Отправлено: 29.04.06 09:58. Заголовок: "Между прошлым и будущим..." G, general, мини, Сириус Блэк, автор Black Tiger
Автор: Black Tiger http://black__tiger.livejournal.com/ Название: «Между прошлым и будущим…» Жанр: дженерал Рейтинг: G Дисклеймер: все права - Дж.К. Роулинг Пейринг: Сириус Блэк Саммари: «как молоды мы были…»
Спроси меня кто, что я в нем нашел, сразу бы я не ответил. В одиннадцать лет такое не формулируется. Только чувствуется. А сейчас, пожалуй, смогу. Во-первых: он был лучше меня, и это – не обсуждается. Во-вторых: он был живым воплощением света. И свободы. Того, чего мне недоставало дома. И «недоставало» - это еще мягко сказано. Я задыхался от нехватки основных жизненных субстанций, еще не зная их ни в лицо, ни по имени, а он – едва я увидел его – он стал для меня чем-то вроде глотка спасительного зелья. Вроде ставней, распахнутых в свежее утро, солнечное и ветреное. Свет и свобода. Даже сейчас я не знаю, что из этого было для меня важнее. Когда его не стало – свет погас и двери захлопнулись. Все остальное оказалось безразлично. В том числе и то, где именно я остался без света и за запертыми дверьми… Практически я обязан ему жизнью. Всем, что в ней было. Я не отдам из нее ни дня – в том числе, из тех двенадцати лет. После моего побега Ремус признался, что тогда усомнился во мне и потом расплачивался за это. «Ну, положим, – перебил я его, - расплачивался не ты, а я. – И добавил: - Но, пожалуй, предложи мне кто поменяться с тобой – я бы на это не клюнул». …А вот спроси меня кто, что он нашел во мне – на это я не отвечу и сейчас.
В свое время в обоих своих обличьях – и собачьем, и человеческом – я обегал и облазил едва ли не весь Хогвартс – как изнутри, так и снаружи. Грот на пути к вершине горы, у подножия которой разлегся Хогсмид, – тоже оттуда, из нашей юности. Грот большой, в нем даже Клювокрыл чувствует себя настолько комфортно, насколько это возможно для него – крылатого – на земле. Мы наткнулись на расщелину, ведущую в недра горы, рыская по окрестностям. Насколько я знаю, она неизвестна даже местным. Никому, кроме нас. …Нет, но каков директор? Он, посоветовавший мне ее в качестве временного и самого безопасного укрытия… Хотел бы я поглядеть на студента Хогвартса Альбуса Дамблдора! Ха! Он и взрослый не лучше: выраженный авантюрист со скрытыми садистскими наклонностями. Впрочем, мы оба не предвидели того, что тут – в двух шагах от нашей школы – меня догонят воспоминания о моем лучшем друге.
Он был обречен стать ловцом в школьной команде: в этой роли воплотилась его внутренняя сущность. Все, чего он хотел, шло – нет, падало! – прямо ему в руки. Как золотой мячик с крылышками. Как Лили Эванс на седьмом курсе. Многие – даже среди друзей – ему завидовали. Я – нет. Я не испытывал зависти; только радость – оттого что у него так легко все получается. Я сам был таким. То есть я был бы таким – в Слизерине. Где принадлежность к семье обернулась бы не клеймом, а паролем. Там я стал бы первым – прими я предначертанное мне, то, от чего я отказался. А здесь первым был другой – и я согласился с этим. Согласился легко, потому что на деле мы были равны. Во всем, кроме знака. Мы и внешне были похожи. Еще в поезде, когда он ввалился в мое купе и сел, мне померещилось, что напротив меня поставили зеркало: темноволосый, взлохмаченный (я таким бываю со сна), только глаза поярче: карие, а не серые. И в очках. «Джеймс Поттер», – представился он. Я назвал себя автоматически: «Сириус Блэк», – потому что его имя щелкнуло и высветило в памяти фамильный гобелен. Я хихикнул: «Ты знаешь, что ты – мой двоюродный дядюшка?» Это его обескуражило. Я его понимал: в одиннадцать лет мало кто способен представить себе, что приходится дядей своему ровеснику. Собственно, то, что я – его племянник, меня тоже не вдохновляло. «В Слизерин?» – агрессивно поинтересовался он. У меня вырвалось: «Не знаю», – все так же, на автомате, ибо я размышлял о прихотливых узорах судьбы. Это его обезоружило. На мгновение. Но он моментально собрался, и я сразу понял, чем он вооружен. Знанием, которое, как известно – сила. Он не сомневался в том, куда хочет