартсе, дурнушкой была, пожалуй, только Вальбурга. У Сигнуса и его двоюродного брата, Ориона, были, по крайней мере, правильные черты лица, а Альфард и Лукреция вполне могли считаться красивыми. Поэтому я подсознательно ожидал от всех членов семьи незаурядной внешности. Но большинство сидевших за столом были вполне обыденными, а назвать привлекательной мою соседку и вовсе можно было лишь с большой натяжкой. У нее были большие водянистые глаза навыкате, тонкие губы, которые она вдобавок постоянно поджимала, плоская грудь и костлявые плечи, на которых жемчужное ожерелье лежало, как впопыхах брошенная на забор бельевая веревка с узлами. Ее платье оставляло открытыми плечи и руки, и в обычных условиях для меня, подростка, уже этого было бы достаточно, чтобы счесть собеседницу красивой. Но здесь я не испытал ни малейшего возбуждения. Кажется, мою соседку звали Кассиопеей. Я смутно помнил, что рассказывала о ней Друэлла — "страшная, да еще и чокнутая, как мартовский заяц". Неудивительно, что в свои годы она все еще "мисс"... Разочаровавшись в соседке справа, я решил уделить внимание той, что слева. Но она оказалась еще старше и, в отличие от Кассиопеи, была пухлой и расплывшейся. Глядя в свою тарелку, она сосредоточенно жевала и, казалось, ни на что не обращала внимания. Я о чем-то спросил ее — кажется, не передать ли морковное суфле, — но собеседница меня не услышала. Сидевший рядом с ней волшебник с короткой редкой бородкой извиняющимся тоном сказал: "Моя сестра немного глуховата", — и стал расспрашивать меня о Хогвартсе. Проследив за его взглядом, соседка слева посмотрела на меня. В ее глазах отсутствовало всякое выражение — так равнодушно могла бы смотреть на случайно оказавшегося рядом человека корова. Я вдруг понял, что она не просто глуховата, но еще и слабоумна. Значит, Друэлла ничуть не сгустила краски, рассказывая, что из-за привычки Блэков жениться на двоюродных сестрах семья медленно, но верно вырождается... Интересно, здесь вправду есть сквиб, которого прячут в подвале на цепи? Или его скрывают от людей в деревенском доме? Об этом самом доме как раз кто-то заговорил, и я услышал, что обращаются ко мне. Один из сотрапезников спросил, действительно ли я охочусь с арбалетом. Я ответил, что да, и он тут же пустился в описания блэковских охотничих угодий и той дичи, которая там водится. Рассказывал он скучновато, а примеры его собственных охотничих достижений звучали так, словно их вычитали в книжке. Во всяком случае, историю о "клинохвосте, который трое суток водил нас по болотам" я уже явно где-то слышал. Впрочем, на фоне моих соседей этот волшебник выглядел настолько нормальным, что я готов был слушать его слова, как музыку. Насколько я понял, это был Арктур, дядя Альфарда и отец Ориона и Лукреции. Нормальные Блэки держались совершенно непринужденно, не обращая ни малейшего внимания на чудачества своих родственников. Даже когда один из моих соседей слева, тот самый, что спрашивал о Хогвартсе, вдруг принялся немелодично и довольно громко напевать популярную песенку, дирижируя при этом столовым ножом, никто и глазом не моргнул. К тому времени я уже начал различать сотрапезников и кое-что понимать. Правда, тетушка Кассиопея то и дело задавала мне какие-то вопросы и жеманно хихикала, но я все же умудрялся ловить обрывки общего разговора. А он шел как-то странно — одни болтали, о чем в голову придет, другие мрачно молчали. Мать Альфарда почти не раскрывала рта, бабушка была занята тем, что отдавала негромкие приказы эльфам, отец — темноволосый волшебник средних лет с бородкой клинышком — хмуро пил бокал за бокалом и на вопросы отвечал односложно. Младшие Блэки — Сигнус и Орион — вообще сидели тихо, как мышки. Зато дядя Альфарда, Арктур, его жена — очень красивая волшебница по имени Мелани, — и его отец, Сириус Блэк, тот самый импозантный старый волшебник, на которого я обратил внимание в самом начале, постоянно улыбались и разговаривали в основном с Томом. Тома я не видел — от меня его заслоняла тетушка Кассиопея, — зато слышал, как он отвечает на вопросы, рассказывает что-то о школе и о своем желании стать преподавателем. — Ну-ну, — слегка поморщился Сириус, — зачем же погребать себя в стенах школы, среди книжных червей и полусумасшедших призраков? Я уверен, что с вашими талантами и происхождением, — он слегка подчеркнул последнее слово, — вы могли бы сделать действительно выдающуюся карьеру. Многие волшебники, занимающие видное место в обществе, с радостью помогли бы вам... — Я польщен, — раздался ровный голос Тома, — но я придерживаюсь мнения, что в жизни всего следует добиваться самостоятельно. Седой рассмеялся, будто это была на редкость удачная шутка. — Завидую молодым — они всегда так уверены в себе... Что ж, наверное, это правильно. Пускай уж сомнения остаются нам, старикам. А скажите, пожалуйста... — Да, да, — подхватила тетушка Кассиопея, — я вот как раз хотела спросить, что бы вы хотели преподавать? Говорят, в Хогвартсе в последнее время стали учить куда хуже, чем в былые времена. Наш дед в свое время делал все возможное, чтобы поднять образование на достойный уровень, но после его смерти... В школе появилось слишком много учеников не нашего круга — вы понимаете, что я хочу сказать, — так что наша матушка выбрала для нас домашнее образование. Я подумал мельком, что моей соседке слева — сомнамбуличной Ликорис Блэк — образование явно вообще не требовалось. Интересно, умеет она хотя бы читать? Но тут я обратил внимание на неловкую паузу и только тогда сообразил, что тетушка Кассиопея говорила по-французски. — Простите, мэм, — вежливо сказал Том, — я не знаю французского. — Неужели? — деланно удивилась тетушка Кассиопея и захихикала. — Ах да, я и забыла — вы же выросли в приюте... Но разве там не учат иностранным языкам? — Боюсь, что нет, мэм. Альфард на другом конце стола поморщился и с извиняющимся видом посмотрел на Тома. — И что? — резко оборвал Кассиопею Сириус. — Я всегда говорил — не должны англичане уподобляться выскочкам с континента! — По-моему, вы преувеличиваете, — хмуро заметил Поллукс, отец Альфарда. Ирма Блэк оскорбленно поджала губы. Тетушка Кассиопея опять захихикала. Я нашел взглядом Вальбургу — она сидела очень прямо, ни на кого не глядя. Высокая прическа и вечернее платье делали ее непривычно взрослой. Впрочем, когда Вэл перестала носить бесформенную школьную мантию и зачесывать волосы за уши, красивее она все равно не стала — наоборот, лицо еще больше похудело и заострилось. До конца ужина я сидел, как на иголках. Есть я ничего не мог, даже нежнейшая телятина не лезла в горло. Вместо этого я пил бокал за бокалом — вино здесь было отличное, — и голова уже изрядно кружилась. Чем дальше, тем интереснее мне становилось, почему родители Альфарда упорно отмалчиваются, тогда как его дядя, тетка и двоюродный дед лезут из кожи вон, пытаясь оживить разговор. Зачем понадобилось нас приглашать, чтобы устроить это странное представление? Мой внутренний демон под влиянием вина оживился и подстрекал меня спросить об этом вслух, так что я сдерживал его из последних сил. Вдобавок меня страшно раздражала тетушка Кассиопея, которая сыпала дурацкими вопросами, то и дело хихикая и разворачиваясь вполоборота, чтобы представить в выгодном ракурсе свою плоскую грудь и выпирающие ключицы. Когда хозяйка наконец поднялась, и дамы вслед за ней покинули столовую — тетушка Ликорис дожевывала что-то на ходу, — я вздохнул с облегчением. К счастью, на меня никто особо не обращал внимания. Поэтому никто не заметил моего позора, когда я попытался закурить сигару и тут же отшвырнул ее, задыхаясь и чувствуя, как слезы фонтаном льются из глаз. Сириус и его сын продолжали оживленный разговор с Томом. Хозяин дома, Поллукс, отошел к окну и курил, отодвинув плотную гардину. Я заметил, как к нему подошел Арктур и, взяв за локоть, сказал негромко: "Ты ведешь себя не очень-то гостеприимно", на что Поллукс, раздраженно дернув плечом, бросил: "Даже не думайте, что я соглашусь на эту дурацкую затею!". Я попытался сообразить, о чем это они, но не смог — от выпитого меня немного мутило, и мысли в голове никак не хотели держаться вместе. Потом пришлось перейти в гостиную, где Кассиопея принялась было терзать нас пением и игрой на рояле. Ликорис сидела в уголке, глядя на пламя в камине и равномерно, словно машина, поглощала конфеты. Потом Мелани Блэк что-то прошептала на ухо Кассиопее, и та встала из-за рояля с видом оскорбленного достоинства, а на ее место усадили Вальбургу. Все так же стараясь не встречаться ни с кем взглядом, Вэл быстро и раздраженно перелистала ноты, потом коснулась клавиш и после вступительных тактов запела. Голос у нее был неплохой, сильный и чистый, совсем не вязавшийся с некрасивым лицом. Я прикрыл глаза, и этот голос хоть на время примирил меня с окружавшим нас безумием.
*** Я думал, что обратно мы тоже отправимся через камин, но Том сказал, что хочет немного погулять, и мы ушли пешком. Оказавшись снаружи, я жадно глотнул свежего холодного воздуха. Дурнота понемногу проходила, и вместо сонливости, охватившей меня под конец ужина, накатило раздражение. — Какого тролля? — дернул я Тома за рукав, едва мы отошли на пару шагов от двери. — Зачем ты меня сюда притащил? Что это был за спектакль? В окнах соседних домов не горело ни единого огонька — затемнение, — но из-за снега было достаточно светло, чтобы рассмотреть, где мы очутились. Посреди круглой, как тарелка, площади рос чахлый скверик. Поскрипывали голые ветки, ветер крутил по мостовой скомканную газету, а над головой нависали огромные колючие звезды. Холод змеей заползал под одежду, так что я поплотнее закутался в шарф. На улице, кроме нас, не было ни души. Дом Блэков высился над нами грязно-серой громадой. В остальных домах, как я понял, жили маглы. Странное местечко для волшебного особняка… Должно быть, когда его строили, здесь еще была глушь, и маглы тут не селились. — Смотрины, — сказал Том, натягивая перчатки, и ловко перепрыгнул невысокую кованую ограду, отделявшую нас от вымощенной брусчаткой площади. — А ты мне понадобился для моральной поддержки, вот и все. — Какие еще, к гоблинам, смотрины? Язык меня не очень слушался. — Ну, ты же видел, что у них за семейка. Урод на уроде… В доме много людей, все шумно думают, так что я чуть не оглох. Но из того, что успел разобрать, понял, что они уже пару поколений пытаются остановить вырождение. Ищут волшебные семьи, которые не состоят с ними в родстве. Думаешь, случайно прадед Альфарда и его отец женились на немках? В других ветвях семейства, как я понял, невест подбирают из Франции, Италии, чуть ли не Греции — лишь бы подальше от дома. Одна из теток — я так и не разобрал, как ее звали, — даже сбежала с маглом, заявив, что хочет нормальных детей. Конечно, ее навсегда вычеркнули из семейной памяти, но все же этот случай заставил их призадуматься... — Ну и молодцы, — ответил я, стуча зубами от холода. — Рад за них. Лучше поздно, чем никогда, и все такое прочее. Но ты-то им зачем? Блэки решили сосватать тебе одну из своих ненормальных старых дев? Наверное, тетушку Кассиопею? — Почти угадал. Только, к счастью, не Кассиопею — на ту уже давно махнули рукой, хотя она готова кинуться на любого, кто носит брюки, — и не слабоумную Ликорис. Речь шла о Вальбурге. Я расхохотался и тут же закашлялся, глотнув холодного воздуха. — А что такое? Все богатства Блэков не могут купить ей приличного жениха? — С женихами сейчас трудновато, как ты понимаешь, — философски заметил Том. — Война идет... Вальбурга ненавидит свою кузину Лукрецию за то, что она успела обручиться с Игнациусом Прюэттом, прежде чем тот ушел на фронт. Теперь Вэл надеется, что Прюэтта убьют, — мол, Лукреции так и надо, чтоб не зазнавалась. — Нежные отношения в этой семейке, что и говорить… Том пожал плечами. — В чужой монастырь со своим уставом не ходят. Так вот, я им показался идеальной кандидатурой — наследник Слизерина, и все прочее... — Да-да, я в курсе, что ты у нас чуть ли не принц. Но Блэки-то откуда об этом знают? — Из слухов. Я их не подтверждал, но и не опроверг. Напустил туману... Не бойся, лишнего не наговорил. В любом случае, это та свежая кровь, которая им нужна. Вдобавок я беден и у меня нет связей, так что, по их мнению, я буду по гроб жизни благодарен любому, кто меня пригреет и введет в приличное общество. — Идиоты… — Люди, у которых есть деньги, нередко мнят, будто могут купить все на свете. Так или иначе, я пока дал понять, что подумаю. Самое забавное, что это инициатива не родителей Вальбурги — те как раз не в восторге, — а ее двоюродного деда и старшей ветви семьи. Ты же видел, как они меня обхаживали. Чувствую, после нашего ухода там разгорится нешуточный скандал... — Ты и вправду думаешь о том, чтобы жениться на Вэл? Да она тебя съест с потрохами и не заметит! — Это еще вопрос, кто кого съест... Но вообще я этого делать не собираюсь. Заманчиво, конечно, отхватить такой куш за здорово живешь — у нее ведь неплохое приданое... — И ради этого с ней спать?! Том рассмеялся. — Рэй, а что тут такого? Да, она не красавица, ну так ведь ночью все кошки серы. Ну, сделал бы разочек усилие над собой ради рождения наследника. А потом можно и забыть дорогу в спальню жены — развлечений без нее хватит... — Если так, то давай, действуй. За чем же дело стало? — За тем, что я все равно не стал бы плясать под их дудку. Пришлось бы устраивать войну с кланом, а я к ней пока не готов… Кроме того, Рэй, ты не представляешь себе, как я их всех ненавижу. — За что? — тупо спросил я, хватаясь за него, чтобы не упасть, — после выпивки меня шатало. — За то, что у них есть все, а у меня ничего. Разве ты сам об этом не задумывался? Я не ответил. Все равно любая моя мысль, а тем более эмоция, тут же становилась «слышна» Тому, как если бы я прошептал ее ему в самое ухо, отодвинув пряди темных волос. Увиденное в особняке Блэков и вправду ударило меня по самому больному. Не то чтобы я хотел жить в таком доме— уж лучше поселиться в склепе или приюте для умалишенных! Но у его хозяев водились деньги... Блэки были богаты, а я нет. Они могли ни о чем не беспокоиться — а я со страхом смотрел в будущее. Они могли позволить себе все, что хотели, а я вот уже несколько лет как привык считать каждый сикль. В Хогвартсе, где все были в более-менее равных условиях, это не так бросалось в глаза, но вне школы оказаться в богатом доме для меня было все равно что плеснуть кипятком на свежий ожог. Какое право Блэки имеют на свое состояние? Чем они лучше меня?! Одна мысль об этом вызывала острую боль, похожую на язву желудка. Будь у меня возможность, я выгнал бы их из дома, вышвырнул на улицу, на помойку, отобрал бы у них драгоценности и счета в Гринготтсе, лишил бы их всего, чего можно лишить, вплоть до последней ложки, до лоскутка платья… Мне хотелось расколотить их обеспеченную жизнь, как разбивают об пол фарфоровую чашку, а потом еще пройтись по ней сапогом. Не то чтобы Блэки были хоть как-то причастны к моим несчастьям, но мне хотелось накормить их досыта нищетой и отчаянием, которыми я сам успел наесться по горло. Раз такое случилось со мной — почему беда должна обойти стороной другие семьи? Чем они заслужили свою удачу? — Вот-вот, — сказал Том. В темноте я не видел выражения его лица, но по голосу слышал, что он улыбается. — Мы их сделаем, Рэй, — мягко сказал он. — И Блэков, и таких, как они. Пришло время принести в мир немного справедливости. Деньги достались этим людишкам просто так, по наследству — посмотрим, сумеют ли они когтями и зубами защитить свое… Если нет — значит, пусть сдохнут. Выживает сильнейший, таков закон природы. Это случится не завтра, конечно, и даже не послезавтра, но все будет, Рэй, я тебе обещаю. Разумеется, это были пустые слова, но… Мне безумно захотелось в них поверить. На короткий миг вернулось то самое острое наслаждение, какое я испытал днем, когда второй раз в жизни применил непростительное заклятие. Щеки заполыхали; я отвернулся от Тома и, сглотнув, попытался перевести все в шутку: — Да-да, а еще мы завоюем весь мир. Мне бы твою самоуверенность… — Кто не уверен, тот проигрывает — знаешь такую поговорку? — Сам только что придумал, да? — Ага, — нимало не смутившись, согласился Том. — Хорошо ведь сказано, правда? — Скажи лучше, куда мы идем?! Мы уже успели отойти довольно далеко от особняка, и я понятия не имел, где мы и куда двигаться дальше. Впрочем, я вообще плохо ориентировался в магловском Лондоне, а уж в темноте особенно. Этот район, видимо, сильно бомбили, потому что от улицы осталась только одна сторона — на другой громоздились завалы из щебенки и битого кирпича. Обледенелые, присыпанные снегом, они выглядели, как горный хребет где-нибудь на Луне, и казались бесконечными. — Здесь недалеко Кингс-Кросс, — сказал Том. — А там платформа 9 и ¾ и общественный камин. Я эту часть города хорошо знаю, так что дойдем за пять минут. «Пять минут» растянулись на без малого час — стоило Тому уверенно заявить, что вот наконец та улица, которая выведет нас к вокзалу, как мы тут же упирались в тупик или ряд разрушенных домов. Можно было бы расчистить завалы магией, но вокруг было так тихо — лишь в отдалении лаяли собаки, — что малейший шум прозвучал бы, как начало бомбежки. К тому же меня не оставляло чувство, что маглы наблюдают за нами из-за маскировочных штор. Из окон уцелевших домов временами слышались музыка и голоса, но на мостовой не было ни души. Какой дурак станет бродить по улицам среди ночи в такой холод, да еще и накануне Нового года? Наконец мы выбрались на привокзальную площадь — здесь появились, наконец, люди и даже иногда проезжали машины. Порыв ветра принес знакомый будоражащий запах сажи и шпал. Мерлин великий, нам же совсем скоро в Хогвартс...
