Зеленый форум: HP Fanfiction

Я всегда очень любил дождь, даже если меня не отпускали тогда полетать на метле. Мама считала, что я еще слишком маленький, чтобы летать, а папа все время говорил, что из меня растет будущий игрок в квиддич. Вообще-то не знаю, но я всегда ловил всякие штуки на лету, когда папа их подбрасывал.
Я люблю дождь, потому что можно сидеть с ногами на кресле, и никто тебе и полсловечка не скажет. И еще можно долго смотреть в окно на проезжающие машины. Я как-то сказал папе, что хочу такую же, а папа сказал, что мне нельзя, потому что на таких ездят только маглы. Я сказал: «Ну и что, может быть, я хочу, когда вырасту, стать маглом». Папа только посмеялся. Взрослые всегда смеются над умными вещами.
Если говорить по правде, то я сейчас я даже готов сказать, что не хочу эту магловскую ма-аши-ину, потому что мама с папой опять поругались. Кажется, опять из-за папиной работы. Я вот не понимаю — ну, если они вечно, как дураки, ругаются из-за папиной работы, почему бы папе ее просто не бросить, и тогда мама перестанет на него орать. Мне вот папа никогда не разрешает орать, а маме разрешает. Взрослые вообще очень неправильные люди и вечно все забывают. Папа вот только вчера обещал погулять со мной в Хогсмиде, и не погулял, потому что забыл. Ну и ладно. Я даже не обиделся, лишь бы они помирились.
Когда мама с папой ссорились, папа спал на диване внизу, а мама закрывалась в комнате и курила, если думала, что я не вижу. Я вообще-то всегда об этом знал, просто не говорил папе, потому что папа со мной вообще не говорил. Сейчас мама тоже курила в комнате, а я нюхал противный запах. Последний раз, когда папа уходил спать на диван, он кричал на маму:
— Это ты виновата в том, что у нас ребенок почти сквиб, сука!
Я тогда подошел к маме и спросил, кто такой сквиб и при чем здесь собака женского рода. А мама расплакалась и плакала дольше, чем обычно. Я решил, что никогда ничего не буду спрашивать у взрослых. Они плачут каждый раз, когда ничего не знают. Я, конечно, ее успокоил. Сказал, что обязательно поищу в словаре, и она будет знать, что это такое, только чтобы больше не плакала. Папа говорит, что девчонкам можно плакать, но мама уже не похожа на девчонку. Потому что когда я ей сунул жука в волосы, она не плакала, а обычные девчонки точно бы разревелись, как дуры.
А сейчас я должен, как дурак, сидеть в своей комнате, в которой обои, как у пятилетних — с облачками и маленькими мальчиками на метлах. Рисовать вообще не хотелось, и даже гулять не очень, поэтому я просто рассматривал комнату. Эльфы опять в ней прибрались — ну, я же просил! Почему в этом доме меня никто не слушается?! Папа ведь сам говорил, что мужчина — хозяин в доме, а у нас эльфы как будто хозяева в доме. Они куда-то спрятали мою коллекцию вредноскопов и наверняка нашли заначку летучего пороха. Вообще, у меня комната совсем как у маленького. Мама даже мою старую кроватку не убрала, хотя я уже большой, и у меня ноги пролезают через решетки. Мама, наверное, все еще надеется меня туда засунуть.
Я смотрел в окно на машины. У них такие классные глаза, и они смотрят всегда прямо и редко моргают. А еще утром к нам приезжает такое огромное чудовище, которое питается мусором, и у него такая здоровая пасть. В всегда пытаюсь не спать, когда оно приезжает. Папа говорит, что это не чудовище, а тоже машина, но, по-моему, он и сам не знает.
Хлопнула дверь. Значит, мама уже докурила и пошла вниз, чтобы продолжить кричать на папу. Они иногда устраивают такие перерывы, чтобы снова пойти поругаться. Может, им это нравится? Ну, а я-то тогда почему должен вечно сидеть в комнате? Это нечестно.