попасть, и с воодушевлением принялся излагать свои аргументы. Дальше говорил в основном он – отвлекаясь только на шоколад. Я, подробно осведомленный только о Слизерине, внимал. Еще до прибытия в Хогвартс он признался, что зашел ко мне, потому что ему показалось, будто он раздвоился. Позже нас не раз спрашивали, не родственники ли мы. Ну да, в действительности так и было. Его мама приходилась двоюродной сестрой моей бабушке. Но родись мы близнецами – и тогда не могли бы стать ближе друг другу. И вовсе не потому, что были одинаковыми во всем. Мы были иллюстрацией к тезису о притягивающихся отрицательных зарядах. Взаимное притяжение обеспечивалось разницей потенциалов. Он был распахнут настежь, а я замкнут; но он читал меня, не запинаясь, как «Историю Хогвартса», и я позволял ему это, потому что он так же открывался для меня. А еще он был очень цельным. Меня раздирали противоречия, а он всегда точно знал, что ему нужно. И еще точнее – что не нужно. Как воплощение света – он ненавидел тьму. Не переносил. Физиологически. Может быть, поэтому он никогда не называл меня по фамилии.
Может быть. Я не спрашивал. Но я знал, что принадлежность к семейству Блэк бросала тень на студента Гриффиндора. Я всегда помнил, что я – Блэк. А он не то чтобы заставлял меня забыть об этом… Он не придавал этому значения. Для него главным была моя принадлежность не к семейству – а к Гриффиндору.
Гриффиндор для Джеймса… Почти собственность. Где он еще мог оказаться? Где угодно? – Да нигде более! Его диагноз не осложнялся ни семейной традицией, ни примерами для подражания. И не отягчался сомнениями. Он был – убежденный гриффиндорец. Во всем. Его жизнь определяли отвага, благородство, честь. Гриффиндор для меня… Исполнение желаний. Неосознанных. И тех самых, о которых принято предостерегать: поосторожнее, ибо они могут и сбыться. Мое сбывшееся желание привело меня на враждебный факультет. «Свой среди чужих, чужой среди своих» – как-то так, кажется? Перед школой я чувствовал себя потерянным – как никогда до и никогда после. Меня не привлекал «семейный» Слизерин, я не считал себя достаточно умным для Рейвенкло и в нужной мере нетребовательным для Хаффлпаффа. Что оставалось? Вердикт Шляпы выглядел единственно возможным – и более чем лестным: она сочла меня достойным факультета, девизом которого были отвага, благородство, честь. Но я не сказал бы, что стол, к которому я, как в тумане, шел мимо ошарашенных приговором слизеринцев, мимо изумленно расширенных глаз Нарциссы Блэк, взорвался аплодисментами. Только получив смутно желаемое, я начал осознавать, что именно получил… Я и сейчас не припомню случая, чтобы кто-то из противоположного стана оказался на факультете своих врагов. Они знали о Блэках достаточно (для создания репутации хватило бы одной Беллы), чтобы встретить меня редкими – ради приличия – хлопками, тут же сменившимися настороженным молчанием. Реакция на хорька, забравшегося в курятник. Только вот я ощущал себя под пристальными, оценивающими взорами отнюдь не хорьком. Однако и не цыпленком! Скорей уж – молодым петушком… Я провел за своим новым столом несколько не слишком приятных минут – пока к нам не присоединился новичок по фамилии Поттер. Тот, который еще в поезде выяснил, что я – Блэк, но и не подумал меня испугаться. Если он и был в чем-то ущербным, то только в этом: чувство страха было ему не знакомо, в чем мы не раз убеждались впоследствии. И еще он обладал даром видеть главное, не увязая в деталях и не путаясь в полутонах. Никакие перешептывания и выразительные взгляды на меня и на слизеринский стол ему не помешали. Он плюхнулся на скамью рядом со мной – взъерошенный, улыбка от уха до уха… и стиснул мою ладонь. В течение следующих семи лет мне предстояло завоевывать Гриффиндор. Я справился с этим досрочно. Благодаря Джеймсу Поттеру. Для него все было предельно ясно. Все случается так, как надо. И если отпрыск древнейшего и благороднейшего семейства угодил в Гриффиндор – значит, так было необходимо. Я думал – что одному из нас. Оказалось, что, по меньшей мере – двоим. Объединенным на ближайшие семь лет отвагой, благородством и честью.