*** Над входом в вокзал висел синий фонарь, запрятанный в маскировочную клетку из железных прутьев. Внутри было теплее, чем на улице, но ненамного. На скамейках в слабо освещенном зале ожидания сидели маглы, закутанные в шарфы и прячущие руки в муфты. У какой-то женщины спал на коленях ребенок. Чуть дальше несколько девушек-военнослужащих болтали между собой, смеялись и с интересом посмотрели на нас, когда мы шли мимо. Одна — круглощекая, темноглазая — даже мне подмигнула. На то, что мы оба были в мантиях, никто даже внимания не обратил — маглы сами были готовы нацепить на себя что угодно, лишь бы потеплее. В дальнем углу зала какой-то магл торговал картошкой с жареной рыбой. У меня тут же заурчало в животе. У Блэков я больше пил, чем ел. Том, видимо, тоже был голоден, и неудивительно — когда на тебя целый вечер только что прожектор не направляют, кусок в горло не полезет. — Пошли, — он потянул меня за рукав к тележке. — А у тебя есть магловские деньги? — Зачем? — Том хмыкнул и, наклонившись, подобрал с пола обломок кирпича. Потом решительно направился к продавцу, протянул ему обломок и попросил: — Две порции, пожалуйста. Продавец невозмутимо взял пыльный осколок с заостренными краями, бросил его в коробку для монет и принялся заворачивать для нас рыбу в газетные странички. Том незаметно поправил палочку в левом рукаве. От картошки шел умопомрачительный запах. Я набросился на нее, едва мы успели выйти на платформу. В стылом воздухе от свертка поднимался пар. — Давай меняться, — остановил меня Том. — Дай мне картошку, а я тебе отдам свою рыбу. — Что это ты так? — Да глупости, — Том уже перекладывал рыбу из своего пакета в мой. — Просто после того, как я… э-э… экспериментировал… Он бросил на меня быстрый взгляд. — В общем, я почему-то не могу есть мясо. Совсем. Мне становится плохо от одного запаха. Твоя мама приносила мне куриный бульон — он был, наверное, очень вкусный, но я еле вытерпел, пока она уйдет, чтобы… ну, ты понимаешь. Было очень неловко, она ведь старалась… Но я почему-то не могу. А насчет рыбы еще не знаю, боюсь пробовать. — Странно. Почему так получается? — Понятия не имею. Том дошел до перегородки между платформами 9 и ¾, прислонился к кирпичной кладке и исчез. Его голос словно обрезало бритвой. Я сделал шаг следом и услышал конец фразы: — …поскольку никто досконально не исследовал эти сферы магии, постэффекты расщепления личности подробно не описаны. Я заношу наблюдения в дневник, но пока не имею ни малейшего представления о физиологическом механизме. — Все, что я из этого понял, — что в школе ты будешь отдавать мне свой бифштекс. Правильно? — Э-э… Ну да, конечно, если хочешь. О черт! Том остановился, как вкопанный, перед будкой в конце платформы. — Общественный камин закрыт! Этого следовало ожидать. Наверное, если бы мы немного подумали, то сообразили бы, что на платформе, которой пользуются от силы три раза в неделю, никто не станет держать камин открытым круглосуточно. — И что будем делать? Том сел на скамью возле запертой двери, на которой болталось расписание работы камина, и зашуршал газетой. — Аппарируем. Делов-то… — Без лицензии?! — Рэй, я тебя прошу... Сейчас канун Нового года. Кто, скажи на милость, станет нас ловить, чтобы оштрафовать? — А если мы располовинимся? — Не располовинимся. Я хорошо умею это делать. Сегодня с утра дважды аппарировал, и ничего. — Где это ты успел побывать? — В Сассексе. Навещал мистера Уоллеса. Помнишь, я тебе про него рассказывал? Я нахмурился, пытаясь поймать ускользающее воспоминание. — Уоллес... Уоллес... Тот самый церковный староста, что когда-то тебя домогался, а потом присылал деньги? — Он самый. — И чего ради ты к нему собрался? — Повидать, — ответил Том и рассмеялся. — Написал, что буду в тех краях и могу зайти. Он был рад мне. Сказал, что я вырос и возмужал со времени нашей последней встречи. При этом у него мелькнула мысль, что, может быть, теперь, когда я стал старше, меня уже не испугают его знаки внимания, и я окажусь сговорчивее. Он ее, правда, тут же стал отгонять — стыдно, видишь ли, сделалось… Том фыркнул и опять зашуршал пакетом. — У прислуги был выходной, так что мы остались в доме вдвоем. Он предложил выпить по стаканчику хереса, я согласился. Посидели в гостиной, поговорили о том о сем. Я сказал, что хотел бы после колледжа поступить в какой-нибудь университет, изучать химию, но не знаю, смогу ли оплатить обучение. Он предложил помочь мне деньгами. Потом разговор зашел о войне и о политике. Уоллес упомянул Макиавелли — уже не помню, в какой связи, — а я спросил, есть ли у него "Государь". Я точно знал, что есть, — я ведь помогал ему составлять каталог библиотеки. Уоллес пошел за книгой, а я тем временем подлил ему в вино яд. Зелье без вкуса и запаха, так что когда он вернулся, то ничего не заметил. Мы еще минут пять поговорили о Макиавелли. Уоллес высказал пару интересных мыслей, но потом ему стало нехорошо, и еще минут через пять он умер. Я даже пожалел, что так поторопился и в результате не успел дослушать… — Почему яд? — тупо спросил я. День выдался такой насыщенный, что даже известие об очередном убийстве не выбило меня из колеи — я утратил способность удивляться чему-либо. Вдобавок я в глубине души ожидал чего-то подобного. Том истолковал мой вопрос по-своему. — У меня была мысль использовать аваду, — сказал он, облизывая масляные от картошки пальцы. — Но, во-первых, два раза подряд одно и то же — неинтересно. Во-вторых, если бы он умер без видимых причин, дело могло попасть в газеты, как в случае с Риддлами, и им заинтересовались бы наши власти. А так я взял растительный яд, который вызывает сердечный приступ и при этом не обнаруживается магловскими методами. У Уоллеса было неладно с сердцем — когда я там жил, однажды слышал его разговор с врачом, — так что коронер не увидит в такой смерти ничего подозрительного. Наконец, в-третьих, я просто хотел послушать, как меняются мысли человека, когда он умирает. С авадой, сам понимаешь, это невозможно. — И как? — спросил я, машинально роясь в пакете в поисках последнего куска жареной трески. — Я думал, это что-то вроде дремоты. Когда человек засыпает, мысли у него короткие и быстро исчезают. Будто маленькие рыбки — пытаешься схватить их, а они ускользают из пальцев. Но оказалось, что перед смертью совсем по-другому. У Уоллеса была всего одна мысль, что-то, связанное с Макиавелли, — последнее, о чем он успел подумать, — и она повторялась раз за разом, десять, двадцать, тридцать раз... Еще мельтешили какие-то человечки, странные картинки, будто кто-то рисует на листе бумаги и тут же стирает нарисованное. Потом все исчезло, остался только шум, как помехи в радиоприемнике. А потом стало совсем тихо. — И что дальше? — я смял пакет и забросил его подальше. Мерлин великий, неужели с этим убийством опять все начнется снова-здорова? Как же я устал... — Дальше я надел перчатки, стер отпечатки пальцев со своего бокала и вложил его в руку Уоллеса. Его бокал, в котором был яд, я вымыл и поставил в буфет. Потом прошел по дому и стер отпечатки со всего, к чему прикасался. Порылся в письменном столе, нашел связку своих писем и забрал их. Еще там были деньги, но я не стал их трогать, чтобы не возникло лишних вопросов. Взял только книгу Макиавелли на память. — Тебя там никто не видел? — Нет. Это ведь к Риддлам я шел с бухты-барахты и наделал массу глупостей. А тут я все продумал. Аппарировал прямо к нему во двор под разиллюзионным. Сразу же поставил антимагловские чары, чтобы соседям не хотелось смотреть в эту сторону, и снял разиллюзионное только перед тем, как постучать в дверь. Уоллес еще пошутил, что я появился будто из воздуха, — он даже не слышал, как открывалась калитка. Оттуда я аппарировал прямо из дома, чтобы дверь и окна остались запертыми изнутри. Как видишь, все в порядке. — Сейчас, подожди... — я сосредоточился. — Ты говоришь, стер везде отпечатки пальцев? — Да. Это делается, чтобы... — Я знаю, ты мне рассказывал. Послушай, а тебе не пришло в голову, что в доме бывает масса народу — сам Уоллес, кухарка, горничная, садовник, соседи? Если при этом на дверных ручках не окажется ни единого отпечатка, разве это не покажется следствию подозрительным? Том смотрел на меня, раскрыв рот. — Черт! Это мне не пришло в голову. — И еще — ты вытер бокал, перед тем, как ставить в буфет? — Н-нет... — Значит, на полке останется мокрый след. Уоллес пил херес в одиночестве — откуда вымытый дочиста второй бокал? — Ну, он мог пить еще до того. — Он каждый раз, сделав глоток хереса, моет бокал, а потом берет новый? — Рэй, я не знаю! Может, кухарка помыла! — Я не разбираюсь в магловских кухарках, но если бы это был домашний эльф, он бы вытер посуду перед тем, как поставить на полку. — Ты думаешь?.. В любом случае это неважно. Хватит цепляться к мелочам! — Именно эти мелочи могут все испортить, если будет следствие. — Не будет! Говорю же тебе — это выглядит, как обычный сердечный приступ. Да и с чего бы в Министерстве заподозрили, что причастен кто-то из наших? — Докопаться можно до всего. — Ты параноик! — С тобой станешь параноиком... — Рэй, даже если что-то случится, Пикеринг меня прикроет. Я ему сейчас нужен, так что могу перебить половину населения Англии, и ничего мне не будет. — А когда ты станешь ему не нужен, он тебя точно так же уберет?.. — Возможно, — беззаботно ответил Том. — Я, правда, сомневаюсь, что ему удастся. Но это в любом случае будет не скоро. Да откуда же такая баранья самоуверенность?! Я полез за сигаретами. — Ты понимаешь, что однажды влипнешь? Если, конечно, не найдется идиот, который станет бегать за тобой и подстилать везде соломку... — Уже нашелся, — сказал Том и рассмеялся. Я двинул ему локтем в бок. — Даже не надейся! Он зевнул. — Поживем — увидим... Ну что, аппарируем? — Подожди, сейчас я покурю. Я достал сигареты и оперся спиной о спину Тома. Закурил и стал смотреть в небо. Из затянувшей его черной пелены сыпался мелкий снежок, почти невидимый в темноте. Вдали на здании вокзала стали бить часы. Я насчитал двенадцать раз. Вот и следующий день наступил... Канун Нового года, тридцать первое декабря. Внезапно я кое-что вспомнил и опять толкнул Тома, который, кажется, дремал, привалившись ко мне. — Эй! С днем рождения!. — Спасибо, — зевая, ответил он. — Разбуди меня, когда надо будет аппарировать. И не кури долго, а то мы замерзнем тут на скамейке. — Хорошо, — сказал я. Том завозился, поднимая воротник пальто и кутаясь в шарф, потом опять задышал глубоко и сонно. Я курил и смотрел на огонек сигареты, который все приближался к моим губам. В голове не было ни единой толковой мысли — полное оцепенение. Слишком много событий было за последние дни, слишком многое я узнал о самом себе, и такого, что мне вовсе не нравилось… Потом я почувствовал, что и сам начинаю дремать на холоде. Поднялся, растолкал Тома, и мы аппарировали домой.
Отправлено: 29.08.08 00:20. Заголовок: rakugan Как всегда,..
rakugan Как всегда, безумно интересно - и все глубже, все серьезнее..и все ближе и ближе к лорду и дальше от Тома..а мелочей сколько! Читаю - оторваться не могу..
Отправлено: 25.09.08 12:47. Заголовок: Глава 47. Шестой ку..
Глава 47.
Шестой курс остался у меня в памяти как самое счастливое время в Хогвартсе. Мы строили планы на будущее, но они были слишком неопределенны и фантастичны. А само будущее маячило где-то в отдалении, еще не разносило в прах надежды и не стаскивало с небес на землю. Жизнь представлялась многообещающей, возможности безграничными, а мир — ярким и праздничным. Седьмой курс оказался совсем другим. Последний год в школе всегда вселяет тревогу, и это чувствуется уже первого сентября. Вроде бы впереди еще много времени, чтобы подготовиться к тому, что ждет за стенами Хогвартса. Но именно этот год, как назло, пролетает с ошеломляющей быстротой. Только-только успел получить учебники и узнать расписание, как в мгновение ока наваливаются рождественские каникулы, а за ними чуть ли не на следующий день — пасха, а там и выпускные экзамены... И вот ты уже стоишь на перроне станции Хогсмид с аттестатом в одной руке и чемоданом в другой — растерянный, оглушенный, пытающийся храбриться, но совершенно ничего не понимающий в своей новой жизни. Наверное, так чувствовал бы себя игрок в квиддич, который не заметил финального свистка на матче. И вот все уже внизу, а он остается в воздухе, чувствуя себя полным идиотом. Да еще метла норовит вырваться из рук, так что, того и гляди, камнем полетишь к земле. На седьмом курсе наша компания не то чтобы распалась — просто мы как-то отдалились друг от друга. Мы по-прежнему выкраивали время, чтобы обшаривать Исчезающую комнату в поисках артефактов, но в остальном общались мало. У всех появилась своя жизнь и свои заботы. Эйвери обзавелся девушкой на Хаффлпаффе и все вечера проводил с ней. Розье, твердо решивший поступать после Хогвартса в школу внешней разведки, целыми днями зубрил трансфигурацию, чары и ЗОТИ к вступительным испытаниям. Мне же учиться совсем не хотелось. Даже когда экзамены придвинулись совсем близко, я все не мог заставить себя взяться за учебники. Вместо этого я валялся на кровати в спальне, читая исторические романы и детективы из библиотеки. Тома я весь этот год почти не видел. Он стал старостой школы, а вдобавок вел ЗОТИ у первого, второго и третьего курсов. После уроков в его подсобке собирались за чашкой чая желающие продолжить занятия в неформальной обстановке. Таких энтузиастов набралось человек двадцать с разных факультетов, и Слагхорн уже начал посматривать на Тома косо. Должно быть, подозревал, что тот создает собственный аналог Слаг-клуба... Ближе к февралю 1945 года Том придумал для своих подопечных новое развлечение — до сих пор в Хогвартсе подобного не случалось. Это была настоящая военная игра между двумя командами: Слизерин и Хаффлпафф против Гриффиндора и Рэйвенкло. Диппет дал разрешение неохотно, настояв, что игру можно проводить только по выходным, когда нет уроков. Так что теперь каждые субботу и воскресенье в школе кипела непонятная посторонним жизнь. Младшекурсники с разноцветными ленточками на рукавах носились по коридорам, искали спрятанные записки и нарисованные мелом на стенах знаки, разгадывали шифры и корпели над самодельными картами. Решения команды принимали самостоятельно — Том лишь следил за соблюдением правил игры. Когда в марте случилось неприятное происшествие — группа слизеринских разведчиков поймала гриффиндорца и заклинанием щекотки выпытала у него военную тайну, — в подсобке кабинета ЗОТИ (она называлась "нейтральной полосой") состоялись переговоры между начальниками штабов. После трех часов шума, криков и споров противники все же подписали Конвенцию об обращении с военнопленными и Кодекс ведения войны… А вне школы "большая" война между тем шла к концу. Союзные войска сражались уже на территории самой Германии. В начале февраля магловские самолеты уничтожили секретную лабораторию Гриндельвальда в Дрездене. Сами маглы-летчики, естественно, были убеждены, что бомбят город только потому, что это важный промышленный и военный центр. Дрезден в те дни выгорел почти дотла, температура пламени местами доходила до полутора тысяч градусов по Цельсию. Никакие магические щиты и заклятия не смогли устоять против сброшенных на город четырех тысяч тонн магловских бомб. Более того, взрывная волна и пожар активировали хранившиеся в лаборатории темномагические артефакты, так что в итоге на месте здания осталась лишь воронка, заполненная твердой, как стекло, и черной, как смоль, спекшейся массой. Те дни вообще были наполнены событиями и людьми, как будто весь мир пришел в движение. Вскоре после Рождества из освобожденной Франции вернулся отец Колина Розье — худой, как щепка, заросший бородой, с пустым правым рукавом, но счастливый и оживленный. Оказалось, что он сумел бежать из лагеря для военнопленных и пробраться на юг, где разыскал партизанский отряд, в котором и провоевал до самой высадки союзников. В начале января он аппарировал в Хогсмид, чтобы повидать детей. Тогда мы просидели с ним почти целый день в "Трех метлах" — группка старшекурсников-слизеринцев, жадно слушавшая рассказы о войне, и Колин, который беспрерывно болтал и то и дело вскакивал, чтобы принести отцу еще пива или зажечь сигарету. Друэлла прижималась к мистеру Розье так тесно, что не оторвать, а он обнимал ее уцелевшей левой рукой. А в апреле в тех же "Трех метлах" мы отмечали будущую свадьбу Милки. Прожив в Хогсмиде почти пять лет, наша верная подруга все же сумела найти себе жениха — серьезного лысоватого коммивояжера средних лет, — с которым собиралась после свадьбы уехать в Бирмингем. Подкупив Прингла, чтобы разрешил нам тайком выбраться из школы, мы устроились в кафе, где пили с Милки вишневую наливку и дарили ей подарки, а потом по очереди долго и жадно целовались с ней в кустах сирени на заднем дворе. Большего Милки, увы, не позволяла — как честная девушка, сразу после помолвки она отказалась с нами спать. В следующую субботу — теперь уже законный наш выходной — была собственно свадьба, поглазеть на которую собралось немало студентов. Стоя поодаль, мы наблюдали, как Милки, похожая на торт в пышном белом платье с кружевами, выходит под руку с мужем из мэрии, а хозяйка "Сладкого королевства" и владелица "Трех метел" обсыпают молодоженов рисом и серебряными монетами. Потом Милки бросила в толпу букет, и Колин поймал его поистине тигриным прыжком, под возмущенные вопли девчонок. Новоиспеченный муж Милки бросил в нашу сторону рассеянный взгляд, — что там интересного, мальчишки и мальчишки... Очень надеюсь, что ни тогда, ни позже он не узнал, какую роль Милки сыграла в нашем взрослении. Сразу после расставания с Милки меня постиг другой жестокий удар — я узнал, что Джейн все же обручилась с Боббином. Она сама рассказала мне об этом во время случайной встречи в Большом зале и все смотрела на меня испытующим взглядом, будто ждала чего-то. Но я так и не понял, что она от меня хотела, и был слишком оглушен этой новостью, чтобы соображать, как следует. Поэтому только промямлил: "Ну, поздравляю", и поскорее сбежал. Когда-то я именно этого боялся — но теперь, когда это случилось, что еще мне оставалось делать?
*** Одни уезжают, другие появляются… Девятого мая 1945 года в школу вернулся Дамблдор. Накануне над Хогвартсом гремели фейерверки — школа отмечала капитуляцию магической Германии и конец войны. Как писали в газетах, добраться до бункера, в котором укрылся Гриндельвальд, казалось почти невозможным — в горящем Берлине бои шли за каждую улицу, маги и маглы сражались бок о бок, а подступы к убежищу Гриндельвальда сровняли с землей орудия магловских танков (ясное дело, танкистам потом стерли память о загадочном объекте...). Дамблдор, по сообщениям газет, был одним из первых, кому удалось прорваться к бункеру и уничтожить внешнюю защиту. Затем последовала его дуэль с Гриндельвальдом, которую журналисты на следующий же день окрестили "событием века". Впрочем, никаких подробностей дуэли не приводилось — все ограничивалось отзывами очевидцев, что-де это зрелище посеяло в них "восторг одновременно с ужасом". Кроме того, не уточнялось, какое количество живой силы волшебников и техники маглов понадобилось, чтобы пробиться к убежищу Гриндельвальда, — проще говоря, сколько человек обеспечили пышную победу Дамблдора. Так или иначе, бывший декан Гриффиндора вернулся в Хогвартс триумфатором. Толпу репортеров, жаждавших взять у него интервью, Прингл в школу не пустил, и они еще с неделю пытались подстеречь Дамблдора за воротами. О дальнейших планах профессора сначала никто ничего не знал. Говорили, что он вот-вот покинет школу, чтобы перебраться в Лондон и занять кресло министра магии. Но вскоре выяснилось, что Дамблдор не собирается идти в политику, а намерен вернуться к преподаванию и что профессор Брэдли ведет у нас трансфигурацию последний год. Пока ему было нечем заняться, заместитель директора наслаждался мирной жизнью. До полудня принимал гостей, а потом отправлялся в Хогсмид пропустить стаканчик в "Трех метлах" и при этом ловко отводил глаза сидевшим в засаде журналистам. Еще Дамблдор десятками выписывал новые издания — каждое утро за завтраком совы приносили ему из "Флориш и Блоттс" целые стопки книг, аккуратно обернутые в упаковочную бумагу. По вечерам Дамблдор навещал Гриффиндор, где сидел со студентами у камина и рассказывал военные истории. Говорят, в гостиной было тогда не протолкнуться — послушать победителя приходила масса народу с других факультетов. Для Тома присутствие Дамблдора в школе было что нож острый. При виде заместителя директора он белел от ярости, и у него начинали дрожать руки. Когда обнаружилось, что среди почитателей Дамблдора есть немало слизеринцев, Том как с цепи сорвался. Виновные, впрочем, быстро осознали, что неправы — нашлись доброжелатели, которые их предостерегли. На факультете многие знали о неприязни Тома к Дамблдору, хотя и не понимали истинных причин. Но хотя поклонники Альбуса стали потише выражать свои симпатии, им это не помогло. С этого момента и до конца учебного года Том делал все возможное — а возможности у него были большие, — чтобы превратить их жизнь в ад. В довершение всего Тому как преподавателю ЗОТИ у младших курсов полагалось присутствовать на еженедельных совещаниях в учительской. На них он быстро терял выдержку и начинал возражать Дамблдору по любому вопросу, будь то расписание экзаменов или летний ремонт школы. Дамблдор до спора не снисходил — улыбался и отшучивался. Тома это выводило из себя, и он откровенно дерзил, что на фоне его обычной вежливости и обходительности слишком бросалось в глаза. Профессор Меррифот дважды вызывала его на серьезный разговор: дескать, не стоит молодому учителю так разговаривать с заместителем директора. Но Том не слушал ее увещеваний. Он единственный знал, что Дамблдор сделает все, лишь бы не оставить его в школе, и понимал, что терять уже нечего. В качестве прощального подарка в последних числах мая Том устроил для младших курсов грандиозный финал военной игры. На квиддичном поле он наколдовал уменьшенную копию рыцарского замка с башнями, валами и широким рвом. Правда, все это было не из камня, а из глины и фанеры — чтобы никого не раздавило рухнувшей стеной. В день финальной игры зрителей на стадионе набилось битком. Команды хорошо подготовились к боевым действиям, использовав чуть ли не все, что преподавали на уроках ЗОТИ. Защитники замка — Слизерин и Хаффлпафф — наловили и выпустили в ров голодных и злых гриндилоу, во внутренний двор посадили красношапочников, а на подступах к донжону устроили в засаде кикимор. По настоянию школьной целительницы бойцам обеих армий пришлось одеться в тяжелые защитные жилеты, похожие отчасти на квиддичную форму, отчасти на настоящие доспехи. Штурмом командовал Эдгар Боунз с Гриффиндора, который долго рассматривал возвышавшиеся впереди оборонительные сооружения, прежде чем взмахом руки дать сигнал к началу атаки и самому в первых рядах броситься к замку. Зрелище, что и говорить, было впечатляющее. Использовать настоящие боевые заклятия ученикам, конечно, никто бы не позволил, но от вспышек Expellearmus и Petrificus замок ежесекундно вспыхивал, словно от блеска молнии. Как оказалось, третий курс Гриффиндора умудрился освоить даже Protego, и под защитой тонкого голубоватого магического щита штурмующая фаланга с тараном (трансфигурированным, судя по всему, из парты) сумела пробиться к воротам. Пока там кипел бой, часть гриффиндорцев и рэйвенкловцев зашла с тыла и разрушила глиняную стену, так что защитникам теперь приходилось сражаться на два фронта. Первокурсники, которых в авангард не пускали, выполняли роль связных, носясь туда-сюда вокруг замка. А высоко над квиддичным полем парили на метлах Том и профессор Меррифот, наблюдая за сражением. Временами они пикировали вниз, если где-то над дерущимися взлетал фонтан красных искр — сигнал, что нужно вмешательство преподавателя. Через полчаса сражение закончилось. Вместо разделенного на зеленый и черный треугольники знамени Слизерина-Хаффлпаффа над донжоном взвился флаг победителей — синее полотнище Рэйвенкло, расчерченное крест-накрест алыми полосами Гриффиндора, так что издалека все вместе напоминало Union Jack*. На трибунах кричали и свистели. Кто-то выпустил в небо воздушного змея в виде орла, а над задними рядами ревел и вставал на дыбы гриффиндорский лев. Слизеринцы выглядели подавленными, хаффлпаффцы философски пожимали плечами — мол, опять нам не повезло, ничего удивительного... Тем временем внизу начальники штабов обменивались рукопожатиями. Боунз поднял над головой позолоченный кубок, а профессор Диппет на учительской трибуне откашлялся и встал, чтобы сказать речь и объявить о присуждении очков за игру. Пока он говорил, часть зрителей просочилась на поле, чтобы осмотреть замок, а в дальнем конце поля, в импровизированном походном лазарете, школьная целительница осматривала раненых. Серьезных травм ни у кого не было — только ссадины и царапины, да еще синяки, потому что в разгар штурма дуэль на палочках переросла в банальную потасовку на кулаках. Я спустился на поле, разыскивая Тома в толпе, — сразу после сражения он приземлился на руинах глиняного замка, чтобы переловить и посадить в клетки всю нечисть, какая там была. Позже он с профессором Меррифот появился возле учительской трибуны. С другой стороны к ним как раз подходил благожелательно улыбающийся Дамблдор, так что из вежливости я задержался чуть поодаль. — Поздравляю, коллеги, — донесся до меня голос Дамблдора. — Это было весьма... м-м... красочно. — Лично я очень довольна, — заявила Меррифот. — По-моему, замечательное завершение учебного года. — Мне такие игры все же кажутся рискованными, — мягко сказал Дамблдор, поправляя очки. — Впрочем, Гала, мы говорили об этом столько раз, что нет нужды повторяться. Разжигание соперничества факультетов, провоцирование агрессии... — Альбус! — Меррифот закатила глаза. — Ну что ты драматизируешь?! Квиддич провоцирует агрессию и разжигает соперничество куда сильнее, но ты же не требуешь запретить квиддич в Хогвартсе. — Возможно, ты права, — галантно согласился Дамблдор. — Не исключено, что я просто слишком старомоден и не сразу могу оценить эти… э-э… педагогические новшества. — Ты старомоден? Альбус, не скромничай! Лучше скажи – ведь правда, дети отлично подготовились? Разве они не делают успехов? — М-м… Безусловно. Я даже не сомневаюсь, что они прекрасно сдадут экзамен. В конце концов, именно это является показателем… — Простите, профессор, — Том не выдержал и вмешался, — не вы ли говорили на последнем собрании, что наша задача — готовить учеников не к сдаче экзаменов, а к реальной жизни за пределами школы? Дамблдор внимательно посмотрел на него сквозь очки, словно впервые заметил. — Верно, Том, — сказал он медленно. — Но весь вопрос, к какой жизни мы собираемся их подготовить. Надеюсь, ты это понимаешь. Потом он поклонился Меррифот и ушел. — Я же просила, — обернулась Меррифот к Тому, — помолчи, дай мне с ним поговорить! Да что же у вас нашла коса на камень… Я не стал к ним подходить. Том все равно был занят — едва Меррифот ушла, как его окружили четверокурсники с Гриффиндора и Рэйвенкло. Уверенные, что он будет преподавать у них ЗОТИ в следующем году, они спрашивали, будет ли такая же игра для старших курсов. — Ну, у нас-то, конечно, все будет по-взрослому, да? — спрашивал какой-то высокий парнишка с ломающимся юношеским баском. — Я имею в виду, с настоящими боевыми заклятиями — ведь директор, наверное, разрешит? — Мы тут уже кое-что набросали, — смущенно вклинился рэйвенкловец в очках, вытаскивая из кармана исписанные листки. — Вот посмотри... то есть, посмотрите, пожалуйста, сэр. Как вам такая идея?.. Я понял, что это надолго, и отправился разыскивать своих.