Хлопнула входная дверь. А вот это уже интересно. Мама с папой не любят гостей, потому что у нас бардак, особенно в моей комнате. А все гости почему-то хотят посмотреть на мою комнату, даже если я этого не хочу, но меня никто не спрашивает. Обычно, чтобы можно было привести гостей, эльфы должны работать целый день. И если будет хоть где-нибудь хоть пылинка, мама очень расстроится и потом будет плакать.
Папа стал повышать голос, и вот это уже было интересно. Папа обычно не орал на гостей — только на собак, эльфов и маму.
Мне стало так любопытно, совсем невтерпеж. Можно будет подслушать потихонечку, а если меня увидят, сказать, что я просто пописать пошел. Я вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Спайк весело гавкнул и завилял хвостом. Вот блин. Я шикнул на него и велел не крутиться под ногами. Спайк дурак, но все равно все понял. Я на цыпочках подошел к лестнице и сел на ковер, спрятавшись между решетками. Если сидеть тихо, меня никто не увидит.
В гостиной толпились какие-то люди в мокрых черных мантиях. Вообще-то странно, потому что обычно гости их сразу снимают и разваливаются на диване, как у себя дома. И еще родители постоянно зовут меня, чтобы гости посмотрели, какой я хороший мальчик и уже почти умею колдовать. Колдовать я вообще-то не умею, но маме обязательно нужно говорить, что умею. И еще мама почему-то очень радуется, когда я что-нибудь разбиваю, хоть весь день что-нибудь разбивай. Она начинает плакать и обнимать меня.
Так вот, гости стояли в гостиной. Как стадо козлов – сказал бы папа. Папа с мамой тоже стояли, а эльфов не было, потому что мама их почему-то не позвала. Это, наверное, такие гости, которые куда-нибудь спешат, и поэтому им совсем некогда садиться. Вообще-то так многие говорят, но большинство из них врет.
Я не слышал, о чем они говорили. Вот это подстава. Ужасно просто. Слышал только:
— Не трогайте ребенка.
Кто тут еще ребенок?! Наверное, это она не про меня, потому я вообще-то уже давно не ребенок, если кто не знает.
— Тихо! — сказал папа таким страшным голосом, что все сразу замолчали. А еще он поднял руку, как будто хотел что-то потрогать. Но он повернулся к лестнице.
— Кайл?
Ну, вот. Спалился. Я встал и сказал:
— Папа, я просто в туалет. Здравствуйте.
Гости переглянулись, кто-то со мной поздоровался, кто-то нет. Вот. А папа говорил, что всегда надо здороваться.
Мама сказала:
— Вы разрешите?..
Они так долго молчали, как будто она сложный вопрос задала. Интересно, а почему она спрашивает у них разрешения, как будто они тут главные? Короче, мне они сразу не понравились. Но ей кто-то разрешил, и она поднялась ко мне, совсем забыв, что я хотел в туалет. Я и сам об этом забыл. Потому что мама была вся в слезах и у нее губы дрожали. Когда она в слезах — это еще ничего, но губы у нее обычно дрожат, либо когда ей холодно, либо когда ей вообще сильно плохо.
Мама так вцепилась в мое плечо, как будто хотела оторвать мне руку. Пихнула меня в комнату, закрыла за нами дверь и присела передо мной на корточки. У нее нос разбух так смешно.
— Кайл, послушай меня, послушай меня очень внимательно, ладно, солнышко?
Фу-у-у, ну, сколько можно было просить…
— Ты меня слушаешь?
Дурацкие вопросы.
— Мама, а что это за гости?
— Это?.. Да просто… Просто, — она отвечала так, как будто я ее спросил, сколько будет семью восемь. — Кайл, ты сейчас подождешь тут минут…минуты три, ладно? Да, три. Ты знаешь, когда будет три минуты?
— Когда большая стрелка шагнет три раза.
Заколебали меня такие вопросы.
— Правильно. Умничка моя, — сказала она и снова разрыдалась. Ну, что я опять не так сказал? Я погладил ее по волосам, и она быстро подняла голову.
— А потом пойдешь — тихонечко-тихонечко, как ты умеешь, и спрячешься внизу, в подвальчике. Вот ключ.
Она отцепила от пояса связку ключей и сунула мне один.