Эти гриффиндорские качества… проявлялись в нас как-то странно. Отвага – стала причиной многих наших отчаянных выходок. «Безумству храбрых поем мы песню!..» Может, где-то и поют, а нам за это дело в основном читали нотации. И оставляли после уроков. А честь и благородство спотыкались на Слизерине. Точнее, на слизеринцах. На одном из них. Он казался воплощением Слизерина: урод, кретин, неряха, завистник, шпион… Гриффиндорское благородство запиналось за него с завидным постоянством. Может быть, мы не терпели его еще и за это. А может быть – именно за это. Какое уж тут благородство: кодлой – на одного!
Странное, мягко говоря, пополнение было в семидесятом году у факультета Гриффиндор. Мало им было меня, выходца из «слизеринской» семейки. Но, что, казалось бы, делать в Гриффиндоре вежливым тихоням? Одного из этих двух мы выбрали сами, другой – сам выбрал нас. Благоразумненький, скромненький и осторожненький (Джеймс говорил прямо: трусоватый), восхищавшийся нами мальчик постоянно находился рядом, так что его вскоре стали считать одним из нас. Джеймс не возражал – откровенное поклонение Питера ему даже нравилось. Меня, случалось, он раздражал, но я не видел в этом ничего страшного. Ремус, в отличие от Питера, не навязывался. Но он заинтересовал нас. Причем заинтересовал необыкновенно. Он ни в чем не был похож на других. Поношенная мантия, бледность и такой вид, будто он извиняется за свое существование, странно сочетались в нем с обостренным чувством собственного достоинства. Он держался особняком – в то время как я отдал бы за него весь Слизерин с Люциусом Малфоем впридачу. А ведь он был совсем не аристократ – я чуял такие вещи. И еще я чуял в нем силу. Не такую, как в Джеймсе. В чем-то родственную моей. Надтреснутую. С изъяном, который мог бы почувствовать только тот, кто несовершенен сам.
Теперь я думаю, что он заслуживал Гриффиндора больше всех нас – тихий, спокойный подросток с карими глазами, отливающими редкой «звериной» желтизной. Только благодаря накрепко вбитым с детства манерам я не пытался заглянуть в эти глаза, чтобы убедиться, что зрачки в них – не вертикальные, а обыкновенные, человеческие. Нет, тогда я еще ни о чем не подозревал. И Джеймс – тоже.
Я уже говорил, что Джеймс ненавидел тьму? Он отталкивал ее от себя. Я – был запятнан ею. А Ремус – носил ее в себе. Он был совестью нашей компании – совестью, которая, как шутил он сам, просыпалась не слишком часто. В отличие от его зверя…
Волка мы вычислили одновременно. И независимо друг от друга. Тема не обсуждалась, но накануне полнолуния мы переглянулись, и я понял: он тоже знает. Иначе бы я смолчал. Я побаивался за Ремуса. Тьма – в любых проявлениях – не встречала в Джеймсе сочувствия. Он не признавал компромиссов и мог быть жестоким. В ночь полнолуния мы не обменялись ни словом, хотя я не спал, и Джеймс, по-моему, тоже. Он заговорил, когда уже совсем рассвело: «ОН может быть только в больничном крыле». – «А нас к нему пустят?» – «А мы спросим?» – «А Помфри?» – «А во время завтрака». «А завтрак?» - пискнул Питер разочарованно. «К Мерлину завтрак!» - «Нет. Пусть он идет. Он нас прикроет». Час спустя мы уже были в больничном крыле – и Ремус тоже был там, в постели, измученный и бледный. И перевязанный. Нет, я понимал, что начинающему волшебнику ничего не стоит навестить больную мать, за ночь обернувшись туда и обратно; особенно в сопровождении взрослого, врача или декана… Но почему от матери нужно возвращаться, точно с поля битвы? Окровавленные повязки не оставляли сомнений. Боюсь, что я смотрел на друга с привычной жалостью. А вот Джеймс – с непривычным уважением. Ремус, увидев нас в дверях, тоже все понял. Сразу. И побледнел еще больше. А Джеймс сел возле постели и велел без околичностей: - Рассказывай. Все как есть. …Надо ли говорить, что рассказ заканчивался совершенно идиотскими уверениями в том, что если мы теперь не захотим с ним дружить, он все поймет? Джеймс отмел эти его инсинуации, не задумавшись, и вынес вердикт: - Ты же не виноват. Если честно… зная его, я не ожидал от него – такого.