*** Том появился, когда мы уже сидели в тени на опушке Запретного леса. Прошло больше часа, и мы успели искупаться в озере, а теперь пытались готовиться к экзаменам. Но у меня один вид учебников вызывал отвращение, так что я просто лежал на траве, закрыв глаза и прислушиваясь к тому, как легкий ветерок касается моего лица. Том пришел со свитой из слизеринских младшекурсников. Они были расстроены поражением, так что он долго что-то им внушал, успокаивал, подбадривал и хвалил. Затем выстроил их в линейку и принялся награждать, торжественно прикрепляя на мантию одному за другим импровизированные медали в виде цветка чертополоха. Слизеринцы уже развеселились и хихикали, но все равно стояли по струнке и, когда подходила их очередь, звонко выкрикивали: — Готов служить Британии! Когда они уходили, я окликнул Вилли Трэверса — на игре он был начальником объединенного штаба Слизерина и Хаффлпаффа. Вилли подошел и сел рядом, поправляя медаль. — Жалко, что мы проиграли, — сказал он, сморщив нос. — Но все равно классная была игра, а еще Диппет дал факультету сотню очков. Ладно, ничего, мы на следующий год им покажем... Ведь правда, профессор Риддл? Том, оказывается, бесшумно подошел к нам и встал рядом, задумчиво глядя на Трэверса. — Да, Вилли, если все будет в порядке и я останусь в школе, то, конечно, мы что-нибудь такое затеем. Даже интереснее, чем в этот раз. — А почему вы говорите — "если останусь"? — Вилли тоже поднялся — все-таки неудобно разговаривать с учителем, развалясь на траве, даже если этот учитель сам еще студент. — Вы хотите уйти из Хогвартса? — Пока не знаю. Это от меня не зависит. — Да ну, я думаю, вас оставят, — убежденно сказал Вилли. — Было бы несправедливо, если бы... У нас еще никогда не было таких классных уроков ЗОТИ. — Спасибо, — Том рассмеялся. — Мне очень лестно это слышать. Ты тоже молодец, отлично руководил командой. Мне хотелось бы отметить тебя как-нибудь по-особенному... Кстати, Уильям, — спросил он вдруг без всякого перехода, — а ты знаешь, кто были твои предки? — Волшебники, — удивленно ответил Вилли. — Я не о том. Кто они были по положению? — Ну, не знаю... Крестьяне. Не очень богатые, если честно. Голь перекатная, как говорит моя бабушка. — А дворяне были? — Не-а, — Вилли замотал головой. — Сейчас будут, — решительно сказал Том и вынул палочку. Взмахнул — и к его ногам упала срезанная буковая ветка. Вилли с любопытством следил, как Том очищает ее от коры и листьев, потом касается палочкой, и на траву из его рук с глухим стуком падает тяжелый меч без всяких украшений, с массивной рукояткой и желобком для стока крови. — Сейчас, Вилли, я буду посвящать тебя в рыцари. Розье и Эйвери побросали учебники, наблюдая за новой забавой. — Преклони колени, — деловито распорядился Том. Вилли рассмеялся было, но потом сделал серьезное лицо и опустился на одно колено. Поправил мантию и запрокинул голову, выжидательно глядя на Тома. Издалека, от озера, до нас доносились вопли и смех. Том поднял меч и коснулся им правого плеча Вилли. — Обещаешь ли ты, Уильям Трэверс, хранить честь, достоинство, благородство и отвагу на поле боя? — Так я вроде уже... Вилли вскрикнул и наклонился, приглядываясь к траве. — Черт, меня тут кто-то кусает! Я, кажется, стою на муравейнике... — Не нарушай церемонию! — прикрикнул Том. — Потерпишь, это быстро. Так обещаешь хранить рыцарскую честь и прочее? — Ага, — сказал Вилли и кивнул. Том переложил меч на его левое плечо и спросил: — Обещаешь ли быть верным и преданным своему сюзерену в этом мире и в следующем? — Ну да, — сказал Вилли и поерзал. Я приподнялся на локтях, чтобы лучше видеть. — Обещаешь ли, — четко и раздельно спросил Том, — что в жизни и в смерти у тебя не будет иной воли, кроме воли сюзерена? Мне стало как-то холодно. Волшебники привыкли серьезно относиться к клятвам, даже если они даются в шутку. Вилли тоже заколебался, но, видно, решил не портить игру и сказал: — Обещаю. Том опять коснулся мечом его правого плеча и сказал: — Ну, что ж. Настоящим я, лорд Волдеморт... Мы с Розье быстро переглянулись. Это еще что за новости?! Но Том продолжал, как ни в чем не бывало: — ...по праву рождения повелитель и сюзерен волшебников Англии, Ирландии, Шотландии и Уэльса, в знак проявленной тобою верности и храбрости возвожу тебя в рыцарское звание. Помни о данной тобою присяге... Встаньте, сэр Уильям. Вилли со вздохом облегчения вскочил на ноги и сказал: — Спасибо. Потом потер нос и спросил: — Так мне, значит, теперь надо на уроках обращаться к вам "милорд"? Том засмеялся и ответил: — Можно просто "сэр". Вилли ухмыльнулся в ответ. Коленки его школьных брюк были перемазаны травой. — Прикольно получилось. А почему "Волдеморт"? — Ну, надо же было что-то придумать, — пожал плечами Том. — Для красоты. — Но вы же не лорд на самом деле? — Я наследник Слизерина, ты ведь знаешь, — серьезно ответил Том. — А это больше любого лорда. Так что твое рыцарское звание точно так же действительно, как если бы его даровал сам король Георг. — Забавно, — сказал Вилли. — Ну хорошо, если так... Ладно, простите, я побежал, меня ждут. До свидания, сэр. Он кивнул Тому, потом нам и умчался, размахивая на бегу полами мантии. — Очень интересно, — сказал Розье, выпрямившись и глядя на Тома. — С каких это пор ты у нас лорд, позволь спросить? — Последние года два, — спокойно ответил Том, по-прежнему держа пальцы сплетенными на рукояти меча. — Я еще на пятом курсе придумал себе это имя. Собственно, это анаграмма от "Том Марволо Риддл". А что? — Ты хоть знаешь, что значит "Волдеморт"? — Знаю, конечно. В словаре посмотрел. — Как-то по-дурацки звучит, не находишь? — Это было единственное сочетание, у которого есть хоть какой-то смысл. Розье рассмеялся, но никто его не поддержал. — И с какой же радости ты вдруг стал повелителем всех волшебников Британии?! Я ожидал, что Том отшутится, но он смотрел Колину прямо в глаза и не улыбался. — Ты знаешь, с какой. — А не слишком ли много ты на себя берешь? — поинтересовался Колин, улыбаясь одними уголками губ. — Хочешь, возьми на себя столько же. Я не возражаю. — Отлично! — Розье шутовски раскинул руки. — Тогда я сейчас найду ночной горшок, переколдую его в корону и буду кричать, что я король Англии! А вы все должны будете пасть передо мной ниц. — Кричи, — Том пожал плечами и оперся на меч. — Заодно посмотришь, как много найдется желающих пасть ниц. — А падать на колени перед тобой много желающих?! — А я никого не заставляю, заметь. — Да пошел ты со своим гонором!.. — Обойдешься. Хочешь — уходи сам. Я не держу. — Эй, хватит, — Эйвери забеспокоился и дернул Колина за рукав. — Ну что ты кипятишься невесть из-за чего? Это же просто игра... — Вот именно, — сказал Том, не спуская глаз с Колина. Розье постоял еще немного и сел, бурча что-то вроде: "Достал своими понтами... Чертов клоун...". Том еще постоял, усмехаясь, потом зашвырнул меч в кусты и ушел в сторону школы. — Ты очень странно себя ведешь, — сказал я ему чуть позже вечером, когда мы встретились в спальне. — И не очень красиво, честно говоря. Когда человек заявляет такие вещи, пусть даже в шутку, — это дурной тон, понимаешь? — Может быть, — ответил Том. — Но я же простой приютский мальчик, где мне претендовать на хорошее воспитание?.. Только почему-то ни один из вас не нашел, что возразить. Ведь правда, Рэй? Я промолчал.
*** ТРИТОНы прошли, как ни странно, легче и быстрее, чем СОВы на пятом курсе, — может, потому, что мы сдавали меньше предметов, а может, приемная комиссия была снисходительнее и не снижала оценки за каждую мелочь. Результаты тоже объявили раньше, чем на СОВах, так что к 25 июня нам уже выдали аттестаты. Вручали их в полдень в Большом зале — нужно было выходить на возвышение, пожимать руку директору и с аттестатом в руках улыбаться в сторону человека с колдографом. Всю предыдущую неделю нас мучили съемками — колдографировали сначала всем курсом, потом по факультетам, потом группами и поодиночке, заставляя глубокомысленно листать книгу или делать вид, будто разъясняешь товарищу что-то из конспекта. Все эти снимки должны были пойти в выпускной альбом. Девчонки с ума сходили из-за этого альбома, и съемки каждый раз откладывались на полчаса и больше, чтобы они успели подкрасить губы, поправить прическу и раз двадцать поменять расположение складок на школьной мантии. После вручения аттестатов последовал выпускной бал, на котором я, кажется, выпил лишку, потому что помню лишь отдельные эпизоды. Кажется, я признавался в любви Лорин Яксли. Меня до сих пор бросает в холодный пот при мысли, что она могла принять это всерьез... К счастью, Яксли отвергла мои сбивчивые ухаживания, и следующее утро я встретил со страшной головной болью, зато свободным человеком. Том не поехал с нами на Хогвартс-экспрессе — он оставался в школе ждать своей судьбы. Перед отъездом я зашел к нему. Кабинет ЗОТИ был весь заставлен клетками с нечистью, так что пробираться там приходилось боком, да еще следить, чтобы какой-нибудь красношапочник не цапнул тебя через решетку. Шторы на окнах сняли и отдали в стирку, так что солнечный свет бил в глаза и яркими квадратами ложился на пол. Том был в своей подсобке. Вставать он, видимо, еще не собирался и валялся в пижаме на раскладушке, читая книгу. На подоконниках и на письменном столе были расставлены цветы. Один из букетов, самый большой, составленный чуть ли не из трех дюжин ярко-красных роз, занимал половину стола. — Это все от твоих поклонников по случаю выпускного? — кивнул я на цветы. — От поклонниц, — поправил меня Том и зевнул. — Вот этот, огромный, подарила Эйлин Принс. Кажется, маленькая Эйлин все еще на что-то надеется. Мечтает, как я буду вести у них ЗОТИ в следующем году… Я не стал ее разочаровывать. — А ты думаешь, тебя все-таки не примут на должность преподавателя? — Я в этом уверен на девять десятых. Похоже, игра оказалась последней каплей, Дамблдор меня здесь не потерпит. Ну и черт с ним. Главное — успеть сделать прощальный рейд по Исчезающей комнате и прихватить оставшиеся артефакты, прежде чем меня выставят вон… Как показало будущее, он был прав в своих предположениях. Десятого июля Том связался со мной через камин и сообщил, что Дамблдор убедил-таки Совет попечителей отказать ему от места. — Мне сказал об этом Диппет. Мялся, мялся, все в глаза не решался смотреть, старая скотина… Мол, ты еще очень молод, у тебя не хватает опыта, а вот годика через три мы с радостью вернемся к разговору, будем тебя ждать, и все такое. — Три года — не слишком много... — Кому как, — туманно ответил Том. — Да ладно, я ведь знал об этом заранее. Меррифот, правда, расстроилась. Сперва накричала на меня — мол, сам виноват, нечего было лезть на рожон, — а теперь пошла разбираться с Дамблдором. Не думаю, что из этого будет толк… А я пока собираю свои вещи. Никогда не думал, что у меня такая уйма книг. — А куда ты вообще собираешься? Давай ко мне. Потом, когда найдешь работу, сможешь снять себе квартиру или остаться здесь, как захочешь. — Спасибо, Рэй, — он улыбнулся. — Но я сейчас отправляюсь к Борджину. Он уже давно предлагал мне место продавца, а заодно жилье — прямо там у них над магазином. — Слушай, ты спятил? У тебя же аттестат с отличием! С такими оценками идти торговать заплесневелой старой мебелью? Я понимаю, что ты нервничаешь, но зачем хвататься за первое, что попалось? Дядя Нотта наверняка помог бы тебе устроиться в Министерстве, да и Слагхорн... — Рэй, — он засмеялся, — поверь, я знаю, что делаю. От Борджина мне сейчас больше пользы, чем от самого министра и всей его клики, вместе взятой. Да и в любом случае это ненадолго... Ладно, мне пора, а то я не успею собраться. Пока, удачи, я тебе потом напишу. Огонь в камине вспыхнул зеленым, и Том исчез. ___________________________________
* Union Jack — национальный флаг Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.
Отправлено: 25.09.08 12:48. Заголовок: Глава 48. После это..
Глава 48.
После этого разговора я понял, что мне и самому пора подумать о работе. До сих пор все время после возвращения домой я пребывал в каком-то отупении. За семь лет, несмотря на перемены в судьбе, я все же привык к упорядоченному ритму жизни — школа-каникулы-школа, — и теперь, когда стал свободным человеком и сам себе хозяином, просто не представлял, что делать дальше. Поначалу я просто отсыпался. Вставал лишь около полудня, а потом до вечера бродил по лесу или валялся в гамаке, перечитывая знакомые с детства книги. Это было время блаженного ничегонеделания, но, увы, оно не могло длиться вечно. Благодаря деньгам, причитавшимся мне за артефакты из Исчезающей комнаты, я сумел погасить часть своего последнего долга перед Гринготтс, а остальное предстояло выплатить с рассрочкой в течение пяти лет. Проще всего, конечно, было бы вернуться за покерный стол, но одна мысль об этом вызывала гнетущую тоску. К тому же мне ли было не знать, как переменчиво счастье игрока... Очень хотелось найти постоянную, пускай и с маленьким окладом, но надежную и легальную работу — а там уже решать, как быть дальше. По наивности я думал, что с этим проблем не будет, но первые же дни поисков развеяли иллюзию в прах. Война закончилась, и в Британию десятками возвращались демобилизованные военнослужащие. Косой переулок пестрел синими и полосатыми мантиями одинакового покроя — такой штатский костюм выдавали при увольнении из армии. По закону демобилизованным должны были предоставлять места в первую очередь, и работодатели часто были вынуждены брать их даже без нужной квалификации — иначе Министерство могло их оштрафовать. Но все равно рабочих мест не хватало, а если учесть еще приток беженцев, иммигрантов, маглорожденных... Любые открывшиеся вакансии были заняты уже через день или два. Куда бы я ни аппарировал на собеседование, там оказывалась очередь из других желающих. За неделю я четырежды получил от ворот поворот — вчерашний выпускник без опыта работы оказался никому не нужен. Из всей нашей компании, пожалуй, я один был в таком положении. Розье сдал экзамены в школу разведки и получил гарантированную стипендию, Нотта его дядя пристроил клерком в Визенгамот, а Эйвери пошел работать в семейную фирму. Так что все были при деле. Все, кроме меня и Флинта. С Маркусом я столкнулся в очереди на одном из собеседований. Он был в совершенно подавленном настроении. Едва узнав, что он немец и находится в Британии по временному виду на жительство, наниматели отказывались с ним даже разговаривать. Я вдруг почувствовал к нему симпатию, как к собрату по несчастью, так что угостил его пивом и убеждал, что все как-нибудь устроится. Но меня слишком занимала собственная судьба, чтобы эти аргументы могли звучать убедительно. И вот наконец в двадцатых числах июля, когда я почти совсем готов был вернуться в игорный дом, в утреннем выпуске "Пророка" появилось такое объявление:
"ЛОНДОН. Адвокатской конторе требуется помощник секретаря, младше 30 лет, не числящийся в распоряжении Сил самообороны, энергичный, пунктуальный, аккуратный, с хорошим почерком. Опыт предыдущей работы на аналогичной должности и наличие рекомендаций приветствуются. Оклад — 240 галлеонов в год, с постепенным повышением до 300 галлеонов на протяжении пяти лет, плюс военный бонус в размере 10 галлеонов в год. Обращаться по адресу: Лондон, Треножный переулок, 8, шестой этаж, "Саймондс, Беркли и Хоббс".
Я уже хорошо усвоил, что ковать железо следует, пока горячо, и потому, наспех проглотив кофе и прихватив документы, отправился через камин в Косой переулок. Оттуда до Треножного было рукой подать — он начинался сразу за зданием Гринготтса. Вымощенная брусчаткой улица, тянувшаяся вдоль белоснежной мраморной стены, обогнув банк, натыкалась, словно река на волнорез, на ряд высоких домов. Между ними оставались проходы, настолько узкие, что даже одному человеку было тесновато, однако никакого другого пути на соседнюю улицу не было. На карте это место напоминало котел на тонких ножках — должно быть, потому переулок и получил название Треножного. Нужный дом оказался посредине. Это было высокое серое здание с колоннами у входа и гулким просторным парадным. Мозаичные плиты пола вытерлись от времени, лестница местами выщербилась, но все же дом сохранял своеобразное обаяние, отзвук роскоши былых времен. Взбираясь на шестой этаж — чем выше я поднимался, тем шире открывался вид из окон на пестрые крыши вокруг, — я размышлял, что, может быть, даже подойду этим неведомым мне Беркли и Хоббсу. Да, у меня не было ни рекомендаций, ни опыта работы, зато в собственной энергичности, пунктуальности и прочих талантах я ничуть не сомневался. А если я еще скажу им, что мечтаю поступить в школу права, они сразу поймут, что я не какой-то бездельник, а серьезный человек, решивший связать свою жизнь с юриспруденцией... Добравшись, наконец, до шестого этажа и открыв дверь, на которой была табличка с названием конторы, я сразу испытал горькое разочарование. Не я один читал "Ежедневный пророк". В приемной на твердых стульях с прямыми спинками уже сидели два претендента на место помощника секретаря. Одного из них я знал — это был Ронни Хизлуорт с Рэйвенкло. Насколько я помнил, он был отличником, и наверняка его шансы были куда выше... Я поздоровался с ним, едва кивнув, сел на стул и стал разглядывать второго соперника. Он был постарше, лет двадцати пяти, и выглядел очень солидно и по-деловому — не то что желторотый юнец вроде меня. Теперь я совсем пал духом и решил остаться только потому, что глупо было бы вот так у всех на глазах встать и уйти. Дверь в глубине комнаты открылась, и из нее вышел парень в синей мантии, по которой я безошибочно опознал демобилизованного. Ну, теперь уже ясно, что надежды нет. Наверняка его-то и примут на место... Однако провожавшая его волшебница средних лет — видимо, секретарша, — любезно сказала: — До свидания, мистер Мерриден, спасибо, что откликнулись на объявление. Мы обязательно свяжемся с вами позднее. Как я успел выяснить, такая формулировка в девяти случаях из десяти означала отказ. Мне тоже обещали "связаться", да вот только сова с приглашением на работу так ни разу и не пришла... Я сидел, как на иголках, разглядывая заваленный бумагами стол и шкафы с книгами и папками вдоль стен. Секретарша пригласила сначала делового молодого человека, потом Хизлуорта. Я остался в приемной один — самое время сбежать, — но не хотелось, чтобы Хизлуорт догадался о моем позорном малодушии. Наконец и он вышел, услышав на прощание все те же вежливые слова. Настала моя очередь. Я поднялся и, украдкой вытерев мокрые ладони о мантию, вошел в кабинет. Здесь было еще больше шкафов, еще больше книг, папок и картотечных ящиков, а за широким столом у окна сидел худощавый волшебник с аккуратной бородкой клинышком. Увидев его, я почувствовал удар под дых. Я так спешил явиться по объявлению, что даже не вспомнил, где уже слышал фамилию "Саймондс" — а ведь это был тот самый Пол Саймондс, который так холодно беседовал со мной на празднике у Фредди!* — Здравствуйте, — еле сумел выговорить я. — Добрый день, — равнодушно ответил он, но тут же прищурился, рассматривая меня внимательнее. — А мы с вами, кажется, знакомы. Минутку... Да, точно. Лестрейндж. Рэйналф Лестрейндж, правильно? Я кивнул. — Вы все же пришли, — сказал Саймондс без малейших признаков радости в голосе. — Значит, вам потребовались мои услуги. Неужели все-таки вляпались в неприятности, как я и предсказывал? — Нет, сэр. Я, собственно, пришел по объявлению о вакансии... Больше всего мне сейчас хотелось услышать: "Вы нам не подходите", и покинуть адвокатское бюро как можно скорее, чтобы никогда сюда не возвращаться. — Хм, — сказал Саймондс, разглядывая меня. — Да вы садитесь, не стойте... И почему же, позвольте спросить, вы вдруг решили наняться на работу? Что, игра в покер уже не приносит дохода? Я почувствовал, что у меня горят уши. — Ну, нельзя же играть в покер бесконечно... — Тоже верно, — заметил адвокат. — К тому же, насколько мне известно, у вас были некоторые проблемы... Бобби Крэйн не самый обходительный человек под этим солнцем, правда? — Бывает и хуже, — ответил я, чтобы что-нибудь сказать. Стул, на который меня усадили, казался мне орудием пытки почище любой дыбы. — Покажите-ка, что у вас там, — сказал Саймондс и протянул руку. Я сунул ему копию аттестата, которую успел смять, разгладить и снова смять. Саймондс углубился в ее изучение. — М-да, вижу, вы не слишком утруждали себя учебой... Однако при вашем образе жизни то, что вы умудрились закончить Хогвартс, — само по себе достижение. Кстати, это правда, что вы собирались поступать в школу права в Дарэме? — Откуда вы знаете? — от удивления мой вопрос прозвучал не слишком вежливо, и я поспешно добавил: — Сэр. — От вашего декана. Мы с ним иногда встречаемся... Ага, ясно. Конечно же, Слагхорн не мог упустить такой экземпляр для своего "Слаг-клуба"! — ...и он поведал мне о вашем намерении. Правда, боюсь, в выражениях, не слишком для вас лестных, — это было подано как пример наглости современной молодежи, у которой огромные амбиции, но нет ни таланта, ни трудолюбия, чтобы их реализовать. Уши у меня пылали огнем. — Что же вы передумали подавать документы в Дарэм? — Мне пока нечем заплатить за учебу, сэр. — А если бы было чем? — Тогда поступал бы, — буркнул я, раздраженный этим допросом. — И на чем же вы собирались специализироваться, юноша? — На уголовном праве, — огрызнулся я. Саймондс хмыкнул. — Неужели близкое общение с Бобби Крэйном не отбило у вас охоту водиться с преступниками? — Мне казалось, адвокаты не водятся с преступниками, а отстаивают своих клиентов. Государство только тогда может считаться цивилизованным, когда каждому, будь то преступник или честный человек, гарантировано справедливое разбирательство и защита в суде, разве нет? — злорадно процитировал я статьи самого Саймондса. — К тому же, на все бывает полезно посмотреть с другой стороны. Адвокат рассмеялся. Казалось, моя злость его забавляет. — Уже воображаете себя в зале суда, в парике, громящим в пух и прах обвинение и срывающим лавры у журналистов? Слишком торопитесь, мой дорогой. Юриспруденция требует многих лет зубрежки и скучной, кропотливой работы, это вам не в плюй-камни играть... Вы хоть умеете писать без ошибок? — Вроде бы, — мрачно ответил я, борясь с искушением выхватить у него свой аттестат и ринуться прочь. — Иностранные языки знаете? — Из живых — французский и немецкий, из мертвых — латынь. — Да неужели? Ладно, может, вы не так безнадежны, как кажетесь. По крайней мере, одно достоинство у вас есть — после Бобби Крэйна вас вряд ли напугает моя клиентура, а она бывает разная... Рабочий день ненормированный — надеюсь, вы это понимаете? — Что? — переспросил я. Саймондс вздохнул. — Мистер Лестрейндж, если вы всерьез собираетесь тут работать, учтите — каждое мое слово стоит денег. Клиенту я могу разжевывать одно и то же хоть сутки напролет, но он мне за это платит. Со своих сотрудников, если я вынужден повторять им дважды, я тоже беру плату — точнее, вычитаю из их заработка. Если вам что-то будет неясно в моих поручениях, вы всегда можете спросить, и я вам растолкую. В конце концов, вы не юрист и не обязаны все ловить на лету. Но если вы просто не расслышали, или не сообразили, или считали ворон, когда я к вам обращаюсь, — каждый такой случай будет стоить вам десять кнатов штрафа. Это понятно? — Да, сэр, — растерянно ответил я. — Отлично. Так вот, рабочий день ненормированный. Формально — с восьми утра до восьми вечера, но частенько приходится задерживаться. Впрочем, вы не отягощены семьей, так что вам спешить некуда. В субботу работаем до трех часов пополудни, а в воскресенье контора и вовсе закрыта. Как видите, у вас будет масса свободного времени, так что не жалуйтесь, что не успеваете повидаться со своей девушкой. Обед можете приносить с собой, а чай за счет фирмы, если, конечно, у вас хватит времени его пить. Все усвоили? — Да. — Замечательно. Жду завтра к восьми. Моя секретарша, миссис Портер, введет вас в курс дела. Удачи. — До свидания. Спасибо, — пробормотал я и вышел из кабинета. Только на улице, под жарким июльским солнцем, до меня дошло, что я неожиданно нашел работу — пусть и не совсем такую, какую себе представлял.