— А еще возьми палочку.
Палочку?! Обалдеть. Мне же ее никогда не давали. Ну, то есть давали, но только в присутствии взрослых. Мне стало страшно. А мама быстро-быстро сунула ее мне под рубашку.
— Мам, да ладно, не надо мне твоей палочки.
— Надо-надо. Слушай меня. Вот пойдешь и спрячешься в этом подвальчике. А если вдруг кто-нибудь войдет…
— Мам, это типа мы все играем в прятки?
— Да. Да, точно. Мы типа все играем в прятки. Мы с папой тоже будем прятаться. Ты только ничего не бойся.
А чего мне бояться-то… Как будто я в прятки не играл ни разу. Вот еще выдумала.
— А эти дяденьки будут тебя искать, понял? Только они играют нечестно, и они не считают до десяти, как надо.
— Они правил не знают, да?
— Да, совсем не знают. Но их уже поздно переучивать. Ты спрячешься, а если вдруг кто-нибудь войдет и тебя найдет, направишь на него палочку и скажешь «Ава…». Повторяй за мной! «Авада Кедавра…».
Я вылупился на нее.
— Мам, ты что?! Нельзя такие слова говорить. Я ж не дурак, я знаю.
— Можно, Кайл, сегодня такой праздник, когда можно такие слова произносить.
— А-а…
— Повторяй: «Авада…».
— Авада.
— «Кеда…».
— Можно?
Мама обернулась. На пороге стоял какой-то здоровенный дядька с мордой кирпичом, как сказал бы папа. Я вот теперь понял, что такое морда кирпичом, и даже хотел поделиться своим открытием с мамой, но она вдруг встала.
— Там всё?
— Всё, — кивнул он.
Что — всё? Папа уже спрятался? Какие-то дурацкие правила… Может, еще можно их научить? Но мама толкнула его очень невежливо и сказала мне:
— Сиди тут.
А потом они с дядькой спустились. Нифига не понимаю вообще. Сначала говорят прятаться, потом сидеть. Ладно, наверное, надо прятаться. Я стал смотреть за большой стрелкой на часах.
Внизу вдруг что-то зашумело, кто-то закричал — как раз когда стрелка сделала последний шажок. Мне очень-очень хотелось пойти вниз и посмотреть, но мама сказала, надо прятаться. Ну, вроде как надо так надо. Я решил перехитрить их и сказал эльфу:
— Если спросят, где я, скажи, что я ушел из дома.
А сам побежал по запасной лестнице, которая вела в подвал. Один раз даже споткнулся, но почти не ударился. А папа говорил, что я так когда-нибудь расшибу себе нос или сломаю шею. Отсюда ничего не слышно, что творится наверху. Темно, ключом никак не попасть. Но я потом все равно попал и вошел в подвал, закрыв за собой дверь изнутри. Они ее подергают, подумают, что заперто, и решат, что тут никого нет.
А мне вдруг так понравилась эта игра. Обожаю прятки. Но с папой и мамой играть не прикольно, потому что папа никогда не прячется, а просто садится в кабинете, а потом говорил, что он спрятался. А мама искать не умеет, так что я сижу на одном месте долго-долго. Иногда целый час, наверное.
Но теперь все гораздо интереснее, потому что дядек много, и они все ищут, потому что папу они уже нашли — он, наверное, опять в кабинете спрятался, а маму тоже скоро найдут, потому что она всегда прячется за шторой. Мне так нравилась эта игра, что хотелось прыгать и визжать, как маленькому. Наконец-то интересно. Я вытащил палочку из-под рубашки и рассмотрел, даже помахал, но ничего не случилось. Никогда ничего не случалось.
Я залез в сундук, лег прямо поверх каких-то старых тряпок. Можно было их вытащить и накрыть себя, но тогда лежать будет жестко, и в нос будет лезть пыль. Долго еще? А вдруг они прямо сейчас зайдут?
Но никто не заходил. Мне уже скучно стало, когда дверь подергали. А потом был тако-о-ой взрыв, у меня даже уши заложило — вот это круто! Они как настоящие Пожиратели! Но у Пожирателей белые маски, я знаю, а на этих никаких масок не было. Надо будет потом, когда закончим играть в прятки, поиграть в Пожирателей и Авроров. Только чур я буду аврором, а то играть не буду.