Скоро мы обнаружили, что Ремус интересует не только нас. Слизеринец выследил-таки его накануне превращения. С медичкой. Проводил их до самой Гремучей Ивы. До тайны ему оставался только шаг – и я помог ему его сделать. Но я же не толкал его в зубы к оборотню! Я только сказал, как открыть доступ к тоннелю, а уж лезть в тоннель или не лезть – это был целиком и полностью его выбор. Нормальный человек бы не полез… Но Снейп уже тогда не был нормальным, а об этом я не подумал. Вообще-то я не подумал тогда о многом. И о том, что тайна Ремуса и его учеба в Хогвартсе окажутся под угрозой. И о том, что Джеймс, рискуя жизнью, бросится за слизеринцем. И уж конечно, о том, что после всего Джеймс будет орать на меня – так, что даже директор не сможет прибавить к его оценке ничего существенного. Но я ни минуты не думал и о том, что моя выходка обойдется без взыскания – все из-за той же тайны; отвечать я был готов по полной программе…
Сейчас мне кажется, что и Визжащая Хижина, и Гремучая Ива были созданы не столько для Ремуса, сколько для нас с Джеймсом. Разве нельзя было устроить Люпина с комфортом где-нибудь в замке? Стены Хогвартса, его подземелья скрывали много тайн – что им один лишний оборотень! Да будь он в школе – мы бы возможно, даже не знали, где именно. А так – мы каждое полнолуние провожали Ремуса взглядами из окна с видом на Гремучую Иву… с мыслями о том, что бессильны хоть чем-нибудь помочь другу. Эти мысли жгли, и рвали, и скручивали нас изнутри. И подстегивали нашу изобретательность. В любом случае, в человеческом виде приближаться к нему во время трансформации было слишком опасно. …А если – не в человеческом? В то время мы уже проходили анимагов. Потом, когда мы это освоили… Мы не задумывались ни о чем таком – а нам бы следовало благодарить Мерлина за то, что Дамблдору не пришло в голову устроить Люпина в Хогвартсе. Интересно, смогли бы мы подобраться к нему в анимагическом виде – в школе? Для Питера – в облике крысы – не вопрос. Для меня тоже – в прошлом году я убедился в этом лично. Но особенно пикантно, полагаю, в замке смотрелся бы Джеймс. С рогами и копытами. Лось в Хогвартсе! В смысле, конечно, олень. Благородный гриффиндорский олень…
Он всегда играл первую скрипку. Он играл, а я… нет, я не дирижировал (не мое это дело), не критиковал (тем более не мое!), не аплодировал (а Питер на что?). Я наблюдал – когда не играл с ним в паре, конечно; я смотрел – и… не видел. Как можно было проворонить – очевидное? Даже не заподозрить! Питер – крыса, крыса, КРЫСА!!! Крыса – с самого начала! Ладно – Джеймс, с воплощенной в его анимагическом облике красотой и силой… и манерой ломиться напрямик. Но я-то! Где были мои глаза, мой нюх, мой опыт жизни в собственном доме?.. Куда мы смотрели все эти годы?!