*** В конторе на шестом этаже дома в Треножном переулке мне предстояло провести, с перерывами на учебу, следующие пятнадцать лет жизни. Явившись туда на должность мальчика на побегушках, из школы права я вернулся уже молодым юристом, затем стал младшим, а позже управляющим партнером. К тому времени мы обзавелись большим штатом, переехали на второй этаж нового офисного здания в Косом переулке, и когда Саймондс ушел на покой в 1963 году, я остался полноправным хозяином бюро "Саймондс, Лестрейндж и партнеры". Но тогда, в 1946 году, я и не подозревал, что задержусь на этом месте так долго. Собственно, к концу первого рабочего дня я вообще не был уверен, что останусь там работать. Миссис Портер взяла меня в оборот сразу же. К конторе примыкала маленькая совятня — мне предстояло каждое утро чистить клетки и кормить птиц, а заодно мыть чашки, заваривать чай и наводить порядок в приемной и кабинете. Заниматься этим приходилось на бегу, потому что одновременно я должен быть принимать письма от прилетавших сов, сортировать их, бросать рекламные проспекты в корзину для бумаг, а деловые послания относить миссис Портер, которая регистрировала их и заносила в журнал. К десяти утра все наши совы уже были заняты доставкой исходящих писем, так что я брал остальную корреспонденцию и относил на почту в Косом переулке, отправлял и возвращался в контору. Аппарировать прямо из здания было невозможно, здесь стоял защитный купол, так что я за день раз тридцать носился туда-обратно. Приходилось передвигаться бегом, иначе меня спрашивали, отчего я ползаю, как черепаха. Не успевал я войти, как миссис Портер нагружала меня новой порцией писем и отправляла обратно. В наши дни, когда есть система доставки по каминной сети, все стало намного проще, но тогда дела обстояли именно так... В промежутках, когда почты не было, я носил документы к нотариусу, чтобы снимать с них заверенные копии. К счастью, это было недалеко, на втором этаже того же дома. Стоя у стола, за которым сидел старенький сморщенный волшебник, я завороженно наблюдал, как движется его палочка и как на пергаментах словно сама собой вспыхивает вязь защитных надписей на латыни и расплывается сургучная печать. Когда я возвращался, миссис Портер принималась учить меня, какие папки где находятся и как разобраться в картотеке. От всего этого голова шла кругом. А вдобавок в первый же рабочий день я успел нарваться на выволочку. Как пояснила секретарша, важные документы совам не доверяли. Поэтому около полудня она вручила мне толстый запечатанный пакет и велела доставить его в канцелярию Департамента правопорядка. — Не забудь взять уведомление о вручении! — крикнула она мне вслед, когда я уже был одной ногой в камине. В атриуме Министерства магии стоял шум множества голосов. Проталкиваясь сквозь толпу, я добрался до лифтов, кое-как втиснулся в третий по счету и вышел на втором уровне. Найти канцелярию Департамента оказалось несложно, но внутри тоже было столпотворение. К двум секретаршам, принимавшим посетителей, выстроилась очередь. Над головой то и дело проносились совы, сбрасывая на столы сотрудников служебные записки. Вокруг скрипели и царапали по десяткам пергаментов одновременно самопишущие перья, а сотрудники Департамента с папками в руках сновали туда-сюда. Будь я постарше и поопытнее, то заметил бы, что папки, которые они носят, в основном одни и те же. Суета была вызвана присутствием на рабочем месте главы Департамента, из-за которого служащим приходилось имитировать бурную деятельность. Наверняка в доброй половине записок обсуждались вовсе не рабочие вопросы, а, например, куда сходить пообедать... Но со стороны казалось, что чиновники прямо-таки с ног сбиваются, пытаясь справиться с титаническим объемом дел. Я смотрел на них во все глаза и был так оглушен происходящим, что, когда подошла моя очередь, просто сунул секретарше пакет — она, не глядя, бросила его в стопку входящей корреспонденции, — и ушел побыстрее. Вернувшись в контору, я первым делом услышал от миссис Портер: — Ну, и где уведомление?! Черт побери! У меня совсем вылетели из головы ее слова... Не дав мне и рта раскрыть, она принялась меня отчитывать: — Какая вопиющая безответственность! Разве можно так относиться к документам? Поздравляю — ты только что оказал огромную услугу Департаменту! Им совсем не хочется получать от нас эти бумаги, это им до крайности невыгодно. Зато теперь они могут с чистой совестью сказать, что ничего в глаза не видали! Нам придется готовить весь пакет заново, а между тем время для апелляции нашего клиента может быть упущено! Ты хоть понимаешь, что натворил?! Я был в ужасе и стал что-то мямлить, а миссис Портер подтолкнула меня к камину: — Быстро возвращайся туда, проси найти пакет и зарегистрировать! И твое счастье, если они не скажут, что потеряли его! Бегом! Через сорок минут толчеи и объяснений раздраженная министерская секретарша все же нашла в груде неразобранной почты мой пакет, записала его в журнал и вручила мне справку, что документы от "Саймондса, Беркли и Хоббса", исходящий номер такой-то, получены и зарегистрированы под входящим номером таким-то. Позже, наученный горьким опытом, я в таких случаях всегда брал с собой шоколадку или другой маленький подарок, чтобы умилостивить министерских церберш. Но тогда я ничего этого не знал и не понимал, что меня запросто могли прогнать. Наверное, просто пожалели... Когда я вернулся, то узнал, что миссис Портер уже нажаловалась начальнику и с меня взыскали два галлеона штрафа — за безалаберность и за потерянный час рабочего времени. Зато позволили передохнуть и выпить чаю. Я рухнул на стул, чувствуя, как у меня гудят ноги, и подумал, что если так дальше пойдет, то с тем же успехом я могу валяться в гамаке и ничего не делать. Все равно из-за бесконечных штрафов в конце месяца я получу из обещанной зарплаты в лучшем случае пару медных монеток... Я благословлял небо, что числившиеся в партнерах Беркли и Хоббс давно отошли от дел. За все время работы я видел их лишь пару раз — благообразные старички с цепкими взглядами профессиональных крючкотворов. Наверное, если бы они появлялись в конторе чаще, и у меня было три начальника вместо одного, я бы совсем свихнулся. Саймондсу, казалось, доставляло удовольствие ловить меня на промахах и штрафовать за каждый неверный шаг. Да еще и поучать: — Лестрейндж, запомните — в работе юриста не бывает мелочей. Любая ошибка, любая невнимательность могут стоить вам проигранного дела или потерянного клиента. Учитесь, пока есть возможность! Когда-нибудь мне спасибо скажете. Я сжимал зубы и молча терпел его наставления. Сам не знаю, почему я тогда не уволился. Наверное, не хотел, чтобы Саймондс подумал, будто я сдался. Зато я и вправду не боялся клиентуры Саймондса. Собственно, мне было не до того, чтобы обращать на нее внимание, посетителями занималась миссис Портер. Кроме того, я почти бросил курить — не хватало ни времени, ни денег. Накопления, оставшиеся у меня от торговли артефактами, стремительно таяли. Проще всего было бы попросить взаймы у Тома, но я не решался — кто знает, сколько ему платит Борджин. Может, он и сам на мели. При этом Тома я не видел с того самого разговора через камин. "Борджин и Беркс" находились в десяти минутах ходьбы от нашей конторы, но я никак не мог улучить момент, чтобы зайти. К вечеру я так уставал, что еле добирался домой, а по выходным отсыпался. Поэтому мы с Томом всего лишь переписывались, и то коротенькими посланиями на пару строк — дескать, все нормально, работы много, как ты, как дела, спокойной ночи, пиши, жду...
*** Может быть, мы бы еще долго не увиделись, но однажды утром я столкнулся с Томом в Косом переулке, когда шел от общественного камина на работу. По переулку двигался сплошной поток людей, вокруг гремели ставни открываемых магазинов, продавцы расставляли на мостовой башни из котлов и лотки с ингредиентами для зелий, кто-то, забравшись на стремянку, менял вывеску... Тома я, однако, разглядел в этой суматохе издалека — он шел медленно, и река прохожих то обтекала его, то завихрялась маленькими столпотворениями. Том, казалось, этого не замечал. Под мышкой он нес стопку газет и еще одну читал на ходу, не обращая ни на что внимания. Я дернул его за локоть. Он недоуменно посмотрел на меня, потом рассмеялся, сложил газету и протянул мне руку. — Что ты ходишь, как сомнамбула? Всем мешаешь, — сказал я, оттаскивая его в сторону, под полосатый навес над витриной аптеки. — Увлекся, — ответил Том. — А лунатик здесь не я, а ты. Вон какие мешки под глазами... Совсем загонял тебя твой Саймондс, да? Он разглядывал меня, смеясь, и я чувствовал, что сам начинаю по-дурацки улыбаться в ответ. Том и вправду выглядел получше, чем я. Он похудел, так что торчали скулы, зато казался довольным собой и оживленным. Да и приоделся — в манжетах сверкали серебряные запонки, ботинки были новенькие, будто только что из магазина, а перекинутая через руку мантия из дорогой материи явно сшита на заказ. — Работа такая, — ответил Том, услышав мои мысли. — Я ведь целыми днями обхаживаю разных старых пней, чтобы они покупали у нас антиквариат по безумным ценам. Дескать, спешите выкладывать денежки, иначе то, что сегодня стоит пятьсот галлеонов, завтра уйдет за две тысячи, от покупателей отбоя нет, спрос ажиотажный... А чтобы они в это поверили, приходится одеваться с иголочки — мол, торговля идет прекрасно, денег у нас куры не клюют, и вообще мы продаем товар из чистой благотворительности. Пускай пыль в глаза и преуспеешь — первая заповедь коммерсанта... — То-то, я смотрю, ты в ней поднаторел. А это что? — я кивнул на газеты. Я уже успел заметить непривычный шрифт и неподвижные картинки. — Зачем тебе магловская пресса? — Да понимаешь, сегодня утром явился Пикеринг, — Том заговорил тише. — Прямо ко мне, в комнатку над магазином. Взъерошенный, глаза красные, видно, всю ночь не спал. Оказывается, у маглов в Америке появилось какое-то супер-оружие, и они испытали его на японцах три дня назад. Бомба невиданной разрушительной силы — а в нашей разведке ни сном ни духом об этом не знали. Связались с коллегами в Штатах, те сами ничего не понимают, маглы их тоже обвели вокруг пальца. Пока шла война — значит, союзники, братство между маглами и волшебниками... А как война закончилась, ну или почти закончилась, тут же перестали делиться информацией. Он перебросил мантию на другую руку. — В общем, Пикерингу нужно было понять, что это за бомба, хотя бы в общих чертах. Я говорю: "У вас же есть эксперты по магловской технике". Он отвечает: "Да, конечно, но пока они раскачаются, неизвестно, сколько времени пройдет, а нашему начальнику уже в полдень нужно докладывать министру магии. Тот рвет и мечет, что его не предупредили. Ты же разбираешься в магловском оружии, читаешь их научные журналы, вот и напиши мне шпаргалку, хоть на два абзаца, хоть что-нибудь!". Так что я сходил за магловскими газетами и сейчас пытаюсь разобраться. — И что там такое, что всех напугало? — Вот послушай... Он вытащил из пачки одну из газет, сложенную вдвое. У меня перед глазами мелькнул заголовок "Ад в Хиросиме" и краешек карты. — "От нашего собственного корреспондента в Вашингтоне", — начал читать Том. — "Стали известны первые официальные данные о последствиях бомбардировки Хиросимы"... Так-так... Ага, вот: "Четыре с лишним квадратные мили города были полностью разрушены одной атомной бомбой... Официально используется слово "разрушены", хотя лучше всего подошло бы выражение "стерты с лица земли". Однако холодные цифры вряд ли могут дать истинное представление о том, что произошло. Японские средства массовой информации утверждают, что большая часть города "перестала существовать", а трупы, слишком многочисленные, чтобы их подсчитать, лежат непогребенными на разрушенных улицах... Неофициальные источники в составе американских подразделений на острове Гуам утверждают, что общее число погибших и раненых в Хиросиме может превышать сто тысяч человек... Солнечным утром, в девять часов, кипевший жизнью город превратился в облако дыма и пыли, поднявшееся на высоту сорока тысяч футов. Когда бомба взорвалась, сбросивший ее самолет B-29 был уже на расстоянии 10 миль от города. Зрелище взрыва оказалось настолько ужасным, что все 11 членов экипажа, как один человек, воскликнули: "Господи!"...** Я задумался. — Как-то не могу себе это представить... — Я тоже. Но дело даже не в жертвах и разрушениях, а в том, что это всего одна бомба. Понимаешь — одна! В Дрездене творилось то же самое, но там потребовалось три дня рейдов и больше тысячи самолетов. А здесь сто тысяч человек мгновенно погибли от одного-единственного взрыва! До меня постепенно стал доходить смысл прочитанного. — То есть, получается, у маглов теперь есть возможность одним снарядом уничтожить целый город? — Вот именно. И у нас пока никто не понимает, как это им удается. Судя по названию — "атомная бомба" — здесь использованы процессы расщепления атомного ядра, но я не очень в этом разбираюсь. Должно быть, магловские ученые сумели добиться этого во время войны, когда все исследования такого рода были засекречены. Впрочем, это не так важно. Меня беспокоит другое — перед взрывом такой разрушительной силы не устоит ни один магический щит. Точнее я мог бы сказать, если бы знал кинетическую энергию взрыва... — Знал что? — Если бы в Хогвартсе изучали магловскую физику, ты бы не задавал таких вопросов! Рэй, я только сейчас понимаю, как до ужаса мало мы знаем о маглах. Только-только научились защищаться от бомбардировок во время войны — и тут бац! Они придумывают что-то такое, от чего нам вообще не будет спасения. Никогда и никакого. Я не очень понимал, о чем он говорит. Собственно, я был так рад слышать его голос, что почти не обращал внимания на слова. — Мне кажется, ты преувеличиваешь, — сказал я. — И потом, это же не японцы взорвали бомбу в США, а наоборот, американцы испытали ее в Японии. Американцы — наши союзники. С чего бы им нападать на британских волшебников, да и на своих тоже? — Это пока, Рэй! Сейчас маглы убеждены, что мы им не враги. И то, заметь, они держали новое оружие в секрете от собственной магической разведки! Зачем? Чтобы мы как можно меньше знали об их технических возможностях. А что будет, если американские волшебники рассорятся со своими маглами, или мы — со своими? Представляешь, что маглы смогут сделать с нами теперь, когда у них есть бомба, способная смести с лица земли Хогвартс вместе с Хогсмидом, а может, и пол-Шотландии в придачу? Если они начнут нас этим шантажировать, у нас не останется выхода, кроме как подчиниться и выполнять все их приказы! — У наших маглов нет такой бомбы… — Я думаю, скоро появится. Любой новый вид оружия быстро распространяется по миру. И вот тогда нам туго придется. — Думаешь, они станут взрывать ее на своей территории? — Смотря, что будет на кону, — Том выдохнул и отбросил волосы с лица. — Ладно, ты прав, что паниковать пока рано. Сначала нужно во всем хорошенько разобраться. Пойду напишу справку о новой бомбе для Пикеринга, а копию, пожалуй, отправлю Нотту-старшему. Думаю, он сумеет поднять шум в Визенгамоте по этому поводу. — Ты прямо сейчас будешь писать? А Борджин не возмутится, что ты занят посторонними вещами в рабочее время? — Нет, конечно, — отмахнулся Том. — Он не требует от меня сидеть в магазине, для этого есть мелкая сошка. Моя задача — продавать дорогой антиквариат, и как можно больше. А уж когда и как я это делаю, никого не касается. Хоть по ночам, если мне так удобнее. — А с отцом Борджина ты ладишь? — Да, вполне. Поначалу старик был недоволен, что его сын меня нанял, но потом оказалось, что я приношу прибыль. И в остальном от меня немало пользы. Например, я хожу с Андреасом по кабакам, и поскольку сам не пью, всегда могу дотащить его домой, если он уже не в состоянии аппарировать. Мне стало на мгновение завидно. Том живет, как вольная птица, работа у него интересная, начальник не притесняет — а я... — Что, Саймондс тебя совсем замучил? — спросил Том. — Конечно, можно было бы поискать что-то другое, но я бы советовал тебе пока остаться там. Это может пригодиться в будущем... Штрафует, говоришь, за каждую мелочь? Я кивнул. Мелькнула мысль о деньгах, и хотя я ее быстро отогнал, Том все равно успел ее услышать. — Рэй, ну что ты смущаешься, как барышня?! Нужны деньги — давно сказал бы. Он сунул руку в карман брюк и вытащил маленький бархатный сверток, который мгновенно увеличился, оказавшись на ладони. Том протянул его мне: — Не помню, сколько там, но на какое-то время хватит. Закончатся — сообщи мне, ладно? — Спасибо. Я потом все верну. — Ой, прекрати. Я тебе должен гораздо больше... А теперь все, мне пора. Напиши мне вечером, как обычно, хорошо? Подхватив свои газеты, Том исчез в толпе. Я заглянул в сверток — на глазок там было около пятидесяти галлеонов. Уменьшив его, я сунул сверток в карман и отправился на работу. Вокруг шумела толпа, было ясное солнечное утро, я повидал Тома, у меня появились деньги — казалось бы, надо радоваться. Но мне почему-то было не по себе. Крутилась на краю сознания неприятная мысль и тут же ускользала, едва я пытался рассмотреть ее поближе. Уж слишком небрежным был жест Тома, слишком похожим на подачку… И как я ни отгонял от себя это чувство, оно возвращалось и возвращалось.
_______________________
* См. гл. 14 "Игрока". ** Приведены выдержки из заметки в лондонской "Таймс" за четверг, 9 августа 1945 года.
Крутилась на краю сознания неприятная мысль и тут же ускользала, едва я пытался рассмотреть ее поближе. Уж слишком небрежным был жест Тома, слишком похожим на подачку… И как я ни отгонял от себя это чувство, оно возвращалось и возвращалось.
Кое-кого начинает озарять... А если честно, мне очень нравится. Вы так четко показываете трансформацию Упсов первого поколения. Складывается впечатления, что Колин и Рей морально готовы принять любые выходки Тома, а спорят лишь для формы.
Отправлено: 06.10.08 14:40. Заголовок: Voland987 Не совсем ..
Voland987 Не совсем для формы и не любые. Вред семье никто из них не готов принять (и не будет готов). Но диапазон приемлемого у них уже довольно широкий, да.
Отправлено: 26.10.08 17:48. Заголовок: Глава 49. Как Том и..
Глава 49.
Как Том и предполагал, дяде Нотта удалось-таки поднять шум вокруг ядерной угрозы. Но бюрократическая машина, как водится, раскачивалась очень медленно, и закрытые слушания в Визенгамоте по этому поводу состоялись только в конце октября. Позже Тед показал нам расшифровку записи слушаний, из которой было ясно — половина Визенгамота просто не поняла, о чем речь, а вторая прекрасно поняла, но не считала нужным вмешиваться.
Джеймс Квинсбери, глава Службы внешней разведки и контрразведки: ...Кризис, перед лицом которого мы сейчас оказались, восходит еще к 1943 году, когда нами впервые был поставлен вопрос об отношениях с маглами после войны. К сожалению, тогда мы не нашли поддержки ни у Визенгамота, ни у министра Фосетта, и плачевные последствия этого непонимания наблюдаем до сих пор... Артемиус Бербедж, первый помощник министра магии: Прошу прощения, но я хотел бы уточнить одну вещь. Из ваших слов получается, что в самый разгар войны деньги налогоплательщиков тратились не на борьбу с Гриндельвальдом, а на разработку планов контроля над маглами — верно? Квинсбери: Речь идет не о контроле над маглами, а... Шум, выкрики в зале. Бербедж (стучит молотком по столу): Прошу тишины! Квинсбери (после паузы): Так я продолжу?.. В 1943 году победа над Гриндельвальдом уже была неизбежна — об этом говорили все прогнозы наших штатных прорицателей, — тогда как опасность, которую представляет магловский мир, оставалась недооцененной. Мы делали все, что могли, чтобы привлечь к ней внимание. И да, естественно, тратили на это бюджетные средства — я считаю, это совершенно оправданно. Бербедж: Думаю, вас не затруднит представить полный финансовый отчет по этому поводу? Квинсбери: Да, разумеется. Так вот, появление у маглов ядерного оружия заставило нас активизировать... Вопрос из зала: Какого, вы сказали, оружия? Квинсбери (нетерпеливо): Ядерного, мистер Малбоун, ядерного! Чарльз Малбоун, депутат Визенгамота: Ну, и что тут такого? Лично я не вижу в этом ничего страшного, судари мои. Ровным счетом ничего! Если маглы дошли до того, чтобы обстреливать друг друга ядрами орехов, то грош им цена, хе-хе! Помнится, еще когда их "красные куртки" воевали с нашими шотландскими горцами и вовсю палили из этого своего огнеструйного оружия, я говорил, что... Смех в зале. Выкрики: "Да это было двести лет назад!". Квинсбери: Речь, к сожалению, идет не о ядрах орехов, мистер Малбоун. Это совсем другие ядра... обогащенный уран... слишком долго объяснять. В нашем докладе Визенгамоту все эти вопросы представлены на страницах с 56-й по 73-ю. Шум в зале, шорох страниц. "Я, кажется, куда-то задевал свой экземпляр доклада...". "Потише, все записывается!". "Ну и что? Тут же нет репортеришек!". "И хвала Мерлину. А то представь, как бы они сейчас уцепились за это, — мол, в Визенгамоте разбрасываются секретными документами!". "Очень смешно... Ага, нашел! Вот он, под спортивной газетой… Да кто так храпит на верхних рядах, горгулья бы его разодрала?! Невозможно сосредоточиться! Где мои очки?". Квинсбери: Я не понимаю, зачем меня сюда пригласили, если никто в уважаемом собрании не удосужился пролистать доклад! Бербедж (сурово): Мистер Квинсбери, у депутатов Визенгамота много обязанностей. Уверен, они уделили докладу столько времени, сколько сумели выкроить при своем напряженном распорядке. Или вы обвиняете нас в безделье? Квинсбери: Прошу прощения, я погорячился. Бербедж (примирительно): Я уверен, вы нам сейчас все доступно объясните насчет этих ядер. Квинсбери: Хорошо. Я повторю основные положения доклада. Итак, дамы и господа, действие ядерной бомбы основано на механизме... Шум в зале. "Я ни слова не понимаю из того, о чем он говорит". "Ой, эти молодые да ранние, их не поймешь... Слушайте, а перерыв скоро? Я заказал столик в одном гоблинском ресторане. Знаете, там так готовят отбивные — м-м! Нет, все-таки гоблины не только в банковском деле сильны...". "А вы не в курсе, где можно купить приличные розы? Желательно корзину. Я с утра разругался с женой, надо это загладить...". Квинсбери: ...Это возвращает нас к вопросу пересмотра отношений с маглами, которые способны нанести серьезный... Тибериус Огден, депутат Визенгамота: Простите, у меня вопрос! Кстати, о маглах — почему в магическую Службу внешней разведки не принимают маглорожденных? Вы игнорируете инструкцию Министерства магии по недопущению... Квинсбери: Мы принимаем! У нас работают два маглорожденных сотрудника! Огден: И что они у вас делают? Варят кофе? Квинсбери: Мы не можем допускать к секретной информации тех, кто... Голос из зала: Эмма Куприк, Движение за права работающих волшебниц... По-моему, мистер Огден прав — это возмутительно! И раз уж мы об этом заговорили, то ответьте, почему в разведке до сих пор нет ни одной сотрудницы-ведьмы? Женщины имеют равные с мужчинами права на рабочие места! Я требую рассмотреть... Бербедж (поднимаясь с места): Простите, мисс Куприк, что прерываю вас, но время обсуждения истекло. Леди и джентльмены, перерыв на обед! После обеда у нас в повестке дня — обсуждение минимальной заработной платы для младших помощников зельеваров. Мистер Квинсбери, спасибо за доклад! Пожалуйста, представьте Визенгамоту дополнительную информацию по всем затронутым сегодня вопросам, чтобы мы могли вернуться к их обсуждению на следующей сессии. Квинсбери: Разумеется. Спасибо за внимание. Шум в зале, звук шагов. "Толкните кто-нибудь Каннингса, пускай просыпается! Обедать пора...".