— Мы и так уже на пять минут от графика отстали, ищите живее!
— Эльф сказал, что он вообще из дома смылся.
— Да куда бы он смылся, хотел бы я знать?! Совсем башка уже не того? Блядь, ребят, давайте побыстрее, иначе нам и от Лорда пиздец будет, и наряд с минуты на минуту…
— Такой умный, сам и ищи!
— Красотка, ты бы лучше пошла, посидела наверху, а…
— Сама решу, не указывай мне!
— Ребят, мы не спешим, да? Азкабан-то по нас стосковался.
— Да ищем мы!
— Уроды, живее давайте!
— У нас еще в запасе минут десять, хватит языками трепать!
Они стали переворачивать всякое старое барахло, которое было в подвале. Интересно, какой такой Лорд?.. Они что, не знают, что его нельзя так называть? И еще что такие слова говорить нельзя, а то придется рот с мылом мыть?
А потом один взял и распахнул мой ящик. Но я не растерялся, ткнул в него маминой палочкой и что было мочи завопил: «Авада Кедавра! Авада Кедавра!». Только потом не выдержал, и начал смеяться так, что даже заплакал. Он меня начал вытаскивать, мне стало щекотно, и я стал хохотать еще сильнее. А он меня все держал, даже когда я начал дрыгать ногами.
— Да уймись ты! — рявкнули на меня. Я замолчал и стал их рассматривать. Такие интересные. Все такие серьезные.
— Дяденька, отпустите меня.
Он медленно опустил меня на пол. На меня все смотрели. А, да, мама же говорила, что они правил не знают.
— Вы маму с папой нашли?
Вперед выступила такая красивая тетенька, только очень грустная, как будто мы тут не в прятки играем, а не знаю, что…
— Нашли, — тихо и хрипло сказала она и зачем-то еще раз добавила: — Да, нашли.
— Ну вот, — сказал я. — Теперь вы прячетесь, а мы с мамой и папой вас ищем, поняли?
Они переглянулись. Что, дураки, что ли, совсем? Дяденька, который меня вытаскивал и у которого еще морда кирпичом, подошел к красивой тетеньке и сказал:
— Красотка, посиди тут, я сам, договорились?
Она поглядела на него, как будто ничего вообще не слышала и сейчас попросит повторить.
— Договорились, — так же тихо сказала она. Что, мы теперь играем в такую игру, где нельзя кричать?
Дяденька взял меня за руку и повел наверх.
— Ребят, давайте отсюда, я сам.
Какой-то другой дядька плюнул на пол. А мне мама не разрешает плеваться… Ну, все же взрослые плюются! Я ей скажу.
— Руди, мы отсюда вместе уйдем. Давай живее.
Мы с ним стали подниматься по лестнице, а он играл в молчанку. А потом он вперед меня забежал, дверь прикрыл в гостиную, и мы пошли на кухню. Что, уже есть, что ли, пора? Я посмотрел на часы. Маленькая стрелка была уже на одиннадцати. Как здорово! Я в это время обычно сплю, а сейчас могу не спать!
— Как хорошо, что вы пришли, — сказал я дядьке. — Меня в одиннадцать спать укладывают, как маленького, а когда вы тут, можно не ложиться. А можно до самого утра не ложиться?
У него рука была противная и потная, но выдергивать руку некрасиво, так что я терпел.
— Можно, — сказал он, сел на стул и усадил меня на колени. Ладно, пусть сажает, лишь бы можно было до утра не спать и показать папе это чудовище, которое ест мусор.
— Хочешь торта? — спросил он.
— Не-а, лучше давайте пойдем поиграем еще во что-нибудь. Давайте в долеталки? На метлах? У вас есть метла?
— Нет, — сказал он виновато. — У нас метел нет. Давай во что-нибудь другое.
— Ладно, а во что? А вам не надо еще уходить?
— Нет, еще не надо.
