Зеленый форум: HP Fanfiction

Щелк. Щелк. Щелк.
На третьем "щелк" скакалка запуталась и обвилась вокруг ног, так что Луна чуть не упала.
Она наклонилась и принялась распутывать веревку. Деревянные ручки скакалки волочились по асфальту. Волосы мешали и лезли в лицо.
Можно было бы вместо дурацкой скакалки погонять камушек по нарисованным мелом "классикам", но с утра это уже надоело. Как и скрипучие старые качели, после которых руки к тому же всегда пахнут железом.
С утра на асфальте заднего двора еще были лужи воды, потому что папа поливал сад. Но сейчас они уже высохли — даже пятен не осталось. Стена дома нагрелась под солнцем и приятно пахла краской; если подойти близко-близко, закрыть глаза и прижаться носом к стене, то можно вообразить, что это раскаленная скала, а ты — путник, изнывающий от жажды в пустыне. А нос от краски станет желтым.
Скакалка, наконец, распуталась.
Щелк. Щелк.
Небо сегодня было чистое-чистое, ни облачка, и синее-синее. В книжках говорят — "бездонное". Значит, ночью будет ясная погода и хорошо видны звезды. Мама обещала взять Луну с собой на крышу наблюдать звезды в телескоп. Они найдут пояс Ориона, и еще Кассиопею, и Юпитер. Юпитер найти тяжело, он совсем низко над горизонтом, его закрывает лес. Зато Венера видна всегда — она появляется на небе самой первой, когда Солнце еще не зашло, и небо светлое-светлое. Мама говорит, это потому, что Венера — выдумщица и любит покрасоваться.
Когда Луна была маленькая, мама рассказывала ей сказки о звездах и планетах. Больше всего Луне нравились спутники Юпитера, и она придумывала себе, как будто это его дети. Они всегда носятся, сломя голову, и кричат, а Юпитер тогда сердится (взрослые говорят — "Значит, он не прав"), и на нем появляется большое красное пятно. Из детей Юпитера самая красивая — Европа, у нее платье изо льда. А самая веселая — Ио, которая катается по небу на велосипеде. Только иногда подъезжает к двери дома и звонко кричит, чтобы ей срочно вынесли стакан чаю и бутерброд, потому что у нее совсем, совсем, совсем нет времени ужинать. Она прямо, как Лунин папа, когда заскакивает домой между репортажем и версткой номера.
Кто-нибудь из сестер и братьев приносит Ио бутерброды. Она прислоняет велосипед к стене дома, а сама садится на крыльцо и быстро ест, даже толком не прожевывая. Потом торопливо пьет чай, с набитым ртом говорит: "Шпашибо", — и опять уносится на своем велосипеде. Далеко-далеко.
Еще у них есть дядя Уран, но он неинтересный, потому что ленивый. Всегда лежит на боку.
Щелк. Щелк.
Скакалка вырвалась из рук и больно хлестнула по ноге. Луна нагнулась, чтобы ее подобрать.
Бам-м!
Асфальт слегка вздрогнул под ногами. Где-то зазвенело стекло.
И стало тихо.

***
Она осторожно разогнулась, откинула со лба волосы и постояла. Еще постояла. Еще постояла.
Потом, почему-то на цыпочках, поднялась на крыльцо и толкнула стеклянную дверь.
В доме было прохладно. И очень тихо.
Луна подошла к двери в лабораторию и осторожно позвала:
— Мама?
Никто не ответил.
Сквозь щель между дверью и притолокой в коридор падал тонкий лучик света.
— Мама?
Маме нельзя мешать, когда она в лаборатории. Туда нельзя входить, потому что это может быть опасно или отвлечет маму от работы. Тогда мама начнет кричать, а вечером загонит Луну спать сразу после ужина. Тогда не будет никаких наблюдений за звездами, а придется вертеться в кровати, зевать, по сто раз поправлять подушку и одеяло и воображать, будто комнатные цветы в темноте превращаются в джунгли.
— Мама!
Когда мама в третий раз не ответила, Луна подумала, что входить все-таки, наверное, нельзя — но, не успев додумать, уже открыла дверь и вошла.
В лаборатории все было, как обычно, только противно воняло паленым, и на полу было полно осколков стекла, которые хрустели под ногами. Прошлым летом Луна наступила на стекло. Сейчас остался только тонкий розовый шрам.
Осколки были не только на полу, но и на столе, и на лабораторной тетради. А рядом со столом лежала на полу мама. Лицом вниз. Будто прилегла отдохнуть.
Луна подбежала и села рядом на корточки. Потрясла маму за плечо, но та не отзывалась. Потом попробовала поднять и усадить. Мама была ужасно тяжелая, но лицо у нее было спокойное-спокойное, и глаза закрыты. Когда Луна убрала руки, мама покачнулась и чуть не упала, но Луна успела подхватить ее и осторожно уложить обратно на пол.
Мамина щека оказалась прямо на осколках, но сил поднимать ее опять и убирать стекло уже не было.
Ноги от сидения на корточках затекли, и Луна встала.
Ей стало вдруг очень холодно, и сильно заболел живот.
— Мама, — сказала она, наклонилась и взяла маму за руку. Рука была сухая и теплая. — Мама, я сейчас быстренько схожу в туалет и вернусь, ладно?
Мама не ответила. Луна осторожно опустила мамину руку на пол и вышла.
Сидя в туалете, она сильно-сильно зажмурилась и не открывала глаз даже потом, когда спускала воду, на ощупь открывала кран и мыла руки. Потом быстро, с закрытыми глазами, пробежала через холл, нашла дверь лаборатории, толкнула ее и только тогда открыла глаза.
Не вышло. Ничего не изменилось.
Ей захотелось повернуться и убежать из дома, куда-нибудь, далеко. Но убегать было нельзя.
Когда прошлым летом Луна с родителями и тетей Мелани ездила на море, то, когда уже все взялись за портключ, оказалось, что кузина Бет забыла свою куклу. Она сказала об этом шепотом, и никто из взрослых не услышал. Бет уже хотела зареветь — ей было всего пять лет, и она ревела постоянно, — и тогда Луна решительно взяла ее за руку и оторвала от портключа. В тот самый момент он сработал. Все исчезли, а они с Бет остались одни в пустом доме и побежали искать куклу. В доме было тихо и пахло пылью. Кукла нашлась за кроватью, и Бет даже не успела опять расплакаться — теперь уже от того, что они были одни, — как аппарировал папа.
Он не ругал Луну, а, наоборот, смеялся.
— Наша Луна вечно витает в облаках, а тут вдруг, на тебе — умеет, оказывается, соображать в критической ситуации, — сказал он вечером тете Мелани, когда та вешала на веревку мокрый купальник.
Луна ела мороженое и сделала вид, что не слышит, но на самом деле все слышала.
Соображать.
В критической ситуации.
Она глубоко выдохнула, потом прошла через лабораторию — под ногой хрупнула колба — и взяла со стола мамину палочку.
Осторожно коснулась палочкой маминого плеча.
Ничего.
Тронула сильнее. Потом ткнула.
Потом сказала:
— Оживи.