Наверное, когда Квинсбери делал свой доклад, ядерная угроза и вправду была не столь очевидна. Только-только появились первые сведения о лучевой болезни и радиоактивном заражении. Никто даже предположить не мог, что через какой-то десяток лет в школе магии в Киото — одной из старейших в мире — останется всего трое учеников, потому что из-за радиоактивных осадков в Японии перестанут рождаться волшебники. Дети в магических семьях один за другим оказывались сквибами, и с этим ничего нельзя было поделать. Позже, в 1970-х, положение выправилось — в третьем поколении после атомной бомбардировки волшебные способности стали проявляться вновь. Но как сильная магическая нация, Япония перестала существовать. Вдобавок в это же самое время американцы с русскими всерьез собрались обстреливать друг друга ракетами — и понятно, что Британия в стороне бы не осталась. Среди волшебников началась настоящая истерия. Одни наши знакомые даже хотели переехать в Антарктиду, убежденные, что это единственное место в мире, которое не станут бомбить... Но все это было намного позже. А тогда, в середине 1940-х, очень немногие понимали, с чем мы столкнулись. А из тех, кто понимал, немногие хотели что-то делать. Большинство оставалось в плену иллюзии, что с маглами можно договориться. Вдобавок после войны в Британии появилось сильнейшее лобби маглорожденных. Любого, кто смел заикнуться о том, что маглов нужно контролировать, тут же объявляли последователем Гриндельвальда и подвергали остракизму...
*** Впрочем, тогда я ни о чем таком не думал. Работы было слишком много, чтобы вообще задумываться о чем-либо за рамками служебных обязанностей. Картотеку я выучил чуть ли не наизусть, детали дел основных клиентов — тоже, в папках ориентировался безошибочно и постепенно учился писать черновики официальных писем. Сначала их просматривала миссис Портер, потом Саймондс. Штрафовать меня стали меньше, но заработанное все равно расходилось в первый же день после получки — на еду, одежду, летучий порох, зелья для мамы, которая с возрастом стала понемногу сдавать... Я носился, как белка в колесе, почти без выходных, и ближе к зиме почувствовал, что страшно вымотался. Рождественского отпуска я ждал, как рая небесного. А ведь в школе мне казалось, что учиться — это страшно тяжело! Только теперь я понял, что в Хогвартсе мы били баклуши. Рождественский сочельник я провел с мамой — тихо, мирно, без всяких сюрпризов, как добропорядочный обыватель. Объелся пудинга и рано лег спать. На следующий день меня ждал в гости Колин Розье. Мама велела передать привет его родителям и выразила надежду, что мы там не будем слишком много пить. Я сказал: "Конечно", и, выйдя из дома, первым делом аппарировал в Манчестер, где в магическом квартале купил пять бутылок портвейна. Продавец упаковал их в стружку, чтобы они не звенели, и мне удалось вполне удачно замаскировать их чарами под стопку книг. В Корнуолл я аппарировал где-то за милю от дома Розье, чтобы пройтись пешком, — мне нравились тамошние места. В Дербишире лежали сугробы, а здесь, если за зиму снег выпадал пару раз, это уже становилось событием. В пальто было жарко, а земля, сухая и теплая, как у нас ранней весной, слегка пружинила под ногами. Кое-где из-под пожухлой травы виднелись молодые зеленые побеги. Я прошел магловскую деревню со станцией и свернул к побережью. Здесь было прохладнее, а от моря, невидимого за деревьями, пахло песком и солью. Дом Розье прятался за холмом. На аккуратно подстриженной живой изгороди тут и там янтарными каплями застыли ягоды шиповника. Стайка кормившихся на них свиристелей при моем появлении вспорхнула, но далеко не улетела, — птицы расселись на ближайшем дереве, ожидая, пока я уйду. Толкнув калитку, я прошел по засыпанной песком каменной дорожке, постучал для порядка в дверь и сразу вошел: я был здесь свой и мог обходиться без церемоний. Мне навстречу выскочил эльф, чтобы взять мантию, и сообщил, что хозяйка в теплице, проверяет, как себя чувствуют подрезанные на зиму амариллисы, хозяин в гостиной, а "молодой хозяин" — у себя наверху. Я зашел в гостиную поздороваться с мистером Розье, который сидел в кресле у камина и читал «Пророк». Услышав мои шаги, он отложил газету и поднялся, протянув мне левую руку. Пустой рукав правой был засунут в карман мантии. Проходя мимо библиотеки, я увидел через приоткрытую дверь Друэллу. Удобно устроившись на ковре и закутавшись в плед, она разговаривала через камин с подругой. Мельком оглянувшись на меня, Друэлла помахала рукой и тут же вернулась к беседе: — Ну, а ты?.. А он?.. Да не может быть!.. Нет, знаешь, я всегда говорила, что мужчины... Я стал подниматься по лестнице и так и не услышал, что же многомудрая Друэлла обычно говорит о мужчинах. Из-за двери спальни Колина доносился хохот. Когда я открыл дверь, мне навстречу поплыли синеватые клубы дыма. Колин, сидя на кровати по-турецки, с очень взрослым видом курил трубку. Том, устроившийся напротив на диване, прятался от дыма за защитным куполом. Увидев меня, Колин бросил трубку в пепельницу и кинулся обнимать меня и хлопать по плечам. Он сильно вытянулся за те полгода, что мы не виделись, был непривычно аккуратно подстрижен, а на щеках виднелись порезы, которые Колин намеренно не сводил: он очень гордился тем, что бреется уже каждый день. Мне же похвастаться было нечем — ту жалкую поросль, что появлялась у меня на подбородке, даже щетиной назвать было стыдно. Принесенный мною портвейн Колин встретил радостным воплем. — Давай, давай, лишнее не будет! Мы тут, правда, уже... Он кивнул на полупустую бутылку красного вина на столике. — Пил ты один, как я понимаю? — Я тоже! — возмутился Том. Он был веселый, глаза у него блестели, а язык слегка заплетался. — Я дал ему понюхать пробку, — пояснил Колин. — Тому этого достаточно, ты же в курсе. Он сунул мне стакан и тарелку с куском пудинга, а сам довольно плюхнулся на кровать. Я сделал глоток вина и отставил стакан, чтобы закурить. — Колин, давай рассказывай. Как там у тебя в школе разведки? Я же ничего не знаю. — Ш-ш, — Колин прижал палец к губам. — Это государственная тайна, понял? Если я тебе разглашу хоть что-нибудь, мы оба окажемся в Азкабане. — Ой, хватит сочинять! Чему сверх-секретному вас учат? Что вражеского агента можно распознать по черной шляпе, темным очкам и визитке с надписью "Вражеский агент"? — Примерно так, — смеясь, согласился Колин. — Ладно, ничего сверх-секретного, конечно, нет, но вы все равно это... Не болтайте. Между нами, хорошо? — Нет, черт побери, я завтра же дам объявление в "Пророке"! Кстати, ты в школе официально числишься? — Официально я студент бухгалтерских курсов в Эдинбурге, — поянил Колин. — Нас потом будут учить настоящей бухгалтерии, чтобы подтвердить легенду. А школа находится где-то в средних графствах — я не знаю точно, где, она декартирована. Туда можно попасть только по портключу. Живем мы в казарме, причем все время. Увольнительную тролля с два получишь, я вот дома до Рождества не был… Том протянул руку к стакану, но потом все же решил не пить больше. Вместо этого он стащил кусок пудинга и растянулся на диване, довольный, как сытый кот. — Учебные предметы пока все общие, — рассказывал Колин. — Специальные дисциплины начнутся со второго курса. Каждый день с утра физическая подготовка, потом спарринг на палочках и без, потом завтрак, потом лекции. Углубленный курс ЗОТИ, теория чар, высшая арифмантика, всеобщая история, экономическая география, наша и магловская, военное дело — тоже наше и магловское, — и еще два раза в неделю магловедение отдельно. Ну и, ясное дело, иностранный язык. — Какой? Немецкий? — У всех разный, — Колин недовольно посмотрел на потухшую трубку. Он, видно, не очень умел с ней обращаться. — Смотря какой тебе назначат. На старших курсах в основном немецкий, испанский или японский. Есть еще парочка арабистов. А всему нашему курсу дали — угадайте, какой? — Китайский? — предположил я наугад. — Держи карман шире, — ухмыльнулся Колин. — Русский! Представь, вот бы Тони посмеялся! — Всему курсу, говоришь? — переспросил Том, доедая пудинг. — Ага. И набор следующего года, говорят, тоже будет учить русский. — Понятно... — протянул Том, но больше ничего не сказал. Колин кивнул: — Вот именно. Видимо, ему тоже было все понятно. Мне нет, но я не стал в это углубляться, а спросил другое: — Много у вас там народу? — У нас на курсе семь человек, — сказал Колин. — Вообще это перебор — обычно принимают двух-трех в год. Но сейчас много демобилизованных, так что почти все меня старше на несколько лет. Таким пацаном себя чувствуешь рядом с ними... Но прикольные парни. А нашего возраста — только Райкрофт с Рэйвенкло, помните его? — Этот хлюпик? — спросил я. Райкрофта, нашего однокурсника, я почти никогда не замечал — такой он был бледный и бесцветный. — Разведчик не обязан быть громилой, — ответил Колин. — Но Райкрофт мне не нравится, он сильно себе на уме… — Слушай, а русский язык сложно выучить? — перебил его Том. Колин кивнул. — Поначалу кажется, что вроде нет. Только к буквам долго привыкаешь, ну и еще пишется по-одному, а читается по-другому, но у нас ведь то же самое. Зато потом, как пойдет грамматика... Падежи всякие, как в немецком, склонения, спряжения. Мрак, словом. — А скажи по-русски что-нибудь, — попросил я. — Да я не знаю, что... Ну, вот, например, самый первый диалог из учебника. Мы все разговорные диалоги должны зубрить наизусть, представляете? Он чуть прикрыл глаза, будто собрался читать стихи, и начал:
— Menia zovut Ivan. Kak tebia zovut? — Menia zovut Piotr. — Sejchas den ili noch? — Sejchas vecher. — A kto eta zhenshchina?..
Когда он перевел нам диалог, мы с Томом покатились со смеху. Диалоги в учебниках иностранных языков почему-то всегда составлены по-дурацки... — Классно! — сказал я, затушив сигарету в пепельнице. — Сразу все ясно! Этот Иван, значит, напился в стельку и теперь не знает, какое время суток и что за девчонка с ним в постели… Колин разлил остатки вина по бокалам — нам наполовину, Тому на донышке, — и полез за следующей бутылкой. — Тебе смешно, — пожаловался он, — а я вот чуть не завалил семестровый экзамен по русскому. Мы уже начинаем читать газеты, так это просто ужас. Половины слов нет в словаре, потому что словарь прошлого века, а русские с тех пор, как у них случилась революция, напридумывали столько всего, что замучаешься переводить... Зато я уже знаю много ругательств, вот. Этого как раз следовало ожидать. С иностранными языками всегда так. Я свое знакомство с французским в подготовительной школе начал с того, что выучил слово "дерьмо". Тогда оно мне казалось страшно неприличным, и я очень боялся, что о моем словарном запасе узнают родители. Колин принялся знакомить нас со своим арсеналом русских крепких словечек. Правда, у меня было подозрение, что Долохов, услышав, как он их произносит, умер бы со смеху. Потом снизу прозвенел колокольчик — сигнал, что пора идти обедать. За обедом миссис Розье принялась расспрашивать меня о работе и о том, как дела у мамы. Мистер Розье прислушивался к нам, но в беседе не особо участвовал, с философским выражением лица нарезая мясо. Затем они с Томом углубились в никому, кроме них, не понятный разговор о котировках на магической бирже. Друэлла, сидевшая рядом со мной, мечтательно смотрела в пространство. Временами на подоконнике появлялась, хлопая крыльями, маленькая серая сова — тогда Друэлла вскакивала, бежала к окну, отвязывала от совы пергамент и поспешно царапала на обороте ответное послание. Когда она открывала окно, от сквозняка гардины вздувались, как паруса, со стола сметало салфетки, а миссис Розье пыталась унять дочку: — Дрю, это просто неприлично!.. Ты не можешь попросить, чтобы тебе написали через полчаса? Ты же всем мешаешь! Друэлла была глуха к увещеваниям. А когда вместо серой совы на подоконнике появилась незнакомая — большая и белая, — Друэлла вскочила так быстро, что опрокинула стул. Новая сова принесла уже не записку, а целый свиток, который Друэлла поспешно спрятала в карман. — От кого письмо? — спросил Колин, ухмыляясь. — От лапусика Сигнуса? — Дурак! — крикнула Друэлла, покраснев. Потом она взмахнула палочкой, и у Колина появились огромные уши и хобот. — Дрю, ну как ты себя ведешь за столом?! — возмутилась миссис Розье. Колин, посмеиваясь, вернул себе нормальный облик и стал шепотом дразнить сестру: "Сигнус, милый... котик... солнышко... Как ты его еще называешь?". Друэлла покрутила пальцем у виска и гордо сделала вид, что не слышит. Миссис Розье переключилась на сына и потребовала, чтобы он сию минуту оставил сестру в покое, а потом стала сокрушаться, что он много пьет. — Если так дальше пойдет, тебя отчислят! Алкоголики там не нужны! Колин, ты слышишь, что я говорю?! — Мама, да мы выпили всего по паре бокалов, вон Том может подтвердить, — защищался Колин. — Ну, что вы беспокоитесь? При этом он дважды ронял столовые приборы, так что миссис Розье, кажется, не очень поверила. После обеда мы пошли погулять, чтобы проветриться. Солнце грело не по-зимнему жарко, и мы долго бродили по взморью, обходя кучи водорослей и бросая гальку в воду. Колин почему-то мялся, комкал разговор, а потом смущенно поведал нам, что летом женится. Мы с Томом принялись его поздравлять, а он смотрел на нас подозрительно — наверное, думал, что в глубине души мы его осуждаем. — Не хочется, конечно, расставаться со свободой, — оправдывался он. — Только вы не подумайте, я не собираюсь становиться подкаблучником и сидеть у жены под юбкой... Мужская дружба — это святое, так что никто меня не заставит торчать дома. Все будет, как раньше, честное слово! — Да мы верим, верим, — сказал я. — Ты не переживай. — Правда? — со вздохом облегчения спросил Колин. — Я вообще-то не стал бы, но сколько же можно морочить голову Эвелин? Она бы посмотрела, посмотрела, да и вышла за кого-нибудь другого... "Вот именно", — мрачно подумал я. — Мы и так последнее время вечно ссорились, — сказал Колин. — Ее раздражает, что я в казарме, что мы не видимся... Короче, я подумал и решил: ладно, пускай. Но знали бы вы, как это страшно! Когда я шел знакомиться с ее родителями, раза три хотел все бросить и аппарировать назад. Хотя они оказались симпатичными и мы хорошо поладили, но все равно... — Когда свадьба-то? — спросил я. — Представь себе, не знаю! Это, оказывается, вовсе не простое дело. Никогда не думал, что вокруг свадеб накручено столько суеверий. Эвелин говорит, лучше всего жениться в апреле, — но у нас военные сборы в это время. А в мае жениться ни в коем случае нельзя, иначе будешь всю жизнь маяться. Июнь тоже отпадает, потому что у меня экзамены. Август хороший месяц, но Эвелин не хочет так долго ждать. Остается июль. Если верить приметам, кто женится в июле, будет всю жизнь в поте лица зарабатывать на хлеб насущный. Но у меня все равно нет дядюшки-миллионера, так какая разница? — Никогда не думал, что это так сложно, — сказал я. — Как же люди умудряются жениться? — Понятия не имею, — мрачно ответил Колин. — Наверное, когда наступает благоприятный момент, бегом бегут, чтобы успеть. Месяцы — это ведь еще не все! Дальше начинается свистопляска с днями. На новолуние жениться нельзя, на убывающую луну тоже, заключать брак в пятницу плохая примета, а в субботу так вообще катастрофа... Сейчас Эвелин сидит над астрологическими таблицами, чтобы вычислить, когда будет подходящее сочетание звезд. Я с ней свихнусь. — Ничего, — утешил я. — Зато разок отмучаешься, и все. — Ты будешь у меня дружкой, — пообещал Колин. — И даже не вздумай отговариваться! Я один мучиться не стану, так и знай.
*** Когда мы вернулись в дом, Друэллы нигде не было видно — наверное, заперлась в своей комнате и строчила послание "лапусику". Эльф успел прибрать в спальне Колина, выбросил пустые бутылки, а оставшиеся аккуратно выстроил в ряд на столе. Увидев это, Колин вполголоса ругнулся: "Да что же он делает! А вдруг мама увидит? Она меня потом в покое не оставит!", — и быстро припрятал все бутылки, кроме одной, которую замаскировал чарами, чтобы она походила на заварной чайник. Стаканы он трансфигурировал в чайные чашки. Мне подумалось, что если войдет миссис Розье, она вряд ли поверит в эту идиллическую картинку. Но Колин был убежден, что очень ловко все придумал. Том сказал, что нужно заняться финансовыми делами, — завтра сюда аппарирует Касси Малфой, которому предстоит после Хогвартса заняться легализацией наших денег, и надо с ним все обсудить. Он достал тетрадку, исписанную колонками цифр, и мы честно попытались сосредоточиться на них, но ничего не вышло. Том практически не пил, зато мы с Розье прикончили три бутылки на двоих, и в таком состоянии я мог бы с тем же успехом читать учебник по русскому языку — все равно ничего не понятно. Единственное, что мне удалось усвоить из объяснений Тома, — что у нас есть примерно тысяча галлеонов общего капитала, которую надо "очистить", а потом куда-то инвестировать... Дальше я потерял нить беседы. Колин тоже не был настроен говорить о деньгах. Вместо этого он стал выспрашивать нас о личной жизни. Наверное, надеялся, что мы признаемся в собственных матримониальных планах, и он будет не одинок. Но мне утешить его было нечем — при таком режиме, как у Саймондса, я успел забыть, что в мире существуют девушки. Тогда Колин переключился на Тома. — Ну, давай, рассказывай, тут все свои... Ты же продаешь антиквариат всяким богатым теткам. Наверняка у тебя роман с какой-нибудь из них. — Да брось! — смеясь, отговаривался Том. — Они все старые и страшные, как кикиморы. — Неужели ты так и живешь монахом, с тех пор, как... Колин запнулся. Наверное, Минерву не стоило сейчас упоминать. — Ну, живу, — ответил Том, будто и не заметил неловкой паузы. — А что такого? Зато никаких проблем. Бабы же приставучие, как репей. Раз свяжешься — потом не отделаешься. Мне от них нужны деньги, и больше ничего. Мне показалось, что он раздражен и не очень хочет говорить об этом. — И много с них дохода? — спросил я, чтобы сменить тему. — Да, — подумав, согласился он. — Больше, чем с клиентов-мужчин. Женщин гораздо легче "раскрутить". Я недавно продал одну безделушку, которой красная цена пять галлеонов, — знаете, за сколько? За четыре сотни! — Это как? — заинтересовался Розье. — Ты что, империо на них накладываешь? — Зачем? — Том разлегся на диване, держа в руках чашку, на дне которой плескалась лужица вина. — Чистая психология... Вообще-то это было на спор. Мы когда-то сидели с Борджином в кабаке, и он говорит: "Готов поспорить, что даже если тебе дать потрепанный старый веник, ты и его продашь по цене новой гоночной метлы". Я сказал, что насчет веника не знаю, но вообще взвинтить цену на какое-нибудь барахло — почему нет? А он предложил заключить пари. Откопал в кладовой серебряное ожерелье со стекляшками, в смысле, имитациями рубинов. Довольно уродливое, и ценности никакой, разве что сдать в ломбард на вес. "Продашь, — спрашивает, — за сотню?". Я говорю: "Даже больше". Он говорит: "Ну, все, что свыше ста галлеонов, — твое. А если не продашь, все равно будешь мне сто галлеонов должен". — Я все понял, — сказал Колин. — Ты был пьян. Иначе ты бы такие пари не заключал. Это грабеж! — Это бизнес, — улыбнулся Том. — Если я такой дурак, что задолжал собственному начальнику сто галлеонов на пустом месте, кто мне виноват? Но я действительно в тот день выпил двадцать граммов коньяка у клиента... — Станешь алкоголиком! — предостерег Розье, погрозив Тому пальцем. — Ну, и что дальше? — поторопил я. — А дальше я задумался, что же делать, — сказал Том. — Деваться-то некуда... Если вещь сама по себе ничего не значит, надо создать вокруг нее легенду. Я посмотрел приходные книги, проследил историю ожерелья, покопался в старых газетах... Как выяснилось, это самое ожерелье лет пятьдесят назад один студент Академии зельеварения подарил своей невесте. Ну, собственно, потому оно такое дешевое — откуда у студента деньги? Но потом этот парень разорвал помолвку, чтобы жениться на другой девушке, за которой давали большое приданое. В день его свадьбы брошенная невеста отравилась, предварительно отправив сову счастливому молодожену. К лапе совы был прикреплен сверток с ожерельем. Дальше — это я уже от себя сочинил — жених, увидев посылку, все понял, аппарировал прямо со свадьбы, но было уже поздно. Его бывшая возлюбленная лежала мертвая и бездыханная. Тогда он осознал, что все это время любил только ее, и тоже покончил с собой. Их похоронили в одном гробу, потому что расцепить их руки не было никакой возможности... — Я сейчас разрыдаюсь, — сказал Колин. — А как все было на самом деле? — На самом деле жених, узнав о самоубийстве, пожал плечами, сказал: "Сама дура", и продал ожерелье на распродаже, — пояснил Том. — Но это неважно. Так вот, эту романтическую сказочку я скормил трем клиенткам по отдельности. Как бы случайно заводил разговор, расписывал трогательные сцены в красках, а потом, когда просили посмотреть ожерелье, говорил, что, к сожалению, оно уже продано, вот-вот через пару дней поступит платеж, и оно перейдет к новой владелице. Вы бы видели, что там началось... Все трое захотели его перекупить. В итоге так взвинтили цену, что в конечном счете дошли до четырехсот галлеонов. Можно было их разогреть и сильнее, но я боялся, что сделка сорвется, так что остановился на последнем предложении. Борджину отдал обещанную сотню, а еще три на законном основании положил себе в карман. — Ну, твои клиентки и дуры, — заметил я. — Я бы на такую сказочку не купился. — Тем, кто не купился бы, я ее и не рассказывал, — резонно ответил Том. — А вообще хорошо закрученная история сильно увеличивает стоимость вещи. Особенно если кто-то кого-то убил, или речь идет о загадочном проклятии. Можно сразу поднимать цену вдвое — так, для затравки... Ладно, теперь твоя очередь что-нибудь рассказывать. Покопавшись в памяти, я припомнил пару случаев с клиентами Саймондса — ничего особенно выдающегося. Один разводил в своем саду павлинов, якобы для красоты, а на самом деле хранил в их желудках контрабандные бриллианты. Другой превратил своего конкурента в козла и держал его в хлеву на привязи... Честно говоря, девять десятых наших дел были банальны до крайности. Один волшебник заавадил другого или ограбил лавку, а потом все хором утверждают, что были под империо. Вот и возись с ними. Колин сказал, что я неправ, и что у нас обоих интересная и насыщенная жизнь, а вот он корпит над учебниками, как книжный червь. Но потом повеселел и тоже рассказал пару историй из жизни разведчиков, которыми делились старшекурсники и преподаватели. — ...Не знаю, как фамилия этого типа — ну, пускай будет Джонс. Короче, живет этот Джонс в Германии, в магическом квартале Берлина, по немецким документам и под легендой разъездного торговца. А на самом деле он "групповод", то есть на него завязана агентурная сеть. И вот как-то один из агентов, который работал в канцелярии Гриндельвальда, связывается с Джонсом и сообщает, что удалось снять копии с секретных документов. Назначили встречу, Джонс пришел, получил документы, трансфигурировал их в серебряный талер для маскировки и положил в карман. Расстались с агентом, все нормально, хвоста нет... И тут, короче, Джонс решил зайти в лавку за сигаретами. Потом приходит на свою квартиру и обнаруживает, что отдал за сигареты тот самый трансфигурированный талер. И он ведь даже не знает, на сколько хватит действия заклятия! Представляете, что это значит, — провал! Сейчас у продавца в руках этот талер превратится в бумаги, продавец побежит в секретную полицию, вычислят, от кого получена монета, найдут и арестуют, а через него спалится вся сеть... В общем, Джонс покрылся холодным потом, и давай быстро-быстро концы подбирать — очистил квартиру на случай провала, все компрометирующее уничтожил, агентам разослал условленное сообщение, мол, надо лечь на дно, предупредил Центр, ну и все такое. А сам берет оборотку и бежит опять в ту лавку, что-нибудь покупать, чтобы ему этот талер, если повезет, дали на сдачу. Не вышло — он тогда возвращается еще под одной обороткой, еще под одной... Весь на нервах, потому что в любой момент может быть попытка задержания — мало ли, вдруг секретная полиция там уже побывала. В общем, думает, еще ходка, и все, надо бежать из города. И тут — представляете, как повезло! — покупает он под видом какой-то старушонки корм для низлов, и ему дают на сдачу этот самый талер! Джонс в тот же вечер уехал якобы в командировку. Неделю переезжал из города в город, менял гостиницы, проверялся все время, нет ли слежки. Через неделю вернулся, проверил квартиру — все нормально, чисто, никто в его отсутствие там не побывал, никто за ним не следит, все хорошо. Пронесло, короче. Так он и доработал спокойно до самой победы. Но страху натерпелся, конечно, полные штаны... — И что, его потом не уволили? — спросил я. — Он же идиот! — Нет, — ответил Колин. — Ну, вздрючили, конечно, в Центре, когда он об этом доложил, да и все. Если всех идиотов увольнять, кто же работать-то будет?