— А вы будете к нам почаще приходить? Мама сказала, сегодня праздник, когда можно говорить «Авада Кедавра». А она мне один раз даже по губам дала, когда я это просто так сказал. А сегодня правда такой праздник?
— Правда.
— А-а, ну ладно. На праздник обычно подарки дарят, а вы мне что-нибудь подарите?
— А что ты хочешь?
— Я хочу новую собаку. У нас вообще-то есть одна, но я еще хочу, вы мне подарите?
— Подарю.
Какой-то он скучный… Я стал слезать с его колен, но он не отпустил. Ладно, это невежливо.
— А вы торта не хотите?
— Нет, спасибо.
— Вас тошнит?
Я это спросил, потому что мама всегда говорит, что ее тошнит, если я предлагаю ей торт. Это, наверное, потому, что у меня должен был появиться еще один братик. А, может, и нет…
— А вы тоже беременный, поэтому торта не хотите?
Он мне не ответил.
— Слушайте, ну, раз мы тут сидим, давайте в это снова поиграем.
— Во что?
— Ну, будем кричать «Авада Кедавра», раз сегодня такой праздник. Давайте я начну!
— Давай.
Я ткнул в него палочкой и сказал «Авада Кедавра», а потом снова засмеялся, потому что, по-моему, было очень смешно.
— Теперь ваша очередь, теперь вы тыкайте в меня и говорите так — вы тогда тоже увидите, как это смешно. Нет, подождите, я лягу лицом в торт, это будет смешнее.
Он послушно ткнул в меня своей палочкой.

Белла сидела на крыльце и курила.
— Чего так долго? — спросила она меня, как только я к ним спустился. — Ты с ним что, разговаривал?
Я не ответил. Пошло бы оно все к ебаной матери, устал я. Дождаться наряда, чтобы убили при стычке. Такого мы себе позволить не можем – не убьют же всё равно.
Я посмотрел на Беллу и взял себя в руки. Не время сейчас расклеиваться, потом, все потом — и нажрусь, и отдохну. Сейчас нужно Красотку домой доставить.
Трэверс насвистывал себе под нос какую-то песенку, потом повернулся ко мне. Вилли, любитель пошлых анекдотов и некачественного пойла, сейчас выглядел, как обычно в своем рабочем состоянии — раскрепощенно, уверенно, весело, как будто мы собрались на пьянку. Мы уже привыкли, что на работе каждый из нас ведет себя не совсем нормально — не так, как в обычной жизни. Кто-то, как Белла, совершенно отключался от действительности, кто-то мог начать рыдать прямо посреди операции, не отвлекаясь от дела, — и все знали, что это нормально. Ивэн, например, вообще не замечал нас, иногда даже имен вспомнить не мог, поэтому предпочитал работать один. Вилли всегда на операциях вел себя, как воспитатель детского сада — и плевать, ликвидация это или банальная кража.
Если он начал насвистывать, значит, ему совсем плохо. Ладно, всем сейчас так.
Нас было немного. Наверное, если бы с нами пошел Тони, мы бы справились быстрее. А так все строго по уставу — двое из боевой группы, один легилимент и я из разведотдела.
Впрочем, я там был только для того, чтобы забрать документы, но Трэверс занимался взрослыми, а переложить это на Ивэна или Беллу… Черт с ним. Мы встали. Белла аккуратно прикрыла дверь, как будто выходила из собственного дома. В окне гостиной все еще горел свет.
Зима нынче была суетная, снег то и дело сменялся дождем. Но сейчас под ногами был только снег. Нам нужно было отойти совсем недалеко, чтобы можно было аппарировать.
Трэверс палочкой убирал за нами следы на снегу.
Мы шли нарочито медленно, под насвистывание Трэверса. Сигарета дотлевала в Беллиных пальцах. Она затушила ее об снег и сунула окурок в карман мантии.
Трэверс остановился, прислушался к ветру, прищурился.
— Все, аппарируем. За руки во-о-озьмись! — весело скомандовал он, как гриффиндорцам-первокурсникам. — Белла, держись за мужа крепче, а то он отвалится по дороге! И-и — полетели!
«Храни Мерлин», — успел сказать я вместо обычного «легкой дороги» перед аппарацией.