Сейчас я могу сказать точно: на Снейпа. Его внешний вид определялся полным пренебрежением к тому, как он выглядит. Не то, поглощенный своими занятиями, он не находил времени следить за собой, не то ему однажды внушили, что с его внешностью ничего сделать нельзя и хуже, чем есть, все равно не будет. А ведь на самом деле он был вовсе не урод. Но он не желал прилагать ни малейших усилий, чтобы понравиться окружающим. Наверное, думал, что отталкивающая внешность отпугнет от него людей, а заодно и связанные с ними неприятности. Насчет людей он не ошибся. А неприятности, наоборот, только притягивал. Он считал себя особенным. Но так считали все. Или почти все. Пожалуй, у него были основания для этого. Но они были у многих. У нас – в том числе. Мы просто не могли не столкнуться. И мы даже не могли оправдаться тем, что «он первый начал!» - потому что первыми начали мы. Джеймс. Он стал яблоком раздора. Он не был в этом виноват. К нему нельзя было относиться равнодушно. Он был хорош во всем – но не со всеми. Джеймс жил в полной гармонии с миром по имени Гриффиндор и сопредельными факультетами – и те были готовы носить его на руках. Но его нелюбовь к Темным искусствам однозначно подразумевала Слизерин. Конкретно – его ровесника, того самого чахлого подростка, с головой ушедшего в изучение Темных искусств. Северуса Снейпа. Чувства Джеймса были чисты и бескомпромиссны, как лучи восходящего солнца, сметающего ночную тень. В Снейпе же аккумулировалась ненависть, обостренная оттого, что оказалась помноженной на зависть. Ни один из них не вписывался в мир другого. Снейп был непримирим: он жаждал, чтобы всю нашу компанию исключили из школы, убежденный, что и ему, и всему Хогвартсу было бы лучше без нас. Джеймс был более снисходителен: Снейп в Хогвартсе его вполне устраивал… в качестве заменителя магловской боксерской груши.
Уже после школы я не раз задавался вопросом: как сложился бы узор, окажись я все-таки в Слизерине? Самый идиотский вопрос на свете, что у маглов, что у волшебников: «что было бы, если…» Скорее всего, соперничали бы я и Джеймс. И не менее ожесточенно. А так – мое место занял Северус. Странный замухрышка был нашим общим кривым зеркалом. В нем и мои прямые, и взлохмаченные Джеймсовы волосы отражались черными сальными прядями, падающими на черные же непроницаемые глаза. Моя надменность – его презрением. Деликатность Ремуса и его непохожесть на других – вызывающим одиночеством. А бесстрашие Джеймса – упрямым нежеланием нашего недруга держаться подальше от неприятностей. То есть от нас. В нем отражались все мы – кроме Питера: в отличие от того, слизеринец не искал ничьего покровительства, ни за кого не прятался и всегда огрызался. Один – против четверых. Но кто виноват в том, что у него не было друзей? За него никто никогда не заступался – даже из своих. Не понимаю, почему нас не остановил директор. Ведь запретил же он Снейпу болтать про Ремуса! Впрочем, на пятом курсе он придал-таки нашей неформальной совести официальный характер, назначив Люпина старостой. Ремус – единственный из нас – кажется, сочувствовал слизеринцу. Но и он не вмешивался в стычки, видно, считая их личным делом двоих. Двоих – не четверых все-таки; Питер, как всегда, оставался восторженным зрителем – против одного. Двое на одного. Не смущаясь этим. Этого просто не могло быть! Но это – было. Я не хочу искать этому оправданий. Но был бы не прочь найти объяснение. Интересно, догадайся кто-нибудь отобрать у нас палочки – не вылилось ли бы все в банальную магловскую драку? Руками, ногами, зубами и ногтями. Без посредничества магии, без зазора, без перчаток. С синяками, ссадинами, расцарапанными до крови физиономиями. Неужели и в драке, в которой все решала просто физическая сила, он тоже оказался бы один против двух? Нет. Наверняка – нет. Мне трудно представить, чтобы Джеймс или я сцепились со Снейпом даже на равных, один на один, в драке по-магловски. Какое там «на равных» – с этим задохликом! У него не было бы никаких шансов. Другое дело – магия. С непредсказуемым результатом. И с переменным успехом, кстати… Может быть, наше численное преимущество было неосознанной данью его репутации «специалиста по темным искусствам»? А может, все было куда проще, и мы уже не воспринимали себя отдельно друг от друга, и в глазах остальных выглядели чем-то неразделимым… как близнецы Уизли? Может быть, нас не судили, потому что мы выходили победителями? Но победы давались нам дорого… а откликнулись – еще дороже. Особенно та, летом, у озера… Мы были детьми – пятнадцатилетними, веселыми и жестокими. Мы спихнули лавину – и она погребла под собой дорогие мне жизни – и еще не остановилась. Тот летний день… еще не кончился.