*** Так, за рассказыванием профессиональных баек, мы провели время до полуночи. Потом закончилось вино. Колин, заглянув в горлышко пустой бутылки, вытряхнул последние капли в свою чашку и сказал: — Рэй, сходи вниз, а? У папы в кабинете, кажется, есть начатое огневиски. Только тихо! Чтобы мама ничего не заметила... Насчет "тихо" у меня, кажется, не очень получилось. Ступеньки на лестнице предательски скрипели, а удерживать равновесие было трудновато. Проходя мимо гостиной, я сквозь приоткрытую дверь увидел миссис Розье, которая вязала у камина и слушала радио. Я на цыпочках — насколько это мне удалось, — прокрался по коридору и нырнул в кабинет. Зажег люмос и стал осматриваться, соображая, где же здесь может быть виски. Колин мог бы и сам сходить, если на то пошло! А то чувствуешь себя полным дураком, обшаривая шкафы в чужом доме... Наконец я отыскал бутылку в одном из ящиков стола. Если мистер Розье заметит пропажу, выйдет неловко, но пускай Колин сам с ним объясняется. Едва я направился к выходу, как за стеной, в библиотеке, раздалась громкая трель каминного вызова. Мне сразу пришло в голову, что это моя мама. Наверное, дома что-то случилось! Я выскочил в коридор и только там вспомнил, что у меня в руках бутылка. Пока я соображал, куда ее спрятать — трансфигурировать во что-нибудь я сейчас был не в состоянии, — как услышал торопливые шаги миссис Розье по коридору и вверх по лестнице. — Том, иди скорей! Там мистер Борджин хочет с тобой поговорить. Должно быть, что-то срочное! Я услышал, как Том сбегает по ступенькам. Миссис Розье опять скрылась в гостиной, а я на цыпочках двинулся в обратный путь, прижимая к себе бутылку. Том меня не заметил — он уже вошел в библиотеку, неплотно закрыв дверь, и я услышал его раздраженный голос: — Я же просил меня здесь не дергать!.. И примирительное бормотание Борджина в ответ — кажется, он извинялся. Слов я, впрочем, разобрать не мог, а дальше Том, видно, спохватился, что разговор могут услышать, и дверь захлопнулась. В коридоре стало тихо. Я двинулся дальше, стараясь идти неслышно. Благополучно миновал гостиную и стал подниматься по лестнице, размышляя о странном поведении Тома. Конечно, когда тебя вызывают в половине первого ночи, приятного мало... Но все равно в таком тоне не разговаривают даже с приятелями, не говоря уже о начальнике. Когда я вошел в спальню, то обнаружил, что Колин спит, раскинувшись на кровати. Последняя бутылка портвейна свалила его с ног, и на огневиски уже сил не осталось. Он довольно громко похрапывал. Я снял с него ботинки и перевернул на бок. Колин что-то недовольно пробурчал, вцепился в одеяло и опять уснул. Меня и самого клонило в сон. Я кое-как пристроил бутылку на столе, открыл окно — от сигаретного дыма в комнате дышать было нечем, — и рухнул на диван. Дверь скрипнула — вернулся Том. — Что там случилось? — спросил я. — Да ничего особенного. Одна клиентка хочет купить ореховый гарнитур эпохи королевы Анны, но требует заключение независимого оценщика. Вот Борджин и велел мне этим заняться, как только вернусь в Лондон. Даже будучи пьян, я все равно подумал, что это звучит не слишком достоверно. Чтобы решить такой рутинный вопрос, не нужно связываться по камину среди ночи. Кроме того, ни один оценщик раньше третьего января на работу не выйдет — зачем такая спешка? Но я не стал об этом говорить, а Том, видно, не слышал моих мыслей. Он занимался уборкой, уничтожая пустые бутылки и очищая пепельницу. — Рэй, ты совсем спишь?.. — Почти. Но могу проснуться, если очень надо, — сказал я, зевая. — Вот, держи. Спрячь куда-нибудь, чтобы не потерял. Кое-как открыв глаза, я увидел, что Том протягивает мне листок бумаги с водяными знаками и сложной виньеткой по краям. Пришлось долго щуриться, чтобы его рассмотреть, пока до меня не дошло, что это чек на шесть с половиной сотен галлеонов. — Это тебе на выплату долга перед Гринготтс. Деньги с моего счета в банке, все "чистые", через кассу, подоходный налог уплачен, так что проблем быть не должно. — Ты с ума сошел?! — я попытался вернуть ему чек. — Тебе самому они понадобятся! Том, я расплачусь с банком, не делай глупостей! Он засмеялся. — Только не думай, что это накопления всей моей жизни. Я не настолько альтруист. На самом деле это мой заработок за две недели. — Серьезно?! Том кивнул и наколдовал себе тряпку, чтобы протереть заляпанный вином стол. — Правда, это были две недели перед самым Рождеством — все покупают подарки, и антиквариат расходится, как горячие пирожки. Я за эти дни устал, как собака, если честно. По шестнадцать часов в сутки мотался от клиента к клиенту, потом к страховщику, потом в банк... Зато расторговался — не поверишь, — на одиннадцать тысяч! Старик Беркс просто обалдел, когда увидел общий итог. Пока я не пришел туда работать, у них такой выручки за полгода не было... А вот это, — он кивнул на чек, — положенные мне пять процентов от сделок, плюс бонус. — Послушай, но ведь такая выручка будет не всегда! Деньги тебе еще пригодятся! — Не всегда, — согласился он. — В "мертвый сезон" до сотни в месяц еле дотягиваю. Но все равно у меня есть еще примерно шестьсот наличкой, так что не думай, будто оставишь меня без куска хлеба. Я стал его благодарить, но Том не хотел слушать и только отмахивался. Потом он ушел в ванную, а я спрятал чек в карман и прикрыл глаза. Думал, что вот полежу немножко, а потом встану и перейду в гостевую спальню, которую отвела нам миссис Розье. Почищу зубы перед сном, как приличный мальчик, переоденусь в пижаму… Но сил оторваться от дивана и дойти до своей спальн
Отправлено: 26.10.08 17:48. Заголовок: Глава 50. Когда на ..
Глава 50.
Когда на следующий день нас разбудил Касси Малфой, Колин спросил, какого черта он приперся в такую несусветную рань?! На что Малфой весело сообщил, что уже два часа пополудни. Пришлось вставать… У меня жутко болела голова, а при одной мысли о завтраке начинало тошнить. Зато жажда мучила, будто я год ходил по пустыне. Я влил в себя, наверное, цистерну воды и все никак не мог напиться. Одежда пропахла сигаретным дымом и выглядела так, словно ее корова жевала. Я отдал свои вещи постирать эльфу, а сам напялил домашние брюки и рубашку Колина, которые были мне на размер велики. И Колин, и Том выглядели ничуть не лучше — такие же опухшие и помятые. Зато Касси на нашем фоне казался непристойно бодрым и свежим. Колин сказал, что стыдно с его стороны являться трезвым, когда нам так плохо. Потом мы принялись вливать в себя кофе, и прикончив три кофейника, наконец почувствовали себя готовыми взяться за финансовые дела. Поначалу Малфой нервничал и чувствовал себя не очень уверенно. Деловые таланты дедушки — одно, а способности внука-школьника совсем другое. Но постепенно он расслабился, заговорил спокойнее, и оказалось, что если опыта ему и недостает, то наследственная хватка на месте. Касси согласился с нашей схемой "очистки" денег через букмекера, чтобы потом купить на них какой-нибудь бизнес. Он заявил, что нужно зарегистрировать фирму, иначе мы переругаемся по поводу того, на чье имя записывать купленный паб, или что там еще будет. Сказал, что не очень знает, как все это делается, но, кажется, несложно. Насчет офиса можно не беспокоиться — дед, наверное, согласится за символическую плату сдать нам в аренду комнатку при своей фабрике. Если с ним поладить, то он же поможет с ведением бухгалтерии. Регистрацию фирмы возложили на меня, как единственного, у кого было какое-никакое представление о юридических тонкостях. По поводу названия мы решили не морочить себе голову, а окрестить фирму в честь той самой тайной организации, которую придумали когда-то, дурачась, на четвертом курсе, — Walpurgis Knights Investment Co. Тогда мы, разумеется, и не представляли себе, что из названной в шутку компании когда-нибудь вырастет финансовая империя с оборотом больше десяти миллионов в год. Мы скорее играли в бизнесменов, чем были готовы заняться этим всерьез, а проблемы, которые нас занимали, были куда более мелкого калибра: например, как объяснить мистеру Розье исчезновение бутылки огневиски из его кабинета…
*** У Колина я задержался на неделю — мы еще отметили день рождения Тома. Но все равно наступил день, когда пришлось вернуться к Саймондсу. Январь 1946 года вслед за декабрем оказался непривычно теплый. Снег в Лондоне если и выпадал, то сразу таял, и каждое утро я шлепал на работу по лужам. Грязно-серые сугробы остались только под стенами дома в Треножном переулке, а капающая с крыш и балконов вода проделывала в них шахты и пещерки. Клиенты являлись к нам в легких пальто и первым делом, войдя в приемную, искали стойку, чтобы сунуть туда мокрый зонт. Первые дни у миссис Портер не доходили руки, чтобы снять остатки рождественских украшений. Но однажды утром, когда я пришел в контору, разноцветные шары и гирлянды уже лежали в коробке, и офис приобрел привычный унылый вид. Чтобы составить учредительные документы Walpurgis Knights, мне нужны были справочники. Взять их без спросу в конторе я не решался и попросил позволения у Саймондса, подчеркнув, что буду читать в нерабочее время. Саймондс спросил, зачем нужны справочники, и я не очень охотно рассказал, боясь услышать, что занят глупостями. Но на удивление начальник не стал возражать. Едва полистав книги, я понял, что все гораздо сложнее, чем представлялось мне поначалу. Описаниях "полных товариществ" и "коммандитных товариществ" казались китайской грамотой. Пришлось продираться через мили неудобоваримого текста, чтобы уяснить, чем отличается компания с ограниченной ответственностью от компании, ограниченной гарантией. Я понял, что самонадеянно взялся за дело, к которому не готов, но отступать было уже поздно. В итоге из перечисленных в справочнике видов фирм я выбрал ту самую компанию с ограниченной ответственностью, потому что она показалась мне самой простой. Доли в ней мы решили распределить поровну, чтобы не усложнять дело. Вместе с Долоховым, Ноттом и Малсибером нас получалось восемь акционеров — каждому по 12,5%. Создать фирму, как выяснилось, было не так легко. Для этого требовалось составить список участников, сочинить меморандум и устав, подписать его, заверить подписи у нотариуса, потом зарегистрировать все это в Регистрационной палате Министерства. В принципе, очень простые шаги, но мне, совершенному новичку в юриспруденции, они казались страшными, прямо-таки неодолимыми препятствиями. — Лестрейндж, принесли бы хоть посмотреть, что вы там насочиняли, — обронил однажды Саймондс. Мне было стыдно показывать свои еле-еле вымученные черновики, наверняка пестрившие ошибками, но я подчинился. Утром на работе Саймондс просмотрел их, но ничего не сказал, а уходя около полудня, забрал свитки с собой. Вернувшись через полтора часа, бросил их передо мной на стол. Текст был весь исчеркан красными чернилами, а местами абзацы кто-то полностью переписал. — Я сегодня обедал с Джимом Гарретом, это мой однокурсник по школе права, — пояснил Саймондс. — Он специалист по корпоративному законодательству и согласился немного подправить ваше, с позволения сказать, творчество. Вот его визитка, можете обращаться, если что-то неясно. Мне все это обошлось в две бутылки шабли, стоимость которых я, конечно, вычту из вашей зарплаты, но все равно это дешевле, чем официальная консультация. Обращаться к Гаррету я долго не решался, но потом все же рискнул. Выяснилось, что это добродушный и спокойный волшебник средних лет, совсем не похожий по стилю общения на Саймондса. Он очень мне помог, и я был невероятно благодарен за то время, которое он потратил, объясняя зеленому юнцу элементарные азы профессии. Так что к середине марта я, наконец, совершил свой подвиг Геракла, и Walpurgis Knights появилась на свет — с генеральным директором в лице студента-семикурсника Касси Малфоя и c ворчливым стариком-бухгалтером из фирмы его деда. С Томом за все это время я встретился лишь единожды, чтобы он подписал учредительные документы — за себя и, по доверенности, за Долохова. Том, как всегда, куда-то спешил, выглядел рассеянным и нервным, так что мы почти не говорили. Застать его в магазине было в те дни невозможно — он постоянно разъезжал по клиентам. Иногда мне удавалось поймать его дома, в комнатке над магазином, при вызовах через камин, но это бывало уже поздно вечером, и приходилось долго ждать ответа. Том появлялся перед камином сонный, растрепанный и, поговорив со мной пару минут, зевал и отправлялся спать. При этом он при случае по-прежнему присылал мне длинные-длинные письма. Видно, сочинял их урывками, будучи в разъездах, потому что письма были написаны разными чернилами, и иной раз между началом и окончанием проходило дня три. В основном там были разные наблюдения, смешные случаи и заметки обо всем подряд, что приходило Тому в голову, — от особенностей гоблинского оружия до погоды. О работе Том почти никогда не писал, и я решил, что у него, наверное, испортились отношения с Борджином, раз его имя теперь вообще не упоминалось. Может, Том собрался уволиться?.. Пикеринг, ясное дело, тоже в письмах не появлялся, хотя я подозревал, что значительная часть поездок Тома связана именно с ним. О своем финансовом положении Том говорил лишь время от времени, но я всегда выписывал эти цифры. Сам не знал, зачем — просто хотелось знать о его доходах. Суммы были разные, в зависимости от того, как шли продажи: всего пятьдесят галлеонов в "глухом" январе, когда покупатели экономят после рождественских трат; сто тридцать в феврале, не иначе как благодаря дню Святого Валентина; семьдесят галлеонов в марте; двести с лишним в апреле — ну, понятно, там ведь Пасха... В начале мая, возвращаясь вечером с работы, я случайно встретил Тома на улице. Он как раз выходил с Борджином из магазина. Эндрю запирал дверь, накладывая защитные чары, а Том ждал его — должно быть, они собирались куда-то отправиться вместе. Я остановился в нерешительности, не зная, стоит ли к ним подойти. Было уже почти совсем темно, вокруг фонарей с гудением кружились майские жуки, в стороне сверкала огнями вывеска кафе Фортескью. Том и Борджин разговаривали, как мне показалось, по-дружески, так что я решил, что, пожалуй, был неправ, думая, что они в ссоре. Обернувшись, Борджин оказался под фонарем, и я не мог не заметить, как он изменился. Он хромал теперь еще сильнее и при ходьбе тяжело опирался на трость, но в остальном удивительно похорошел. Когда мы только познакомились в игорном доме несколько лет назад, Эндрю-«Тамерлан» был желчным, озлобленным человеком. Сейчас он будто светился изнутри, и благодаря этому черты предков-итальянцев проявлялись сильнее, словно Борджин прямиком сошел с картины кого-то из старых флорентийских мастеров. На нем будто лежал золотистый отблеск южного солнца, и сразу становилось видно, какие у него правильные черты лица, так что он казался почти красавцем. Даже в хромоте, из-за которой он передвигался, заваливаясь на бок, будто краб, было своеобразное обаяние. Эндрю улыбался, что-то рассказывал Тому, оживленно жестикулируя и легко перебрасывая трость из руки в руку. Он засмеялся, когда трость слишком сильно ударила по мостовой, — казалось, собственное увечье его ничуть не угнетает. Я услышал, как Том смеется в ответ, и сделал шаг назад, уходя еще глубже в тень соседнего здания. Стоя там, я достал сигареты и выкурил подряд четыре или пять штук. Потом вышел из тени и двинулся в сторону общественного камина. Тома и Борджина уже нигде не было видно.