***
Она испробовала уже все заклятия, что знала, но ничего не случилось.
Только брызги искр из палочки.
Наша Луна.
Умеет.
В критической ситуации.
У Луны замерзли руки и заболело плечо, и она положила палочку на место.
Хотела еще раз потрогать мамину руку, но не решилась.
— Мама, я пойду напишу папе, да? — спросила она.
Но мама ничего не ответила. Луна решила, что это, наверное, значит "да".
Сова в совятне была недовольна, что ее разбудили, и поначалу Луна испугалась — она еще никогда не отправляла письма сама. Но ждать было нельзя.
Она подступила к сове и протянула руку.
Та щелкнула клювом, но все же дала привязать себе письмо на лапу и даже не очень царапалась.
— Папе отнеси, — сказала Луна.
В письме было написано: "Папа, срочно приходи домой".
Сова ухнула и вылетела в окно.
Луна спрятала замерзшие ладони под мышки, чтобы согреться.
"В критической ситуации".
В доме было очень тихо, только где-то тикали часы.

Теперь уже оставалось только ждать.
Она не стала возвращаться в лабораторию. Постояла у зеркала в холле. Мамины щетки для волос. Мамины шпильки.
Все вокруг было такое знакомое, привычное, обыденное.
Может, если притвориться, что все, как всегда, то...
Она старательно притворилась, что все, как всегда, и вышла во двор. Попрыгала чуть-чуть через скакалку. Попинала камушек по классикам. Покачалась на качелях.
Но ничего не стало, как всегда. Даже скакалка не запутывалась вокруг ног. Только руки теперь пахли железом и еще чем-то непонятным — сухим, как будто песок или опилки.
Небо было уже с одной стороны фиолетовым, а с другой — белесым, как всегда вечером. От качелей протянулись длинные тени, а папа все не шел.
Луна прижалась лицом к стене дома, но стена остыла и ничем не пахла, только неприятно царапала нос.
Она провела по стене ногтем. Ногтю стало больно.
Там, где небо стало фиолетовым, уже горела ярко-ярко Венера. Луна поискала глазами Юпитер, но для него еще было, наверное, слишком рано. Или слишком светло.
Ей захотелось есть, желудок подводило от голода, и она осторожно пробралась на кухню, где уже было ни зги не видать. В темноте вытащила из буфета торт, отрезала кусочек. Вилку не стала искать и ела его прямо руками, стоя у стола.
Торт был сухой и безвкусный.
От двери лаборатории не доносилось ни звука.
Потом Луна вымыла в темноте тарелку и нож и опять вышла во двор.

***
Если бы все было, как обычно, с наступлением сумерек на веранде зажгли бы лампу. Луна умела зажигать лампу, но сейчас не хотелось. Казалось, что если зажечь лампу, это будет, как в сказке — Аладдин вошел в пещеру, и все стало не так раньше. "Раньше" кончилось, и наступило "потом". А в темноте нет "раньше" и "потом". В темноте ничего не случается, и там всегда только "сейчас".
В детстве Луна любила вылезать ночью из-под одеяла и идти в потемках на кухню, чтобы выпить стакан молока. Если не зажигать свечи, то не увидишь стрелок на ходиках и не узнаешь, два часа ночи или уже шесть утра. Темнота плотная и теплая, как вода в озере. Это дни делятся на "вчера", "сегодня" и "завтра", а ночью есть только "всегда".
От дальнего леса потянуло сыростью, и ей стало холодно, но в дом возвращаться за кофтой не хотелось. В траве белело что-то похожее на змею. Это скакалка. Она может потеряться, если бросить ее так. Луна подобрала скакалку и аккуратно сложила ее кольцами. Потом села на крыльцо, сложив руки на коленях, и стала ждать.
Опустив голову, она еще видела в темноте свои сандалики и белые носки, и иногда ей казалось, что они прямо перед лицом, а иногда — что они сами собой встали и ушли далеко-далеко.
Где-то за лесом магловский поезд дал гудок, подъезжая к станции.
Качели на фоне неба казались огромными и совсем черными. А вот классики на асфальте слабо светились, будто их нарисовали не мелом, а звездной пылью.
Она подняла голову, чтобы найти на небе пояс Ориона, и в этот момент от калитки послышался хлопок.
Папа пришел.

Конец