Тем летом я понял кое-что важное. Может быть, на посторонний взгляд в Сириусе Блэке Блэка было не больше, чем Сириуса, но на мой собственный – гораздо больше, чем нужно. И он – Блэк во мне – крепнул с каждым днем и с каждой минутой, проведенной мной дома… А в Хогвартсе Блэковская сущность, которую я старался держать на поводке и в наморднике, все чаще проверяла узы на прочность. В том числе – и между нами. Злорадство, сорвавшееся однажды с привязи, испугало меня больше, чем нашего врага. Еще чуть-чуть – и я перестану различать врагов и друзей… Возвращаться к древнейшему и благороднейшему мне было явно противопоказано. А до совершеннолетия оставалось больше года. Большую часть этого срока, включая Рождественские каникулы, перекрывал Хогвартс. Но куда деваться летом? И домой, как назло, тянуло со страшной силой. Но не на Гриммо-плейс, 12, а туда, где тепло и свет, и где тебя ждут. Мерлин! Я не знал, бывает ли вообще на свете ТАКОЕ. Я чувствовал себя брошенным. Преданным. Но не успел как следует насладиться этим чувством. Джеймс был в курсе моих отношений с родственниками, но в то, что я тоскую по дому, я его не посвящал. Он сам догадался. Как угадывал многое – с полуслова и с полувзгляда. Он решил мои проблемы тремя словами: «Давай – к нам». Он говорил о своем доме и своей семье, как о чем-то самом обыкновенном. Он не знал, что можно жить иначе. И я – не знал. Я не знал, что в доме порядок заводится для людей, а не люди – для порядка. Что общей комнатой в доме бывает не только гостиная; а кухня предназначена не для домашних эльфов. Что вещи, когда их неосторожно берешь в руки, не кусаются. Я не знал, что можно ни-че-го не скрывать от родителей. Что чужой дом может быть уютнее родного... Как выяснилось, я не знал слишком многого. Поттеры! Каждый новый день с ними становился открытием, начиная с того сентябрьского утра в Хогвартс-экспрессе. Я недоумевал тогда – и все последующие годы: откуда он взялся, этот Поттер? Теперь я знал, откуда. Я знал, что восьмое чудо света существует. Я не знал, что это – Дом Поттеров. Дом, который в любую погоду стоял на солнечной стороне.
Гарри рассказывал, какими нас запомнили в Хогвартсе. О нас говорили: «Они были как братья». Угу. Были. И есть. О нас говорили: «Оба». Оба – «блестящие ученики, зачинщики всевозможных проказ, отчаянные сорвиголовы…» Джеймс и был таким, каким его видели: подвижным, общительным, уверенным в себе, «своим парнем», единственным сыном, везучим, наконец – просто счастливым… Он был – победителем, и этим все сказано. Он – был. Я-то чаще казался. Я – «вещь в себе» – лишь стремился быть рядом с ним и быть похожим на него. Я искал в нем опору. Не сознавая этого. А потом он ушел – и твердь ушла из-под ног вместе с ним. Забавно: тот, кто исхитрился бы сейчас заглянуть к нам с Клювокрылом, назвал бы победителем МЕНЯ. Ведь его уже нет. А я – есть… Что же я – без него – здесь делаю?! Я – НЕ – ХОЧУ – БЫТЬ – ПОБЕДИТЕЛЕМ – В ОДИНОЧКУ! Я знаю: это он позвал меня из Азкабана. Я знаю: он позовет меня и дальше. И я пойду. Я всегда шел за ним. И не жалел об этом. Уверен, он – там – замышляет нечто грандиозное! 27.04.2006.
Потрясающе! Вообще, тема "Сириус и его семья" очень интересна и требует раскрытия. Очень хорошо получилось, хотя по-моему мало (ну мне всегда мало :) Что же такое вообще получается - Блэки? Какова их суть? Чего такого боялся Сириус в себе?..
assidi Спасибо! По секрету: мне и самой мало:) Но сложный он товарищ, что сказать:))))))) А Блэки - вообще семейство непредсказуемое и неординарное, никогда не знаешь, что выкинут... А Сириус в себе опасается именно унаследованного, по-моему. И правильно опасается. Но ведь все очарование образа - в этой противоречивости и борьбе с собой. Для меня, по крайней мере:)))
rakugan Спасибо! Я старалась, чтобы грустно не было. И ведь ясно же в каноне написано: веселый. А не получается веселья почему-то...
Astarta Спасибо:) мне очень приятно, что Вам нравится.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 503
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