*** Не скажу, что я долго думал об этой встрече. Собственно, я выбросил ее из головы почти сразу же — не до того было. На работе шел аврал за авралом, а вдобавок Саймондс повадился брать меня с собой на заседания в Департаменте правопорядка и Визенгамоте. Он требовал от меня делать конспекты и приходил в ярость, если я упускал мельчайшие детали процесса. К тому времени я окончательно обжился в конторе и даже познакомился с семьей начальника. Его жена, красивая белокурая волшебница, иногда появлялась у нас по вечерам, окутанная облачком духов и сверкающая бриллиантами. Взяв ее под руку, Саймондс отправлялся с ней в театр или в гости. Я же оставался корпеть над документами, иной раз до полуночи, и потом долго отмывал руки от чернильных пятен, прежде чем потушить лампы, запереть дверь и отправиться домой. Пару раз у нас бывал и сын Саймондса, Роберт, которого почему-то сокращенно называли "Бонни", — восьмилетний худенький мальчишка. Как выяснилось, он учился в Аппинкорте — той же частной подготовительной школе, которую я когда-то заканчивал. Если было время, я расспрашивал его о школе: как там дела, кто ведет немецкий вместо фройляйн Пфорцбах, интернированной в самом начале войны, и как поживает директор, которого за выпученные глаза прозвали "Спрутом". Иногда я даже тайком подписывал дневник Бонни вместо Саймондса. Бонни опасался показывать отцу свои отметки и вообще боялся папаши до дрожи в коленях — что, впрочем, неудивительно. Лет десять спустя Роберт закончил с отличием Слизерин, но идти по юридической стезе отказался, а вместо этого стал ведущим на радиостанции под псевдонимом «Бонни Саймон». Мы с ним редко встречались лично, но я часто слушал его передачи и думал, как же он в своих язвительных политических комментариях становится похож на отца…* В двадцатых числах июня мне пришла сова от Розье — дату свадьбы наконец-то назначили. После бесконечных споров, внутренних терзаний и сотен порванных пергаментов с астрологическими выкладками Эвелин наконец решилась на воскресенье, четырнадцатое июля. А шестого июля планировалось провести мальчишник — отметить прощание Колина со свободной холостяцкой жизнью. Я еле сумел выкроить минутку, чтобы отправить Розье сову с ответом. В те дни я работал, как проклятый, а все из-за одного докучливого клиента, общение с которым миссис Портер с удовольствием свалила на меня. Я даже помню, как он появился: краснолицый, тяжело отдувающийся волшебник ввалился к нам однажды около полудня и, едва открыв дверь в контору, принялся бранить строителей, воздвигающих такие высокие дома. Ему явно хотелось обругать идиотов, которые помещают офис на шестом этаже, но он не рискнул. Видно, очень рассчитывал на помощь Саймондса и не хотел с ним заранее ссориться. Клиента, как выяснилось, звали Обадия Смит, и его обвиняли в убийстве — вот почему потребовался адвокат. Это было первое дело, в котором я в одиночку готовил все документы для Саймондса, так что выучил его почти наизусть. Погибшая — волшебница по имени Хепзиба Смит, 78 лет от роду — приходилась Обадии Смиту теткой. После смерти своего мужа она унаследовала немалое состояние. Детей у нее не было, так что она жила одна в большом усадебном доме в Чешире вместе со старой эльфиней Хоки. Именно Хоки и нашла свою хозяйку мертвой. По утрам Хепзиба вставала поздно, поэтому Хоки ее не будила и до одиннадцати часов спокойно занималась уборкой. Но когда хозяйский колокольчик не зазвонил и в половине двенадцатого, Хоки встревожилась. Не дожидаясь вызова, она взяла завтрак на подносе и поднялась наверх, в спальню. Открыв дверь, Хоки обнаружила, что хозяйке никакой завтрак уже не понадобится. Хепзиба лежала на кровати вся распухшая, посиневшая и, по всей видимости, не дышала. Перепуганная эльфиня выронила поднос и побежала к камину, чтобы вызвать целителя из клиники Святого Мунго. Прибывший целитель констатировал смерть, предположительно от яда, и сообщил в Департамента правопорядка. Позже вскрытие показало, что Хепзиба Смит действительно умерла от отравления. Яд в большом количестве обнаружился в чашке с остатками какао, стоявшей у кровати. Когда Хоки стали допрашивать, она вдруг забилась в рыданиях, а потом призналась, что это, наверное, она отравила хозяйку. Из сбивчивых показаний Хоки следователь узнал, что накануне эльфиня убирала в подвале и обнаружила, что там завелись бандиманы — неприятные существа, похожие на зеленоватые комки слизи с большими моргающими глазами. Для человека они безвредны, но вырабатывают жидкость, которая разрушает камень и дерево, так что, если дать бандиманам размножаться, они могут подточить фундамент, и дом рухнет. Подав хозяйке обед и вымыв посуду, Хоки отправилась в Косой переулок, где купила два фунта специального ядовитого порошка, который собиралась рассыпать в подвале. Аптекарь отвесил ей порошок в коричневый бумажный пакет, на котором проставил, как полагается, штамп аптеки и оттиск "Осторожно! Яд!". Но сделал он это в спешке, так что штамп и оттиск оказались сбоку и были плохо видны. После аптеки Хоки зашла к зеленщику, а потом в бакалею, где купила два фунта сахара в таком же бумажном пакете. Продукты она сложила в одну корзину с ядом, чего делать ни в коем случае не следовало. Но эльфы вообще небрежны в этом смысле. Вернувшись домой и выгружая продукты в полутемной кухне, Хоки, которая к тому же была подслеповата, перепутала пакеты. Тот, в котором был сахар, она спрятала в шкафчик с ведрами и тряпками, а ядовитый порошок поставила в буфет. Вечером Хоки готовила какао для хозяйки и положила в него полных четыре ложки яда. Белые кристаллы отравы для бандиманов очень похожи на сахарный песок, а вдобавок их подслащивают, чтобы бандиманы охотнее сползались на приманку. Поэтому неудивительно, что ни сама Хоки, ни ее хозяйка не заметили подмены. Доза яда оказалась смертельной. Согласно результатам вскрытия, Хепзиба Смит умерла примерно через полчаса после того, как сделала последний глоток — где-то между полуночью и часом ночи третьего июня. Случай выглядел очень простым, но следователь попался молодой и дотошный. С Хоки ему пришлось помучиться: эльфиня была очень стара, и в голове у нее все перепуталось. То она говорила, что, выходя из аптеки, встретила кого-то из знакомых хозяйки и остановилась поболтать. То думала, что это был хозяйкин родственник, только не могла припомнить, кто именно. А то утверждала, что это было вообще в другой день… Уцепившись за ее слова, следователь предположил, что возле аптеки Хоки встретила Обадию Смита. По его версии, услышав о покупке яда и зная, что Хоки плохо видит, в тот же день Смит под предлогом визита к тетушке проник в дом и подменил пакеты. Обадию вызвали к следователю и взяли подписку о невыезде. Он страшно перепугался и сразу после допроса аппарировал к нам, чтобы нанять Саймондса защищать его в суде. Мотив у Смита-младшего, безусловно, имелся. Тетка была невероятно богата, а он считался ее единственным наследником, так что ее смерть оказалась ему очень на руку. Правда, у Смита было алиби — тот вечер он провел в клубе со знакомыми и никуда не отлучался. Но алиби ведь можно списать на сговор или применение оборотного зелья... В общем, Обадия истекал потом, трясся, как студень, и уже воображал себя в Азкабане. Саймондс, со своей стороны, считал дело очень простым и не беспокоился. — Все дело в показаниях Хоки, — объяснял он мне. — Эльфы прекрасно умеют умалчивать и увиливать от ответа, но врать они не могут. На прямой, конкретно поставленный вопрос эльф вынужден отвечать правду. Он может солгать, если прикажет хозяин, но тогда это будет заметно — эльф начнет раскачиваться, тяжело дышать и попытается причинить себе боль. Кроме того, чтобы совсем исключить возможность лжи, эльфов, которых допрашивают как свидетелей, перед началом заседания продают судье за символическую сумму в один галлеон, чтобы они были обязаны отвечать на его вопросы... Так что слова Хоки были как минимум искренни, даже если у нее в голове все смешалось. А эльфиня была твердо уверена, что в тот вечер не то что Обадия, а вообще никто к хозяйке не приходил. Вдобавок эльфиня очень гордилась тем, что ни сама хозяйка, ни кто-либо из ее родственников и гостей ни разу за все время службы Хоки не вошли в кухню. Ведь если хозяева даже сами готовят себе чай — это страшный позор для эльфа! Это значит, что он неумеха, лентяй или бездельник, неспособный вовремя предугадать желание господина! Хоки, по ее словам, сгорела бы со стыда, случись такое. Зная психологию эльфов, я бы скорее заподозрил, что Хоки нравилось безраздельно властвовать на кухне и раздражало, когда ей мешали. Эльфы, особенно старые, при всей своей внешней услужливости — очень упрямые и хитрые существа, которые вертят хозяевами, как хотят... Но так или иначе, знакомые Хепзибы подтверждали слова Хоки. А значит, шансы Обадии быстро сориентироваться в кухне, где он никогда не бывал, и разобраться во множестве баночек, коробочек, склянок и кастрюлек, уж не говоря о незаметной подмене сахара ядом, становились призрачными. Исключалось и вторжение неизвестного. Хепзиба страшно боялась воров, и дом у нее прямо-таки гудел от защитных заклятий. В ночь смерти хозяйки ни одно из них не было нарушено. Вдобавок ничего из вещей не пропало, во всяком случае, на первый взгляд, и деньги тоже были все на месте. Саймондс сражался за клиента, как лев, приводя все новых и новых свидетелей, и обвинению в конце концов пришлось отступить. Хоки проверили на следы империо, а затем подвергли легилименции, но не нашли воспоминаний о визите Обадии Смита или кого-либо другого накануне смерти хозяйки. Правда, легилимент отметил, что память Хоки пестрит провалами, оборванными или нечитаемыми воспоминаниями. Но, учитывая преклонный возраст эльфини, это было вполне естественно. Так что смерть Хепзибы Смит в итоге признали результатом неумышленного убийства. Аптекаря оштрафовали за халатность, Хоки приговорили к нескольким годам Азкабана, и на том все и закончилось. Только я в то лето намучился, раз за разом навещая Обадию и выслушивая его бесконечные жалобы на то, как несправедливо обошлась с ним судьба, как запятнано его честное имя и как дорого стоят услуги адвоката.
*** Собственно, из-за Смита я и разругался окончательно со своим начальником. Я уже давно начал огрызаться — уж слишком надоело, что на мне все ездят, да еще и поучают. А выдача зарплаты за июнь стала последней каплей. Это случилось пятого июля, когда мне очень нужны были деньги на завтрашний мальчишник у Розье. Но при расчете Саймондс объявил, что мне причитается всего девять галлеонов — дескать, у меня было слишком много ошибок в документах по делу Смита. И вот тут-то я сорвался. Какого черта! Я почти все делал сам, без помощи миссис Портер, я старался разобраться, я выкладывался, как раб на галерах, не будучи юристом, не понимая и десятой доли всех тонкостей! Торчал в конторе до полуночи, по сто раз все переделывал, перекопал чуть ли не тонну справочников и сборников прецедентов! И после этого… Я заявил Саймондсу, что он скряга и жмот, который готов за кнат удавиться, что он стервятник, который выискивает в людях малейшие недостатки, лишь бы сделать гадость. Сказал, что он может сожрать свои девять галлеонов, если ему так хочется, но лично я и без того сыт по горло и немедленно увольняюсь. А он может идти ко всем троллям со своим адвокатским бюро и сунуть сэкономленные деньги себе в задницу! В общем, я орал минут пятнадцать, так что меня, наверное, было слышно на втором этаже у нотариуса. Миссис Портер смотрела на меня с осуждением, зато Саймондс и бровью не повел. Наоборот, так смеялся, словно я ему анекдоты рассказывал. Наконец я выдохся, чувствуя, как пылают щеки, а к глазам подступают совсем не мужские слезы отчаяния и бессилия. Постоял и пошел к столу собирать свои вещи. Знал ведь, что, выйдя на улицу, буду очень жалеть о девяти галлеонах, от которых так опрометчиво отказался, но теперь уже гордость не позволяла их взять. — Лестрейндж, куда вы собрались? — услышал я за спиной спокойный голос Саймондса. — Не знаю, — огрызнулся я. — К троллевой матери, лишь бы подальше отсюда! Начальник невозмутимо принялся набивать трубку. — Вот вместо того, чтобы орать, — заметил он, — и бросаться нецензурными выражениями в присутствии миссис Портер, лучше ответьте: вы отправили документы на поступление в Дарэм? Он еще и издевается! — Конечно! — съязвил я. — Сразу дюжину экземпляров! У вас что, склероз?! Я ведь говорил, что не собираюсь поступать! И вообще, какое ваше… — А почему вы не хотите поступать? — перебил меня Саймондс. — Да потому что вашими стараниями у меня нет денег даже на летучий порох, не то что на учебу! — крикнул я, чувствуя, что срываюсь в истерику. — Я вам оплачу обучение, — сказал Саймондс мне в спину. — Что? — я замер на полпути к двери. — Лестрейндж, обернитесь, пожалуйста. Я не хочу разговаривать с вашей… э-э… спиной. Я обернулся, уставившись на него. — Я оплачу вам школу права и дам средства на жизнь во время учебы, — повторил Саймондс, попыхивая трубкой. — Не безвозмездно, конечно, — под два процента годовых, с рассрочкой на десять лет. Согласитесь, это вполне приемлемые условия. Я вообще-то давно собирался вам об этом сказать, да как-то к слову не приходилось. А сегодня вы своим театральным выступлением ускорили ход событий… Ну так что, согласны? Или все-таки уйдете, гордо хлопнув дверью? Мне очень хотелось гордо уйти. Но я сделал над собой колоссальное усилие, потому что понимал: это единственный шанс получить образование. — Останусь. Я подумал и добавил: — Спасибо, сэр. — В таком случае, — резюмировал Саймондс, — ступайте умойтесь, потом принесите извинения миссис Портер — передо мной, так и быть, можете не извиняться, — и беритесь за работу. Вашу зарплату за июнь я, естественно, удержу в качестве штрафа за истерику. Все понятно? Я постоял, сцепив зубы, потом сказал: — Да, сэр. — Чудесно, — ответил он и, развернувшись, скрылся в своем кабинете.
_______________________________
* Речь идет о Бонни Саймоне, ведущем радиостанции "Магия-ультра", — см. подробнее в "Casus Bellae", гл. 23.
Отправлено: 26.10.08 17:49. Заголовок: Глава 51. По суббот..
Глава 51.
По субботам контора закрывалась раньше обычного, так что я как раз успевал на мальчишник. В шесть часов мы встретились с Розье и Эйвери в Косом переулке. Постояли, покурили, поджидая Тома, который примчался из "Борджин и Беркс", извиняясь, что пришлось задержаться — попался докучливый клиент. Позже всех появился Нотт и принялся жаловаться, как его замучили старые пни из Визенгамота, которые вечно теряют документы и забывают время заседаний. Я думал, что придет еще Касси Малфой, но Розье сказал, что у него заболела мать, так что он вряд ли будет. Мы стали решать, куда пойти. В кафе Фортескью — как-то глупо, мы уже не маленькие, чтобы ограничиваться мороженым или сливочным пивом. Значит, в паб — но куда и в какой? — Я на мели, — честно предупредил я. — Брось, — отмахнулся Розье. — Я как раз получил стипендию, так что расплатимся. Том предложил: — А пойдемте в "Элизиум". — Да ну, брось шутить, — рассмеялся Колин. — На что у нас там хватит денег? Кофе попить? "Элизиумом" назывался новый, открывшийся уже после войны и очень модный ресторан рядом с Гринготтс. Нувориши и "золотая молодежь" собирались там каждый вечер, чтобы выпить и потанцевать. Но мы не относились к этим избранникам судьбы, и поход в "Элизиум" был нам не по карману. — Я при деньгах, — сказал Том. — Только что закрыл крупную сделку. И вообще, живем один раз... Ну, что? Пошли? Розье почесал в затылке. — А, ладно, ты прав! — решил он наконец. Вход в "Элизиум" сверкал бахромой золотых нитей. Внутри в загадочной полутьме поблескивали зеркала, и огни свечей отражались в натертом до блеска паркете. Прямо из пола вырастали тропические деревья, увитые орхидеями, по веткам порхали райские птицы, а под потолком кружились большие бабочки таких ослепительно ярких цветов, каких в Старом Свете никогда не увидишь. — Классная иллюзия, — сказал Колин, кивая на деревья. — Они настоящие, — возразил Том. — Посмотри хотя бы, какие неровные ветки. Все, что наколдовано, гораздо более симметрично. Нас встретил метрдотель и спросил, желаем ли мы столик в воздухе или под водой. Задрав голову, я увидел, что под потолком плавно перемещаются полупрозрачные золотые шары, внутри которых сидели люди. Другие выбрали места под водопадом или внутри огромного, высотой с двухэтажный дом, аквариума, в котором росли коралловые рифы. — Вот это точно иллюзия, — сказал Розье, глядя на аквариум. — Иначе как бы они там находились без жабр и воздушных пузырей? — Не нужны ни жабры, ни какие-либо приспособления, — улыбнулся метрдотель. — При этом аквариум настоящий. Мы не применяем иллюзий. Здесь все натуральное. — А как они там дышат? — спросил Колин, кивая на людей в воде. — Еще и разговаривают? — О, это особая магия. Наш маленький фирменный секрет... Хотите попробовать пообедать под водой? — Нет, нам что-нибудь... э-э... попривычнее. — Тогда прошу... Метрдотель провел нас мимо танцевальной площадки и сцены, на которой играл небольшой оркестр ("Все наши музыканты — люди. Никаких фей и уж тем более, Мерлин упаси, эльфов"). Потом обогнул большое дерево с корнями-подпорками, увитое лианами, от которых пахло ванилью. — Здесь вам будет удобно. Обратите внимание — все столики расположены так, чтобы от них было недалеко до сцены, но в то же время сохранялось уединение посетителей. Если хотите, можно дополнительно установить заклятие невидимости... Стол, накрытый белой скатертью, стоял у высокого французского окна, выходящего на террасу, за которой начинался сад с фонтанами. Едва метрдотель ушел, Колин поерзал и сказал: — Он такой солидный, что я даже побоялся спросить, где здесь туалет. Появился эльф-официант, который принес меню и винную карту. Цены в «Элизиуме», надо сказать, тоже были тропические. Розье тихонько присвистнул, у Нотта глаза полезли на лоб. Мы заказали для начала пару бутылок шампанского и всякой еды. Я честно выбрал, что подешевле, хотя здесь это было понятие относительное. Том долго и раздраженно листал меню, потом подозвал эльфа и возмущенно спросил, почему такой маленький выбор вегетарианских блюд. Желание клиента в «Элизиуме», видно, и вправду было законом. Мгновенно, откуда ни возьмись, появился повар и стал извиняться и расспрашивать, из чего Том хотел бы составить салат. Когда он ушел, Колин прошептал: — Я опять забыл спросить, где сортир. — Мимо аквариума и направо, сэр, — с поклоном пропищал неизвестно откуда взявшийся эльф. Вернувшись, Колин сказал, что видел за одним из столиков Альфарда Блэка с какими-то девицами. — Он сюда, небось, таскается каждый день, — мечтательно сказал Эйвери. — Не думаю, — возразил Нотт. — Блэки много потеряли из-за недавнего повышения налога на имущество. — Бедненькие, — съязвил Колин, пробуя шампанское из бокала. За полчаса мы выпили обе бутылки шампанского — за Колина и его будущую счастливую семейную жизнь, — и заказали вина. Том, который собрался растянуть свои полбокала на весь вечер, разбавил себе вино минеральной водой. Он сказал, что нас сегодня ждет сюрприз, но наотрез отказывался говорить, какой. В это время через террасу в зал влетела небольшая бурая сова и, шумно захлопав крыльями, села ему на плечо. Том поморщился и осторожно снял ее, чтобы не порвать рубашку. Отвязал письмо, прочел, потом хлопнул в ладоши, подзывая эльфа. — Пергамент и чернила! Пристроив свиток на краю стола, он стал быстро писать наискосок: «Дорогой мистер Уильямс! Думаю, я сумею убедить мистера Борджина дать Вам скидку, но вряд ли она составит больше 5%. Что же до дальнейшего снижения цены, это вряд ли возможно. Как прекрасный знаток и опытный коллекционер фарфора (кстати, не забудьте, что Вы обещали показать мне свою коллекцию), Вы, несомненно, помните, что в 1936 году на аукционе в Париже ваза этого же мастера ушла более чем за шестьсот галлеонов в пересчете на текущий курс...». Закончив, он привязал письмо к лапе совы и выпустил ее с террасы. Вернулся, посмотрел куда-то в сторону входа и, засмеявшись, сказал: — А вот и сюрприз! Я обернулся и увидел, что мимо сцены, направляясь к нам, идет Долохов.
*** Последний раз я видел Тони, когда он еще подростком, едва достигшим совершеннолетия, уходил из Хогвартса, чтобы завербоваться в Силы самообороны. Сейчас я бы, наверное, не сразу узнал его при случайной встрече на улице. Тони стал гораздо шире в плечах, как-то массивнее, но при этом двигался легкой, пружинистой походкой. Он был коротко острижен, нижняя часть лица казалась странно скошенной набок — результат ранения, — глаза смотрели жестко и насмешливо. В парадной мантии с наградами и офицерскими нашивками он выглядел в атмосфере "Элизиума", как степной ястреб, чудом залетевший в тропическую сказку и заставивший притихнуть всех райских птиц. Представители мужского пола, встречавшиеся на его пути, меняли направление движения, а женщины долго провожали взглядом. — Тони, зараза, — сказал Том, смеясь, — почему так долго? Я уже думал, ты не придешь! — Заходил в Министерство отметить увольнительную, — махнул рукой Долохов, — и встретил знакомых... Привет, братишка. Я тоже по тебе соскучился. Он потрепал Тома по волосам, обошел вокруг стола, обмениваясь со всеми рукопожатием, а потом уселся, легким движением призвав стул. — Ничего себе местечко, — с усмешкой сказал он, оглядывая зал. — Шикуете, ребятки. — Это мы раз в жизни, — со вздохом ответил Розье. — На стипендию не очень-то пошикуешь... Ну что, вина для разогрева, и закусить чего-нибудь? Эльф уже крутился поблизости, чтобы принять заказ. Тони закурил, поднеся сигарету к запястью, где скрывалась палочка. Огонек был едва виден со стороны. Я не раз встречал эту привычку у бывших военных — прикуривать, не вынимая палочки из рукава, и прятать сигарету в ладони, чтобы в темноте снайпер не мог вычислить тебя по светящейся точке. — Твое здоровье, — сказал Долохов, салютуя бокалом Колину. — Совет да любовь, и все такое. Когда свадьба? — Через неделю, — смущенно сказал Колин и почесал в затылке. — Но это мы еще успеем отметить... Скажи лучше, как твои дела? Сто лет ведь не виделись... Кого ты там встретил в Министерстве? — Аластора Моуди, — ответил Долохов, выпуская дым колечками. — Помнишь такого? Он после демобилизации пошел служить в аврорат. Меня тоже уговаривал — мол, переходи к нам с повышением звания, оклад чуть ли не какой сам себе назначишь, колдомедицинская страховка за счет Министерства, и все такое прочее. — Чего он так в тебя вцепился? — спросил Колин. — Людей остро не хватает, — пояснил Тони. — Вы хоть знаете, что в магическом мире творится? Моуди говорит, недели не проходит, чтоб не было ограбления со взломом или убийства. В аврорате зашиваются. — В газетах ничего об этом не пишут, — заметил Эйвери. — Это потому что скоро выборы в Визенгамот, — вмешался Нотт, поправляя очки. — Вот все и боятся возмущения избирателей, так что любое громкое дело стараются замять. У нас были закрытые слушания по криминальной обстановке, поэтому я точно знаю. — Моуди поделился по секрету, — заметил Долохов, рассматривая принесенный эльфом бифштекс, — что аврорам разрешили в случае чего использовать аваду без предупреждения. Но пока это не помогает. Ребята, которых они ловят, тоже не лыком шиты. Аластор говорит, за последний год трое погибли при исполнении. Так что у них сейчас каждые руки на счету. — И что, — спросил Том, — пойдешь к ним? — Нет, наверное, — коротко качнул головой Долохов, разрезая мясо, — мне пока хорошо там, где я есть. — А где ты есть? — поинтересовался Эйвери. — В «Кофейнике», — ответил Долохов и рассмеялся, увидев наши непонимающие лица. — Так прозвали нашу комендатуру, потому что там раньше был магазин кофе. Никакого кофе уже и в помине нет, а запах остался, будто везде зерна рассыпаны… А официально это называется «Магическая оккупационная администрация британского сектора Западного Берлина». — И что вы там делаете? — жадно спросил Розье. Долохов пожал плечами. — Да ничего особенного. Патрулируем, следим за порядком, ловим мародеров, распределяем еду, прочесываем город на остатки темномагических заклятий, ищем незарегистрированных волшебников и бывших гриндельвальдовцев, которые маскируются под мирных граждан... — Скучно, наверное? — спросил Колин. Долохов бросил на него короткий взгляд поверх стола. — Кому как. Мне вот замечательно. Веселого я за четыре года и так насмотрелся. — А ты русских там видел? — не отставал Колин, ничуть не смущенный отповедью. — Видел, — кивнул Тони. — Сейчас с ними запрещено общаться. Холодная война, так что за это легко под трибунал попасть. А поначалу, когда союзники еще только разделили Берлин на сектора, можно было. Так что мы круто развлекались... Например, на спор после пары бутылок водки ходили через их охраняемую зону, туда и обратно. А там, если тебя заметят, то первый предупредительный — красными искрами вверх, а потом уже авада без предупреждения. Это ж нарушение границы, считай. Но я раза три ходил и вернулся, ничего. — А если бы не прошел, и тебя убили? — спросил Колин. — Да кто ж его знает, — Тони пожал плечами. — Замяли бы дело, наверное. С союзниками тогда еще не ссорились… Меня один раз даже русский спецслужбист навестил, из Комитета по магии. Спрашивал, не хочу ли я репатриироваться, принять советское гражданство, обещал разные блага. — А ты? — Розье так и впился в него взглядом. Долохов сделал паузу, хмуря брови, будто соображал, как ответить. — А что я... Ну, были у меня такие мысли, когда с русскими разговаривал. Я-то России никогда не видел, родился уже в Лондоне, но все равно — язык родной, все такое... Тут еще комитетский этот на мозги капает — ты же, мол, русский дворянин, твои предки присягу Отечеству давали, все прочее. Почти меня пробил, но я потом подумал, подумал, и говорю: нет, не получится. Ты, говорю, извини, приятель, но пока у вас дядюшка Джо в Кремле, я в Россию ни ногой. Тебе-то понятно, завербовать меня — это лишняя нашивка, премия, то-другое. Ну, сами понимаете, какой шум можно поднять — вот, дескать, как в Советском Союзе хорошо, что бывшие эмигранты обратно просятся. А меня потом на родине в лагерь, да? Он давай юлить: мол, ничего подобного, это все пропаганда, никто у нас никого не сажает, наоборот, все дороги открыты, человек человеку друг, товарищ и брат... Знаю-знаю, говорю, наслышан. Да только стелите-то вы мягко, а спать будет жестко. В общем, говорит он, если передумаешь, знаешь, где меня найти. Я сразу после этого пошел в контрразведку, доложил о контакте, они говорят — ладно, если опять появится, сообщи нам. Но он больше не приходил. Над головой захлопала крыльями очередная сова, и Том, пробормотав: "Извините", прочел письмо и стал писать ответное — что-то насчет каталога редких монет. — А как себя ведут немцы? — спросил я Долохова. — Правду пишут в газетах, что у вас там сильное партизанское движение? — Скажешь тоже, — засмеялся Тони, орудуя ножом и вилкой. — Никаких партизан, никаких терактов, сопротивления, считай, после капитуляции вообще не было. Немцы же страшно законопослушные. Приказ есть приказ, а уж какая власть его отдает — дело десятое. Иногда до смешного доходит. Брали мы Нурменгард — ну знаете, тюрьма такая, где Гриндельвальд держал своих противников. Так это не просто тюрьма, а настоящая крепость. Защитные заклятия такие, что к стенам на милю не подойдешь, и гарнизона троллева гибель. Командование думало, что Нурменгард придется брать штурмом. Уже и планы были разработаны. Мы к высадке на Сицилии, наверное, так не готовились, как к этому штурму! И что вы думаете? Они сами выбросили белый флаг. Вышел комендант, передал ключи, сдал свою палочку — все чин чином. И охрана крепости вся на месте осталась, не разбежалась никуда, хотя в первые дни можно было улизнуть. А они остались помогать тюрьму в порядок приводить. Мы туда еду привезли, бригаду целителей, стали заключенных готовить к отправке домой. Те-то были полные доходяги, а еще куча народу умерла от эпидемии, в камерах покойники лежали рядом с живыми, вонь по этажам стояла — жуть... Так мы охрану разоружили и отправили ямы копать и трупы туда вручную сгружать. Ничего, сгружали... Эйвери смотрел на него с ужасом — наверное, не понимал, как Тони может рассказывать об этом и спокойно поедать бифштекс. А мне думалось, как странно, неуместно звучат такие разговоры здесь — среди цветущих орхидей и порхающих бабочек, на фоне нежной музыки, под плеск воды в водопаде... Казалось невозможным, чтобы где-то в мире существовали разрушенные города и забитые трупами крепости. — ...И ведь главное, — говорил тем временем Тони, — немцам все равно, какой приказ выполнять! Те же надзиратели вчера заключенных под круцио держали и собаками травили, потому что такой приказ был, — а сегодня раздают им еду и чистую одежду, потому что власть сменилась, и распоряжения другие... Их потом судили, коменданта и еще человек двадцать, приговорили к поцелую дементора. А я ведь их всех помню с тех самых пор, когда мы заняли Нурменгард. Они спокойные были, что твои булыжники. Их даже конвоировать не надо было, представляете?! Мы тогда отвели им отдельное здание во дворе, где раньше склад был. Так они с утра построятся возле него в колонну и ждут, пока их проверят и назначат работу на день. Я бы, вот честно, на их месте в первый же удобный момент дал деру. А они то ли не понимали, что с ними будет, то ли вправду у них в крови, что власти противиться нельзя. Может, Гриндельвальд им так мозги промыл, черт его знает... — Послушай, — вмешался Нотт, — а главных пособников-то поймали? — В смысле, приближенных Гриндельвальда? — уточнил Долохов и прищурился, словно припоминая. — Хаухер, Ламберц, фон Зеерле, Офнеринг... Ты про них? Нотт кивнул. Я тоже знал, о ком он говорит. Да и мудрено было не знать — год назад их колдографии мелькали во всех газетах. Я прекрасно помнил эти лица. Одни бычьи, жестокие, со сверлящим взглядом маленьких, глубоко посаженных глаз. Другие серенькие, неприметные. Попадались и интеллигентные, с тонкими чертами — такие лица бывают у художников и музыкантов... Встретишь такого на улице — и не поверишь, что перед тобой один из самых страшных палачей в истории. Всего их было десять человек — ближайшие сторонники Гриндельвальда, его окружение, военные преступники. Когда сам Гриндельвальд был захвачен в плен, его подручным удалось скрыться, смешаться с колоннами маглов-беженцев. Насколько мне было известно, их пока так и не нашли. — Не нашли, — сказал Долохов, словно подтверждая мои мысли. — Хотя искали так, что чуть ли не всю Германию по камушку перевернули. Но они же не дураки там оставаться. Одно время следы вроде бы вели в Голландию — там их тоже искали, и наши, и американцы... Но все закончилось пшиком. Лично я думаю, что они давно сидят где-нибудь в Южной Америке и смеются себе над нами. Нотт кивнул и хотел еще что-то спросить, но тут влез Эйвери. — Тони, ты лучше про девчонок расскажи... Ты же весь континент прошел. Как тебе итальянки? Они правда такие страстные, как говорят? — Да девчонки как девчонки, — засмеялся Тони. — Есть темпераментные, есть так себе, все разные. — А немки? Они с вами правда, ну того-этого... — Эйвери смутился. — Ясное дело, — Тони пожал плечами. — А почему нет? — Ну, все ж таки враги... Долохов посмотрел на него с нескрываемой насмешкой. — Враги... Они к нам сами приходят. Ты пойми, там жрать нечего. Не знаю, как в деревнях, но в Берлине в последние месяцы войны кошек и собак ели. Когда мы взяли город, стало чуть получше — тем немцам, кто зарегистрировался в магической комендатуре, стали выдавать паек, но тоже мизерный, только чтобы с голоду не померли. А волшебникам вдобавок хуже, чем маглам, потому что имущество у них конфисковали, палочки отобрали, а они ведь без палочек ничего не умеют. Ты-то сам смог бы без палочки огонь развести? Вот то-то же... Так что немки выживают за счет солдат. За банку тушенки или плитку шоколада, сам понимаешь… Только ты не думай, что мы их всегда за жратву покупали. И так просто кормили, и для детей сухое молоко добывали, таскали им одежду, уголь... Многие из наших уже семьями в Германии обзавелись. Конечно, это официально запрещено, нам вообще не разрешается с немцами в контакт вступать, разве что по служебной необходимости. Но командование смотрит сквозь пальцы. Все ведь люди, в конце концов… Он отхлебнул вина. — А страшно было в бою людей убивать? Ну, сначала, — очень тихо спросил Розье. — Страшно, — спокойно признался Тони. — Знаешь, как у меня было, когда я впервые человека своими руками на Авалон отправил?.. Сейчас расскажу, только минутку подожди. Он подозвал эльфа-официанта и попросил мороженого. Через мгновение — в "Элизиуме" заказ не задерживали ни на одну лишнюю секунду — перед Тони стояла вазочка с аккуратными белыми шариками, политыми сиропом, украшенными клубникой и веточкой мяты. Откинувшись на спинку стула, он ел мороженое и рассказывал о своем первом трупе. — Это еще в Африке было… Тони внезапно замолчал. Я посмотрел на него, ожидая увидеть на его лице какое-нибудь особое выражение, но он всего лишь сосредоточенно размешивал ложечкой сироп. — Короче, — продолжил он, когда остался доволен результатом, — представьте, что вот есть немецкий волшебный пост в деревеньке на холме. А вся местность вокруг накрыта обнаруживающими заклятиями. Атаковать в лоб — пойдут взрывные, и от тебя рожки да ножки останутся. С воздуха тоже прикрыто... Мы с ними мучились две недели. Потом решили, что ночью часть подразделения на метлах примет воздушный бой для отвлечения внимания, а в это время еще пять человек десантируются под разиллюзионным и уничтожат противника, который на земле. Ну, и я как раз был в этой пятерке. Забросили нас туда... Над головой бой идет, от заклятий небо аж светится, а мы, как черепахи, в землю влипли и ползем по дюйму в минуту. Представляете, да? А возле их штаба стоит часовой под разиллюзионным, но его видно немножко, потому что свет иначе преломляется. И мне надо его снять. Причем снять не авадой, чтобы десант раньше времени не обнаружили и не перебили, а тихо снять, аккуратно, вручную. Так, чтобы он не дернулся и не пискнул... Тони опять умолк, а потом неожиданно вместо продолжения сказал: —М-м, клубника, здорово как... Он принялся выбирать клубнику из мороженого, а Розье поторопил: — Ну, и как ты его? — Шею сломал, — буднично пояснил Тони. — Тогда-то мне казалось, что все путем, что я спокоен, как надгробие. А потом, уже после боя, когда вернулись в наше расположение, оказалось, что я говорить не могу. Ну, вот как будто Silentio на мне — ни звука не могу выдавить. Горло свело, дышать невозможно. Мне ребята налили стакан огневиски, я выпил, посидел, поглядел в одну точку... Потом горло отпустило, и я давай всем про этого парня рассказывать, которого прикончил. Я ведь потом ходил посмотреть. Совсем пацан, худой такой, ну вот как Том. Наверное, только что из Дурмштранга... В общем, как мне потом сказали, я раз двадцать рассказывал, как я ему шейные позвонки ломал. Одними и теми же словами, по кругу. Всех достал, меня заткнуть не могли. Я-то сам этого не помню, мне мерещилось, что я разок выговорился, и все... А меня, как выяснилось, часа два несло. Потом попустило. — И что, каждый раз так? — спросил Нотт. — Нет, — Тони покачал головой. — Потом ты уже об этом не думаешь. А чего думать? Иногда только накрывает, если бой тяжелый был и ты чудом выбрался… А еще случаются совсем глупые истории. У меня так было в Италии. Не помню, возле какого городка, на севере уже, я один раз увидел покойника возле дороги. Немца какого-то, причем вообще магла. Ну, покойник и покойник, что ж я их, не видел, что ли? Но он там, наверное, долго пролежал под солнцем, и его на жаре так раздуло, что он стал весь круглый, прямо мячик в форме, фиолетовый такой... Я еще Фергюсону говорю — смотри, мол, прикольно, как воздушный шарик. Ну, он тоже посмеялся. А мне потом этот тип стал сниться каждую ночь. Да еще черная полоса началась — одно ранение, другое, словно кто-то меня преследует. Я тогда и подумал, что зря, наверное, смеялся. Что тут смешного, я ведь сам мог бы так лежать... Так что один раз вечером взял лепешку и бутылку вина, вышел на улицу, покрошил лепешку на землю, полил вином, и говорю: "Слушай, брат, ты на меня зла не держи, я же не нарочно. Вот тебе хлеб, вот тебе вино, пускай твоя душа идет с миром в Валгаллу, или куда там у вас полагается ". Ну, и все, больше он во сне не приходил, и невезение мое тоже кончилось — наоборот, до конца войны больше ни разу не зацепило. Тони сплюнул через плечо и постучал палочкой по столу. Я оглядел остальных — Нотту было, кажется, не по себе, а Эйвери и вовсе был зеленый. Том все это время молчал и внимательно слушал Тони, опираясь подбородком на руку. Потом подался вперед и тронул Долохова за руку. — Toshka... Он произносил это как "Тошька". Какое странное слово, подумалось мне. На парселтанге, что ли? Но Тони засмеялся и спросил: — А ты откуда знаешь, как меня по-русски называют? — Твоя мама научила. Давай отойдем на минутку, мне надо с тобой поговорить. Долохов поднялся, и они ушли на террасу. — Ф-ф, — сказал Эйвери. — Жуть... И как он так спокойно об этом? Розье посмотрел на него и расхохотался. — Спокойно?! Ты что, не видишь, как его несет? Все равно, что моего отца... Папа про войну особо не говорит, но иной раз его вот так же накроет, и он начинает всякие истории рассказывать. Час, два, три... И тоже на вид спокойный-спокойный, смеется, вроде как забавно все это вспоминать, но я-то вижу, что он не может остановиться, что его прямо трясет. Как будто ему надо что-то из себя выбросить...
*** В зале становилось все больше народу, уже почти все столики были заняты. На сцене в кругу света певица в блестящем длинном платье, которое делало ее похожей на русалку, пела что-то по-итальянски о неразделенной любви. На танцплощадке было не протолкнуться от парочек. Открылась стеклянная дверь, ведущая на террасу, и до нас донесся голос Тони. Судя по интонациям, он был в бешенстве: — Троллева мать, я так и знал! Прямо чуял, что ты влезешь в какие-то темные дела!.. — Но ведь уже влез, — совершенно спокойно отвечал Том. — Уже — понимаешь, Тошка? Так какая разница, почему? А мне нужен твой совет здесь и сейчас. — Объясни мне, ты головой думал, или чем?! — Сам не знаю, чем я думал. Так ты мне поможешь? — Куда я денусь, — Тони сплюнул и выругался. — Ты завтра свободен? — Вполне. — Держи адрес. Аппарируй часа в два дня, тогда и поговорим. — Конечно. И не забудь, ты обещал потренировать меня в боевых заклятьях. У меня давно не было практики, а очень надо... Погоняешь, хорошо? — Погоняю, погоняю... Да я из тебя фарш сделаю! Хоть душу отведу. — Договорились, — весело ответил Том, появляясь из-за дерева с лианами. Рядом с Долоховым он казался тоненьким и хрупким, совсем как младший брат рядом с рассерженным старшим. Судя по лицу Долохова, ему очень хотелось всыпать Тому по первое число "здесь и сейчас", но он, видно, решил отложить это на завтра. Розье взглядом спросил Тома, что случилось, но тот махнул рукой — мол, потом, потом. Мне тоже очень не понравилось упоминание «темных дел», но сейчас спрашивать об этом было бессмысленно. Долохов уселся за стол, опять закурил и сказал: — Ладно, теперь вы рассказывайте, как дела. А то что-то я один мелю языком... Нотт принялся говорить о текущем положении дел в Визенгамоте — Тони слушал его, сделав вежливо-заинтересованное лицо, но видно было, что ему это безразлично. Когда дошла очередь до Колина, тот гордо сказал: "Я учусь", и скороговоркой добавил: "Потом-расскажу-где". Долохов перевел взгляд на меня. — Малыш Рэй, а ты чем занят? Я рассказал про Саймондса и добавил, что он оплатит мне обучение в школе права, так что через пару недель у меня собеседование, а с сентября, если все пройдет нормально, я стану студентом. — Отлично, — сказал Тони. — За это надо выпить, — и подозвал эльфа, чтобы принес еще бутылку. Мысль еще выпить всех обрадовала, и меня бурно поздравляли. Том смотрел как-то странно. Позже, когда Розье ушел в туалет, Том пересел на стул рядом со мной и спросил: — Саймондс точно за тебя заплатит? — Да, конечно, — с энтузиазмом ответил я. — Жаль. То есть, конечно, это замечательно... Просто я сам хотел оплатить тебе учебу, — сказал он, рассеянно оглядывая зал. — Ну да ладно, я найду этим деньгам другое применение. — Спасибо, но так и вправду будет лучше, и... Том, кажется, слушал меня в пол-уха. Когда вернулся Розье, Том сказал, что раз уж мы почти все в сборе, можно обсудить финансовые дела — куда мы будем вкладывать деньги, которые скопились на счету Walpurgis Knights. — Нашел время, — фыркнул Розье. — Кроме тебя, уже все под градусом. Нотт поправил очки и сказал, что лично он только рад это обсудить, но, к сожалению, ничего не понимает в бизнесе. Кажется, речь шла о том, чтобы купить паб? — Да, — сказал Том, постукивая вилкой по скатерти. — Но у меня есть вариант получше. Мы купим это место. Сначала никто не понял, о чем он говорит. — Какое? — переспросил Эйвери, покрутив головой. — "Элизиум", — пояснил Том. — Мы купим "Элизиум". Прошло мгновение, и первым расхохотался Розье — после Касси Малфоя он в нашей компании лучше всех разбирался в ценах. — Том, ну ты даешь! Может, мы его, конечно, и купим, да только после дождичка в четверг... Ты представляешь, сколько он стоит? — Прекрасно представляю. Я уже говорил с владельцем, это один из наших клиентов. Ему срочно нужны деньги для другого бизнеса, так что он готов продать "Элизиум". Просит за него пятнадцать тысяч галлеонов — согласитесь, это очень дешево, и то только потому, что ресторан продается в спешке. Причем из них сразу надо отдать только семь, остальное можно заплатить в рассрочку из прибыли. Из этих семи тысяч, чтобы снизить налоги, официально через банк нужно внести одну, а шесть он хочет наличными. Мне кажется, нас это вполне устроит. Нужно еще, конечно, посмотреть бухгалтерию "Элизиума" и удостовериться, что на нем нет долгов. Но это частности, а в принципе, думаю, это хороший вариант... — Да, — перебил его Розье, — кроме маленькой детали. Ты, наверное, забыл, что у нас нет под рукой семи тысяч галлеонов наличными. Конечно, это мелочь, мы их заработаем прямо завтра... — У нас есть семь тысяч галлеонов, представь себе, — возразил Том, положив на стол вилку. — Точнее, у нас есть примерно тысяча на счету в "Гринготтсе", а лично у меня есть недостающие шесть. Пять тысяч семьсот, если быть точным, но еще триста найти не так сложно. Единственное "но"... Он обвел всех взглядом. — Нужно будет пересмотреть список акционеров. Раз я вношу основную сумму, то хочу получить 75% долей в Walpurgis Knights. Доли остальных, соответственно, станут меньше, но, я думаю, никто не станет возражать... — Да не вопрос, — ошеломленно сказал Розье. Эйвери хлопал глазами, видно, все еще пытаясь сообразить, что происходит. Долохов невозмутимо курил — должно быть, все это его не очень волновало. — Рэй, ты сможешь оформить изменения? — спросил Том. — Постараюсь, — пробормотал я. — Отлично. Тогда я прямо сейчас пойду поговорю с владельцем, если он на месте, а потом давайте это тоже отметим... Том вернулся через полчаса, очень довольный. — Ну вот, все складывается отлично. На следующей неделе Малфой как генеральный директор Walpurgis подпишет меморандум о намерениях и внесет задаток, чтобы получить доступ к бухгалтерской отчетности. Если окажется, что цифры оборота и прибыли не так велики, как утверждает владелец, и сделка сорвется по его вине, задаток нам вернут. А если все будет нормально, к концу июля оформим сделку. Розье, Нотт и Эйвери встретили эту новость аплодисментами. Эльф притащил еще пару бутылок вина и фрукты. Все были уже изрядно навеселе, кроме Тома. И меня. С тех самых пор, как Том сказал о покупке "Элизиума", меня мучила мысль, что здесь есть что-то странное. Но что именно, я никак не мог ухватить. Мысль ускользала, когда я пытался ее поймать, и на всякий случай я решил пить поменьше, благо уже никто не обращал на это внимания. Колин тем временем вертелся на стуле, оглядывая зал. — Надо было все-таки пойти куда-то, где попроще, — сказал он наконец. — Нет, все замечательно, но... Я, если честно, рассчитывал найти какую-нибудь девчонку на ночь. Эйвери расхохотался и пнул его в бок. Колин принялся оправдываться: — Ну, надо же вкусить свободы в последний раз перед свадьбой... А со следующей недели все, ни-ни! Стану добропорядочным семьянином. Законная жена, как полагается... — "Где попроще" ты какую-нибудь заразу подхватишь, — заметил Долохов. — Присмотри лучше здесь кого-нибудь. — Кого?! Тут сплошь приличная публика. Девушки, которые сюда ходят, на такое не согласятся. Самое большее, поболтать и потанцевать... Долохов посмотрел на него насмешливо. — Да что ты говоришь? Прямо-таки нежные благородные дамы не согласятся? На спор, я любую из тех, кто сейчас в зале, уложу к себе в постель. — Спорим, — согласился Колин. — На что? — Не знаю... На ящик огневиски, идет? — По рукам! Эйвери разбил их сцепленные руки ударом ладони. Долохов усмехнулся, глядя на Колина: — Выбирай. Розье придирчиво оглядел зал. — Ну, вон, смотри, возле водопада... Долохов оглянулся. За столиком, на который показывал Розье, под беседкой из переплетенных лиан, усыпанных крупными алыми цветами, сидели две девушки в вечерних платьях. Красивые, насколько я мог разглядеть. У одной темные волосы были уложены в сложную прическу, у другой длинные светлые пряди свободно рассыпались по плечам. Девушки как раз заказали коктейли и оживленно о чем-то разговаривали. — Вроде ничего, — одобрил Тони. — Ты с ними знаком? — нетерпеливо спросил Колин. — Нет. Но сейчас познакомлюсь. Долохов не стал утруждать себя банальными этапами ухаживания — например, послать на тот столик цветы или что-то такое. Он просто поднялся и двинулся через зал, огибая танцующих. — Ну-ну, — скептически сказал Розье. — Пускай попробует. Здесь ему не оккупационная зона... Долохов остановился у столика, за которым сидели девушки. Они поначалу были раздражены, что им мешает какой-то нахал, и не желали с ним разговаривать. Темненькая всем своим видом демонстрировала, что появление Тони неуместно. Но светловолосая, кажется, заинтересовалась. Мы с неослабевающим интересом следили за развитием событий. А Тони тем временем сумел получить разрешение присоединиться к компании и, устроившись за столиком, о чем-то болтал с девушками. Еще минут через пятнадцать даже темненькая оттаяла и стала смеяться его шуткам. Колин весь извелся, ерзая на стуле и обгрызая ногти. По всем признакам ящик огневиски был готов помахать ему ручкой на прощание. Тони повел блондинку танцевать, ловко кружа ее по паркету. Он улыбался и, видимо, говорил ей комплименты. Девушка морщила нос — мол, какая банальщина! — но, тем не менее, слушала внимательно. Розье совсем упал духом и предложил допить вино, отвернувшись от танцплощадки. Мы еще с полчаса посидели, разговаривая о чем придется, как вдруг к нам подошел Долохов. — Может, присоединишься? — спросил он Колина, разыскивая на столе свои сигареты. — Мы сейчас еще потанцуем, а потом они не против поехать выпить ко мне домой. То есть, не домой, а на квартиру моего приятеля. Он сейчас в Германии, но у меня есть ключи. Колин оглянулся на девушек. — А кто они вообще такие? — Одну зовут Лора, а другую — Элис, — сообщил Тони. — Что тебе еще рассказать? Элис разведена, а Лора замужем, но я так понял, у нее нелады с мужем, и она настроена поискать приключений. — Сколько им лет? — Примерно двадцать шесть — двадцать семь, судя по хогвартским знакомым, кого нам удалось вспомнить. — Такие старые? — разочарованно спросил Колин. Тони выразительно постучал себя пальцем по лбу. — Во-первых, это в самый раз. Во-вторых, они по крайней мере умеют все, что надо. А ты бы хотел восемнадцатилетнюю дуреху, которая будет лежать бревно бревном? Розье закашлялся. Он явно был не уверен, что сам умеет "все, что надо". Ему, в отличие от Лоры и Элис, было всего девятнадцать лет, и опыта не сказать, чтоб очень много. — Соображай быстрей, — нетерпеливо сказал Долохов. Колин заколебался. — Иди, иди, — сказал я. — Это же твой мальчишник. Мы тут и без тебя прекрасно проведем время, так что можешь смело нас оставить. Розье вскочил, зачем-то нервно поправил манжеты рубашки, пробормотал: "Ладно, ребята, пока", и устремился вслед за Тони.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 425
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
